in situ

— Эй, Питер… — Уэйд стоит у запечатанной двери и ковыряет пальцем плотную паутину. Уже стемнело, а Паучок так и не выходил из своей комнатки, да и вообще не подавал никаких признаков жизни. — Не хотел тебя пугать. Я не сделаю ничего плохого тебе. Ну то есть я могу немного полапать, но только потому что это непроизвольно получается. Вообще без злого умысла. Тебе, конечно, следовало бы почитать мое досье все-таки. Потому что… ну я не виноват, что ты рассчитывал… А вообще можно узнать, на что ты рассчитывал? Представлял, что выполнишь свое маленькое задание и тебя примут в команду Напыщенных Злопамятных Болванов? А что будет происходить тут — не представлял? Знаешь, я не собираюсь извиняться за то, какой я. Я тут и так всего себя переломал, Желтый вообще уже сутки на нервах, крышечку с минуты на минуту сорвет окончательно, а он у нас пиздец какой нестабильный… Но ты мне нравишься, Паучок. Ты, наверное, уже и сам осознал этот очевидный факт. Что плохого в том… В общем, я не собираюсь тебя ни к чему принуждать, и руки постараюсь… [Не надо обещать то, что не сможешь выполнить] — Обещаю, правда, держать при себе. Слышишь, Паучок? — А кто это — Желтый? — доносится голос Питера, не сонный, не обиженный. Нейтрально-любопытный, будто тот читал книжку и вдруг оторвался, чтобы спросить. Уэйд очень осторожно выдыхает, чтобы не было слышно его отчаянного облегчения. — Мерзкое похотливое дерганное создание, живущее в моей голове. {Я рассчитывал на представление получше} [Да он и так смягчил и приукрасил] — И что, он говорит тебе, что делать? — Н-нет. Ну ладно, иногда да, хотя его никто не просит. Но если бы я делал, как он говорит, ты бы меня еще в первый день скинул с того небоскреба. В ответ тишина. Уэйд тоже молчит, продолжая робко ковырять пальцем плотную паутину. {…ну или мы давно бы уже трахнули Паучка и жили долго, счастливо, удовлетворенно} — Я до сих пор не сильно верю, в то, что это происходит на самом деле. То есть, это ведь ты. Человек-Паук. Икона. Ну и я. Дэдпул. Уебок. Странно, что Вселенная не схлопнулась до сих пор от того, что мы тут добровольно торчим с тобой вместе… Ну и меня… нас… немного выбивает из седла эта аномальная ситуация. Мы не привыкли. Мы в шоке, если сказать мягко. А если не мягко — то мы пиздец, в каком ахуе. И чо с этим делать? Не умею я вести се… — Ладно, принимаю твои извинения. Если это, конечно, они. Это они? — голос Питера доносится — неожиданно — из-за спины. Уилсон озадаченно оборачивается, оставив давно уже прилипший палец в паутине. Питер стоит у стола, сунув руки в карманы домашних штанов, его слегка растянутая серая майка неряшливо демонстрирует аккуратные бицепсы и острые ключицы. Он слегка взъерошен, но совершенно не зол. Чудо, а не мальчик. — Да ладно, ты протиснулся в то окошко? — восхищенно вздыхает Уэйд. Паучок пожимает плечом, самую малость смущенно. — И да. Это они. Я тут это… прилип. — Вижу, — усмехается Питер, подходя ближе. Какое-то время молчит, чуть нахмурившись, потом, будто решившись, коротко говорит: — Закрой глаза. — Что? — Не хочу, чтобы кто-нибудь из… вас… истолковал неверно то, что сейчас произойдет. Уилсон таращится на Питера широко распахнутыми глазами, пытаясь игнорировать возрастающий в голове ропот и нетерпеливый скулеж. Он закрывает глаза, потому что… Ну, так сказал Паучок. Кому нужны более веские причины, пусть идут нахуй. Через секунду он чувствует мягкое влажное прикосновение к своим