***
Короткая стрелка часов перемещается на одиннадцать. Азраэль отталкивается руками от подоконника, на который до этого опиралась, провожает взглядом самолёт в ночном небе. Мерно мигающая удаляющаяся точка выделяется вспышками света меж тусклых звёзд. Третий день подряд страна тонет в цунами непрекращающихся митингов. Недовольства словно чума расползаются от столицы даже в самые отдалённые города, захватывают всё больше людей. Демонстрации, продолжающиеся днём ранее, становятся самыми масштабными по числу людей, которые вышли на улицы, в несколько раз превышают прошлый рекорд. — До этого они выходили хотя бы не каждый день, — шепчет сама себе Азраэль. — Чем дальше, тем хуже. Долго так не протянем. Правительница подхватывает с кресла короткую солдатскую куртку, надевает её и во внутренний карман убирает узкий нож. Со стола забирает резинку, ступает к выходу из кабинета и на ходу перетягивает волосы в низкий хвост. У самой двери ненадолго останавливается, вытаскивает из-за пояса тяжёлый пистолет, раздумывает. У дверей, что ведут в подвал дворца, несут службу несколько солдат. Мужчины с поклоном расступаются перед Азраэль, вопросительно смотрят ей за спину, и та, развернувшись, мгновенно определяет причину короткой заминки. Толкает от себя двери, сталкивается со стеной холодного затхлого воздуха, и неприязненно морщится. Вновь разворачивается, шумно выдыхая. — Идём уже, — зовёт она негромко, но так, чтобы Самаэль её точно услышал. Юноша не ждёт повторного приглашения, приближается торопливым размашистым шагом и ступает прямо за спиной Азраэль, пока та спускается по узкой лестнице. Коридор подвала, куда Самаэль попадает впервые, оказывается гораздо шире лестницы, и уже там удаётся идти рядом. По обе стороны от коридора располагаются клетки, образ которых совсем не вяжется с современными устоями. Большинство из них пустуют, будто бы пленников намеренно рассаживают дальше друг от друга, но даже так людей оказывается слишком много. Гораздо больше, чем мог себе представить Самаэль. — Все эти люди замешаны в перевороте? — осторожно интересуется он. — Если коротко, то да, — нехотя отвечает Азраэль. — Но вина у всех разная. Что ты делал так поздно в этой части дворца? — Мы с Шедим только что вернулись во дворец после задания, — объясняет юноша, мельком успевая разглядывать лица людей в камерах. Заключённые спят, подтянув к себе колени. На осунувшихся лицах смешаны в ядовитую смесь ненависть, отвращение и боль. Всё это подаётся под чистейшим страхом, будто пленники даже во сне остаются наедине с теми, кто доставлял им боль, но на телах их нет побоев и ран. Они оставались на душе от каждого взгляда и слова, с холодной ненавистью брошенных Азраэль. Будущее, сокрытое во мраке, вовсе не способствует заживлению этих ран. — Ты всё ещё носишь это кольцо? — замечает Азраэль. Самаэль опускает взгляд на ладонь, словно до этого не вспоминает об украшении, пожимает плечами и коротко отвечает: — Оно дорого для меня. — Даже забавно, — усмехается девушка, — что мы вдвоём не в силах расстаться с вещами, доставшимися нам от тех, кто разрушил наши жизни. Правительница точно знает, куда нужно идти. Она тормозит у одной из решёток, жестом отпускает охранника, и солдат покорно отступает, замирает в отдалении, непрерывно наблюдая за происходящим, готовый в любой момент защитить госпожу. Азраэль касается пальцами решётки, обхватывает металлический прут и вглядывается в осунувшееся лицо. Она сходу определяет, что мужчина не спит, и сразу понимает, что оказывается права, когда тот открывает глаза. Мастема, до этого находившийся в сидячем положении, поднимается с узкой кровати, подступает к решётке и замирает совсем рядом. Щурится от яркого холодного света, что исходит от ламп под потолком, бьёт в глаза, складывает руки на груди и первым нарушает молчание: — Что тебе нужно? — хриплый после долгого молчания голос разрезает тишину. — Где Белиал? — вопросом на вопрос отвечает Азраэль. Брови Мастемы в удивлении ползут вверх. Он касается лица, на