Der Himmel fällt

       Над головой застыл усеянный россыпью угасающих звёзд светлый сапфир раннего утра, когда Инеж побрела по закоулкам выходящего из темноты ночи Кеттердама. На самом верху, на вершине небесного купола, растянулась атласной лентой тёмно-кобальтовая безбрежная полоса, будто чернильный мрак не возжелал рассеиваться до конца, и вдали, гранича с могучими волнами моря, вальяжно расположился продолговатым лучом светло-жёлтый бархат грядущего рассвета.        «Красиво, — тоскливо подумала Инеж, ставшая случайным свидетелем столь живописного пробуждения города. — Можно представить, что это Равка, родные сулийские края, а не столица этого порочного королевства».        Выдохнув, она отвернулась от мельком заметного в нагромождении зданий моря и двинулась дальше по усыпанной зыбким гравием тропе.        Инеж помнила, как они с Мередитом впервые пошли в клинику, когда он приказал ей держаться как можно ближе к нему, чтобы какой-нибудь недовольный участник аукциона ненароком не украл её у него из-под носа. Уже это побуждало её держаться подальше от остальных людей и бродить только по пустым местностям, хоть с виду Кеттердам и не казался городом, кишевшим лжецами и ворами, в противовес Бочке, о которой ей рассказывал Гарван, строго-настрого запретив соваться на отдалённую небольшим мостом территорию.        «Люди поглощены злобой и жадностью» — думала она, как не смышлёный ребёнок, только научившийся понимать этот мир.        Инеж учили видеть свет в каждом, помнить, что окромя чёрного и белого существовало ещё много цветов и оттенков, и она верила в это. Верила годами, как в единственную истину, как в непреклонную догму, но Керчия своевольно уничтожила в ней эту веру, как уничтожила в ней человечность и здравомыслие.        Тропа вела к поросшей зеленью местности. По сторонам склонялись перед ней длинные ветви кипарисов и сосен, на которых жизнерадостно чирикали кукушки, и чем дальше Инеж брела, тем меньше видела небесный холст над собой и тем сильнее деревья отбрасывали на неё вьющиеся диковинными узорами тени. Где-то громко ухнула ушастая сова, в тот час же взмахнувшая крыльями и устремившаяся в воздух, чтобы затеряться в окрестностях в поисках лёгкой добычи. Ещё где-то вдали, если прислушаться, безмолвие не то парка, не то леса, нарушало журчание небольшой речушки.        «Не потеряться бы» — мрачно отметила про себя Инеж, идя под изумрудной листвой в неизведанное.        С другой стороны, то виделось неплохой идеей: затеряться в диких дебрях дремучего леса, слиться воедино с природой и отдалиться от мучимого противоречиями человека, которого в ней пытались возродить — не это ли то самое малейшее спасение, если уж от надежды вернуться домой и увидеть семью мир так бессердечно избавил её?        Гравий вскоре сменился окроплённой старыми дождями рыхлой почвой, и под босоножками тут же зачавкала пропитанная природной влагой земля. Деревьев стало больше, и на какой-то момент Инеж, охваченная силками многочисленных сомнений, остановилась в чаще. Все велеречивые оды о том, как она скроется в лесу и проживёт тут остаток жизни, находясь как можно дальше от грязных политических афер и омрачённых кровопролитием воспоминаний, стремглав забылись, канули в бездну, превратились в смехотворное ничего, и ей неожиданно, но очень сильно захотелось вернуться обратно в особняк Гарвана.        Инеж оглянулась через плечо. Ещё не поздно было вернуться обратно без страха заблудиться и попасться в лапы медведю или волку. Мистер Мередит, в любом случае, взял выходной перед началом торжества, и потому хотя бы сегодня ей не придётся томиться в полном одиночестве.        