Der Himmel fällt

       Все последующие возможные для такой ситуации вопросы («Как? Кто? Почему?») повисли в воздухе не прозвучавшим шумом.        Они затерялись по пути ко рту где-то в горле, осели на языке с ощутимой горечью, скручиваясь фантомной спиралью и искажая речевые данные.        Инеж со всех ног понеслась к лестнице, оббегая нетрезвых посетителей.        Видят святые, недаром в последнее время в нутре её клещом засел всесильный паразит, именуемый среди людей тревогой — крайне неказистым и достаточно гипертрофированным названием для целого спектра проблем в познавшей громоздкой сбой системе.        В приступе аффектации Инеж потребовалась долгая и почудившаяся вечностью минута, чтобы добежать до комнаты Каза и услышать, как за плотной дверью прозвучали грохот и стрекотня.        Секунду спустя — чтобы увидеть, как в порыве ража Каз разбросал по полу важные бумаги и канцелярию, по которым он теперь нервно-быстрым ходом, будто меряя шагами комнату, топтался.        Слишком поздно обнаружив её присутствие боковым зрением, он резко обернулся, и перед Инеж предстал объятый неописуемой ненавистью взгляд.        — У нас изъяли пятую гавань, — только и сказал Каз.        Инеж с трудом проглотила чуть было не сорвавшееся с неё «я знаю».        На таком небольшом расстоянии она чувствовала, как былой садизм бурлил в его венах подобно раскалённой магме.        Как он сжигал всё его ещё живое нутро, опалял кожу, превращая в уродливо кипевшие бугры.        На таком расстоянии Инеж видела, как отыгралась ситуация на нём.        Видела сетку лопнувших сосудов на белой склере.        Впалые щёки.        Глаза.        Безумные. Вымученные. Отрешённые.        Глядя на него, пребывающего в задыхающемся под его истлевающим спокойствием исступлении и слегка взлохмаченного, казалось, что время стремительно утекало.        Что сам счёт времени напрочь терялся, а нахождение в одной комнате с ним обусловлено неимоверным спокойствием и пространственной аномалией, в которой всё тело, будто залитое свинцом, по ощущениям тяжелело и припадало к неровному полу.        Под тяжестью размышлений голова вот-вот расколется, а нечто, наставляющее пойти и поставить элитарных снобов на место, вырвется через разломленные в крылья рёбра.        Уму непостижимо, насколько мысли до и после услышанного резко контрастировали на фоне её образа мышления.        Тело дрогнуло.        — Но по какой причине? — Инеж кое-как пропустила дрожащее «кто?», посчитав ответ на не озвученный вопрос чересчур очевидным.        Внутри всё безобразно сжато.        Теперь, с учётом прожитого и будто бы в насмешку всем своим предыдущим аксиомам касаемо неведомых шестых чувств, она впервые за последние годы чувствовала горький вкус поражения.        Вязкий, стремительно заполняющий горло и заставляющий корчиться от отвращения.        — Власти посчитали, что я нелегально присвоил себе то, что принадлежало королевству, — сбивчивым от оголённых нервов фальцетом изрёк Каз. — Что у меня нет никакого права на собственность пятой гавани.        И тут же он без предупреждений со всей дури стукнул сжатым кулаком по столу, отчего стоявшая на поверхности чашка перевернулась и с гулким трезвоном разбилась об пол.        Это было редко, но Инеж, в этот момент боявшаяся выдохнуть, становилась свидетелем каждого такого случая: вечно апатичный Каз пребывал в таком состоянии, что вопреки всей абсурдности она была уверена, что в его силах уничтожить всю столицу голыми руками.        Спокойствие переходило за грань разума, когда он говорил с ней — или с кем-то другим — таким голосом.        — Но это всё бред, — на грани рыка отчеканил Каз. — Королю Вегенеру всё равно, есть ли у меня документы на право владеть ею. Это наверняка связано с тем, что я отказался закрыть Клепку. Он мстит мне за это. Думает, что сможет сломать меня.        На приглушенном полувыдохе он неторопливо выпрямился и сжал ладонь на трости.        От Инеж не укрылось: его руки била дрожь.        Не отголосок старой фобии.        Чистейшая злость, та, на которую он только был способен.        И она не знала, хуже это, или нет.        — До этого дня до пятой гавани никому и дела не было. Для всех это были руины и пустоши, — хрипло проговорил Каз, более размеренно и безразлично, но Инеж всё равно улавливала пылающую в его словах ненависть.        И вдруг с его губ сорвался смешок.        Нервный, ненавидящий, издевательский.        — Стоило мне приложить к ней руку и превратить старые завалины в бизнес, как каждому в Кеттердаме заблагорассудилось урвать себе не просто кусок от него, а всё полностью.        — Что с ней будет дальше? — выпалила Инеж, как только речь Каза прервалась.        — Её уничтожат, — ровным тоном ответил Каз, взяв контроль над сорвавшимися эмоциями. — Уже уничтожают. Всё, что там было, что строилось годами — всё это они прямо сейчас превращают в те руины, которыми гавань была до того, как я взялся за это место.        Инеж исторгла обречённый вздох.        Естество сковало присущее ей дряное сострадание, от которого жизнь очень часто напоминала мытарство.        Каз вдохнул жизнь в пятую гавань, будучи ещё юнцом, над которым впору бы посмеяться и издевательски похлопать по плечу, как непутевому товарищу по несчастьям (за что в сию же минуту можно было получить наточенным специально под пытки над плотью ножом в брюхо).        Он строил её ценой пота и крови, посвятил на неё годы и оберегал от бандитов вроде Хейлса, которым хватило наглости положить на гавань глаз, и глупости, чтобы позже потребовать её у Каза Бреккера.        — И это… — хрипотца поначалу сделала голос его неузнаваемым, и Каз громко прокашлялся. — Это ещё не всё.        Он замолчал, когда купол его тяжелеющего взора пал на неё, но она отчётливо увидела, как в его фальшиво-безразличных глазах просквозило сочувствие.        И тут же поняла, почему:        — «Призрака» власти точно так же конфисковали.        Инеж приоткрыла рот от неверия.        — Мой корабль? — воскликнула она, даже не требуя ответа и спрашивая это скорее от нежелания принять услышанное за действительность. — Мой… что… зачем, Каз?! Чем им мой корабль не угодил?        — Понятия не имею, — степенно ответил Каз. — Несколько членов королевского Совета, которых я увидел вблизи забаррикадированной пятой гавани, заявили, что это тоже приказ короля. Корабль охвачен силками, которые смастерили гриши-фабрикаторы. Мы не сможем в него пробраться и украсть, если только Джесперу не удастся незаметно обойти охрану и провести расследование.        «Что же происходит? Что им от нас надо?» — не то ютилось в черепной коробке, не то билось испуганной и запертой в клетке пташкой.        Инеж прикрыла глаза, встретила накрывшую её плотным маревом мглу.        Миг спустя, медленно совсем, так, что длинные ресницы трепетали крошечным мотыльком, она открыла их, и в полумраке комнаты её опаловые глаза возгорелись диким пламенем.        Таким они горели в последний раз только четыре года назад, когда шестнадцатилетняя Инеж твёрдо убедила себя, что поставит точку на начатом возмездии Каза и применит всю выкованную им же сталь, чтобы прогнать Пекку Роллинса из Кеттердама.        — Почти шестьдесят процентов дохода приходило именно от пятой гавани, — как можно осторожнее напомнила она. — Что будем делать?        Глаза Каза опустились к неровной глади пола, будто он и не слушал, не раздумывал над этим, а от скуки вглядывался в чернеющие тонкие прорези на деревянных дощечках.        По-аристократически тонкие пальцы звонко стучали по чёрному ворону на набалдашнике трости.        И так до той поры, пока он не решился заговорить:        — Два года назад я бы не думая закинул этот чёртов дворец бомбами и с нечеловеческим удовольствием наблюдал со стороны, как резиденцию разносит на части, — произнёс Каз так, точно это нечто само собой разумеющееся, — однако сейчас придётся пойти на переговоры и дойти до согласия словами. В самом крайнем случае — перейти к угрозам.        — Ты снова пойдёшь к королю?        — Да, — не глядя на неё, будто находясь сознанием очень далеко от реалии, он кивнул, — и я бы хотел, чтобы ты пошла со мной. Призрак, ты не занята?        На сей невинный вопрос Инеж горемычно усмехнулась:        — Ты ведь знаешь, что я всегда готова к новому заданию, Каз.

