Пепел к пеплу

— Что ты здесь делаешь? Аромат кофе и свежей выпечки, присущий любой кофейне и особенно ценный ранним утром, и тихая мелодия, наигрываемая на пианино ненавязчиво, так, чтобы не отвлекать, создают особую атмосферу. Уютную, напоминающую дом, которого у Самаэля никогда не было, но к которому тот раньше стремился. И создавшееся ощущение комфорта не рушит даже Астарот. В ответ на чужую грубость, пускай и непреднамеренную, лишь мягко улыбается. — Здравствуй, Самаэль. По счастливой случайности был неподалёку, а потому просто не смог упустить шанс встретиться с тобой. Мужчина откидывается на спинку кресла, изящным движением закидывает ногу на ногу и делает заказ вмиг подоспевшей официантке. Астарот не уводит взгляда от юноши напротив, а потому не замечает стараний девушки, которая стремится привлечь к себе внимание, оправляет и без того идеальную форму в попытке избавиться от несуществующих складок. Зато её движения видит Самаэль, снисходительно улыбается и мягко, но без раскаяния говорит: — Боюсь, я завладел его вниманием без остатка. Девушка вспыхивает факелом, едва не роняет блокнот и бесследно исчезает. Астарот с недоумением оборачивается, скользит взором, в котором нет ни капли интереса, по залу и, когда не находит ни одной похожей фигуры, негромко спрашивает: — Ты к чему это? — А ты не видишь? — уточняет Самаэль. — Ты ей нравишься. Милая девушка, кстати. Очень приятная. Но оставим беседы о её чувствах до более подходящего случая, не против? По какой причине ты искал встречи со мной? Астарот склоняет голову к плечу, без стеснения впивается взглядом в чужое лицо и находит на самом дне зрачков лёгкий интерес. Где-то там, ещё глубже, прослеживается тонкая нить тоски, но даже при желании распутать этот клубок невозможно. Самаэль очень умело прячет собственные чувства за выражением будничной учтивости, ведёт себя так, будто его недавние события никак не затронули. Попытаться копнуть глубже — выставить себя дураком. Астароту, в общем-то, не привыкать. — Между вами с Азраэль, должно быть, отношения окончательно испортились, если она отослала тебя из дворца при первом же случае? — с усмешкой, граничащей между понимающей и издевательской, задаёт вопрос Астарот. Черты лица Самаэля на миг ожесточаются. Он угрожающе щурится, теряя прежние радушие и учтивость, поджимает губы и отвечает мрачно и сухо, чётко отделяя и проговаривая каждое слово: — Во-первых, я сейчас нахожусь далеко от дворца из-за того, что выполняю свою работу. Во-вторых, ты лезешь абсолютно не в своё дело. — Прости, — лёгко произносит Астарот, даже не стараясь, чтобы его извинения звучали искренне. — Я не вижу смысла ходить с тобой вокруг да около. Подумал, не будет ли тебе интересно присоединиться ко мне, раз уж между вами раскол? Азраэль не прощает предательств, ты же знаешь. И тебя она не простит. Самаэль сначала усмехается, затем, не сдержавшись, вовсе позволяет себе рассмеяться. Смех его, прозвучавший впервые за долгое время, оказывается глухим и тяжёлым, исходящим откуда-то из глубины, едва слышным на поверхности. — Ты ведь это сейчас несерьёзно, да? — спрашивает Самаэль. — Прошу, не заставляй меня разочаровываться в тебе. Ты на самом деле думаешь, что я могу предать Азраэль после того, как выбрал её сторону и этим подписал приговор своей семье? За кого ты меня принимаешь? Астарот улыбается уже иначе — с лёгкой грустью, но вместе с тем с видимым облегчением. Смотрит без прежнего лукавства и даже говорит по-другому — в ту же секунду избавляется от наигранности и звучит в самом деле искренне, примирительно: — Приятно это