Внутренне колебание вкупе со скептицизмом, взвешивания всех за и против, прервались, как только над ней каркнул ворон, почти без единого шума пролетевший мимо и усевшийся на орошенную дождевыми каплями ветвь согнувшейся сосны. Птица изучающе разглядывала её. С сомкнутого клюва сорвалось едва слышное урчание, когда ворон склонился, будто в поклоне.        — Мджумбе, ты ли это? — буднично поинтересовалась не ожидающая ответа Инеж, осмелившись сделать несколько шагов к сосне и внимательнее осмотреть птицу.        Вестимо, что он так и не ответил, не дал ей никакого знака, хотя Инеж догадывалась, что это был он. Вместо этого за ним появилась чернеющая вереница вороньей стаи, и все до единого, как по не озвученной команде, не мигая глядели на неё, да так, что совсем скоро ей стало неловко, а происходящее почудилось ей каким-то кошмарным сном.        «Как будто смотрят на меня чьими-то глазами» — завороженно поразмыслила Инеж под натиском вороновых взоров.        И тут же она, сжав зубы, болезненно шикнула: плечо вдруг заболело. То плечо, где недалеко от отчего-то вырезанной татуировкой Зверинца пролегал длинный заживший рубец, выглядевший так, словно кто-то воткнул ей над лопаткой нож. Инеж не знала ни его происхождения, ни того, в каком возрасте этот шрам у неё появился, но почему-то ей казалось, что это он его оставил, как высеченную на её теле память о себе за возможное дерзкое непослушание.        Павший взгляд снова возвысился к восседающей на сосновом дереве птичьей стае, улавливающей каждое её движение.        — Вы… — малость робко обратилась к ним Инеж, запнувшись и посчитав себя лишенной рассудка, раз она вела причудливые монологи с птицами. — Вы хотите мне что-то сказать?        Она не знала, чего ожидала от них.        Вороны могли бы только подать свой клич по воле животного инстинкта, да и то даже ей, жившей со вшитой глубоко под рёбрами любовью ко всему живому, не дано было понимать звериный язык.        Первым каркнул Мджумбе. Рассекая отдающий утренней прохладой воздух, он грациозно раскрыл увенчанные чёрными перьями крылья и устремился к Инеж. Спикировав перед ней, Мджумбе слишком спонтанно для девушки полетел в другую сторону, вглубь соснового леса, и стая, голосисто закричав и вторив за улетевшим соплеменником, — возможно, Мджумбе был их вожаком, а вовсе не изгнанником, как ей недавно подумалось — устремилась за ним.        — Нет! — воскликнула Инеж, пока вокруг неё опадали сорванные с сосен хвойные игла, и в следующую секунду она без раздумий помчалась за скрывающимся в лесном мраке чёрным косяком. — Погодите! Стойте!        Но вороны летели неумолимо быстро, проворно минуя извилистые ветви деревьев, в то время как всеми силами пытающаяся догнать их Инеж по пути отламывала нещадно царапающие кожу пожухлые сучьи. Проводниками её служили только не отдаляющийся вороний клич да опавшие перед ногами угольно-чёрные перья. Лес виделся Инеж бесконечным лабиринтом, в котором и затеряться ничего не составляло, но даже когда мысль о долгом и безрезультатном блуждании среди сосен посетила её, она не смела отпустить из виду летевшую в неизвестность стаю.        Ноги понесли вверх по холму.        Спустя долгие минуты бега в никуда деревьев стало меньше, и Инеж смогла без особых трудностей разглядеть расстилающееся над ней светлеющее небо раннего утра. Всё ещё безудержно каркающие вороны закружили над широкими пнями, точно стервятники, отыскавшие мертвечину среди голодных пустошей. В следующий миг, вновь возвысившись и устремившись куда-то, — Инеж готова была взвыть, ощущая, как гудели ноги — они вальяжно осели на искривлённую крышу ветхого и полуразрушенного дома.        Тяжело вдыхая и выдыхая, она выпрямилась, на гнущихся коленях прошествовав вперёд. В голове крутился целый ворох вопросов от непонимания, но задавать их, если хотелось получить ответ, некому.        — Что это за место? — недоверчиво спросила Инеж у стаи воронов, но те только заурчали, и почему-то в этом она слышала, как её побуждали зайти внутрь.        