застрявшим в паутине пальцам. А еще через мгновение его рука, мокрая, и все еще немного липкая, оказывается на свободе. Уэйд по-прежнему стоит с закрытыми глазами, сердце бьется через раз, а соседи в голове шепотом перекидываются догадками. Еще Уэйду кажется, что он чувствует тепло кожей лица и улавливает мимолетный запах летнего полуденного луга. — Можешь открывать глаза, — тихий голос Паучка выводит Уилсона из легкого оцепенения. Он смотрит на свою руку, подносит к лицу, переводит взгляд на Паука, нюхает пальцы и аккуратно касается их языком. Питер поспешно отводит взгляд и направляется на улицу. В их доме нет ни туалета, ни ванны, поэтому дел во дворе больше, чем можно было бы предположить. {У Паучка волшебная слюна, растворяет собственную паутинку! } — радостно взвизгивает Желтый, потеряв всякое терпение. Мысль о том, что Паук облизал его палец, настолько желанная, что Уилсон другие варианты даже не рассматривает. Он с долгим мучительным выдохом погружает палец глубже в рот и без сил откидывается спиной на стену. [И ты обещал, что будешь держать себя в руках. Не позорь нас, продержись хоть сутки] И Уилсон держится. Эту ночь он практически не спит. Во-первых, Желтый нон-стоп достает его самодельными картинками на тему «Паучок облизывает наш палец», а собственная память исправно вставляет в этот ряд и свои яркие моменты прошедшего дня — тепло и давление уверенных рук Паука на талии, его же тугой обнаженный низ живота. Уэйд стонет и переворачивается на другой бок. Утыкается горячим лбом в прохладную стену и всерьез подумывает о спасительном ручье. У Питера за шторкой тихо. Остатки паутины уже исчезли, но Уэйд никогда не войдет без приглашения в эту его комнатку — святую святых. Он сам для себя так решил. Построил в этом проеме невидимую, но непреодолимую стену. Так безопаснее. Он засыпает, барахтаясь в горячечном бреду слюнявого Желтого, а утром, едва за окном светлеет, уверенно шлепает босыми ногами на кухню. Откопав в буфете упаковку молотого кофе, он принимается готовить завтрак. Он убеждает себя — нет ничего страшного в том, что вместо коронных дымящихся блинчиков-оладушек на завтрак для Паучка — вафли длительного хранения. Уэйд морщится, вчитываясь в мелкий текст на цветной упаковке и упускает момент, когда из-за шторки появляется зевающий Питер. Он застывает и жмурится, сгоняя сон, а заодно пытается спастись от вида абсолютно голого Уилсона, возвышающегося над маленькой плиткой. Он даже делает шаг назад, чтобы незаметно скрыться, будто и не было его, но поздно. Уэйд оборачивается, видит мнущегося растерянного Питера и разводит руками, провозглашая радостно: — Утречко, Питти! Я хотел удивить тебя более изящным завтраком, но… приходится довольствоваться тем, что наша цельнометаллическая фея-крестная нам подсунула, — Уэйд возмущенно трясет перед собой упаковкой вафель. — Д-да, я определенно удивлен, — медленно выговаривает в ответ Питер, не сводя с него глаз и потихоньку перемещается к выходу. Добравшись до двери, он, не глядя, нащупывает ручку и, напоследок окинув Уэйда ошалелым взглядом, вываливается на улицу. {Ну вот, ты засмущал нашу сладкую взъерошенную булочку} [На-а-адо же, какая непредсказуемая смена тактики] Уэйд ухмыляется себе под нос, довольный произведенным эффектом, и делает вид, что не замечает мелькнувшую за окном тень. — Не будем мешать Паучонку насладиться зрелищем, — тихо нараспев тянет он, убирая кастрюльку с плиты. — Пустим корни