Двадцать пятый год

      Примерно через полчаса повозка остановилась, и Ольгу оттуда вывели. Её куда-то завели и бесцеремонно бросили на пол, и только потом развязали руки, глаза и рот. Помещение, в котором Олю оставили, было очень маленьким (не больше четырёх квадратных метров) и тёмным, ставни на единственном окне были закрыты. Из-за открытой двери в помещение просачивался блёклый свет свечей.       Оля, чуть привстав, подняла голову и увидела перед собой какого-то человека. Он был высокого роста и крепкого телосложения. Больше она не разглядела в нём ничего, ибо из-за темноты просто-напросто не было видно.       — По какому праву вы меня сюда привели? — важно заговорила Оля, с ненавистью глядя на силуэт человека. — Я дворянка между прочим! — сдавленно вскрикнула она. — Или это он, князь этот, вас попросил за то, что я жене его правду сказала?!       — Ты княжна Волконская, так? — заговорил человек, будто не слышав вопроса. Голос его был низок и весьма спокоен, он даже нисколько не дрогнул на её истошные крики.       — Да! Княжна! И почему я здесь? — с претензией, спросила она.       — Брат твой двоюродный — Василий Волконский проиграл в карты двадцать тысяч рублей, — начал он, но Оля перебила его:       — А я тут причём? Я его даже не знаю!       — Да помолчи ты, договорить дай! — человек подошёл ближе, нагнулся к ней и продолжил тише: — Причём тут ты? А при том, что этот самый князь Василий пообещал, что заплатит за него его дядька, то есть твой отец. Поняла? А он не заплатил в установленный срок, — он поднялся и отошёл от неё. — Но ничего, заплатит, когда письмо от нас получит.       — То есть как это… Вы меня в заложники взяли что-ли? А между прочим личность человека охраняется Конституцией! А взятие в заложники наказывается по уголовной статье!       — Чем, чем охраняется?..       — Это же основной закон страны! — видимо, всё же за время обучения в школе Оля что-то усвоила если не из истории и литературы, то хотя бы из права, но из того же права она не усвоила исторический аспект толкования права, который гласит о том, что право должно соответствовать исторической эпохе, опять же связь с историей. Но не стану забивать вам голову, дорогой читатель, скажу проще, Конституции в то время не было, думаю, вы и без меня это знаете.       — Я всегда знал, что все эти князья и графы странноватые, но не настолько… — человек выпрямился и направился к двери.       — Так, подождите, разговор не закончен! — Оля вскочила и побежала за ним, но не успела она даже сказать что-либо ещё, как дверь захлопнулась прямо перед её носом.       — Это беспредел! Откройте! — кричала княжна, пытаясь выломать дверь. Увы, она была достаточно крепкой, и все усилия Ольги были тщетны.       — Хорош долбиться! А не то свяжу сейчас, — послышалось из-за двери.       — Ну и пожалуйста! — ответила Оля и, злостно пнув ногой дверь, отошла от неё.       «Хм… Тут же окно есть. Может быть разбить его, а ставни попробовать открыть?» — подумала она.       Оля подошла к закрытому окну и, разглядывая его, стала думать, чем его можно разбить. Окно было обыкновенное стеклянное с деревянной рамой. Ставни были сложены из досок и плотно закрыты.       «Чем же разбить его? Ничего даже не оставили…» — Оля стала оглядывать комнату, в которой не было вообще ничего. Неожиданно в голову ей пришла мысль. Она аккуратно оторвала от низа подола платья кусок ткани и обмотала им одну свою сжатую в кулак руку, а после со всей силы стала бить в стекло, но даже после нескольких ударов оно никак не хотело разбиваться.       «Ну чего ты не бьёшься? Не евро-окна ведь… Ну разбивайся ты!»       Наконец стекло слегка треснуло. Оля ещё раз ударила посильнее, и оно разбилось вдребезги.       «Так бы и сразу! Теперь надо открыть эти ставни… Но как? Может их тоже так сломать можно? У них же тут хлипкое всё».       За дверью послышались тяжёлые шаги, и Оля быстро отошла от разбитого окна подальше.       — Что за шум? — грозно спросил тот же человек, чуть приоткрыв дверь.       — Так, ничего особенного.       — Тихо сиди тут! — он вновь захлопнул дверь.       Ольга опять подошла к окну и попыталась сломать ставни, максимально тихо, но ничего у неё не вышло. И когда ей надоело бить их, она ушла от окна и присела, прислонившись к стене и оперевшись ладонями на пол.       «Что это?» — подумала Оля, почувствовав что-то под ладонью, и приподняла руку. На полу лежала деревянная палочка.       «Ага!» — Оля сразу смекнула, что ей делать. Взяв палочку, она вновь подошла к окну. Ещё при первом осмотре окна княжна увидела в ставнях приличного размера щели, что были между досок. Сейчас она вставила в одну из них палочку, которую подобрала с полу, и принялась шевелить ею то вверх, то вниз, в надежде, что хотя бы одна из дощечек сломается. От таких действий переломилась только сама палочка.       «Чёрт!» — чуть не вскрикнула Оля, но сдержала порыв чувств и только подумала так, и от злости бросила обломки на пол.       Далее она ещё пыталась расковырять этими остатками пространство между полом и стеной, царапала саму стену, только ничем это ей не помогало.       Вот так, собственно, в метаниях и попытках выбраться, прошла эта длинная ночь. Сквозь плотно закрытые ставни стали просачиваться тоненькие лучики света — наступило утро. Оля вновь села на пол, облокотившись на дверь, и устремила взгляд на этот тонкий редкий утренний свет.       «Ну ничего, Волконский им заплатит. Он же без ума от меня. Заплатит и освободит меня!» — подумала Оля.       — Мерзавцы! Князь вытащит меня отсюда, поняли? — выкрикнула она.       Дверь открылась, и Ольга, чуть было не вывалившись из комнаты, отползла от неё. В помещение вновь вошёл тот же человек, которого Оля видела вчера ночью.       — Знаешь, что сказал твой отец? — с какой-то странной иронией и даже лёгкой насмешкой, заговорил он.       — Сам подумай, откуда мне знать… — недовольно ответила княжна.       — Он сказал, что теперь тем более платить не станет, когда мы тебя взяли.       — И что мне с того?       — А то самое, что не нужна ты ему! К барыне нашей сейчас пойдёшь! — мужчина грубо ухватил её за руку и поволок куда-то. Он привёл её в какое-то другое помещение, гораздо более светлое и просторное, и бросил в ноги какой-то женщине лет сорока. Оля не рассматривала её внешность и не хотела этого делать, а только запомнила, что у неё светлые длинные волосы и острый вздёрнутый нос, а ещё она сильно походила на какую-то лису. Женщина эта сидела на стуле, закинув ногу на ногу.       — Ммм… Это ты у нас княжна Волконская? — с хитрой улыбкой, притворно сладко произнесла она.       — Да, княжна! — Оля приподнялась и гордо вскинула голову. — А вы кто такая?       — Ну я, конечно, не княжна, но тоже дворянка.       — А, так вы ниже меня по статусу?       — Ну даже если и так, что с того? Вон племянничек твоего отца целый князь, а проиграл моему сыну не князю такие деньги…       — А мне плевать! — с безразличием, ответила Оля, перебив её.       — Пойми, мне ни до твоего отца, ни, уж тем более, до тебя дела нет совершенно никакого, просто его племянник всю ответственность на него скинул, ему и отвечать соответственно. А коли денег много, князь ведь, пущай и платит.       — Завидуете, да? — намеренно растягивая слова и сатирически улыбаясь, произнесла Волконская.       — Завидую? Чему же, интересно?       — А тому! Не заслужили вы, значит, быть княжной или княгиней. Шиш вам, а не деньги по-хорошему!       — Какая наглость!.. — злостно произнесла женщина, демонстративно отвернув голову в сторону. — Я ведь не посмотрю, что ты княжна, — следом она обратилась уже не к Оле, а к высокому крестьянину, который до сих пор был там: — Высечь эту бесстыдницу! Десять плетей ей для начала, а потом как пойдёт.       — Вы не имеете права! — закричала княжна от отчаяния.       Ольгу, как бы она не сопротивлялась, всё же вывели на улицу. Вывели её уже двое каких-то крестьян крепкого телосложения. Они привязали её к длинному деревянному столбу. Тот высокий крестьянин, которого Оля, за последнюю ночь и утро, видела чаще всех, достал большой кнут и со всего размаху хлестанул ей по спине.       — А-а! Твари! Будьте вы все прокляты! — закричала Оля от невыносимой боли, пронзившей всё её тело насквозь. Она попыталась выгнуться, но не смогла, ведь была крепко привязана. Олю никогда не били, тётя издевалась над ней только психологически, поэтому такой сильной физической боли она ещё никогда не испытывала.       За один ударом последовал второй такой же.       — Горите вы все в Аду! — продолжала кричать она.       За вторым третий.       — Вам с рук это не сойдёт! А-ах!       Далее четвёртый, пятый, шестой… Всего их было десять, но Оле показалось, будто их было сто. К десятой плети она была уже не в состоянии что-то кричать и брыкаться.       Её отвязали от столба и привели обратно к этой неприятной женщине, похожей на лису.       — Ну что, княжна моя, будешь ещё грубить мне? — зло усмехаясь, спросила она.       Оля, с трудом приподнявшись от боли, сковавшей всё её тело, отрицательно покачала головой.       — То-то же, — женщина некрасиво поддельно расхохоталась. — Коли отец твой не заплатит в установленный срок, не увидит тебя больше никогда, ибо оставлю я тебя своею крестьянкою. А сейчас чтоб я про тебя больше не слышала. Увести с глаз моих! — скомандовала она, махнув рукой в сторону.       