П.И.П.»
«Так, так… Если «С.Г.В.» — это Сергей Григорьевич Волконский, то «П.И.П.» — Павел Иванович Пестель, а «К.Ф.Р.» — получается… Неужели Кондратий Фёдорович Рылеев?.. «С.П.Т.» — кто тогда? Хм… А! Сергей Петрович Трубецкой… Тот самый! Так получается, они все из связаны… Северное и южное общества — что это? Тайные ведь общества! Заговор?..» — думала Оля. Неожиданно одна мысль будто ударила её молнией, она вспомнила: «Декабристы! Они все декабристы! Говорила Галкина… Мятежники. Боже, как же я сразу не догадалась? Дашка и какой-то Петька ведь об этом и говорили тогда давно! Волконский — он ведь член тайного общества… И Трубецкой, и Рылеев. Точно заговорщики!» Неожиданно порыв ветра подхватил со стола один из листков, который плохо лежал, и сбросил его на пол. Оля нагнулась и подобрала его. «Что это? Проект С.П. Трубецкого «Конституция». Что?.. Мы точно в девятнадцатом веке? Хотя… Хм… Так вот откуда Конституция пошла, получается?.. Или я что-то путаю? Эх! Надо было историю учить…» В коридоре послышались чьи-то тяжёлые шаги. Оля в спешке, чуть не опрокинув чернильницу, вернула бумаги на место и, отбежав от стола, присела на диван. В кабинет вернулся Волконский, он, бегло взглянув на дочь, подошёл к окну и закрыл его, далее присел за стол и, устало вздохнув, спросил: — Что ты здесь делаешь, Olie? «Вроде, не заподозрил… А кстати, зачем я приходила-то сюда вообще?..» — пыталась вспомнить она. «Точно! Хотела спросить, что с ним, хотя теперь я знаю, что он член тайного общества, и у них, видно, что-то не вяжется. Надо издалека откуда-то начать…» — Я пришла поговорить о Марии Николаевне. Знаете, она в последнее время плохо чувствует себя, и, это, конечно, не моё дело, однако она очень нуждается в вас. — Я знаю о том, что Marie больна, — ответил князь и поднёс письмо Пестеля к пламеню свечи, оно тут же вспыхнуло прямо в его руках. Когда огонь, стремительно сжигая бумагу, подошёл к его пальцам, Волконский бросил пылающее письмо в какую-то металлическую чашку. В серо-голубых глазах князя, в которых отражалось пламя горящей бумаги, читалась какая-то тревога и душевная усталость, казалось, будто ему всё надоело. — Больна?.. — переспросила Оля, переведя взгляд с отца на то, как письмо, которое она читала несколько минут назад, догорает свой век в этой самой чашке. — Нет, вы не так поняли, она ведь ребёнка ждёт, поэтому у неё такое состояние. — Я знаю о её беременности. Помимо этого, её ещё мучает болезнь. «И почему я всегда узнаю всё самая последняя?» — подумала Оля. — Что за болезнь? — Насколько я знаю, сердечная, — равнодушно ответил князь, ставя печать на какой-то документ. Видно было, что равнодушие это показное и за ним скрывалось какое-то беспокойство, которые было в его тяжёлом усталом взгляде. — А можно как-то вылечить её? Её уже осматривал доктор? — Через два дня Marie едет с сестрой в Одессу на лечение. «Похоже, мирного семейного разговора не получится… Отчего он таким стал? А может быть это всё из-за того, что у них будет ребёнок, а отец из-за этого переживает? Или это всё из-за этих политических заговоров?» — продолжала размышлять Оля. Отчего-то находиться рядом с отцом ей было как-то неуютно, он как будто медленно превращался в другого человека, нежели был пару месяцев назад. Почему так происходило — неясно, ведь этим делом князь Сергей был увлечён давно, о чём говорил тот самый разговор крестьян три месяца назад. — Могу ли я идти? — спросила она. — Разумеется, ежели у тебя у всё. Ольга поспешно вышла и, закрыв за собой дверь, с облегчением выдохнула. «Что с ним такое произошло? Ну не идут дела и что же? Странно всё это…» Общаться с Волконским стало невыносимо. Неужели революционные идеи настолько поглотили его и застлали его взгляд на мир, настолько, что ничего, кроме этого, для него теперь не существует? Оля вернулась к себе. В воздухе висело какое-то напряжение, а она была просто в отчаянии, что никакая здравая мысль не приходила ей в голову. Единственное, что Оля решила навестить Марию Николаевну и направилась к ней, однако, как только хотела войти в комнату, через приоткрытую дверь увидела, что князь Сергей был там. Княгиня, среди подушек, сидела на кровати, выглядела она очень плохо, вся была какая-то не то что бледная, а белая, словно снег, её тёмные кудри были все растрёпаны. Волконский сидел рядом с ней и держал её маленькую