***
Глубокий вдох. Размеренный, но без малейшей резкости, оставшийся незаметным для остальных. Волнение может высказать неуверенность, а та стать признаком слабости, которую сейчас вовсе показывать нельзя. В эту ночь все должны видеть перед собой сильную правительницу. Будущую правительницу. Короткий кивок Ваалверифу, и генерал жестом приказывает открыть двери. Юные солдаты чётко расступаются, пропуская в Тронный зал мужчин, и лишь за ними, держась в отдалении, ступает девушка. За широкими спинами она не видит Белиал, но слышит её голос, где удивление сливается со скрытой угрозой: — Господа, я ждала вас завтра. Как вы можете объяснить свой поздний визит? Не дать никому перехватить инициативу. Короткий шаг в сторону — и Азраэль появляется в поле зрения Белиал, молча ступает вперёд, осторожно забирает из рук одного из мужчин документ и, подчёркнуто не глядя на Белиал, подходит к столу, за которым та располагается. Опускает перед ней бумагу, шагает дальше и останавливается перед невысоким троном. — Господа генералы здесь для того, чтобы убедиться, что ты помнишь условия, на которых тебе дана была власть. Сегодня ты должна отказаться от трона. Белиал откидывается на спинку кресла, берёт документ и внимательно вчитывается в написанное. Прячет улыбку за бумагой, поднимает жёсткий, опасный взгляд на мужчин перед ней и поднимается сама. Красивым, элегантным движением встаёт, разворачивается и приближается к дочери. Азраэль не реагирует на появление женщины за плечом, но внимательно вслушивается в её негромкую речь: — Скажи, девочка, ты осознаёшь последствия происходящего? Я подпишу отказ, но сможешь ли ты удержать в своих руках всю эту страну? — В моих руках находится вся армия Одиума, — спокойно подчёркивает Азраэль. — Точнее, в руках генералов, которые после твоего вступления на престол обязательно попробуют тобой управлять? — В моих руках, — с нажимом повторяет девушка. — Попробуют кусаться — найду способ обломать зубы каждому, но этим с тобой делиться не буду. Мы не соперники, а враги. — Скажи мне, сколько ты готовила это представление? — интересуется Белиал. — К чему тебе это знать? — с высокомерной улыбкой удивляется Азраэль. — Но теперь это не такой уж секрет. Два года. И хватит разговоров. Подпиши. Белиал отступает к столу, пальцами подхватывает ручку, но медлит. Азраэль впервые чувствует собственное превосходство, но любые эмоции подавляет, не позволяет себе потерять контроль в самодовольстве, и это даёт ей сохранить непроницаемость, когда Белиал с ядовитой усмешкой говорит: — Я всё сомневалась, хватит ли тебе сил для того, чтобы противостоять мне? Ты была слишком похожа на своего отца всё это время. Он был жалок при жизни, но перед смертью особенно. Умирал у моих ног, с животным страхом в глазах, так присущим всем, столкнувшимся со смертью. Он был не в силах произнести ни слова, но так отчаянно старался позвать тебя. И я думала, что ты такая же, но нет, — последнее она говорит с нескрываемой гордостью. — Ты оказалась умнее и сильнее своего жалкого отца. Ты гораздо больше похожа на меня. — Подписывай, Белиал, — холодно повторяет Азраэль, не выдавая чувств, закипающих в ней. Тёплая ночь вырывает девушку из беспокойного сна. Воспоминания отступают не сразу, какое-то время задерживаются в пробуждающемся сознании неясными тенями, но затем сдаются под натиском свежего ветра, поступающего в комнату из приоткрытого окна. Азраэль приподнимает веки, не разбирает предметов поблизости в темноте и прикрывает глаза. Для пробуждения ещё слишком рано. Азраэль ощущает тепло чужого тела, прикосновение груди к спине, вслушивается в размеренное дыхание. По тому, как вздымается грудь, определяет, что Самаэль не спит, но о своём пробуждении не сообщает до того, как юноша проводит ласково пальцами по её плечу, лишь после негромко спрашивает: — Почему не спишь? — Редко вижу тебя такой, — чуть погодя, отвечает Самаэль. — Не хочу тратить время на сон. Разбудил? Прости. — Не разбудил, — девушка сгибает руку в локте, пальцами находит горячую ладонь. — «Такой» — это какой? — Не знаю, как сказать, — после короткого раздумья признаёт юноша. — Спокойной, умиротворённой. Живой. Едва уловимый звук скользящего одеяла, пока фигура под ним меняет положение, короткая заминка и сухие губы, не сразу найденные в темноте. Осторожные касания, трепетные и нежные, словно в первый раз, незамысловатая ласка, подкупающая не горячей страстью, а тягучей мягкостью. Женские пальцы заправляют волосы юноши за ухо, а сама она, отстранившись на короткое расстояние, шепчет: — Остальные меня такой вообще не видят.***