котором ещё не зажила рана после удара, перебирает пальцами перебинтованной ладони и на выдохе спрашивает: — С чего ты взяла, что я тебе скажу? — Я рада, что ты хотя бы не отрицаешь факта того, что ты знаешь о её местонахождении, — насмешливо выговаривает Азраэль. — Не могу сказать, что я так уж рассчитывала на твоё сотрудничество, но на благоразумие надеялась. Мастема уводит взгляд в сторону, таким образом рассчитывает высказать пренебрежение чужими словами, и глазами находит Самаэля. Правительница видит, как расширяются глаза заключённого, как вспыхивает в них пламя ненависти, и едва ли не отшатывается, пускай то адресовано вовсе не ей. Она уже неосознанно почти делает шаг в сторону, чтобы заслонить собой юношу, и лишь в последнюю секунду останавливается. Нож у груди, во внутреннем кармане куртки, подкрепляет угаснувшее чувство безопасности. Азраэль слегка разворачивается, лишь для того, чтобы взглянуть на лицо Самаэля, долгим взглядом изучает смесь самых различных чувств, наиболее явно из которых выделяется вина, и у девушки даже не выходит определить, к кому это выражение обращено. — Хочешь что-то сказать? — подсказывает правительница сразу обоим. — Сомневаюсь, что в этом есть необходимость, — Мастема не разрывает зрительного контакта с братом. — Никому из нас это не нужно. Самаэль делает короткий шаг вперёд и, сам того не осознавая, этим действием пересекает ту невидимую грань, после которой не выходит сохранять прежнее видимое спокойствие. Азраэль отталкивается ладонью от решётки, отшатывается и всё же не успевает вовремя среагировать. Она стоит боком, и из-за её пояса, захваченный чужими руками, выскальзывает пистолет. Правительница вскидывает руку, жестом приказывая охраннику неподалёку оставаться на месте. Дуло устремляется в юношескую грудь, сердце в которой на миг перестаёт биться. Оно возвращается в прежний темп лишь тогда, когда Самаэль понимает, что брат не собирается убивать Азраэль. Пальцы ложатся на курок тяжёлого оружия, с силой сжимают рукоять пистолета. — Я бы не советовала тебе этого делать, — предупреждает девушка. — Но там уж как знаешь. — Никому не будет жаль этого щенка! — яростно выкрикивает Мастема. — Он предатель, куда не посмотри. Слабак, что даже не смог выбрать свою сторону. Ему нет места нигде! Пальцы до побеления сжимаются вокруг рукояти. Руки, что ещё недавно подрагивали, решительно наставляют оружие против Самаэля, и юноша даже не пытается избежать выстрела. Он остаётся на месте, молчит, вглядываясь исподлобья в глаза, в которых пляшет безумие. За него отвечает Азраэль: — Ты считаешь, что он заслуживает смерти. Но причина ведь не в этом, правда? — Разве ты можешь это понять? — ядовито смеётся мужчина. — Чудовищное порождение своей матери. У тебя никогда не было настоящей семьи, но она была у меня. Моя семья погибнет из-за того, что этот трус так и не смог принять реальность. Из-за нашего отца, который бросил нас и жил без зазрения совести всё это время! — Отец ни в чём не виноват, — резко отвечает Самаэль и замолкает, угадывая приказ Азраэль по одному её движению головы. — Тебе так нравится скидывать ответственность на других? — печально и тихо говорит девушка, будто разговаривает сама с собой. — У меня тоже была семья, которой я лишилась. Но за мою ненависть вы готовы были меня убить, а вашу ненависть ко мне я должна посчитать праведной и проглотить, верно? Азраэль вовсе не ведёт себя так, словно в любой миг под прицелом пистолета может оказаться она сама. Правительница вскидывает голову, разглядывает высокий потолок, прислушиваясь, однако, даже к дыханию. Мастема дышит часто и глубоко, стараясь укротить собственный гнев, пропускает воздух сквозь плотно сжатые зубы. — Сначала нас оставил отец, а затем и он! — зло, не в силах совладать с собственными эмоциями, говорит мужчина. — Из-за них и их жалкой трусости погибнет мать! — Свою участь определили лишь вы сами! — жёстко отрезает Азраэль. Палец нажимает на курок, но ожидаемого звука выстрела не следует. Мастема пробует