* * *

       Инеж никогда не была ни в самом дворце, ни во дворе, ни поблизости вычурного от экзотических цветов да павлинов фасада.        Не то, что бы её так печалил сей факт: как такового стремления у неё ни разу не возникало, а когда приходилось влачить за собой судьбу украденного в чужбину ребёнка, которого позднее научили убивать, то королевский замок вызывал самый мизерный интерес.        Зыбкий гравий скоро сменился ровной песчаной гладью, а уши издалека уловили трель льющейся с королевского фонтана воды.        В метре от усеянной гортензиями и пионами живой изгороди, из которой указывали в перламутровые небеса золотые пики дорогих металлических врат, Инеж остановилась: звуки дневного Кеттердама заглушал внезапный звон колоколов из церкви Святого Бартера.        И снова ненавистные сомнения.        Подняв взор, Инеж увидела, как высоко в небе, между облачным шлейфом, над дворцом пролетела стая воронов.        «Церковь в такие моменты не просто так напоминает о себе. А если то знак свыше?» — размышляла она, не отводя взгляда от постепенно исчезающих в белоснежной вате птиц, и ёжась, когда думалось, что до беды оставались считанные минуты.        Все звуки стихли.        Ей показалось, что мир поглотила тишина.        И это, на самом деле, страшно.        — Инеж?        Высвободившись из цепких пут забвения, она пару раз моргнула и взглянула на Каза.        И что-то внутри сжималось до боли: между ними приблизительно три метра.        Может, больше.        Может, меньше.        Он обошёл врата, подавно стоял на территории дворца и обыденно взирал на неё, пока за его спиной возвышались величавые купола здания.        Она же оставалась за пределами всего этого.        Ей же, чтобы обойти изгородь, не хватило нескольких жалких секунд перед тем, как в обманчивой идиллии прозвучали церковные колокола, а в небосводе промелькнула плеяда летящих в неизвестность воронов.        Будто мироздание до последнего оберегало её от какой-то неминуемой беды.        «Перестань видеть во всём этом какой-то подвох, будто смерть уже стоит и поджидает тебя во дворце. Это всё — простая случайность, совпадение» — грозно велела себе Инеж.        Она шагнула вперёд и могла поклясться всеми своими кинжалами, что от Каза, промолчавшего то ли из чувства такта, то ли из-за нехватки времени, не укрылась робость в её неровной поступи.        Встав рядом с ним, Инеж в триллионный раз за последнюю неделю, как в надокучливой мантре, мысленно напомнила сознанию, что ей нечего бояться.        Они прошли до монументальных ворот во дворец, и путь этот показался Инеж невероятно длинным и утомительным, когда на деле им требовалось сделать не больше двадцати шагов.        Стражники, стоявшие у входа, мигом раздвинули в стороны секиры, и лязг соприкоснувшегося железного орудия сокрушил и без того лживое умиротворение двора.        — Визит должен быть согласован с его величеством, — строго заявил один из стражей.        На сказанное — лишь утомлённый шумный вздох.        — Дело спонтанное и неотложное, потому времени на назначение даты беседы у меня не появилось, — безразлично ответил ему Каз, и Инеж заметила, как стражника передёрнуло, словно он только сейчас понял, кто перед ним.        Второй же, достаточно громко хмыкнув, провёл дряблым пальцем по пшеничным усам и на краткую секунду перевёл взор на неё.        Инеж незаметно скривила уголок рта.        Этот неприветливый жест ей не понравился.        — Она останется, — глядя на Каза и мотнув головой в её сторону, пренебрежительно провозгласил он.        И Инеж сей вердикт принять не смогла.        — Мы пришли сюда вдвоём и пойдём к королю Вегенеру вдвоём, — с нажимом отрезала она, уничижительно глядя в глаза нахмурившегося от её дерзости стражника.        — Вы останетесь, — повторил он, чеканя каждое слово, словно сплёвывая его. — Мистер Бреккер либо пойдёт к его величеству один, либо развернётся и уйдёт туда, откуда он пришёл.        Обессиленная Инеж моментально повернулась к Казу, точно ища в нём поддержки или немого знака атаковать стражников.        Но выражение его лица оставалось безучастным и отрешенным, смирившимся.        — Останься тут, Инеж, — это был весь его ответ.        И ей, исторгшей преисполненный неверия тихий выдох, это совсем не понравилось, но все невысказанные недовольства, к своему сожалению, пришлось проглотить.        Тот же усатый стражник на это внимания не обратил и требовательно протянул руку.        — Ваши оружия. Все до единого.        Челюсти Каза сжались, однако любое проявление неповиновения не было в его пользу и забирало их время.        В руку стражника лёг нож.        За ним — кинжал.        И ещё один.        И ещё, пока руки Каза не опустились безвольно, давая понять, что отныне и до тех пор, пока ему не придётся покинуть дворец, он представал перед ними полностью обезоруженным.        Но в глазах оппонента загорелись языки моросящего пламени, а ладонь всё так же оставалась протянута вперёд.        — Ваша трость, — равнодушно процедил страж.        Инеж стоило всех имеющихся усилий, чтобы не подавиться воздухом.        Тело содрогнулось, будто его ударило током.        Будто мышцы охватывали сильные спазмы, невозможная судорога, а разум сгорал от перенапряжения.        «Вы не можете!» — хотела крикнуть она, да так, чтобы от её яростного крика барабанные перепонки просились наружу, чтобы стражники сжались в дрожащее и трепетавшее перед ней нечто.        Но они могли.        Они много чего могли и много чего делали.        Много из того, что они бы не позволили себе, не стой за их спинами сам король.        В ожидании хоть какой-то более живой реакции Инеж мельком посмотрела на Каза.        На то, как его глаза сузились, как просквозило в них взятое в мертвецки-холодные тиски вселенское презрение, когда следом за ножами он возложил в протянутую руку трость.        Первый стражник, более молодой и пугливый, в порыве смехотворно-фальшивого бесстрашия оглянул Каза, прежде чем открыть перед ним врата и бросить вслед издевательское «прошу».        Он молчаливо прошёл вперёд, хромая сильнее, чем минуту назад.        Инеж следила за каждым его дёрганым движением, за тем, как с каждой секундой очертания Каза становились менее чёткими одновременно с тем, как он ступал в тронный зал и отдалялся от неё.        Она следила за ним, пока закрывались врата, пока он мелькал в прорези громадных дверей.        А потом они закрылись, и тогда же, заставляя сердце замереть до сводящей пульсации в груди, Каз исчез из поля её зрения, остался в километре от неё, пока между ними вставала преградой воздвигнутая сотней лет назад гигантская дверь.        Инеж ненавидела, когда между ними вставало что-то.        Если же раньше это было обусловлено его страхами, когда после очередной панической атаки он гнал её прочь от себя и закрывался в стенах комнаты, то теперь виной были навязчивые предрассудки, будто находясь далеко от неё Каз автоматически ставил себя под прицел невидимого пистолета.        Сейчас, когда казалось, что в Кеттердаме его подавно перестали бояться — особенно.        «Святые, защитите его» — взмолилась Инеж.        Она не посмотрела на стражников: не имелось смысла, тем более когда в ответ можно было получить насмешку, отплясывающую в их ожесточенных глазах злобными рогатыми чертями.        Развернувшись, Инеж неторопко побрела в сторону.        Поблизости фонтана она исторгла долгий выдох.        Ожидание похоже на вязкую пучину зыбучих песков. Чего именно она так ждала — и самой не ясно, но знакомые отголоски паники били по нервной системе подобно моросящим дождевым каплям по холодной стеклянной глади.        