слышать, — признаётся мужчина и кивком благодарит официантку за принесённый кофе. — Прости, что пришлось выражаться подобным образом, но я не мог быть твёрдо уверен, что ты не проникнешься к Азраэль ненавистью уже после всего случившегося. — Ты заботишься об Азраэль? — не понимает Самаэль. — Почему? Вы же враги, разве нет? Мужчина качает головой, переводит взгляд в окно и недолго молчит. Следит за тем, как первые капли приближающегося дождя оставляют следы на тёмном асфальте, и с одобрением воспринимает то, что Самаэль, готовый внимать, не торопит. И всё же ответ выходит гораздо короче, чем рассчитывает сам юноша: — Ты неверно понимаешь наши отношения, — строго отрезает Астарот. — Мы соперники, но не враги. Мы вдвоём хотим власти для процветания этой страны, но у нас разные взгляды на курс развития. — Это не аргумент, — не соглашается юноша. — Не аргумент, — повторяет Астарот. — Она очень помогла мне в прошлом, а я умею быть благодарным. Мне хочется вернуть ей долг. — Звучит лучше, — кивает Самаэль и складывает руки на груди. — Но ты всё равно не открываешь всех карт. Хотя настаивать на большем я права не имею. Астарот тяжело вздыхает, заметно готовится к трудному разговору. Он открывается Самаэлю, преднамеренно или нет, но тот видит отпечаток усталости и бремя ответственности, что всегда сохранялись на лице Азраэль нелёгким грузом. У мужчины теряются насмешка и издёвка, которые присутствовали в начале разговора, но сейчас он выглядит искреннее и живее. — Я не могу утверждать наверняка, почему Азраэль именно сейчас отправила тебя на задание, но любому хватит мозгов сопоставить твой отъезд с фактом того, что позавчера был суд. Самаэль прикрывает глаза, готовясь к продолжению, и после короткого молчания тихо спрашивает, подтверждая этим свою неосведомлённость: — Ты знаешь, чем закончился суд? — Вчера утром казнили предводителей заговора, в том числе твоих брата и мать. Юноша кивает собственным мыслям и вместе с тем автоматически отвечает на слова Астарота. Прислушивается к усиливающемуся дождю, что беспокойно бьёт по земле, стремясь собой смыть скорбь с душ всех жителей Одиума. Засевшее глубоко чувство одиночества навязчиво шепчет о том, что даже живительная сила дождя не сможет справиться с тем, что чёрной пылью осело внутри. — Иного и ждать не стоило, — вслух произносит Самаэль, — с того самого момента, как они решили совершить переворот. — И всё же, мне жаль, — негромко говорит Астарот. — Что до твоей семьи? — интересуется юноша. — У тебя кто-то есть? Остаётся неясным, стремится он перевести тему или искренне хочет узнать больше о мужчине, но тот на заданный вопрос отвечает без утайки: — Никого. Мои родители погибли почти сразу после моего рождения, так что я их даже не помню. Самаэль протягивает руку к салфетке, и Астарот невольно рассматривает его длинные тонкие пальцы. Бледная кожа, отросшие аккуратные ногти — кисть выглядит не просто ухоженной, а почти женской. На безымянном пальце лучом блестит кольцо без камней, выполненное из серебра. Украшение кажется знакомым, и мужчина, желая проверить внезапную догадку, спрашивает: — Это кольцо подарила тебе Азраэль? Могу я взглянуть? Юноша странной просьбе не удивляется. Снимает кольцо, кладёт на стол, движением руки придвигает его к противоположному краю, и Астарот бережно подхватывает украшение. Чуть щурясь, рассматривает гравировку внутри и приподнимает брови, когда понимает, что не ошибся в предположении. Возвращает предмет владельцу, ловит в глазах немой вопрос и объясняет: — Мне оно показалось знакомым, — и задумчиво добавляет. — Знаешь, я всё пытался