Хмурясь, она посмотрела перед собой, на почти отвалившуюся дверь.        «Проникновение в чужой дом, — раздался в голове собственный укоряющий голос, и впервые за всё время Инеж чувствовала себя преступницей, самой настоящей воровкой, которой её и окрестили за злодеяния, которых она не помнила. — До чего я докатилась?»        Тревожной поступью она несмело прошла вперёд, минуя наполовину вырванный палисад. На полпути ко входу Инеж опасливо оглянулась: если вдруг объявится хозяин дома, она не сможет убедительно объяснить, что заставило её проникнуть в его собственность, а в то, что на это действие её подтолкнула стая воронов, ни один здравомыслящий не поверит. Более того, она не знала, кто и каким мог быть этим хозяином: вполне вероятно, то окажется рослый мужчина, который будет не против воспользоваться забредшей в его очаг женщиной для своих утех.        Инеж старалась успокоить себя тем, что её привели сюда вороны, а они бы не сделали то, что могло причинить ей вред.        Почему она так думала — не известно.        Около порога валялась деревянная табличка. Ей хватило самых скудных знаний керчийского алфавита, чтобы разобрать, что там написано:        — Айзек Броуди, — прошептала себе под нос Инеж, метнув взгляд на воронов, а после, не найдя в них ответа, снова взглянула на табличку.        Она не знала и не помнила никакого Айзека Броуди, и потому могла только догадываться, кто он и почему вороны решили, что ей необходимо попасть в его брошенный и едва стоявший дом. Это мог быть один из посетителей Зверинца, к которому её в какой-то день привела криминальная тропа. Это мог быть один из выживших членов преступной группировки, в которой она некогда состояла.        Это мог быть Каз Бреккер, скрывавшийся под чужим именем.        И эта мысль ей не нравилась.        Над ухом прозвучал взмах крыльев, и Инеж увидела Мджумбе, приземлившегося ей на плечо.        Удивительно: он мало чем отличался от остальных воронов, — те же угольные перья, те же лапы и клюв — но каким-то образом она могла запросто отличить его от других из стаи, точно он выделялся из серой массы. Ей казалось, что его выдавали глаза, чересчур умные и понимающие, поблескивающие прельщающими чёрными камнями опала. У других такого не было.        Инеж сделала шаг вперёд, пройдя мимо загадочной таблички. За ним ещё один, неспешный и несмелый, пока её не накрыло флёром тени. Ступила за порог — деревянный пол на это действие лишь жалостливо заскрипел под её весом, и она скорчилась, страшась мысли, что дом мог быть не пустым (да и никто не отрицал вероятность того, что этот самый Айзек Броуди давно переехал в более людное место, а его ветхий домишко облюбовали одичавшие бездомные, которые могли увидеть в ней долгожданный завтрак). Осмелиться ускорить шаг ей помогла только поздно пришедшая фантомная уверенность, что если никто не услышал громкого скрипа с первого этажа, то никого и не было.        Уже внутри Инеж осмотрелась, уловила громадные пробоины на разломленных стенах и длинные паутины трещин на потолке. Пол был покрыт слоем серой пыли, и Инеж, глядя на оставленные ею следы, вскоре поняла, что скрыть своё присутствие у неё не выйдет.        В коридоре в ноздри ударил слабый запах алкоголя, но чем ближе она подходила к гостиной, тем сильнее и неприятнее он становился. Прошествовав вперёд, Инеж увидела опрокинутый шкаф, вокруг которого валялись бутылки. Большая часть разбита, некоторые же всё ещё хранили внутри явно настоявшиеся спиртные напитки.        «Наверное, мистер Броуди любил выпить, — наведалась к ней внезапная догадка, от которой не становилось ни горячо, ни холодно, и она задержала взор на валявшихся недалеко от шкафа бинтах и марле. — А может ли быть, что я убила этого человека, а святые, пришедшие ко мне в облике воронов, просто хотят от меня раскаяния за этот грех? Или же я когда-то пряталась в его доме?»        