in situ

Питер с книгой в руке меряет шагами кухню, пытаясь осознать прочитанное. Получается совсем плохо: во-первых, вся голова забита паническими воспоминаниями о прошедшей ночи, а во-вторых, сильно отвлекает грохот во дворе. Там Уэйд остервенело колет дрова. Питеру приходится прилагать немалые усилия, проходя мимо окна, чтобы не пялиться. Когда он минует его в очередной раз, глаза, словно магниты, приклеиваются к сгорбленной над колодой фигуре Уилсона. Разумеется, тот без рубашки. Кажется, он вообще забыл об их существовании с тех пор, как переступил порог этого дома. Джинсы сползли и держатся только на крутых ягодицах. Питер может разглядеть его копчик и представить зачем-то, что именно туда стекают со спины капельки пота. Плоский ромбик кресца блестит на солнце, когда Уэйд разгибается для нового взмаха. Мышцы торса напрягаются, приводят в движение все тело, затем застывают, переливаясь на солнце дорожками пота, и расслабляются с очередным ударом топора и коротким вскриком на выдохе. Питер вздрагивает. Он позволяет себе задержаться у окна еще на пару взмахов, а потом решительно отходит, садится за стол и, зажав уши ладонями, таращится в книгу широко распахнутыми от неловкого неожиданного осознания глазами. Он только что завис, наблюдая за полуголым Уэйдом, и не может сосредоточиться на чем-либо, потому что звуки, которые издавал тот на пике усилия, не выходят из головы. Потому что вид его потного, мускулистого тела застрял там же, в голове. Потому что весь чертов Уилсон целиком со своим вечным навязчивым присутствием, пошлой болтовней, непрекращающимися попытками коснуться, чередующимися с вымученной, им же соблюдаемой дистанцией, взглядом своим вязким и тяжелым и такими нежными осторожными губами — не выходит из головы. Спустя мучительную четверть часа Питеру все-таки удается сосредоточиться и прочитать пару абзацев без потерь смысла. А потом в него прилетает мокрое полотенце — шлепается прямо в лицо и падает на книгу, сминая страницы. Питер двумя пальцами нарочито брезгливо откидывает его на соседний стул. — Дорогая, я дров нарубил, хватит года на три, — Уэйд стоит у двери, улыбаясь во весь рот. Удивительные, конечно, метаморфозы. После его ночного побега, когда он подло бросил растерянного Питера одного, Уэйд ведет себя так, словно просто выкинул этот ночной поцелуй из истории. Паук тогда то ли разозлился, то ли чуть не расплакался и ушел к себе, не дожидаясь, когда Уэйд вернется. Тот вернулся под утро, Питер слышал, как он шлепал по полу босыми ногами, и как что-то капало и хлюпало. А утром Уэйд молча сунул ему чашку кофе и что-то среднее между блинчиками и печеньем, еще теплое, и ушел колоть дрова во двор. — Не умеешь вовремя остановиться, да? — не отрываясь от книги, нейтрально — как ему кажется — откликается Питер. Он не поднимает на Уэйда глаза, опасается, что чем-нибудь выдаст себя, а заодно и всю ту кучу вопросов, страхов и волнительных воспоминаний, которые комком пульсируют в его голове. — Полумеры — не для меня, — Уэйд отталкивается от дверного косяка и неловко, будто давно забытым движением, поправляет волосы. — Конфетку тебе дать? Чего ты ждешь? Похвалы? — Питер сам не понимает, чего он огрызается, но Уэйд, кажется, не замечает его тона. — Конфетку — дать! — он оживает, когда Питер, наконец поднимает на него глаза. — Самое лучше вознаграждение — твой сладкий твердый леденец, — Уилсон высовывает длинный розовый язык и медленно облизывается, оставляя на губах и вокруг блестящую дорожку слюны. — Я бы часами его лизал, посасывал и причмокивал и каждый дюйм выцеловывал и целиком бы заглотил, когда… Питер громко захлопывает книгу. — Смотрите-ка, кто вернулся. Можешь болтать свои пошлости сколько влезет, ты меня не