руку. — Serge, прошу, не уезжай так скоро, хотя бы в эти два дня. Я так редко тебя вижу… Порою мне становится страшно и очень одиноко… — тихо говорила Мария Николаевна, голос её отчего-то ужасно дрожал. — Мне нужно ехать уже завтра, милая Marie. Я к тебе чуть позже приеду, — мягко ответил князь, нежно поцеловав её руку. Он говорил сейчас не так, как с дочерью некоторое время назад, его низкий голос не был так суров, как обычно, в нём чувствовалось какое-то беспокойство и даже печаль. Также было видно, что Сергей Григорьевич был весьма взволнован. Кажется, он не хотел бросать княгиню одну, но вынужден был так поступать, ставя свой долг превыше всего остального. Интересно, что князь на самом деле чувствовал в этот момент? «Так отец завтра сам уезжает… В Тульчин, к Пестелю, я так понимаю? Ну не буду мешать им, пусть побудут наедине перед долгой разлукой», — с этой мыслью Оля обратно побрела по коридору, в сторону своей комнаты. После того как Оля увидела княгиню в таком состоянии и услышала такие слова, к отчаянию в её душе прибавилась ещё и какая-то горечь. Мария Николаевна сейчас показалась Оле такой беззащитной и хрупкой, словно хрустальная статуэтка очень тонкой работы, которую стоит чуть задеть, и она тут же, не просто разлетится на мельчайшие осколки, а растворится в воздухе, словно туман. Оля даже злилась на отца за то, что он вот так вновь бросает свою жену не только беременную, а ещё и больную. В то же время княжне было жаль князя из-за того, что ему приходилось делать такой ужасный выбор, ибо она видела, что он этого не хотел, не хотел вот так бросать её. Ольга также понимала, что душевно Волконскому очень тяжело, ведь дело его опасное, и оно может грозить не только ему самому, но и княгине, и этому ребёнку, и возможно даже самой Оле. В коридоре ей на глаза, точнее под горячую руку, удачно попалась Дарья. — Ага! Ты то мне и нужна! — Ольга грубо схватила крестьянку за плечо и потащила к себе в комнату. — Что-то случилось-с, княжна?.. — негодующе спросила Дарья. — Это я у тебя спросить хочу! — она завела её в комнату и отпустила. — Почему я ничего не знаю о болезни Марии Николаевны? — Ох… Я сама только сегодня узнала-с, Ваше сиятельство. Спросите-с об этом у Аксиньи, только сильно её не ругайте-с, ей от меня сегодня уже за это досталось-с… — Допустим. Это ещё не всё. Я тебя вообще-то не для этого привела сюда, — Оля присела на кровать и закинула ногу на ногу. — Я вас слушаю-с, Ольга Сергеевна. — Что тебе известно о тайных обществах? — спросила она. — О каких таких тайных обществах, княжна? — Вот только не надо прикидываться. Всё ты знаешь, дорогая моя! Мой отец состоит в тайном обществе. Явно, что давно состоит. Что за общество такое? И не смей отпираться, знаю я об этих делах. — Я не знаю-с всё в точности, но знаю-с, что есть-с два общества — северное и южное, они выступают-с против действующего режима. — А за что они выступают? Что их не устраивает? — Насколько я знаю-с, за права крестьян. — Крестьян?.. Я догадываюсь, зачем он ввязался в это… Хотя, по правде, ерунда какая-то… — О чём вы, госпожа? — Да так… Неважно. Слушай, пока помню, не знаешь ли ты, Тульчин далеко от Одессы? — Одесса находится-с прямо у Чёрного моря, а Тульчин — севернее, но они не очень далеко друг от друга. — Так, так. Пока можешь идти. А, нет, стой! Забыла ещё кое-что, Ксюшку позови сюда. Вот теперь иди. Дарья, поклонившись, ушла. «Неужели отец делает это в память о своей первой любви? А как же Мария Николаевна? Он вот так бросает её, ради этого… Зачем он тогда женился вообще? Нет, тут что-то ещё, какие-то его личные идеи, но как ради этого можно бросить любимого человека? Он ведь любит её. Видимо, я чего-то не понимаю в этой жизни…» — ход её мыслей нарушила Аксинья, которая появилась совсем неожиданно. — Вы звали-с меня, княжна? Оля встала с кровати, близко подошла к крестьянке и, глядя прямо в её серо-зелёные глаза, предъявила: — Почему я последняя узнаю, что княгиня больна и уезжает через два дня? — Простите-с меня, Ваше сиятельство! — виновато заговорила крестьянка. — Мария Николаевна не велела-с говорить вам, ибо не хотела-с вас расстраивать, а об отъезде решение приняли-с только сегодня. Оля только вздохнула и, отвернувшись, гораздо спокойнее ответила: — Успокойся. Достаточно. Считай, что я ничего не слышала о твоём проступке, — она повернулась