Вариантов слишком много. Ни один из них не мог с точностью дополнить треснувшую картину, чтобы она стала верной.        Инеж повернулась к маленькому округлому столу, испачканному посыпавшейся с потолка штукатуркой. Святым только известно, какая напасть постигла это место, но в попытке отмахнуться от вьющихся вокруг вопросов она взялась за лежавшую недалеко газету. Старую, выцветшую и покрывшуюся грязно-жёлтыми пятнами в потёртых углах, и написанное там для Инеж походило скорее на чудные — или ещё и чудные — иероглифы, чем на буквы. Прочитать она смогла лишь напечатанное витиеватым шрифтом «Нападение сов в Грюнкифе».        — Грюнкифе, — почти неслышно промолвила Инеж, раскатывая это слово на языке, чувствуя, что оно ей было знакомо.        А потом она вспомнила, как мистер Мередит протянул ей газету с новостью о поимке и убийстве Каза Бреккера.        В лесу Грюнкифе. В лесу, в котором она сейчас находилась.        За этим наведалось и другое напоминание — то, как Мередит осуждающим тоном вещал ей, что они с Бреккером скрывались до тех пор, пока их не нашли и пока с него не выбили весь дух.        Инеж снова оглянулась по сторонам, словно зачарованная побитыми комнатами. Могла ли она полагать, что они прятались в этом доме? Что здесь она скрывались от глаз политиков, как самая настоящая преступница? Что где-то здесь был убит Каз Бреккер? И какова вероятность, что мистер Броуди, которому этот дом и принадлежал, не был убит ею по приказу, когда Каз возжелал его собственность в качестве убежища от преследователей?        «Слишком много вопросов, — обреченно поразмыслила Инеж, откладывая газету в сторону, и вдруг она испугалась мысли, что Каз в самом деле мог не только выжить, а ещё и скрываться в этом доме, что с минуты на минуту он, уличив её в гостиной, выйдет на свет и не оставит возможностей бежать. — А вариантов ответа ещё больше».        Она переглянулась с Мджумбе, но ворон, тот самый, что всегда глядел на неё так, будто он являлся самым понимающим собеседником на всём свете, встрепенулся. Он нахохлился так, что перья на холке взъерошились, встали дыбом. Инеж потянулась было, чтобы бережно пригладить их, вернуть птице её былое величие, но неожиданно ворон недоверчиво отстранился от тянувшейся к нему руки, будто она собиралась его ранить, двинулся к краю плеча, и тогда же, враждебно каркнув на неё, отлетел.        — Мджумбе? — вовсе не шуточно удивилась Инеж внезапной смене поведения пернатого друга.        Ворон не обратил никакого внимания на её зов и вылетел в открытую дверь.        — Мджумбе! — воскликнула Инеж, более не беспокоясь о том, что её могли услышать.        Несколькими размашистыми шагами она добежала до двери и вышла за порог дома. Подняла голову: птицы парили, напоминая со стороны чёрное торнадо, и устремились к ней. Инеж, ожидавшая нападения, сжалась, но гулко галдевшие вороны только пару раз облетели вокруг неё, образовывая узкий круг, и так же неожиданно улетели в небеса.        — Не улетайте! — резко сорвалось с неё, когда стая помчалась в другую сторону.        Инеж бросилась в бег, стараясь не терять из вида стаю Мджумбе. Когда небо скрывали возвысившиеся над ней гиганты-сосны, она ориентировалась на их зов. Ей невмоготу объяснить, какая неведомая сила двигала ею, заставляла следовать за воронами, но что-то тягуче-болезненное растекалось по избитому нутру всякий раз, как на неё смотрела хотя бы одна чёрная птица.        Проклятие ли, или дар свыше?        В лесных дебрях следовать за воронами оказалось тяжелее: всюду листва да ветки, отбрасывающие исполинские тени, с которыми сливалась стая. Ноги дрожали, тело молило об отдыхе, но Инеж продолжала бежать в призрачном уповании, что она найдёт ответы там, где остановятся вороны.        