выстрелить ещё несколько раз, прежде чем окончательно убеждается, что в пистолете нет ни одного патрона. Разжимает ладонь, выпуская оружие, не слышит, как пистолет с гулким звуком падает на пол, и отступает вглубь камеры. Пальцами здоровой руки, в которой ранее было оружие, накрывает лицо, бессвязно что-то бормочет. Самаэль не сразу осознаёт, что печальная участь его миновала. Он глубоко вздыхает, полноценно впервые с момента спуска в подвал, шумно сглатывает, и ещё мгновение ему требуется на то, чтобы осознать: «Конечно, её оружие не будет заряжено». Тишину вспарывают размеренные хлопки. Азраэль медленно и тяжело аплодирует, не уводит взгляда с Мастемы, ведёт себя так, будто помимо них двоих никого нет, по сторонам даже не смотрит. В её взгляде мешаются жалость, пренебрежение и злоба. — Браво, — чеканит девушка. — Ты смог меня удивить. Не думала, что тебе хватит решимости выстрелить в собственного брата. Или это была только лишь глупость? — Всё равно, — не слышит вопроса мужчина, — Одиум поднимется с колен. — Я жду этого больше других, — согласно кивает правительница. — Но обойдёмся без лжи. Вы не желали поднять с колен эту страну. Единственным вашим желанием было, чтобы народ Одиума преклонился перед иным правителем. Тем, кто будет устраивать вас. Азраэль не остаётся затем, чтобы услышать ответ. Она кивает на решётку охраннику, шагает мимо и жестом приказывает Самаэлю следовать за ней. В молчании они достигают узкой лестницы, и девушка проходит вперёд. Почти на самом верху она тормозит, остановленная вопросом: — Что, если бы пистолет был заряжен? Юноша не спрашивает так, как если бы его в самом деле беспокоило это, но Азраэль слышит в голосе лёгкое волнение, и это заставляет её обернуться. Самаэль стоит несколькими ступенями ниже, вскинув голову, чтобы суметь поймать мрачный взгляд. — Ты думаешь, если бы я хотела твоей смерти, я бы не справилась с этим без помощи твоего брата? — с долей усталости спрашивает Азраэль. Юноша не отвечает. Правительница находит ответ на дне серых глаз, удовлетворённая им, ухмыляется. Отворачивается, страшась, что может выдать что-то, в чём признаваться не стоит, мягким взором. Толкает тяжёлые двери и едва ли не отшатывается, потому что в тот же миг перед ней сгибается в глубоком поклоне молодой мужчина. — Госпожа Азраэль, — на выдохе произносит тот, — заключённый, который ранил вас, находившийся в полицейском участке. — Что с ним? — с плохим предчувствием спрашивает девушка. — Он мёртв, госпожа.***
До отвратительного резкий свет ламп падает на тела, заставляя их отбрасывать движущиеся тени на пол. Привалившись к дверному косяку, правительница Одиума лениво наблюдает за тем, как несколько работников морга с мрачными лицами открывают холодильную камеру и извлекают труп наружу. — Что, так уж всё плохо? — хриплым голосом задаёт вопрос Азраэль и подступает ближе к телу. Ей показывают лишь лицо, стремясь огородить от жутких подробностей, однако девушка лишь ведёт плечом и, взявшись за простынь, тянет её ниже. Мёртвое тело уже приведено в подобающий вид, насколько это может быть возможно. Грудь рассекает широкая рана, и это подтверждает невесёлые догадки. — Что скажете? — интересуется Азраэль у пожилого мужчины, который стоит сбоку, осторожно перебирая пальцами. — Не знаю, как и сказать, госпожа Азраэль, — тихо отвечает мужчина, едва стоящий на ногах после долгой работы. — Смерть наступила от пулевого ранения в голову, однако убитому к тому же вспороли грудь. — И вырезали лёгкие, — помогает девушка. Патологоанатом наклоняет голову в знак согласия и добавляет осторожно, несмело, как будто бы страшится реакции правительницы: — Прошу простить мне мою дерзость, госпожа, однако я долго работаю в этом месте. Мне уже доводилось сталкиваться с такими случаям. — Мне тоже, — задумчиво отвечает Азраэль. — В том и проблема. Вы хорошо поработали, езжайте домой. Я распоряжусь, чтобы Вас отвезли. Мужчина, смутившись доброго жеста, благодарно кивает. Азраэль машет рукой, позволяя работникам морга