смутишь. — Неужели? Тогда откуда этот чудный румянец на твоем личике? — Тебе давно пора перестать выдавать желаемое за действительное… — говорит Питер невозмутимо, отворачиваясь к окну, и незаметно кладет ногу на ногу, с ужасом ощутив знакомые теплые приливы внизу живота. Этого еще не хватало, господи! Уэйд, прихрамывая, подходит к столу и присаживается здоровым бедром на столешницу, частично зажав им книгу. Питера накрывает горячая волна запахов свежего пота, дерева, смолы и ржавого железа. — Ранишь в самое сердечко, Паучок, — голос Уэйда звучит почти грустно. Питер даже пересиливает себя и кидает на него беглый взгляд, чтобы понять, почему. Ему кажется, что нарочито расслабленная поза Уэйда таковой вовсе не является, чутье подсказывает, что каждая мышца в его теле напряжена до почти слышимой вибрации. — Питти, послушай… Уилсон внезапно становится серьезным. От такого выстраданного начала у Питера неприятно сосет под ложечкой. Это что, страх? Чего ему бояться? Его не собираются отвергать, в этом нет никакой логики. Ну или, возможно, Уэйд, взрослый, сильный, чертовски красивый, ОПЫТНЫЙ, решил не связываться с пугливым неискушенным Пауком? Который и целоваться-то не умеет, да и откуда ему уметь — кроме неловких попыток еще в школе у Питера не было ни времени, ни возможности набраться приличного опыта. Стоп, это он сейчас оправдывается? Почему? В любом случае, холодит в груди от страха, но не того страха, который «Я не знаю, чего ждать от этого психа», а того, который «Как сохранить лицо, если псих откажется от меня». И когда вот только произошли эти кардинальные перемены ракурсов и точек зрения? — Вчера мы хорошенько поднабрались, и… — Уэйд чешет затылок, усмехается, — я вроде как должен извиниться, но не совсем понимаю, за что. Я не жалею, ты… ты не оскорблен. Я надеюсь. Эм… Разве что тем, что я ушел. Но это, если честно, было очень волевым решением. И буквально спасло твою сахарную паучью задницу, — последние слова Уэйд произносит задумчиво и почти мечтательно. Паук, открывший было рот для возражений, закрывает его обратно. Моргает оторопело на последнюю фразу. Чувствует, как к щекам приливает тепло. — От чего? — Питер запоздало жалеет о заданном вопросе. Ну что ж. Дэдпул тянет плечо к уху, будто что-то у него зудит, очевидно, сомневается, отвечать ли честно. — От изнасилования. Возможно… — ага, выбрал честность. — Но, послушай, я вел себя хорошо, ты не можешь отрицать. — Ты ранен. А я сильнее тебя даже здорового. Ты правда смог бы? — ЗАЧЕМ, господь, он развивает эту тему? Уэйд на мгновение впадает в ступор. — Ну… я… — он задумчиво скрещивает на груди руки, трет пальцами подбородок. — Я почему-то думал… Ой, ты ж мелкий. И щуплый, тебя заломать и обездвижить проще простого. Тепло становится все более приятным, Питер даже слегка цепенеет, прислушиваясь к метаморфозам собственного тела. Ему бы возмутиться и закрыть тему, он так и сделал бы три дня назад. Но тогда он и подумать не мог, что Дэдпул когда-нибудь станет причиной этого возбуждающего желанного тепла. В голове навязчиво просится наружу опасное «Поспорим?». Питер крепче сжимает челюсти, чтобы не дай бог не ляпнуть это вслух. Взгляд невольно скользит по крепкой груди Уэйда. — Давай мы не будем это проверять, — снисходительно говорит, наконец, Питер, то ли себе, то ли Дэдпулу. — Как скажешь, — Уэйд съезжает со стола и грациозно раскидывает свои длинные, извитые венами, руки. — Обнимашки? Примирительные? Нет? Питеру очень хочется упасть в эти объятия, наверняка, жаркие и плотные, и вдохнуть запах хочется, снова ощутить ту, вчерашнюю, близость. Он почти решается подняться из-за стола и сделать шаг. — Черт, Паучок, скажи уже, что мне сделать? Я как великовозрастный даун, ни хера не