Это напоминало игру. Глупую и сразу ставившую её в ипостась поражённого.        Абсурдная фантасмагория, в которую она сунулась по своей неосмотрительности.        Звери могли быть проводниками в неизвестность, но это суеверие работало только в сулийских краях. В Керчии с её жизненными устоями веровать им равносильно тому, чтобы подписать себе смертный приговор, но Инеж вопреки этому феномену продолжала строптиво следовать за воронами.        Стопы и пятки ныли.        Сердце неумолимо колотило.        Но её бег подошёл к концу, как только долгая шеренга сосен наконец-то прервалась, а путь привёл её к обрыву высокой отвесной скалы. Инеж подняла блестевшие чёрными жемчугами глаза ввысь, встречаясь с лучистой лазурью небосвода.        — Нет! — крикнула она, не сводя взгляд с куда-то улетающих воронов, бросивших её где-то позади, будто и не было ничего, будто не они привели её в эту глушь. — Не улетайте! Мджумбе!        «Не бросайте меня!» — хотелось обессиленно прокричать в брешь лесного пространства, но этот крик застрял по пути к горлу, превратился в пустой звук и затерялось в немоте.        Вороны все равно оставили её, бросили в глубине леса. От понимания этого Инеж оскорблённо отвела от них взор, переведя его на раскинувшуюся перед ней картину. На могучие своды залитых светом солнца тёмно-оранжевых каньонов, через которые пробивался долгим и голосистым эхом её никем не услышанный крик. Она знала: крик этот застынет здесь, и утопающие в мерцающих отблесках лучей прочные стены из красного песчаника непременно запомнит его, но не позволит никому другому, пришедшему сюда, услышать этот рёв бессилия.        Инеж казалось, что они были кем-то больше, чем простой стаей птиц.        Ей казалось, что она выросла с ними, прошла через огонь и воду, прежде чем закалить в себе взрослую отвагу и сталь.        Ей хотелось иметь крылья, расправить их и улететь в открытые небеса вместе с ними, подальше от Кеттердама и всей Керчии, чтобы в кои-то веки почувствовать себя свободной.        На тягостном вздохе Инеж склонила голову: фальшивый показатель того, что всемогущая Судьба в который раз укротила её пылкий нрав.        Она не была вороном.        Она была человеком.        Девушкой в теле женщины, украденной из родного дома сулийкой.        Но именно в это мгновение Инеж чувствовала себя вороном.

* * *

       Несмотря на привитую родителями любовь к живности и недавнее желание обернуться чёрной птицей, дабы слиться воедино с небом, совсем скоро Инеж была на грани того, чтобы возненавидеть воронов и возжелать, чтобы они никогда больше не появлялись в её жизни. Они привели её вглубь соснового леса и бросили где-то над высоченным каньонами, где она запросто могла упасть по неосторожности с невообразимой высоты и разбиться насмерть. При всём этом они не потрудились указать ей обратный путь, лишь улетели куда-то, скрывшись за шлейфом белоснежных облаков, и пусть глупо винить в этой ситуацией лишённых людского разума пташек, в столь безысходной ситуации ей не оставалось ничего другого.        Инеж потребовались долгие и нестерпимые часы, чтобы найти тропу, ведущую к городу. Ветер давно развеял валявшиеся на земле вороньи перья, а ориентироваться по будто бы одинаковым деревьям казалось невозможным.        Когда перед глазами мелькнули здания ненавистного Кеттердама, солнечный диск стоял высоко, а люди на таком расстоянии напоминали взбудораженный муравейник.        Инеж, уставшей и едва чувствующей ног, хотелось свалиться на землю и хотя бы час от всей души поплакать от радости, что лес остался за плечами, но стоило ей представить, как мистер Мередит готовился уже созвать лучших ищеек на её поиски и как ворчал на неё часами, стоило безалаберной беглянке удосужиться найтись, как она, превозмогая усталость, неохотно шла дальше.        