До того, как всё её бытие превратилось в сплошной круговорот абсолютной бессмыслицы, Инеж отличалась завидным терпением, когда она могла в ожидании просидеть месяцы и годы.        В двадцать лет всё это куда-то бесследно иссякло, а понятие «ждать» становилось синонимом к «истязать».        Сейчас, когда высоко над ней восседали грузные тучи, из-за чего происходящее ощущалось в разы острее, её настроение благоволило желанию почувствовать утопическое умиротворение во вдосталь измученном естестве.        Пускай и самое обманчивое.        Инеж сжала рукава тёплой накидки.        Она не знала, сколько времени прошло с того момента, как Каз исчез за вратами дворца, но если рискнуть и поверить своему внутреннему чутью, то в незримую бездну утекло по меньшей мере три мучительно-долгих часа.        По ту сторону раздался стук.        Инеж услышала его даже на таком расстоянии, и потому, спохватившись от ожидания плохих новостей, тут же напряглась.        Стражники отворили врата, и она увидела, как Каз проковылял вперёд.        Как он принялся забирать ножи из рук расплывшегося в каверзной ухмылке юного стража, и тогда, когда того никто не видел, Каз бегло и проворно пнул его тростью в неприкрытое никакими доспехами пузо, отчего юнец со сдавленным визгом скрючился.        Когда он прошествовал по песчаной стезе к ней, от Инеж не укрылось застывшее на его лице негодование.        — Что сказал король? — спросила она, разрывая мелкую дистанцию между ними.        Каз мигом стал мрачнее прежнего.        — Ничего хорошего. Пятая гавань всё равно будет уничтожена, а за моё якобы непослушание и дерзкое вторжение в покои его величества меня добавили в чёрный список продаж: теперь открыть новый бизнес или хотя бы выкупить землю практически невозможно.        — Но ведь… — Инеж прервалась и на секунду обернулась к стражникам, оставшимся уже далеко позади. — Но ведь об этом никто не узнает.        — Узнает, Инеж, — отрешенно опроверг её слова Каз. — Об этом будет написано в газетах в отдельной колонке с именами людей, которых внесли в чёрный список. За нарушение этого закона и выдачу земли или согласования на экспорт продукта с человеком, который попал в этот список, полагается очень большой штраф для одного и казнь для другого.        Она слегка поёжилась, пока Каз этого не видел.        Он не уточнил, кому какое наказание перепадёт за нарушенный закон, но Инеж догадывалась, кому именно могла предназначаться казнь.        — Я пытался отбить хотя бы твой корабль, — неожиданно продолжил Каз, но по его интонации она понимала, что ничего хорошего ждать не следовало. — Вегенер и на это ответил отказом. Сказал, что твоя деятельность мешает работорговцам выполнять их работу.        Инеж оцепенела от подобного.        — Что?! — крикнула она, нисколько не волнуясь за то, что могла быть услышанной. — Это же… это… Каз, работорговля по законам запрещена в Керчии!        — Запрещена, — согласно кивнул он, — но только на словах. Закон — это просто красивое название, особенно в этой стране. Керчии не выгодно запрещать торговлю людьми, когда это пополняет королевскую казну и делает государство экономически сильнее в случае войны.        Инеж думала, что ещё одно слово, и она не выдержит: взорвётся на части, даст доселе сдерживаемым на узде внутренним бесам издать злоречивый рокот и вырваться на волю, чтобы разрушить королевский дворец в щепки.        Сжатое сердце пропустило удар.        — Что будем делать? — спросила она, всячески пытаясь скрыть внезапно нахлынувшую на неё безнадёжность.        Горящие тёмными агатами глаза Каза загорелись, пока он неотрывно, как зачарованный, глядел в пустоту.        Инеж хорошо знала этот взгляд.        И это дало ей право на надежду.        — Мы перейдём к угрозам.