Двадцать пятый год

      «Рылеев. Кондратий Фёдорович Рылеев. Этот человек своим энтузиазмом успел надоесть Оле ещё за время светского вечера, и вот он вновь здесь — у неё перед глазами, беспокойно и беспорядочно, бегает из стороны в сторону.       — А что же теперь скажет князь Сергей Петрович… — взволнованно говорил он сам себе. — Оленька Сергеевна, не видели ли вы нигде поблизости князя Трубецкого?       — Эм… Нет, — ответила княжна в растерянности.       — Ах, где же он?!. Боже мой! — бормоча это, Кондратий Фёдорович метался туда-сюда.       Оля наблюдала за этим зрелищем и не могла понять, отчего он так взволнован и зачем ищет какого-то князя Трубецкого. Ещё больше вопросов у неё вызывал князь Волконский, который недалеко от них стоял перед Марией Николаевной на коленях и, обняв её, плакал. Княгиня ласково поглаживала его голову и тоже плакала.       — Сергей Григорьевич! Не время плакаться! — Рылеев кинулся к князю Сергею и попытался оттащить его в сторону, но тот мёртвой хваткой вцепился в подол платья жены, которая сама нисколько не отпускала князя.       — Трубецкой! Князь Трубецкой! — послышалось откуда-то издалека.       — Нет его! — громко ответил Рылеев. — Сам ищу его… — добавил он тише.       — Кто таков — этот Трубецкой? — спросила Оля.       — Да главный наш… — он равнодушно махнул рукой».       На этом Ольга проснулась. Она открыла глаза и оглядела помещение, где не было ни Кондратия Фёдоровича, ни Сергея Григорьевича, ни Марии Николаевны. Самочувствие её оставляло желать лучшего — у неё невыносимо болела голова. Казалось, будто в оба виска вбили по гвоздю и не просто вбили, а ещё и намеренно их шевелили, тем самым доставляя дополнительную боль.       «Сон что-ли это был?.. Бред какой-то. Да чтоб я ещё хоть раз сидела до утра на каком-то вечере, ещё и пила… Ну его всё куда подальше!» — подумала Оля. «Интересно, Рылеев и, как там его, Пущин также себя чувствуют?»       Княжна, держась одной рукой за голову, поднялась с кровати и подошла к окну, она, сдвинув шторы в сторону другой рукой, настежь открыла створку и вдохнула свежий воздух.       — Доброе утро, Ваше сиятельство, — послышалось сзади — это была Аксинья.       — Да какое оно доброе… — ответила Оля, не поворачиваясь. — Ничего доброго. Принеси мне платье попроще какое-нибудь и воды умыться.       Крестьянка, поклонившись, вышла, а Оля, отошедши от окна, упала обратно на кровать и закрыла глаза.       Несмотря на сильную боль в голове, она ещё могла о чём-то думать и не просто думать, а пытаться анализировать:       «Интересно, приснился ли мне вчера тот разговор о том, что я приёмная? Кажется, нет, сном была лишь та бессмыслица о каком-то Трубецком. Я спала, но всё слышала, а это точно был не сон! Как бы всё выяснить?..»       Ход мыслей её прервала Аксинья, которая скоро вернулась и, увидев свою госпожу на кровати, встревоженно спросила:       — Ольга Сергеевна, у вас всё хорошо-с?       — Не кричи… — жалобно простонала Оля. — И так голова болит, — она открыла глаза и, с трудом, встала.       — Чего это вы в перчатках, Ваше сиятельство… — удивилась крестьянка.       — Тьфу ты! Не заметила как-то, — она быстро сдёрнула с рук бежевые перчатки, умылась, надела платье и присела к зеркалу. Аксинья, как и в каждое утро, стала делать ей причёску.       Всё это время Оля молчала и, внимательно рассматривая себя в зеркале, продолжала размышлять над тем же вопросом, который не давал ей покоя ещё с ночи.       «Неужели я и правда неродная дочь князя Сергея?.. Даже здесь нет родителей… Хотя я ведь поразительно похожа на него или мне кажется? Предположим, я никогда не жила в другом веке, неужто я и правда приёмная… И спросить-то не у кого, князь и тот уехал. Хотя… А может Дарья знает? Она ведь всё знает!»       — Аксинья, скажи, — заговорила Ольга, на время вырвавшись из своих мыслей, — только честно. Я похожа на отца как-то внешне?       — Да-с, моя княжна, весьма, а отчего вы спрашиваете-с?       — А чем именно я похожа на него?       — У вас ямочки на щеках как у Сергея Григорьевича, а ещё улыбка у вас такая же, как у него, и губы складываете-с также, как Их сиятельство, когда злитесь-с. А ещё есть-с что-то такое… Что-то в манере поведения, — Аксинья убрала руки от волос Оли. — Готово, Ваше сиятельство.       — Позови-ка Дарью ко мне, прямо сейчас.       — Как прикажетесь-с, — она, быстро произнеся это, немедленно вышла.       «Но ежели они правы и князь Волконский не мой родной отец… Кто же тогда родной? И кто моя мать?» — думала княжна, с тем же вниманием разглядывая в зеркале своё лицо. Она действительно очень походила на князя Сергея, как сказала Аксинья, ямочками на щеках, губами и чем-то ещё, чем именно — было неясно, но точно видно, что какое-то родство, даже если и не прямое, между нею и Волконским точно есть.       — Вы звали-с меня, Ваше сиятельство? — спросила Дарья, вошедши в комнату и поклонившись.       — Да, звала. У меня к тебе вопрос личного характера, прошу ответить честно. Я вчера услышала одну вещь… — Оля повернулась к Дарье. — Это правда, что я неродная дочь князя?       Крестьянка, покачав головой, ответила:       — Знаете-с, Ольга Сергеевна… Я давно слышала-с эту догадку, но не могу-с сказать вам точно, я не знаю-с, как всё на самом деле. Правда мне известно-с, что помимо князя Сергея Григорьевича, ответ на это точно знает-с наш управляющий Тихон Платонович, ибо он точно тогда служил-с здесь.       — Вот как… Тогда скажи ему, что я буду ждать его в саду для важного разговора.       — Сию минуту, княжна, — Дарья, ещё раз поклонившись, вышла.       Оля надела на себя накидку, походившую на плащ, и вышла в сад. Она не стала идти далеко и присела на самую ближайшую скамейку, окидывая взглядом окружающее. Весь сад был очень красив. Яблони, которые росли там, уже начали цвести, отчего всё было белым, ибо лепестки их лежали даже на земле. Листья же на деревьях пока не распускались, ведь было ещё рано для этого.       «Он обязан сказать мне правду! Но ежели я и в самом деле приёмная? Хотя я так похожа на князя… Может быть я какая-нибудь его племянница, а моих родителей нет в живых, поэтому он взял меня к себе? Как бы то ни было, лучше уж горькая правда, чем жить в заблуждении», — думала Оля и, настолько погрузившись в свои мысли, даже не заметила, как пришёл Тихон Платонович.       — Княжна, матушка, Дарья сказала мне, что вы велели прийти, и у вас важный разговор ко мне.       Оля от неожиданности вздрогнула и обернулась. Перед ней действительно был Тихон — пятидесятилетний крепостной крестьянин.       — Присаживайтесь, — княжна одобрительно кивнула. — У меня к вам только один вопрос… Сергей Григорьевич не мой родной отец? — взволнованно перенимая пальцы, спросила Оля. — Прошу, скажите мне правду! — с какой-то надеждой в голосе, добавила она, буквально пронзая его своим пристальным взглядом.       Крестьянин, с грустью, взглянул на неё и, опустив очи в землю, спросил:       — Вы уверены, что хотите услышать всё это?..       — Да, пожалуйста! Я хочу знать!       — Коли вы так хотите знать это, Ваше сиятельство, я расскажу, — он тяжело вздохнул и начал свой длинный рассказ: — началось всё много лет тому назад. Князь наш был весьма молод, лет осьмнадцать ему было. Тогда он не был так отстранён от всех, замкнут в себе и задумчив, а был очень весёлым человеком, часто ездил по балам и вообще жил достаточно легко, в том смысле, что ничто его, кроме развлечения, не заботило. Крепостных у него в те годы было гораздо меньше, чем сейчас, но суть не в этом. Была у него одна крестьянка… Года на три старше князя она была. А красивая какая! До сих пор помню её синие, аки небо, глаза