Бредя по заученной неделями тропе и минуя живую изгородь, усеянную искусственными розами, Инеж мельком посмотрела на дорогущий фонтан Гарвана и со всеми нечеловеческими силами поборола желание остановиться, чтобы помочить в нём ножки. Если Мередит всё-таки сжалится над ней и удосужится отменить длительную тираду о безответственности, то первым делом она кинется к ванной и смоет с себя остатки леса и хвои.        Однако, бесшумно зайдя в особняк, Инеж поняла, что с этим ей придётся повременить:        — Она живёт у вас больше месяца, мистер Мередит. Неужто я не могу возжелать увидеть в лицо своего врага, который ещё и не помнит обо мне ничего, кроме моего имени?        Она замерла всего в нескольких шагах от гостиной, прислушавшись: голос принадлежал Пекке Роллинсу, которого в последний раз ей пришлось увидеть за три дня до аукциона.        — Полагаю, — на изнурённом вздохе произнёс Гарван, и Инеж могла догадаться, что этот разговор длился приличное время и порядком утомил его, — что на данный момент это не представляется возможным. Она не дома.        Повисло молчание, которое выждавший полминуты Роллинс осмелился нарушить первым:        — Вот как? — не бесхитростно поинтересовался он, чванливо усмехнувшись, будто Гарван был его несущим несуразный лепет сыном, а не уважаемым в Совете политиком. — И с каких это пор прислугам разрешено где-то пропадать часами?        — Прислуга, а не рабыня, мистер Роллинс. Это совсем разные понятия.        — Называйте её хоть своей главной эскортницей, если вам так будет угодно, — холодно отозвался Пекка, и прятавшаяся за стеной Инеж поморщилась от такого примера, — а сути это не меняет. Она — Призрак Бреккера.        Роллинса тут же перебил самоуверенный смешок Мередита:        — Уверяю вас, — разнёсся заполненный фальшивой вкрадчивостью голос Гарвана, в очередной раз взявшего ситуацию в свои руки, — она больше не Призрак Бреккера. Она мой Призрак. Вам не кажется, что мои заслуги в операции по его поимке всё-таки более ценные, чем у других моих коллег, и что уже за это я заслуживаю его верную помощницу в качестве награды вместе с деньгами? А то как-то несправедливо получилось, что меня так обделили.        — Ах, так вам награды захотелось! — с напускным озарением воскликнул Роллинс. — Что же вы всё это время молчали, Гарван? Я бы дал вам столько денег, сколько вы бы захотели. Я-то всегда готов вознаградить того, кто приберёт с пути моих врагов. И всё же, я бы хотел посмотреть на неё, узнать, такая ли она смелая, когда Бреккера с ней рядом нет?        Пересилив себя, Инеж ступила вперёд, тут же показавшись перед всеми. Пробегая взглядом по гостиной, она заметила и мистера Кензи, сидевшего на кресле.        Инеж опасливо двинулась к ним. Невероятным выдавался тот факт, что поначалу, когда она ещё коротала свои дни в стенах темницы, Пекка Роллинс казался ей одним из самых благоразумных людей, в то время как мистера Мередита она, напротив, терпела с трудом и желала видеть как можно реже, если уж не видеть вообще не представлялось возможным.        Отныне всё поменялось, и Гарван удивительным образом превратился в её единственное спасение.        — Добрый день, мистер Роллинс, — как можно более обыденным тоном поприветствовала она гостя, уверяя и себя, и его, что даже без опаснейшего преступника за спиной в ней оставалась доля отваги.        Пекка дёрнул бровями.        — Ну надо же! А я думал, вы часами будете стоять и подслушивать наш разговор, но до последнего так и не решитесь показаться, — издевательски хмыкнул он, пока Инеж, старательно избегая зрительного контакта с ним, шествовала в сторону Гарвана. — А, я всё понял: как Грязные Руки оказался убит, вы сразу метнулись к мистеру Мередиту? Согласен, эти двое чем-то схожи. Замена неплохая.        