понимаю, что творю, — Дэдпул обессиленно опускает руки. — Уэйд, — Паук собирает остатки воли в кулак. — Ты… слишком стараешься, и чем сильнее стараешься, тем больше лажаешь. Просто… расслабься. Брови Уилсона удивленно дергаются, он с горькой насмешкой хрипло выдыхает: — Конфетка ты моя в цветном фантике, если я расслаблюсь, ты первый сбежишь от меня, даже вертолета не дождешься. Если, конечно, все еще сможешь двигаться. После бесконечного марафона грязного животного секса. Когда твой голос сядет от криков и стонов, а губы потеряют чувствительность. Когда ты вообще перестанешь что-либо чувствовать, кроме этого неутомимого поршня у себя внутри, — Уэйд хватает себя за промежность, не сводя с Паука липкого взгляда. Питер потрясенно смотрит на его руку, сжимающую член сквозь джинсы, моргает и пытается вспомнить, с чего вообще начался весь этот разговор. Кое-как сообразив, что так и сидит, таращась на выпяченную ширинку Дэдпула, Питер поднимается: — Мне надо там… — он неловко жестикулирует, пытаясь просочиться между стеной и Уэйдом, стоящим на пути. Тот резко притягивает его к себе, жадно хватая за талию, и горячо шепчет ему на ухо: — Ну так как, золотце, по-прежнему хочешь, чтобы я расслабился? Питер, непреклонный в своем намерении сбежать подальше от этого ходячего вероломного искушения, пятерней отталкивает физиономию Уилсона в сторону и ловко высвобождается из цепких объятий. — Остынь, Казанова, — он отходит на пару шагов, не сводя с Дэдпула внимательного взгляда. Не оскорбленного, не раздраженного, нет. Настороженно-любопытного. Заинтригованного. Тлеющего углями расширяющихся зрачков. Все это становится похоже на какой-то воспаленный сон, ноющий, саднящий, зудящий и набухший, готовый вскрыться и выплеснуть на всеобщее обозрение порочное измученное содержимое. И если там, в собственной голове, на постыдные мысли, словно на шалости непутевых детей, можно снисходительно закрыть глаза, то стань они известны кому-то кроме Паучка, мир определенно ждет апокалипсис. Потому что — страшно даже произнести, настолько это неестественно — в мыслях этих денно и нощно торчит Дэдпул. И всякие попытки избавиться от него терпят неизменный крах, он, подобно проклятому белому медведю Вегнера, разросся там до колоссальных размеров и чувствует себя вполне уютно. Уходить, судя по всему, не собирается. Питер отправляется из дома прямиком в лес в попытке избавиться от нервирующего присутствия Дэдпула. Раздражающего. Царапающего. Ковыряющего. Изводящего. Зовущего… Питер бьет себя по горячим щекам, призывая очнуться уже. Спотыкается о какой-то корень, чуть не падает. С реальностью полуугрозы-полуобещания Уилсона не имеют ничего общего. Ведь так? В какой такой вселенной возможен вообще их секс?.. Питер подвисает и даже останавливается, вспомнив дословно последнюю тираду Дэдпула. Если допустить хоть на мгновение, хоть на миллисекунду, что это ТА САМАЯ вселенная… Он крепко зажмуривается, яростно выпихивая из сознания всевозможные движущиеся поршни. Со временем ноги сами выносят его к месту Х. Так неоригинально было обозначено на карте поваленное дерево с торчащими во все стороны корнями в десяти минутах ходьбы от места высадки. Точка для передачи информации и всего прочего необходимого. На автомате сунув руку в расселину в стволе, Питер достает оттуда металлический ящичек. Покрутив его в руках, с щелчком открывает крышку и достает записку. «Эта пятница, полдень, место высадки, приходи один. Тони» Питер озадаченно вертит в руках записку, вздыхает и медленно убирает в карман. Он еще какое-то время сидит верхом на стволе, задумчиво ковыряет пальцами трухлявую кору, примиряется с неизбежностью. Все внутри гулко вибрирует в нервном ожидании. Сегодня он трезв, здравый смысл