Словно в противовес ночи, желая с ней нескончаемой и непримиримой борьбы, утро выдаётся холодным и пасмурным. Солнце скрывается за тучами, резкий ветер неприятно ударяет по лицу, улицы столицы там, где их видит Азраэль, так и остаются пустыми и мёртвыми. Правительница стоит, прислонившись к бетонной стене очередного дома, коих в городе огромное количество, постукивает пальцами по поверхности и ждёт. На губах остаются следы недавних поцелуев. Их не перебивает привкус табака, ничуть не снимающий привычного для Азраэль недовольства, но она ловит мягкий взгляд Самаэля и, ответив лёгким наклоном головы, вглядывается в горизонт спокойнее. Отделяется от стены, когда неподалёку останавливаются несколько автомобилей, и жестом просит водителя её машины выйти. — Куда мы едем? — спрашивает Самаэль, опустившись на соседнее с водительским сиденье. — Я — работать, — невозмутимо объясняет Азраэль, — а ты со мной. Самаэль не спорит, такому решению, кажется, и вовсе радуется. Негромко включает музыку и всю дорогу, которая занимает около часа, читает Азраэль новости, начиная со вчерашнего вечера. С каждой из них правительница мрачнеет всё сильнее, но никак не комментирует происходящее, молчит, не перебивает юношу, и тот её чувства угадывает по напряжённым пальцам, крепко удерживающим руль. — Вот и будет повод для визита, — решает девушка после очередной статьи. — Без предупреждения, конечно, но ничего. Ждать, надеюсь, долго не придётся. Ждать приходится дольше, чем правительница рассчитывает. Секретарь поднимается с места, когда дверь широко раскрывается, уже готовится объявить об отсутствии начальства, но узнаёт Азраэль и опускается на стул под строгим взглядом девушки. Та нажимает на ручку двери, ведущей в кабинет, заглядывает внутрь и, не оборачиваясь, бросает: «Мы подождём». За ней, не отставая, молча движется Самаэль. Азраэль садится на узкий кожаный диван, закидывает ногу на ногу и достаёт из кармана сигареты. Одной рукой придвигает к себе массивную стеклянную пепельницу, стоящую на столе перед ней, второй с поверхности того же стола поднимает утренний выпуск газеты и с интересом вчитывается в материал, будто бы не она только что слушала абсолютно то же самое. На краю бумаги темнеет уже высохшее пятно кофе. Главный редактор газеты, уведомлённый о необычном и пугающем визите, затрачивает на дорогу до издательства около получаса. Он робко приоткрывает дверь собственного кабинета, осторожно заходит внутрь и изо всех сил борется с желанием выйти обратно, глотнуть кислорода, содержание которого в атмосфере резко снижается вместе с тем, как Азраэль поднимает на мужчину грозный взгляд. Голос её, противореча злым глазам, льётся мягко: — Проходите, присаживайтесь, — девушка делает радушный жест ладонью. — Пока будете идти до кресла, ответьте мне на один вопрос. Известно ли Вам, что такое честь и благородство? — Рад видеть Вас, госпожа Азраэль, — льстиво улыбается мужчина и в обход, по дуге, приближается к рабочему месту. — Конечно, известно, но позвольте поинтересоваться, к чему вопрос? — Ложь, — бескомпромиссно заявляет Азраэль, и её слова настигают мужчину уже за столом. — Что-то определённо ложь. Либо Вы абсолютно не исполняете свои обязанности и не следите за тем, что печатает Ваша газета, либо честь и достоинство Вам чужды. Мужчина, едва успевший опуститься на самый край кресла, вихрем поднимается, забывает об осторожности и, не скрывая в срывающемся голосе уязвлённости и негодования, оскорблённо вскрикивает: — Как можно, госпожа Азраэль? Я тщательно подхожу к исполнению своих обязанностей и, прошу обратить внимание, всегда отстаиваю справедливость. Ваши обвинения беспочвенны! — в конце сбивчивая речь путается, редактор будто хочет сказать что-то ещё, но обрывает фразу на середине и лихорадочно блестит глазами. Самаэль, расположившийся напротив правительницы, задерживает на той внимательный взор. Она на всплеск эмоций реагирует абсолютно спокойно, не теряет уверенности на лице и, даже