Мельком подняв взор, Инеж увидела, как в янтарных глазах Гарвана просочился знакомый ей холод.        — Мы это уже обсудили: Инеж Гафа — мой Призрак, а не мальчишки, из-за которого бредит весь Кеттердам и Совет, — безукоризненно отрезал мистер Мередит. — Король Вегенер одобрил мою покупку, хоть и не сразу. Хотите сказать, вы не согласны с выбором своего короля, мистер Роллинс?        — Переходим на шантаж, Гарван?        Советник с ангельским добродушием хохотнул на сие обвинение.        — Что вы? Конечно же, нет! Просто любезно веду с вами диалог, задавая самые заковыристые вопросы.        — Я рад это слышать, — с демонстративным пренебрежением фыркнул Роллинс, — потому что король хочет завтра увидеть Призрака, чтобы удостовериться, что всё под контролем.        Инеж едва ли не подпрыгнула от неожиданности, — встречаться с королём ещё раз она не хотела — но тогда же, не то в знак поддержки, не то желая усмирить её, на плечо снова в грубой хватке легла рука Мередита. Глаза его, холодные солнца в февральскую непогоду, холодно сверкнули, без слов, как генерал своему подчинённому, говоря ей успокоиться и не выдавать оторопи.        — Она придёт, — равнодушно оповестил Гарван.        — Как хорошо, что мы так легко всё решили, — в порыве обманчивой учтивости ухмыльнулся Пекка. — Знаете, я ведь в первое время после поражения иначе отнёсся к Бреккеру. Даже готов был поднимать бокал за человека, которому когда-то хватило ума меня обхитрить, не только заставив работать с ним, но ещё и отдать места босса Бочки, но раз мы его сравняли с землёй, а его ближайшая подчинённая у нас, то почему бы не отыграться на них обоих?        Инеж заметила, что мистер Мередит уже собирался что-то ответить ему, но он тут же оказался перебит внезапно вспыхнувшим мистером Кензи:        — Как по мне, так вы с Бреккером стоите друг друга, мистер Роллинс.        Они обернулись к поднимающемуся с кресла советнику, и Инеж ощутила, как сжавшие её плечо пальцы дрогнули, прежде чем отпустить.        — Орвэлл… — многозначительно прошипел Мередит.        — Нет-нет, — резко махнул холёной пятерней Пекка, призывая Орвэлла подойти ближе. — Пусть говорит, если есть, что сказать. Меня аж распирает от любопытства из-за его необдуманной реплики.        — Необдуманной? — громко хмыкнув, раздражённым тоном переспросил Кензи, точно замечание Роллинса его немало раззадорило. — Поверьте, я её очень даже обдумал. И вот заметил на днях: вы, как и многие остальные, одержимы Бреккером.        — Интересно узнать, — бесстрастно промолвил тот, — какой момент привёл вас к столь невероятной мысли.        Инеж увидела, как моментально загорелся неистовый огонь в шартрёзовых радужках Кензи.        — Ему отрубили руку, — начал Орвэлл.        Её передёрнуло от услышанного. На какое-то мгновение, стоило былому милосердию снова осветить осрамленную забытыми грехами и страхом душу, все заверения в том, что Каз Бреккер при жизни был монстром, достойным такой участи, куда-то делись, и она понадеялась, что он был уже мёртв, когда советники отрезали ему конечность с мясом и костью.        — Верно, — плутовато подметил Пекка.        — И отдали вам, как человеку, которому Грязные Руки перешёл дорогу, — продолжил советник.        — Отдали, отдали, — кивнул его собеседник.        — И что сделали вы? — с немым осуждением спросил Кензи. — Вы отрезали указательный палец и сделали из него подвеску, которой потом прилюдно хвастались, как своим трофеем.        Пекка Роллинс изогнул бровь в придушенном недоумении. Инеж подумала, что с такими заявлениями ему, вероятно, приходилось иметь дело очень часто.        