в его маленькой симпатичной головке, чтобы его фантазия уже самостоятельно все доделала за нас. {Давай, урони что-нибудь на пол и подними. Медленно} [Фу. Да фу! Пацан если увидит, до ночи в лесу прятаться будет. Не смей ничего ронять!] Уэйд не роняет — он не спеша, пританцовывая под музыку, играющую у него в голове, ставит кружки на стол. Потом нехотя, преодолевая яростное сопротивление Желтого, натягивает штаны — завтрак есть завтрак, ни к чему сбивать с толку молодое поколение. Белый одобрительно угумкает. Паук воровато просовывает голову в приоткрытую дверь, с видным облегчением оглядывает стол и сидящего за ним Уэйда в штанах, молча садится напротив. Тянет носом аромат кофе и довольно улыбается. Уилсон сидит, сложив руки перед собой, словно школьник, и наблюдает за реакцией Питера, когда тот отхлебывает из чашки и похвально мычит. — Нравится? — спрашивает он зачем-то, уже зная ответ. Хочет услышать похвалу. Вообще хочет услышать его голос. — Приятный, я даже немного удивлен, — отвечает Питер и, спохватившись, добавляет: — Я не имел в виду то, что ты не можешь приготовить хороший кофе, нет. Наоборот, я не ожидал… ну, то есть… — он окончательно тушуется и ставит кружку на стол. Оглядывает потолок, будто видит его впервые. Уэйд ему не помогает. Ему жуть как нравится этот смущающийся робкий Паучок. — Буду готовить тебе кофе каждое утро, — резюмирует Уилсон тоном, не подразумевающим ни возражений, ни лишних вопросов. Питер молчит и поджимает губы, очевидно, возражений не имеет. После завтрака Уэйд лезет в камин — он уже сутки на него поглядывает и все прочнее утверждается в желании посидеть перед ним с Паучком как-нибудь бессонной дождливой ночью. Ну и что, что Паучок об этих планах ни сном ни духом, все равно надо подготовиться. После беглого осмотра он принимается вычищать из топки остатки старого пожженного мусора. Паук молча наблюдает за копающимся в камине Уэйдом, за его обтянутой штанами литой задницей, испачканной в саже мощной спиной, а потом, бодро вскочив из-за стола, предлагает помощь. Уэйд оглядывается с обидным недоверием: — Что ты, ягодка, я тут и сам справлюсь, а твое место в первом ряду, сиди себе… наблюдай, — Уэйд подмигивает и как ни в чем ни бывало отворачивается, продолжает сгребать мусор. — Не, это скучно, — Питер пожимает плечами. Уязвленный Уэйд незаметно стискивает челюсти. — Тогда найди занятие поинтереснее, крошка. Понимаю, у тебя наверняка найдется парочка более достойных дел, чем пялиться на торчащую из камина жопу грязного полуголого мужика. Паук вспыхивает и отворачивается. Сгребает пустые кружки и тарелки со стола и поспешно уволакивает все это на улицу. {К возвращению в город Паучок будет наш} — авторитетно заявляет Желтый. [Весьма самонадеянно, но смело. Мне нравится. Главное, чтобы наша лже-принцесса не превратилась обратно в деревянный башмак до этого момента] {Ты все перепутал…} С улицы раздается металлический звон рассыпавшейся посуды, Уэйд от неожиданности вскидывает голову и прикладывается затылком о кирпич. Матерится и, тщетно пытаясь отряхнуться от облепившей его сажи, выходит из дома. Паучок собирает с земли посуду и складывает ее в помятый жестяной тазик с холодной водой, с виноватой насмешливой улыбкой смотрит на Уэйда: — Что, примчался меня спасать? — М-м-м… — мычит Уэйд, ведь Паук прав, но стоит ли подтверждать? — Думал, тебя утащил медведь. Или белка. Одно из двух. Питер смеется, всполаскивает посуду в