сидя, умудряется смотреть на мужчину свысока. Её острый взгляд балансирует на грани высокомерия, но расплывчатую границу не пересекает. На губах Азраэль мелькает недобрая усмешка, и лишь это движение губ, оставшееся для редактора незамеченным, выдаёт её раздражение. Правительница откидывается на спинку дивана, склоняет голову к плечу и молчит. Ждёт и то, чего добивается, получает. — Прошу меня простить, госпожа, — сухо извиняется мужчина. — Я имел неосторожность высказать неуважение и проявить грубость. — Прощаю, — девушка властно движет пальцами, и редактор мешком оседает в кресло. — Все газеты сегодняшнего выпуска должны быть изъяты, увижу хоть одну — спалю к дьяволу это здание. Так ведь, по мнению Вашей бездарной газетки, я поступила вчера со зданием Верховного суда? Выполняйте приказ, и настоятельно рекомендую делать это быстро и качественно — сегодня последний Ваш день на этом месте. Из интернета, кстати, тоже должны быть удалены все статьи. Вопросы? — Мне всё понятно, госпожа Азраэль, — сдавленно произносит мужчина. Вместе с Азраэль поднимается Самаэль. Они уже приближаются к двери, и юноша даже нажимает на ручку, чтобы пропустить девушку, когда та, обернувшись, беспощадно добивает последним: — Забыла упомянуть. К вечеру сюда приедет госпожа Нахема, расскажешь ей, кто и сколько заплатил тебе за эту статью. Лифт неторопливо ползёт вниз, цифры сменяются одновременно с тем, как сменяются друг за другом этажи. Недолгая поездка заканчивается мягким приземлением, тяжёлые двери раскрываются, и перед теми, кто был в лифте, предстаёт опустевший, будто вымерший коридор. Даже на ресепшене, где всегда должен находиться работник, никого. Азраэль выходит первая, следует к входной двери и через широкие окна за короткое время успевает оценить обстановку на улице. С момента, как они зашли в здание, совсем ничего не поменялось.***
Мелкие тёмные семена, услужливо переданные служанкой с кухни, хорошо видны на фоне белого подоконника. Сариэль рассыпает их поверхности, отступает на расстояние, которое покажется безопасным для птицы, и с детской непосредственностью наблюдает, как его крылатый друг придирчиво отбирает самые вкусные семечки. На душе становится легко и спокойно от осознания того, сколь мало нужно для счастья птице. Животное недолго клюёт семена, то и дело косясь любопытным глазом на замершего неподалёку человека, затем деловито ходит по подоконнику, и лишь после короткой прогулки, примостившись на краю, беззаботно занимается чисткой перьев. Ветер несильно ударяет по стеклу, но птица пугается звука, отрывается от насиженного места и быстро выпархивает на улицу. Сариэль приближается к подоконнику, беспокойно следит за красивым полётом, а затем оставшиеся семена широким взмахом стряхивает наружу. Не слышит шагов позади себя, а потому лишь усилием воли подавляет бурную реакцию, когда из-за плеча раздаётся удивлённое: — Здравствуй, Сариэль. Что ты здесь делаешь? Юноша резко разворачивается, делает осторожный шаг назад и склоняется в поклоне, лишь после этого поднимает взгляд и учтиво приветствует: — Господин, — на миг Сариэль мнётся, — я кормил птицу. — Птицу? — переспрашивает Самаэль. — Это здорово. На миг его губы трогает добрая улыбка, но затем он внимательнее вглядывается в лицо напротив, хмурится, и приветливое выражение лица будто стирает с портрета недовольный художник. — Что с твоей губой? — строго спрашивает Самаэль. — Всё в порядке, — мгновенно отвечает юноша. Он старается развернуться, чтобы скрыть ранку на губе, но корочка трескается, словно специально, и тонкая струя крови стекает по лицу. Попытка спрятать рану ни к чему не приводит — Самаэль сокращает расстояние широким шагом, обхватывает подбородок пальцами крепко, но не жёстко, и твёрдо говорит, не оставляя возможности двинуться: — Ты больше никогда не будешь мне лгать, — и повторяет голосом, не терпящим возражений. — Что с твоей губой? — Прошу прощения, — виновато опускает глаза юноша, — госпожа Нахема разозлилась. Они ссорились с госпожой Шедим. Говорили о Вас. Юноша не поднимает головы, но ощущает на коже задумчивый взгляд. Самаэль не стремится причинить боль, ослабляет хватку и в извиняющемся жесте стирает большим пальцем тонкую ниточку крови. Делает шаг в сторону, обходит Сариэля и, не проронив ни слова, покидает коридор. Сариэль дотрагивается до кожи в том месте, где ещё теплеют осторожные касания, и долго не двигается с места, погрузившись в размышления.***