В следующую секунду уголок рта Пекки содрогнулся в подобии кривой ухмылки. Он неторопливо засунул руку под горло водолазки, миг спустя вытащив на всеобщее обозрение ту самую подвеску, на которой безжизненно качался из стороны в сторону настоящий человеческий палец.        — Ты про этот милый пальчик, Орвэлл?        Кензи отвернулся и прикрыл рот так, точно сейчас ему приходилось бороться со рвотным позывом. Инеж поспешила отвести взгляд и ненароком посмотрела на Гарвана, закатившего глаза и состроившего гримасу отвращения от увиденного.        — Мистер Роллинс, это отвратительно, — брезгливо извергнул Мередит.        — О, я вас прошу, — издевательски захохотал Роллинс. — Бреккер выколол одному из секундантов Хейлса глаз и вырывал из чрева своих врагов кишки, после чего вешал их на уличные фонари, как гирлянду из конфет на религиозный праздник. После этого для ваших желудков верх отвращения этот невинный пальчик на верёвке? Не хочу показаться неблагодарным, но я бы всё же предпочёл что-то поинтереснее его руки. Скажем, к примеру, сердце или голову.        — Не хотелось ковыряться в чьём-то трупе, уж простите, — в самом таки лживом раскаянии произнёс Гарван. — К слову, о руке: раз уж вы все поголовно уверены, что этот нечестивец настолько силён, что смог бы выжить, то почему вам не приходит мысль, что его рука может неожиданным образом ожить и задушить вас ночью?        Вся былая надменность Роллинса стремглав сменилась гневом.        — Я не идиот, Мередит. Оставьте эти сказки для кого-то вроде Куарона: его-то, как погляжу, Воллис скоро вышвырнет с поста главного королевского протеже. Ему как раз такие истории понадобятся, чтобы хоть немного поднять настроение.        — Сочувствую за Эйнера, — беззаботно пожал плечами Гарван, у которого весть о возможной судьбе коллеги не вызвала ни грамма эмпатии. — А теперь, как хозяин особняка, я прошу вас оставить его. У Призрака нынче много дел, а вы её задерживаете по пустякам.        — Прошу прощения, — без намёка на искренность ответил Роллинс, на долю неуловимой секунды мазнув взглядом по Инеж. — Кстати, слышал, сегодня ночью из Кеттердама уплывает корабль с посыльными короля Ланцова. В Равку.        Инеж шелохнулась от услышанного. Была ли то проверка, или же Пекка хотел поглумиться таким образом над её бедой, посмеяться над тем, что пока она вынуждена оставаться в этом особняке, шанс на спасение уплывёт без неё?        — Очень рад за посыльных, но мне эта информация ничего не даёт, — Гарван издевательски помахал ему рукой. — До встречи на празднике, мистер Роллинс.        — До встречи на празднике, мистер Мередит, мистер Кензи. Да дарует вам Гезен долгих лет жизни.        Мередит хмуро провожал его до тех пор, пока в доме не оставалось и следа от Пекки Роллинса. В следующий миг, как только в гостиной их осталось трое, он напряжённо вздохнул.        — Он мне не нравится, — решительно обратился он к кивающему болванчиком Орвэллу. — И то, что вся эта операция с преследованием и убийством была совершена ради него. Не удивлюсь, если не без влияния Роллинса король хочет увидеть Призрака.        Именно тогда, вспомнив о короле, Инеж встрепенулась.        — Я не пойду к нему, — слишком уверенно возразила она.        И столкнулась с пронзительным взглядом Мередита.        — Ещё как пойдёшь. Что мне ему прикажешь сказать? Что Призрак не пришла, потому что испугалась? — небрежно отчеканил Гарван. — Не заставляй меня краснеть перед королём.        — Но я не…        — Это королевский приём, а не чаепитие у подружки! — грубо рявкнул Гарван. — И ты должна пойти на него, даже если будешь наполовину убитой и тебе придётся идти во дворец ползком от кровати. Это не подлежит обсуждению.        От невероятного хитросплетения недовольства и оторопи Инеж отвела взор от него.        Тем не менее, в голове бились запертыми в клетку пичужками только два слова, что разливали надежду по душе:        «Корабль в Равку»