понять, почему Азраэль не только простила тебя, но и оставила рядом с собой. Но, кажется, я тоже неверно понимал ваши отношения. Я не думал, что они серьёзны настолько. Это кольцо мне в самом деле знакомо. Оно принадлежало её отцу. Ты должен понимать, сколько это для неё значит. За то короткое время, что украшение проводит в чужих руках, становится пусто и неуютно. Потому юноша сразу же надевает его на палец, ощущая, как отступает былой гнёт, и чужим словам удивляется. Вслух же произносит короткое: — Я понимаю, — Самаэль смотрит на часы и с видимым сожалением вздыхает. — К несчастью, мне нужно идти. Но спасибо за компанию. — Ещё раз прости мне мою грубость, — с печальной улыбкой просит Астарот. — Вовсе не хотелось представать перед тобой в подобном свете. Азраэль, само собой, узнает о нашей встрече, так что можешь передать ей от меня кое-что? — Вполне, — не отказывает Самаэль. — Аскара, правитель Амарэ, был одним из тех, кто финансировал и поддерживал сорвавшийся переворот в Одиуме. Он работал с Белиал, но быстро понял все риски и приложил немало сил к тому, чтобы замести следы. Он твёрдо уверен в том, что вышел из игры, но Белиал не простит ему того, что он сделал, это очевидно. Сейчас Белиал находится под защитой Аскары, то есть при запросе выдать её он может отказать. А может и дать слабину. Понимаешь, к чему я веду? — Белиал захочет избавиться от него? — догадывается юноша. — Верно, — усмехается Астарот, довольный чужой проницательностью. — Если она убьёт его, она может возвести к власти своего человека, и тогда для нас Белиал будет потеряна навсегда. Я хочу добраться до неё не меньше, чем Азраэль, но моих сил будет недостаточно для этого. — Я передам, — обещает Самаэль и поднимается из-за стола. — Ещё увидимся, может быть.

***

В июле совсем не время для приближения осени, но её дыхание уже чувствуется в воздухе. Небо всё чаще заволакивают низкие тёмные тучи, а ветер становится холоднее и злее. Кажется, сама природа, обозлившись на весь мир, даёт выход своему гневу там, куда простираются владения Азраэль. На Одиум выпадают всего несколько тёплых месяцев в году. Ворота тяжело расходятся в стороны, стоит только охране узнать автомобиль. Тот останавливается почти сразу, успев лишь въехать на территорию, и Самаэль, выбравшись, широким шагом направляется к светлому двухэтажному особняку. Здание, в первый раз удивившее юношу своей округлостью, призванной смягчать настрой гостей, сейчас кажется мрачным. В резиденции Шедим и на её территории чувствуется жёсткость обладательницы. На ступенях крыльца сидит молодая служанка. Она, опустив веки, с наслаждением подставляет лицо резкому ветру, а потому не сразу замечает Самаэля. Чуть приоткрывает глаза, видит юношу почти рядом с собой и торопливо, едва не запутавшись в собственном простом платье, поднимается, оперевшись о перила. — Господин Самаэль, госпожа Шедим просила Вас зайти к ней, когда Вы вернётесь, — быстро произносит девушка, склонившись. Самаэль кивает на чужие слова, ступает мимо и тянет на себя ручку тяжёлой двери. Та покорно подаётся, и через мгновение резкий ветер сменяется приятным теплом. Из гостиной доносится неразборчивая речь, но юноша сворачивает в другую сторону и по лестнице поднимается на второй этаж. Изнутри особняк не выглядит хотя бы сколько-то уютно. Если дворец Азраэль изнутри минималистичен, но изящен, то резиденция Шедим предстаёт скорее мёртвым помещением, уже давно оставленным своим владельцем. Лишь порядок, исправно поддерживаемый слугами, намекает на то, что дом ещё не был забыт. Самаэль прежде, чем войти в кабинет, коротко