холодной воде. — Было бы обидно. Ведь мы только начали ладить, — он выливает воду, смотрит невинным ясным взглядом, будто нарочно, чтобы Уэйд не принялся тут же склонять слово «ладить» в своем особенном, извращенном ключе. Уэйд и не думал — за него это уже сделал Желтый. — Всегда хотел себе медвежью шкуру вместо ковра. И на стену. И шубу. А вот с белками пришлось бы повозиться, — Уэйд тянет голову к плечу, всматриваясь в лицо Питера. — Тебе бы пошла беличья шубка, попрыгунчик. — Тоже так думаю, но не ценой жертв сотен невинных белок, — Питер вытирает руки о штаны и, глядя на чумазое лицо Уилсона, добавляет: — Красавица. С глухим стуком у Желтого отваливается челюсть. Уэйд пару раз тупо моргает, пытаясь понять, не ослышался ли он. А Паук тем временем внезапно вскидывает вверх руки, сладко потягивается и… делает колесо по направлению к дому. Через секунду дверь за ним эффектно захлопывается. Когда Уэйд, умывшись в ледяном ручье, возвращается, Питер стоит в позе Воина посреди двора на уже знакомом коврике. Уилсон тут же меняет траекторию и забирается в гамак, с интересом наблюдая за Паучком, который медленно переходит из Воина в Дикую-штучку. Уилсон устраивается удобнее, не сводя глаз с происходящего перед ним чуда. Паук, изящный и гибкий, легко перетекает из одной позы в другую, зрелище, которому Дэдпул отдал бы все Оскары на свете. На Шиве-Разрушителе Уэйд раздвигает ноги, потому что становится тесно, а на позе Уши-между-коленями его рука уверенно ныряет под резинку штанов. — О-о, диос мио, — слабым голосом бормочет Уилсон, крепко обхватывая вставший член. [Серьезно? Вы же только начали ладить] — ехидно передразнивает Паука Белый. Уилсон дергает головой, мутно-сизый взгляд его приклеен к жопе Паучка, рука в штанах двигается уверенно и быстро. Питер плавно меняет позы одну за другой, и где-то между ними замечает, наконец, Уэйда. Ровно тогда, когда тот в паре фрикций от пика. Питер быстро считывает происходящее, секунду пялится на активное движение в штанах, и то ли возмущенно, то ли испуганно, но в любом случае густо заливаясь краской, переводит взгляд на лицо Уэйда. Разумеется, тот кончает в этот самый момент — когда их взгляды встречаются. Красное полыхающее лицо Питера кривится в странной смеси брезгливости и обиды. — Ты совсем двинутый?! — Питер стремительно приближается к гамаку, Уилсон едва успевает вытащить из штанов перепачканную спермой руку и закрыться в защитном жесте. Но Питер не бьет. Он замирает, не дойдя пары шагов, его подбородок подергивается, будто возмущенные слова, скопившиеся во рту, не могут выстроиться в правильный порядок. Он ничего не говорит, только продолжает гневно смотреть. — Паучок, я все объясню, — заискивающе говорит Уэйд, глядя на Питера сквозь собственные пальцы. По одному из них каплей сползает остывающая сперма. Уэйд прячет эту руку за спину. — У меня повышенное либидо, в некоторых странах это считается за болезнь. — Нет, не считается. — Но это определенно какое-то расстройство. — Ты отвратителен. — Скажи что-нибудь новенькое. — Ты же обещал вести себя прилично, ну что ты за уебок! [Как-то он слишком остро реагирует] — подозрительно вставляет Белый. Желтый напряженно и обиженно сопит. У Питера руки чешутся вцепиться — Уэйд это чувствует даже на расстоянии и совсем не против. Но Паук не трогает его — он с силой толкает гамак так, что тот перекручивается вместе с Уэйдом, и он с грохотом вываливается на землю. Пока Уилсон