и то, что всё время она улыбалась. А ещё она была очень добра ко всем, никогда не ругалась ни с кем, никому не перечила. Так вот она была без ума влюблена в нашего Сергея Григорьевича, но это ничто, ибо она бесправна, а беда была в том, что князь наш тоже был влюблён в неё. Намерения князя были серьёзными — это было не простое минутное развлечение. Он тогда даже перестал ездить по балам и вечерам, стал относиться к чему-то внимательнее, особенно к крепостным. В конечном итоге князь собирался жениться на ней и даже поселил её в своём доме как дворянку, втайне от родителей и, тем более, светского общества, а слугам велел обращаться с нею, как с княгинею. Помню! Было такое… Я тоже обращался к ней «Ваше сиятельство», — на время Тихон задумался, а потом продолжил: — через какое-то время выяснилось, что крестьянка эта, точнее неполная княгиня, ждёт ребёнка от Сергея Григорьевича, тогда князь и сообщил об этом и намерении жениться Григорию Семёновичу и Александре Николаевне. Всё это их, разумеется, не обрадовало, и они были против, но то, что девчушка эта была уже на большом сроке, ставило всех в весьма неловкое положение. От высшего света всё упорно скрывалось, как и от крепостных Их сиятельства, помимо нескольких домовых слуг. Третьего апреля 1807 года она родила девочку, а на следующий день умерла. Роды были трудными, а у неё была от рождения какая-то болезнь, уж и не припомню какая, которая стала сильнее и очень быстро погубила несостоявшуюся княгиню. Александра Николаевна приняла решение, дабы не порочить фамилию Волконских, рассказать всем, что сын её принял на воспитание девочку, но об этом не должно говориться, ибо она должна расти как родная. Через день, после смерти невесты князя, девочку эту окрестили в церкви Ольгой, — на этом повествование было кончено.       — Эта девочка я?.. — спустя время молчания спросила Оля, пытаясь сдержать навернувшиеся на глаза слёзы.       — Да, Ваше сиятельство, это вы.       — А кто ещё знает об этом, кроме тебя?       — Сам Сергей Григорьевич, Александра Николаевна, покойный Григорий Семёнович также знал, ещё знали другие слуги, но они были уже немолоды и сейчас их нет в живых. Вы теперь тоже знаете. Возможно всё это известно кому-то ещё, но мне это неведомо.       — А Мария Николаевна знает?       — Мне кажется, она даже не знает того, что вас считают неродною, но, увы, я не могу знать об этом наверняка.       Оля, тяжело вздохнув и опустив взгляд, спросила:       — Я сильно похожа на неё?       — У вас такие же чёрные, как смоль, волосы, а так… Я боле сходств не наблюдаю, вы гораздо больше похожи на князя Сергея Григорьевича.       — Это хорошо… Значит, я не причиняю ему слишком много боли, ежели совсем не похожа на неё. К слову, как её звали-то вообще?       — Я не помню имя вашей матушки, Ольга Сергеевна. Простите меня.       — У меня нет матери, — она, чуть прищурив глаза, взглянула на крестьянина. — При всём уважении к крестьянскому сословию, но я не хочу порочить фамилию Волконских, ибо так уж заведено у дворян. Есть только мой отец Сергей Григорьевич и Мария Николаевна — они моя семья. Только они. И никто больше. Уяснил?       — Я вас понимаю, Ваше сиятельство. Ваш приказ принят к сведению.       — Благодарю тебя за откровения, можешь идти.       Тихон поклонился и ушёл.       «Может быть я и правда отсюда? Я ведь такая же, как и там была, значит, и была похожа на него, к тому же в том веке неизвестно ничего о моих родителях, а здесь вся информация есть, только, ежели я родилась здесь, то как попала туда? Неважно всё это. Я сейчас здесь, значит должна забыть всё, что было там. Скорее всего я не вернусь, но и не нужно, ибо здесь мой родной отец и Мария Николаевна — они теперь мои самые близкие и родные люди, они любят меня, а я их. Они моя семья. Да, пусть княгиня и не моя мать и старше меня всего на три года, но я люблю её как мать, ибо она жена моего отца. Пусть будет так, как есть. Я буду так считать и не хочу менять ничего».       