стучит, приоткрывает дверь и заглядывает внутрь. Шедим отрывает взгляд от ноутбука, бросает его на дверь и, узнав фигуру, кивает. Она возвращает взор к видео, заставляющему её всё больше хмуриться, и прикладывает палец к губам, призывая сохранять тишину. Дожидается окончания записи, захлопывает крышку ноутбука и, сосредоточенная на происходящем на экране, не сразу заговаривает: — Ты что-то хотел? — Ты ведь сама просила меня зайти, — напоминает Самаэль. Юноша опускается в кресло неподалёку от окна и выглядывает в сад, где ветер жестоко ударяет по кронам деревьев, заставляя ветви тревожно шелестеть. В открытое окно врывается холодный воздух, и даже оторвавшийся от дерева лист, подхваченный воздушным потоком, оказывается заброшен в помещение. Самаэль, вскинув руку, зажимает меж пальцев лист вяза. — Просто хотела попросить тебя завтра утром быть здесь. У меня будет встреча, и для тебя не будет лишним присутствовать. — Ты знаешь о том, что позавчера был суд? — спрашивает юноша, не поворачиваясь. Он чувствует цепкий взгляд, ползущий по спине. Шедим молчит, не подтверждая и не отрицая своей осведомлённости, но это же молчание её и выдаёт. — Значит, знаешь, — спокойно произносит Самаэль. — Без разницы, это не имеет значения. Мне нужно вернуться во дворец. — Ты не можешь вернуться во дворец без моего разрешения, — твёрдо заявляет Шедим. — А я тебе его не дам. — Ты не хуже меня понимаешь, в каком состоянии сейчас Азраэль. Это может быть опасно и для неё, и для остальных. Женщина складывает руки на груди, откидывается на спинку кресла и смотрит исподлобья. Самаэль разворачивается к ней, не выпуская из хватки зелёный лист, чуть щурится и упрямо поджимает губы. Вдвоём они предчувствуют предстоящий горячий спор, каждый готовится отстаивать свою позицию. — Во-первых, я не имею ни права, ни желания нарушить приказ Азраэль, — строго говорит Шедим. — Во-вторых, я помню, что ты сказал мне в день, когда во дворец вернулась Нахема. Что я поступила отвратительно по отношению к Азраэль, когда оставила её и уехала. Не спорю, но сейчас ситуация другая. Она сама приказала мне уехать и забрать тебя. Я не знаю, хочешь ли ты поиграть в спасателя или боишься, что найдётся кто-то другой, кто займёт твоё место, но ничего из этого не станет поводом, по которому я дам тебе разрешение уехать. — А ты назвала меня мальчиком, который греет её постель, — не теряет возможность уколоть собеседницу Самаэль. — Извиняться не буду, — отрезает Шедим. Юноша поднимается с кресла, подступает к столу и опускается на стул рядом. Шедим подаётся навстречу, локтями опирается о стол и кладёт на сложенные пальцы подбородок. Недолгое молчание и непродолжительная борьба взглядами прерываются раздражённым вздохом. Самаэль нарушает тишину первым: — Ты можешь видеть в моих действиях желание «поиграть в спасателя» или страх потерять насиженное место, но всё, чего я на самом деле хочу — позаботиться о человеке, которым дорожу. Я знаю, что ты сможешь меня остановить, а потому прошу — позволь мне уехать. Вообще-то, — усмехается он, — мне не впервые сбегать из дома. — Почему? — в лоб спрашивает женщина. — Почему ты дорожишь ею? — Без конкретики, — предупреждает дальнейшие вопросы юноша. — Я лишь хочу, чтобы она знала, что рядом с ней есть те, на кого она может опереться в случае необходимости. — Я много раз пыталась о ней позаботиться, но она никогда не позволяла мне этого, — отстранённо рассказывает Шедим. — До тебя она никому не позволяла о себе волноваться. До сих пор любопытно, почему именно ты. Что такого она нашла в тебе? Самаэль пожимает плечами, не находя ответа, но