Перед закатом облака оставляют небо над дворцом правительницы Одиума. Они алеют вдалеке, на линии горизонта, которую уже пересекает яркое солнце, и небо вокруг окрашивается яркими полосами. Солдаты приветливо щурятся звезде, освещающей Землю, и от неё во все стороны расползаются косые лучи. В преддверии приближающейся ночи становится теплее и спокойнее, но ещё до того, как её окликнут, Нахема чувствует, что её спокойствие будет нарушено. После лишь убеждается. — Госпожа Нахема, — зовёт Самаэль, — не позволите занять немного Вашего времени? Нахема вскидывает руку, отмахивается, как от назойливого насекомого, и солдаты рядом, верно истолковав её мысли, с поклоном отступают назад. Самаэль, напротив, приближается, склоняет голову к плечу и с учтивой улыбкой говорит: — Признаться, я ждал многого, но только не того, что ты захочешь вот так открыто высказать собственное пренебрежение, — улыбка сохраняется, даже становится мягче, но голос наполняется разочарованием, а вместе с тем — опасностью. — Раньше тебе удавалось скрывать эмоции лучше, но это совершенно не моё дело, в отличие от состояния моих солдат. Ты не имеешь никакого права трогать то, что тебе не принадлежит, и наказывать людей, которые работают на меня. — Не понимаю, о чём ты, — изображает искреннее удивление женщина. — А, тот мальчик? Да, припоминаю. Я могла бы посоветовать тебе заняться его воспитанием, но чего ждать от такого невоспитанного и наглого мальчишки, как ты? Ничего удивительного в том, что вы похожи. — Смею надеяться на то, что ты меня услышала и поняла, — сухо отрубает Самаэль. — Думаю, что когда-то на твоё поведение обращу внимание не только я. Юноша разворачивается к крыльцу дворца, чуть вскидывает голову, и Нахема прослеживает за его взглядом. На мгновение мрачно сдвигает брови, но затем возвращает себе безмятежный взгляд и насмешливо интересуется: — Угрожаешь мне? — Напоминаю о том, что вниманием госпожи Азраэль пользуешься не только ты, — мягко поправляет Самаэль. — Заиграешься — забудешься, ошибёшься. Нам ли с тобой не знать участь тех, кто думал о себе слишком много? — Смотрю и удивляюсь! — взмахивает руками Нахема. — Ты ли тот мальчик, который, когда я только вернулась, крутился вокруг Азраэль? Чем хуже репутация, тем больше самомнения. Самаэль непроницаемо воспринимает последние слова, вовсе не реагирует на то, что должно было стать обидным, и обозначает прощание лёгким наклоном головы. Развернувшись, чеканным шагом отступает к крыльцу, ведёт плечом, стряхивая с пиджака липкий взгляд, но ощущение чужого недовольства никуда не исчезает. Неподалёку от Нахемы останавливается автомобиль. Женщина поворачивает голову, бросает быстрый взгляд на машину, затем поднимает глаза на её владелицу, но Шедим на присутствие Нахемы никак не реагирует, подругу вовсе не замечает. Захлопывает за собой дверь, негромко и неразборчиво отдаёт команду солдатам поблизости. «Маленькая безродная мерзкая крыса, — зло думает Нахема, вернувшись к диалогу с юношей. — Отвратительно смотреть на то, как ты пытаешься строить из себя невесть что, не имея на это абсолютно никаких оснований». Шедим на пути ко дворцу ровняется с Нахемой, лишь тогда её замечает и приветствует едва различимым кивком. От незамысловатого движения злость Нахемы не исчезает, но существенно убавляется, сглаживается, а краешек губ трогает лёгкая улыбка, но короткое приветствие продолжения не имеет — Шедим, не замедляя шаг, направляется к крыльцу, туда, где стоит Азраэль. Правительницу с её советницей разделяют ещё пятнадцать шагов, когда первая поворачивает голову вбок и негромко произносит, так, чтобы её слышал только Самаэль: — Нахема будет мешать моим планам, если останется здесь. — Что будешь делать? — спрашивает Самаэль. — Правительница Экситиума госпожа Кетев Мерири скоро должна прибыть сюда с визитом, — делится планами Азраэль. — Обратно вместе с ней отправится Нахема в качестве моего доверенного лица и одновременно с тем под предлогом защиты Асмодей, если это понадобится. — Думаешь, она ничего не поймёт? — Думаю, мне плевать, — копируя интонацию, заявляет девушка. — Главное, чтобы её здесь не было.