кряхтит, собирая в кучу распластанные конечности, Питер уходит. — Я держал руки при себе! — орет Уэйд ему в спину. {Что за дерьмо, почему мы не можем дрочить, когда хотим и где хотим, где прописаны такие уебищные правила, покажите мне инструкцию! } — негодует злой Желтый. [Поздравляю, мы на дне] — Что, только сейчас? Уилсон ходит по двору, пинает бесячие камни, попадающиеся на пути, косится на дом, в котором спрятался Паук. Он злится на себя, на Желтого с его «…у нас есть рука, каменный стояк и прекрасный вид на жопу Паучка, чего мы ждем, саксофониста?», на самого Паука с его совершенно неожиданной, выбивающей почву из-под ног, «красавицей». {Он спровоцировал нас!} — лает Желтый в свое оправдание. [Так и будешь агрессивно слоняться тут? Иди к Пауку, не дай ему сделать невыгодные нам выводы] — Мы ж на дне. [Бегом, твою мать] Уэйд, сунув руки глубоко в карманы штанов, подходит к двери, переминается там с ноги на ногу, потом тянет ее на себя — заперта. Уилсон заходит за угол и заглядывает в грязное окно, сложив ладони лодочкой. Питер подходит к окну с другой стороны и скрещивает руки на груди. — Паучок, хер ли ты там делаешь? — вежливо интересуется Уэйд. — Не твое дело. — Ну не дуйся, лягушонок. Впусти меня. Питер молчит, и тогда Уэйд рывком толкает вверх оконную раму, та, если и была заперта изнутри, поддается без труда, хоть и с жалобным скрипом. — Ты можешь оставить меня в покое хоть на минуту? — Питер пытается выпихнуть обратно длинную ногу Уэйда, которую тот уже перекинул через подоконник. — Не люблю запертые двери, — кряхтит Уэйд, пытаясь протиснуться в окно, — тем более, если за ними прячется такой славный… солнечный… лу… лучик. Он задевает расхлябанную деревянную раму, и та трещит, упершись в плечо. Уэйд дергается в попытке освободиться, и в мутном стекле с хрустом расползаются трещины. Уилсон ойкает. Паук зло бьет его в грудь. Стекло скрипит, дрожит и рассыпается. Крупный осколок с чавкающим звуком вонзается в ногу Уэйда. — ТВОЮ МАТЬ! — выплевывает Уилсон, вваливаясь, наконец, внутрь. — Черт! Тебе больно?! — Паучок порывисто тянет руки к бедру Уэйда, из которого торчит осколок, но тот отшатывается, оттесняя Питера здоровым боком. Уилсон дрожащими пальцами вынимает стекло и сильнее прижимает кулак к бедру. Чувствует разливающееся под ним липкое тепло, сжимает челюсти. — Да, фасолинка, мне больно, но я выживу. — Я знаю, что ты типа бессмертный и беспокоиться не о чем, но как-то это все же неправильно… Игнорировать…- куда только девалась чистая паучковая ярость? Моментально сменилась на природные доброту и сопереживание, как только запахло кровью и болью. [Я бы побеспокоился все же. Если задета бедренная артерия, нам точно пизда] Уилсон, хромая, тащится к чемодану, разбрасывает его содержимое и, наконец, достает какой-то сверток. — Паучок, — говорит он не оборачиваясь. — Да? — с готовностью отзывается Питер. — Не думал, что когда-нибудь скажу это, но… Сходи-ка, прогуляйся. — С чего бы? Напомню, это ты сюда ввалился, а я теперь уходи? Не уйду я, пока ты не будешь в норме. — У меня все отлично, клубничка. Лучше всех. Что со мной случится? — Ты такой неисправимый лгун. — А ты такой невыносимый прилипала. Прилипала, паутинка, ты понял? Ха-ха, догоняешь? Питер смотрит подозрительно и совершенно недоверчиво на бледнеющего Уэйда: — Что происходит, Уэ… — Съеби уже! — орет Уэйд. Кровь горячей змеей струится по ноге. Питер вздрагивает, отшатывается и стремительно