вопит: гни свою линию, сопротивляйся, соблюдай дистанцию. Дух противоречия мгновенно осаживает полушепотом: отдайся чувствам, будь безрассудным, дерзай. Стоп. Чувствам? Неприятной хрустящей изморозью покрывается внутри сердце, холодная волна неумолимо расползается дальше по органам. Нет у него никаких чувств к Дэдпулу. Он даже не был с ним знаком до прошлой недели. Он слышал что-то раньше про красного болтливого наемника, периодически оставлявшего кровавые следы на улицах Нью-Йорка, но, поскольку следы эти вели в основном в криминальные трущобы к широко известным в полицейских кругах персоналиям (в основном в виде портретов «разыскивается»), то злом, которое надо искоренять, он не считался. Своего рода санитар стекло-бетонного леса. Питер не думал о нем, пока не попал на внеочередное совещание Мстителей. Оно было в разгаре, когда Паук протиснулся в дверь, подумав, что опоздал. Но оказалось, что это все остальные начали раньше. Кинув укоризненный взгляд на Тони Старка, Паук, внимательно слушая, пытаясь сходу вникнуть, присел на ближайший ко входу стул. Сначала складывалось ощущение, что это множество родителей одного подростка-раздолбая решают, что с ним делать, пока он не влип в очередную неприятность. Но когда речь зашла о «подержим его немного на уровне P, потом отпустим, ну и что, что разозлится…», Питер нахмурился. — Мистер Старк, — позвал он, оставив затею разобраться во всем самостоятельно, потому что только еще больше запутался. — О чем… О ком речь? Тони пару секунд фокусировался на Пауке, потом поднял руку, призывая всех сбавить накал обсуждений. — Мы тут решаем, как поступить с одним… с Дэдпулом. Ты, наверное, слышал о нем. Парень нервный, опасный, непредсказуемый, но нам не враг. Поэтому не хотелось бы радикальных решений. Необходимо временно избавиться от него на неделю. Плюс-минус. — Почему не попросить его? Кое-кто за столом засмеялся. — Питер, он… не совсем нормальный человек, которого можно вежливо попросить уехать в отпуск. Он своенравный капризный псих, бессмертный к тому же. И ему скучно. Он после такой просьбы только сильнее вцепится в это место. — А зачем вам нужно, чтобы он уехал? Тишина. Тони наконец решился. — Своим присутствием в городе в этот период он очень нервирует одного моего делового партнера. Да и мне не хотелось бы, чтобы в порыве гнева праведного он случайно разрушил то, над чем я работаю несколько лет. — Над чем это? — Питер подозрительно прищурился, уловив витиеватые нотки недоговаривания в голосе Старка. — Питер, мы все тут балансируем на грани, вынуждены иногда принимать болезненные решения, идущие вразрез с совестью, но… мы не заваливаемся в сторону зла. Мы уверенно тяготеем к добру, поэтому, пожалуйста, будь спокоен. — То есть, что за эксперимент, вы мне не скажете? Старк болезненно замолчал. — Зачем тогда позвали? — Ты один из нас, Питер. Наше будущее. Мы оберегаем тебя, пока можем, поэтому пусть тебя не обижают некоторые недомолвки. Это ради твоего же блага. Старк сделал вид что не заметил, как скривился Питер. — Почему не сделать ему предложение, в котором он заинтересован? Если начать с чего-то, не ограничивающего свободу человека, для разнообразия, — Питер был немного уязвлен, но постарался мыслить трезво, по-взрослому, так, как от него ожидают эти уважаемые им люди, собравшиеся за столом. — Проблема в том, что ему от нас ничего и не нужно. — Не поверю, что вы, мистер Старк, не собрали на него досье и не знаете его слабых точек. — Те, на которые можем давить без последствий, не знаем. — А что, серьезные последствия? Старк замешкался. Рассеянно глянул на Бэннера. Тот поджал губы, мол, решай сам. Капитан Америка откашлялся: — Тут замешан еще кое-кто, и мы не можем… — Стив, — Старк просительно