женщина ответа и не ждёт. Отворачивается и говорит без горечи, ещё недавно разъедающей её речь, спокойно и твёрдо, неотступно следуя своим решениям: — Я не позволю тебе вернуться во дворец. Но это не отменяет того, что ты можешь отправиться туда сам. В таком случае, когда Азраэль потребует от меня объяснений, мы с тобой вместе скажем, что это было исключительно твоим необдуманным решением, и меня слушать ты не захотел. В общем-то, — Шедим усмехается, — это даже не будет ложью. Я сомневаюсь, что на самом деле смогу тебя остановить. Самаэль впервые за те дни, что они проводят вместе, позволяет себе улыбнуться так. С видимым облегчением, искренне и оживлённо, словно не было никаких выборов, предательств и последствий. В прищуренных глазах загорается искра тепла, и Шедим, чувствуя, как внутри что-то согревается от этой улыбки, сама же возводит ледяную стену. — Я просто не хочу тратить на тебя время, — заявляет она холодно. — А теперь выметайся из кабинета и не отвлекай меня. Зайдёшь перед отъездом. Юноша легко поднимается, совсем не обиженный словами, сочащимися недовольством. Он коротко кланяется всё с той же улыбкой и, развернувшись, почти добирается до выхода из кабинета, когда уже вдогонку ему вылетает вопрос: — Откуда тебе известно о том, что был суд? Самаэль делает ещё шаг, нажимает на ручку двери и лишь после этого разворачивается боком к столу. Вспоминает слова Астарота о том, что Азраэль всё равно узнает об их встрече, и честно говорит: — Астарот рассказал мне об этом. Мы встречались сегодня. — Ты общаешься с ним? — недоверчиво уточняет Шедим. — Будь осторожнее. Ты должен понимать, что не каждый может соперничать с Азраэль. А вот то, что он знает о суде, плохо. Значит, завтра или даже сегодня об этом станет известно остальным. — Новые демонстрации? — понимающе спрашивает Самаэль. — С каждым разом становится всё сложнее контролировать толпы людей. Даже самый мелкий ручей может превратиться в неудержимую реку. Честно говоря, — с сомнением делится Шедим, — мне очень не нравится то, что Азраэль сейчас делает. Она не предпринимает ничего, что помогло бы ей удержать власть. Не знаю, можно ли сейчас говорить о том, что у неё есть какой-то выход из ситуации. — Азраэль слишком дорожит этой страной для того, чтобы просто так сдаться и ожидать конца. Но то, что она совсем ничего не предпринимает и не делится планами на будущее, волнует не только тебя, — не отрицает юноша. — Я зайду перед отъездом. Не забывай отдыхать. Самаэль шагает по коридору до комнаты, выделенной для него, входит внутрь и, не страшась измять костюм, опускается поперёк кровати. Он поднимает руку, рассматривает ладонь, зависшую напротив глаз, и опускает кисть тыльной стороной ладони на лицо. Металл кольца приятно касается кожи, напоминая о почти невесомом прикосновении, случившемся, кажется, так давно. Ранняя весна, когда он возвращался во дворец после визита домой, мрачное кладбище и Азраэль, смотрящая на него с интересом из-под полуопущенных дрожащих ресниц. Предложение подарка, ставшее лишь поводом к желанному и впервые осуществимому действию. Лёгкое соприкосновение губ, оставшееся невинным поцелуем, и надёжные объятия. «Как же давно это было», — думает юноша, хотя на самом деле не прошло и полугода. Пускай время только идёт к полудню, но свинцовой тяжестью по телу расползается усталость. Она сковывает и не позволяет даже двинуться. Лишь мысль о том, что необходимо вернуться во дворец, вынуждает подняться, навязчиво крутится в сознании. «Если смогу выехать сейчас, то ночью буду во дворце», — рассчитывает Самаэль и рывком садится.