к ней и строго добавила: — Иди с глаз моих долой. — Вы очень великодушны, Ваше сиятельство, — с этими словами крестьянка ушла. Оля вновь присела на кровать, она, прислонившись к стене, прибрала колени к себе и, обхватив их руками, положила на них голову. Княжна вновь почувствовала себя одиноко, но впервые ей тоже захотелось любви, такой же любви, как у Андрея и Дарьи или у князя и княгини. Несмотря на все эти терзания Волконские всё ж таки любили друг друга, о чём свидетельствовало то, как они друг с другом разговаривали. «Они любят друг друга, прямо как Андрей и Дарья. Как бы мне тоже хотелось, чтобы меня кто-то любил и вот так целовал мои руки, с любовью, а не по правилам этикета, и чтобы я тоже любила этого человека. Но я никогда никого не любила… Кажется, я не способна любить в этом плане, я лишь способна любить родных. Как можно полюбить совершенно чужого человека? Со стороны это выглядит очень мило, когда мужчина и женщина сидят рядом, держат друг друга за руку… Целуются и обнимаются… Когда по-настоящему любят друг друга, пусть и нестрастно, но очень нежно и возвышенно. Они заботятся друг о друге и хотят находиться рядом. Вместе. Как бы мне хотелось также… Чтобы было к чьему плечу прижаться, чью руку взять… Но способна ли я на такие высокие чувства? Да и на примете у меня даже никого нет», — думала Оля, глядя в окно на белоснежную полную луну, что пятном висела на тёмном летнем небе. Ольга была также одинока, как эта луна среди множества звёзд. Вокруг неё было много людей, все они были счастливы, но в то же время отчего-то страдали. Счастье их было от любви, и страдание было от той же любви, которую Оля пыталась понять, но всё никак не могла. Раньше Ольга об этом не задумывалась, как и над самой любовью, но сейчас эта тема очень волновала её. Ей казалось, что она неспособна любить, однако так ли это в самом деле? Может быть она просто не понимает не самой любви, а что именно значит слово «любить»? На самом деле далеко ходить не стоит, всему нужно время, и любовь придёт рано или поздно… Неважно когда, всё равно придёт.Глава XIV.
24 февраля 2024 г. в 16:55
В начале июня из Петербурга вернулся Сергей Григорьевич. После этой поездки князь как-то изменился. Он и так был замкнутым человеком, но после приезда он вообще ни с кем не говорил и подолгу работал у себя в кабинете. Олю всё это очень беспокоило, даже не из-за того, что отец не говорил лично с ней, её скорее волновали его отношения с княгиней Марией Николаевной, которая была от него беременна и очень нуждалась в его внимании и заботе. Также её интересовало и само душевное состояние отца — что же такого случилось, отчего он стал таким.
В один из вечеров Ольга решила сходить к князю и попытаться поговорить с ним, может быть и не узнать, что случилось, но хотя бы поддержать его и просто по-человечески побеседовать, а также натолкнуть на мысль, чтобы он уделял своей жене больше времени.
Через приоткрытую дверь кабинета Оля видела, что князь Сергей сидел за своим столом и что-то писал. Около него стоял Андрей.
— Ваше сиятельство, вам письмо от Павла Ивановича Пестеля, — говорил крестьянин.
— Положи сюда, — без эмоций ответил князь, не поднимая взгляда со своих бумаг.
— Будут-с какие-то указания, Ваше сиятельство?
— Нет, можешь идти.
Андрей положил письмо на край стола, поклонился и направился к выходу. Оля сразу спряталась за поворот и подождала, пока он спустится.
«Пестель… Кто это? Удивительно, что не Трубецкой, обычно он ему пишет, да и Рылееву он писал. Они все явно связаны!» — подумала княжна.
Не успела она выйти из-за стены, как в дверях кабинета показался и сам Волконский, он вышел и тоже спустился по лестнице. Когда он скрылся из виду, Оля быстро вошла в кабинет, прикрыв за собой дверь.
В кабинете было довольно прохладно, ибо было открыто окно. На столе князя в беспорядке лежали какие-то бумаги. Оля подошла к столу и нашла среди них письмо, которое было от того самого загадочного Пестеля, и, на всякий случай оглянувшись на дверь, осторожно развернула его.
«Дорогой С.Г.В., я понимаю, что могу отвлекать Васъ отъ чего-то наиболѣе важнаго, но какъ обстоятъ дѣла у сѣвернаго тайнаго общества? Напоминаю Вамъ, С.Г., что Вы членъ южнаго общества… Прошу Васъ не писать, а прибыть въ Тульчинъ къ десятому числу сего мѣсяца и предоставить мнѣ нѣкоторыя бумаги отъ К.Ф.Р. и князя С.П.Т.