посмотрел на него, тот нехотя замолчал. — Ну если есть кто-то, к чьему мнению Дэдпул прислушается, и все обойдется без применения силы и лишения свободы, почему не попробовать? — Ради Бога, Тони, скажи ты ему, — Черная Вдова устало откинулась на спинку стула и так и осталась в этой позе, рассматривая потолок. — Боюсь, что Дэдпул не из тех, кто просто выполнит просьбу. Ему нужно больше. Ему всегда нужно больше. — Давайте поговорим с этим человеком. Может, ему как раз что-нибудь от нас нужно. И в свою очередь он окажет нам ответную услугу. Питер чувствовал себя важным. Когда он влился в разговор, споры за столом закончились. Все осторожно наблюдали, осторожно говорили, подбирая слова. Осторожно поглядывали на Тони Старка. А тот почему-то сопротивлялся — Питер это чувствовал, он пытался плыть против потока невысказанной коллективной воли. — Питер… — Тони, оглядев людей за столом, будто в надежде, что кто-то предложит неожиданный выход, устраивающий всех, потянулся за желтой папкой, лежавшей на углу стола. — На сегодняшний день мы знаем только об одном объекте, искренне интересующего Дэдпула. И это ты. Тони толкнул ему папку. Та проехалась по столу и замерла перед ошарашенным Питером. Он не спешил ее открывать. — Что это? — Его досье. — И зачем оно мне? — Вдруг ты захочешь знать о нем больше, прежде чем… мы будем просить тебя об услуге? Питер протянул руку, но, уже зажав пальцами уголок папки, чтобы открыть, передумал. — Постойте, в каком это смысле я его искренне интересую? — Питер осторожно отодвинул от себя папку. — Его не просто так называют болтливым наемником, он не упускает случая потрепаться о тебе, чокнутый фанат, — вклинился Хоукай, поймал на себе мрачный взгляд Тони и снова замолк. — МОЙ фанат? Дэдпул? — Паук с опаской еще дальше отодвинул от себя досье. — Ну и… И как я могу помочь? Тони вздохнул. Стив осторожно начал: — Мы думаем, что Дэдпул с радостью отвлечется на тебя, и мы сможем спокойно реализовать наши планы. — И… И как долго мне его отвлекать? — Неделю… — Что? — Это плохая идея, ребята, давайте вернемся к плану А, ему все равно не привыкать, что ему станет, бессмертному? — Что вы… мистер Старк, что это еще значит? — Питер, Дэдпул крайне неприятный тип, всем нам будет спокойнее, если он посидит в… э… лаборатории это время. Он будет сопротивляться, нам придется… Да зачем тебе знать такие детали, верно? — Нет, так нельзя, это как-то не по-человечески. Я могу… я попробую поговорить с ним. Но я не представляю, что мне с ним делать все это время. — Вы можете отправиться на каникулы, например, — вставил Хоукай, устав от осторожных прощупываний Тони и Стива. — В какую-нибудь глушь. — У нас есть одно надежное местечко, там нет ни связи, ни сигналов, так что он даже случайно не получит никакой новой информации, — с энтузиазмом поддержал его Капитан Америка. Питер молча переводил взгляд со Стива на Тони и обратно. — Мне нужно жить с ним в глуши? — уточнил он. Молчание было исчерпывающим ответом. Только один Тони задумчиво мотал головой в отрицании. — Ну, если надо… — Питер… — Я сделаю это, почему нет? Он же не причинит мне ничего плохого, раз мой поклонник. — Чокнутый фанат, — поправил Хоукай. — Ведь так? — Прежде чем принимать решение, прочти это, — Тони кивнул на досье. — Зачем? Что там такого страшного? Я могу после этого отказаться? Тогда не нужно. Я сделаю это. Больше ведь некому? Черная Вдова перестала пялиться в потолок и с легкой жалостью посмотрела на Питера. Но ничего не сказала. — Вот и отлично! — Хоукай довольно потянулся. — Питер, ты можешь привести его в Башню? Остальное мы скажем ему сами. Питер, краем глаза наблюдая за мрачно-задумчивым Тони Старком, кивнул. А несколько дней спустя привел Дэдпула. Dictum factum.