Её увели обратно в то маленькое тёмное помещение и, бросив на пол, вновь заперли. После десяти ударов плетью Ольга не могла пошевелиться, оттого неподвижно лежала на животе, в той же позе, как её кинули туда.       «За что? Меня — княжну! Да как они смеют только?! Хотя я ведь на самом деле никакая и не княжна… Я ведь из другого времени. Я просто обычная ленивая ученица, которая не хотела учить историю… А ежели меня никто и не спасёт? Я что, навсегда тут, у этой жестокой женщины? Нет! Этого быть не может! Раз уж я попала сюда — я княжна! Меня все любят! Но ведь Волконский отказался платить… Ему на самом деле нет до меня никакого дела. Да. Значит, я здесь навсегда», — думала Оля, тихо постанывая от боли и своей безвыходности.       Впервые она почувствовала себя такой беспомощной и ничтожной. Раньше, когда ещё в двадцать первом веке Александра Константиновна постоянно упрекала её, Оля чувствовала только ненависть к ней и что она явно этого не заслуживает. Она считала себя выше этого всего и постоянно чувствовала собственную важность и превосходство. А сейчас ей даже показалось, что она заслужила всё это. Оля вспомнила, как грубила Дарье, Марии Николаевне, князю Волконскому и даже Марине Галкиной и своим одноклассникам из двадцать первого века. Она грубила людям, которые были рядом с ней, просто так, просто потому что ей так хотелось, ей нравилось унижать людей, унижать также, как унижала её тётя. Разумеется, такую не самую приятную личность и сформировало это.       Ольга не помнила родителей, она помнила только Александру Константиновну, которая с самого детства не произнесла в адрес племянницы ни одного доброго слова. Сначала Оля негодовала — она не понимала, почему заслужила такое обращение к себе. А потом Оля, посчитав тётю ненормальной и невидящей, какая же она великолепная, почувствовала себя «королевой мира» и стала вести себя также. Да, это было защитной реакцией, но в чём виновата Марина, Дарья, Мария Николаевна и все остальные? Разумеется, ни в чём. Хотя отчасти не виновата и Оля, но лишь отчасти, ибо это она сама считала себя лучше других и перестала «быть человеком», уподобляясь тёте, которая обращалась с ней так и которую Ольга сама же и ненавидела.       Оля, с трудом, сквозь боль, села и достала из кармана тёмно-красный медальон.       Она, взглянув на него, надрывно прошептала: «Говорила ведь Дама, что я сама виновата… Но почему я не возвращаюсь назад, если я поняла, что была не права? Стало быть, и она обманула меня…»       Сжав в руке медальон, она вновь легла на пол и, уложив голову набок, тихо заплакала. Нет, ей нисколько не было себя жаль, просто Оля осознала, как ошибалась.       Раньше она, как мы знаем, считала себя лучшей и имеющей право так обращаться с людьми, как Александра Константиновна с ней, а сейчас Ольга поняла, что она никто. Всего лишь никто.       «Да, я никто в этом мире» — так она и думала.       Ольга не хотела больше долбиться об дверь или пытаться пробить ставни, ибо не хотела больше бороться. Оля просто смирилась с судьбой и жалела, что поняла всё слишком поздно. Но ведь лучше поздно, чем никогда? Хотя может быть ещё и не так уж поздно, ведь это лишь пятая глава, мой дорогой читатель, но Оля-то об этом не знает.       Впрочем, чего просто так рассуждать, ежели вся философия и так ясна как белый день, но загадок от этого меньше не становится, а лишь наоборот. Мы уже знаем, что Оля поняла свою неправоту и ещё много чего, но достаточно ли этого? Почему же она тогда не вернулась обратно? Неужели Загадочная дама действительно обманула Олю или она просто ещё так и «не набралась ума»? Не только об этом, но и о другом размышляла Оля, пока лежала одна в этом мрачном тесном помещении. Она думала и над тем, что же представляет из себя магический медальон, как эта Дама переместила её в прошлое и кто она вообще такая. Ольга думала и над тем, почему Волконский отказался платить и всё-таки пришла к выводу, что у него другой план, и он вызволит её отсюда и без этих денег. Также княжна размышляла и о том, кем может быть её мать и где она сейчас находится. А вдруг её также кто-то похитил, а князь не спас её? А может быть её никто не похищал, а она просто умерла от болезни. Или же они с Волконским просто расстались, поняли, что не подходят друг другу. Дочь он оставил при себе, а её мать сейчас живёт где-то далеко, а возможно и совсем рядом.       Загадок было очень много. Обо всём Оля успела поразмыслить, но ответов ни на что так и не нашла.