покидает дом, с силой хлопнув за собой дверью. Уилсон хватает ремень и перетягивает бедро выше раны. [Режь штаны, мне надо видеть, пока ты не отключился] Уэйд делает, как велено. Его мутит, но он всматривается в рану, пока Белый не позволяет прижать к ней повязку и плотно перетянуть бинтом. {Еба-а-ать, это было напряженно} — с облегчением выдыхает Желтый. Уилсон откидывается на спальнике, сжимая ногу в колене. Вытирает вспотевшее лицо ладонью, оставляя на нем кровавые следы, и дергается всем телом в психе: — Сука, сука, сука, сука! — рычит он, колотя кулаком по полу. [Ну, мы еще живы] — Спасибо за очевидный факт, мудила, — цедит он сквозь зубы. {Зря ты его прогнал} — Все и так идет по пизде, если ты еще не заметил. [Хуевый был план изначально] — Блядь! Жопа! Паук возвращается, когда Уилсон перестает ругаться вслух и затихает. Он стоит в дверях и смотрит на валяющегося Уэйда, на его испачканные в крови руки и лицо, на разорванные джинсы и повязку на бедре. Уэйд мрачно смотрит, как Питер настороженно приближается. — Для бессмертного с тебя натекло слишком много крови, — говорит он спокойно, опускаясь на корточки рядом с Уэйдом. — С утра буду огурцом, крепким, большим… [Зеленым] — с вызовом заявляет Уэйд, пытаясь принять сидячее положение. Питер не позволяет ему — упирается пальцами в грудь и легонько толкает обратно. — Вот до утра и полежи, — Питер подцепляет пальцем повязку и осторожно заглядывает под нее. Уэйд лежит, не двигается, кажется, даже не дышит. Смотрит во все глаза на лицо Паучка, тот, закусив нижнюю губу, разглядывает голое, в крови, бедро Уэйда. — Тут, наверное, нужны антибиотики, — задумчиво говорит он. Уэйд не спорит, нужны. Он успел заглотить парочку перед приходом Паучка. Надо сказать спасибо Белому — во время сборов за аптечку отвечал он. Странно, что не захватил кресло-каталку. [Места не хватило] Питер поднимается, по-хозяйски упирает руки в бока. — Хочешь чего-нибудь? Уэйд отрицательно мотает головой. — Что, даже никаких пошлых шуточек не будет? Типа «мою сладкую попку, обвязанную черной кружевной ленточкой»? Нет? Ого. Дела серьезнее, чем я думал, — Питер уходит куда-то на кухню, гремит там посудой, журчит водой, пока Уэйд, нахмурившись, пытается понять, не ебнулся ли он окончательно на фоне постоянного сексуального напряжения. Глупо хихикает Желтый. Питер возвращается с мокрой тряпкой, снова садится рядом, теперь уже основательно, скрестив ноги, и решительно смотрит на Уэйда. Потом протягивает руку с тряпкой к его лицу и принимается оттирать подсыхающую кровь. Старательно, даже кончик розового языка немного торчит между губами. Уэйд не сводит с него взгляда, ему хочется всосать этот язык в себя, да и сожрать Паука целиком тоже очень хочется. Уилсон понимает, что дрожит. Закрывает глаза. Энергичные движения тряпкой по щеке замедляются, становятся легче и нежнее. Еще пара мягких прикосновений, и все заканчивается. Паук вкладывает тряпку Уэйду в руки, чтобы тот их вытер, а сам одним резким движением отрывает многострадальную штанину Уэйда до конца. Уилсон громко стонет от неожиданности и неуместного возбуждения, вынырнувшего вдруг из вязкого полотна его боли. Смотрит ошалело на Питера, тот в не меньшем недоумении смотрит на него. — Кажется, мне все же придется посидеть у твоей кровати, — говорит тихо Паучок и откидывает обрывок штанины за спину. Другой рукой он все еще поддерживает горячее пульсирующее бедро Уэйда. Post nubila sol.