Оля встала со скамейки и побрела к дому. Она шла очень тихо, слабый ветер раздувал в стороны её чёрные волосы, а под её ногами хрустели прошлогодние высохшие листья, которые смешались с опавшими лепестками цветов.       На самом входе княжне навстречу попалась Аксинья, которую бы она и не заметила, если бы та не окликнула её:       — Ваше сиятельство, постойте-с! Вам тут письмо.       — От кого и откуда? — Оля остановилась и подняла глаза на крестьянку.       — От Александра Сергеевича Пушкина, из Михайловского Псковской губернии.       — От кого, от кого?! От Пушкина?.. Я всё правильно расслышала? — Оля сразу оживилась, как услышала знакомую фамилию.       — Да-с, княжна, сами посмотрите-с, — крестьянка протянула ей письмо.       — Так, так. Ольге Сергеевне Волконской от А.С. Пушкина. И правда от него… — произнесла она, всё ещё не веря, что это письмо действительно от того самого великого поэта — Александра Пушкина, которого помнят и изучают в двадцать первом веке.       — Приказания какие-то будут-с?       — Ммм… Приготовь мне отвар какой-нибудь от головной боли, — ответила княжна, вспомнив о том, что у голова её всё ещё болит.       Крестьянка поклонилась и быстро ушла.       «Вот да! Сам Пушкин мне пишет. Эта зазнайка Галкина бы обзавидововалась! Ой, я же велела себе не вспоминать… Ладно, посмотрим, чего же он от меня хочет», — подумала Оля и отправилась наверх, к себе в комнату; пока шла, она читала письмо.       «Здравствуйте, Ольга Сергѣевна. Искренне поздравляю Васъ съ Вашимъ днёмъ рожденія!       Не сочтите моё письмо за дерзость, ибо лично мы съ Вами не знакомы, но я о Васъ знаю весьма много хорошаго отъ Вашего Батюшки князя Сергѣя Григорьевича и другихъ людей.       За нахожденіемъ въ ссылкѣ я не могу увидѣться съ Вами въ Москвѣ, а мнѣ бы очень этого хотѣлось! Ежели Вы хотите встрѣтиться, можете пріѣхать ко мнѣ въ Михайловское, буду радъ Вамъ въ любое время.       Лучше старайтесь не писать мнѣ, ибо письмо Ваше я врядъ-ли получу, вѣдь ​всѣ​ письма, кои идутъ мнѣ и отъ меня, провѣряются, но данное письмо я отправилъ, обходя цензуру, что весьма ​рискованно​.       Я не могу всего сказать въ этомъ письмѣ и съ нетерпѣніемъ буду ждать нашей встрѣчи.

Александръ Пушкинъ»

      «Ничего себе текст… Буковки какие-то интересные, старые, но прочитать можно», — думала Оля. «Значит, Пушкин зовёт меня к себе, и почему бы, собственно, не поехать?»       Она прошла к себе в комнату и, присев на свою кровать, стала ожидать Аксинью с отваром, которая скоро пришла.       — Как вы и просили-с, — она передала ей кружку.       — Подготовь всё, мы завтра в Михайловское едем, к Пушкину. Ты едешь со мной, Тихон Платонович тоже, а Дарью и Андрея трогать не будем.       — Исполню-с, — крестьянка вышла.       Ольга быстро выпила отвар и отправилась к княгине.       — Мария Николаевна, можно? — спросила она, чуть приоткрыв дверь комнаты.       — Заходи, ma chère, — ответила Мария Николаевна, отложив книгу, которую читала.       — Я пришла сказать вам, что завтра еду в Михайловское, меня Пушкин пригласил.       — Это замечательно! Когда-то с Alexandre мы были друзьями… — княгиня вздохнула. — Он очень хороший человек, можешь без опаски ехать к нему.       — А поедемте со мной?       — Нет, милая, он пригласил именно тебя, к тому же мне, замужней женщине, не пристало ездить вот так, без мужа.       — Очень жаль, что вы не едете.       — Не расстраивайся. Подойди ко мне.       Она послушно подошла. Княгиня, с любовью, поцеловала её в лоб и, с улыбкой, произнесла:       — Поезжай, Оленька, только, пожалуйста, будь осторожна.       — Хорошо, Мария Николаевна. Я пойду пока.       Оля вышла из комнаты.