убрать тело обратно, не дожидается окончания процесса и выходит из помещения раньше. Совсем недолго петляет по одинаковым коридорам до тех пор, пока не находит главный выход. Правительница усаживается прямо на бетонное крыльцо, проводит привычный манёвр с сигаретой, и вскоре та разносит вокруг себя горечь, смешанную с безнадёжностью. Если бы у последней был запах, она пахла бы табаком и ночной улицей. Нахема осторожно опускается рядом. Её ранний подъём нисколько не выбивает из колеи, а вот Шедим, продолжающая свой сон в машине, и ныне выглядит помятой и ёжится от холодного ветра, задувающего под тёплую куртку. Женщина не решается сесть и останавливается на ступенях ниже, сложив руки на груди и надёжно запахнувшись в чужую куртку. — Полицейские из участка находятся в тяжёлом состоянии, но все живы. Правда, я уж было подумала, что их откажутся принимать, когда увидели нас. Просто жуть, — всплёскивает руками Нахема. — Как вспомню, так вздрогну. — Да ладно, — пожимает плечами Азраэль, — как будто в мире существует хоть один человек, который смог бы действовать наперекор твоим приказам. — Вообще-то, существует, — с неудовольствием признаёт её советница. — Я, честно говоря, даже не думала, что такие найдутся в Вашем дворце, госпожа. Азраэль слабо улыбается. Она хочет спросить о том, кто же столь смел, что может пойти против желаний Нахемы, но отчего-то уверена, что ответ сейчас ей не понравится. В голову не приходит совершенно никого, кроме того, слышать о ком совершенно не хочется. Правительница, вздохнув, возвращается к тому, из-за чего они приехали: — Возиться с этим нет необходимости, — решает она. — Да и желания тоже особо нет, если честно. Это была Белиал. — Ты уверена? — уточняет Шедим и осекается под холодным взглядом. — Уверена, — кивает девушка. — Мне ли не узнать её работу. — Но почему она решила убить своего человека? Из-за его неудачи? — не отступает с вопросами Шедим. Правительница поднимается, опираясь руками о колени, спускается по ступеням затем, чтобы выкинуть в урну остаток сигареты, и развернувшись, смотрит на собеседницу, которая сейчас замирает выше неё. Молчание тянется совсем недолго, а затем нехотя Азраэль сообщает: — Почему ты думаешь, что он пытался убить меня по приказу Белиал? Его смерть — наказание не за неудачу, а за посягательство на мою жизнь. Девушка подавляет зевок, потирает уже покрасневшие глаза и отмахивается от желания провалиться в сон. Над городом занимается утро, бессонная ночь постепенно перетекает в долгий будничный день. Ещё только предстоит услышать неутешительные новости, сейчас же всё лишь идёт к этому. Медленно и неохотно приближается событие, которого не избежать. Азраэль шагает к автомобилю, достаёт из внутреннего кармана куртки телефон и отвечает на звонок. Она отдаляется от Шедим и Нахемы достаточно, и те попросту не слышат, о чем девушка ведёт разговор. Шедим, опомнившись, стягивает с плеч куртку и протягивает её Нахеме. — Я согрелась. Спасибо. — Не стоит благодарностей, милая Шедим, — с ласковой улыбкой обращается к ней Нахема. — Оставь её себе. — У меня вся комната забита твоими вещами, — обречённо произносит женщина, но покорно прижимает к груди одежду. — Что поделать? Ты не любишь ходить по магазинам, должен же твой гардероб обновляться хоть как-то, — не без самодовольства говорит Нахема. Через несколько минут автомобили один за другим покидают парковку. Азраэль слегка опускает стёкла, но даже порывистый ветер не в силах справиться с въевшимся медовым ароматом. Сразу за ней следует машина Нахемы, где, расположившись на пассажирском кресле, дремлет Шедим, укрытая тёплой тканью куртки. Город словно вымер. Он выглядит совсем опустевшим, и в такой момент, по-настоящему редкий, но оттого ещё более ценный, всё ощущается совсем иначе, нежели обычно. Пускай и ненадолго, но в душе становится спокойнее. Так, как это было раньше. Год ли назад или двадцать лет. Или же в ту самую ночь, когда Азраэль одержала крупнейшую свою победу? Главное сражение ей лишь предстоит.