Der Himmel fällt

       Под обувью зычно затрещали сучья иссохших ветвей, павших нелепо разбросанным по сторонам скоплением на вдосталь истоптанном склоне, по которому они то поднимались, то опускались, кажется, четвёртый раз, если того не меньше.        Прошло полтора часа с того момента, как они двинулись в чащу леса за вороном и затерялись в окружении виридиановых сосен.        И так они шли до тех пор, пока Каз, который на памяти Инеж не имел привычки жаловаться на долгий путь, не замахнулся ногой по укрытой жухлой листвой земле, да так, что листья эти взмыли в воздух и плавно осели ему то на лацканы пальто, то на наконец-то причесанные волосы.        С глухо-недовольным «у-у-ух» он бегло отряхнулся и посмотрел в затянутое лазурью поднебесье, по которому грациозно опускался к ним ворон, на таком расстоянии казавшийся диковинной чёрной кляксой на фоне утренней голубизны.        — Твой дядя, видимо, подумал, что мы совсем плохо выглядим, раз завёл нас так… Э-э-эй! — Каз прикрыл голову согнувшейся в оборонительном положении рукой, когда возмущённо каркнувший Мджумбе налетел на него с намерением вырвать ему лохмы за претензии в свой адрес. — Кыш! Кыш! Забыл уже, как я тебе месяцы назад орехи приносил, предатель пернатый?        Ворон мигом отлетел, но не забыл напоследок ответить Казу гортанным «крух!», которое можно было принять как за негодующий клич, так и за злорадство, будто ситуация, в которую он их втянул, забавляла его.        — Ты кормил его? — бесхитростно спросила шедшая нога в ногу с ним Инеж.        — Твоё влияние, — честно ответил Каз, опрометью оглянувшись, дабы удостовериться в том, что Мджумбе точно оставил его в покое. — Вот только ты воронам всё равно больше нравишься. Ко мне они относятся недоверчиво, как и люди.        Инеж внимательно осмотрела окрестности.        Не меняющийся обзор на тянувшиеся к небу деревья вгонял в лёгкое состояние ажитации, заглушающий соловьиный щебет хруст веток и листьев потихоньку сводил с ума своей монотонностью, а в раструб трахей вместе с живительным кислородом то и дело врезался постепенно надоедавший запах молодой хвои.        Не то, что бы Инеж была против, — во всяком случае, это лучше пропитанного гарью и мертвечиной подобия воздуха — но в какой-то день вид на лес превратился для неё в нарисованную впопыхах картину шизофреника.        — Осталось… ещё немного, — с сомнением протянула Инеж, замявшись на месте и нерешительно озираясь назад.        — Ты уверена? — не глядя на собеседницу спросил остановившийся в метре от неё Каз. — Мы проходим по этому склону уже не в первый раз, а вид всё не меняется.        Уверена ли она?        — Уверена, — несмело возразила Инеж, но для виду нахмурилась, хоть тот и не смотрел на неё. — Мы почти возле дома, вот увидишь.        Но, как оказалось, «почти» растянулось на ещё один час, а ни крыша их дома, ни дымоходная труба издалека не проглядывались.        Тем не менее, вскоре они наткнулись на вереницу собственных протоптавших почву следов, и убедившись, что они петляли так по этой тропе по меньшей мере шесть раз, Инеж безнадёжно вздохнула.        — Хорошо, — не выдержав, нервно отозвалась она. — Хорошо, я не уверена.        — Мы заблудились, — Каз, напротив, расслабился и куда более решительно поднял ничего не выражающий взгляд. — Мне приходилось пару раз идти по кругу, не зная, где найти выход, но каждый раз лазейка находилась по-разному.        Инеж посмотрела туда же, куда и он.        — Я могу залезть на дерево и проверить обстановку с высоты, — почти сразу предложила она, уже приготовив к действию свои кинжалы.        — Попытайся не упасть, — хмуро сказал ей Каз, неторопливо встав рядом с одной из сосен, по всей видимости, чтобы успеть поймать её в случае падения.        — Не волнуйся, — буднично усмехнулась Инеж, разом впившись Санктой Анастасией и Санкт Феликсом в плотную кору, — я раз двадцать заходила в твою комнату, карабкаясь через дерево.        С натренированной отцом акробатической ловкостью Инеж сделала шаг по вертикальной поверхности, вонзаясь в кору остриём кинжалов и время от времени оборачиваясь, чтобы разглядеть, насколько высоко она успела взобраться.        — Ауч, — глухо прошипела Инеж, как только нечаянно столкнулась с препятствием в виде сосновой ветви, чьи иглы чуть было не исполосовали ей лицо в борозду мелких карминовых шрамов.        Недолго думая, она замахнулась Санкт Феликсом и отрезала ветку.        Та тут же полетела вниз, упав рядом с Казом, который на такой высоте постепенно превращался в чёрно-белую точку.        — Прости, сосенка, — малость виновато прошептала Инеж, прежде чем продолжить свой путь и точно так же вырвать ещё парочку ветвей.        Уже на вершине она оглянулась по сторонам, выискивая черепичную крышу, и изрекла довольно-победоносное «ага», как только где-то в километре замаячил их дом.        — Нашла! — воскликнула она, замахнувшись в воздухе кинжалом.        — Что?! — раздался в ответ громкий скрипучий голос Каза.        — Дом там! — что есть мочи крикнула Инеж, одной рукой держась за треугольную макушку сосны, а другой указывая ему направление. — Надо налево! Налево, говорю!        И тут же, посмотрев вниз, она сморщилась слегка: спускаться будет намного сложнее, чем подниматься, и когда она говорила Казу о том, что не раз и не два поднималась по дереву, чтобы пробраться к нему в комнату, то ненароком упустила то, что то дерево по размеру было в разы меньше здания Клепки.        Опускалась Инеж медленно, потратив на половину спуска несколько долгих минут.        «Хотя бы ветки не мешают» — мысленно блеснула она напускным оптимизмом.        Оглянувшись через плечо, когда половина пути была пройдена, а до земли всё так же оставалось ещё немало дюймов, Инеж разглядела, что Каз, отложив к впившимся в почву корням трость, протянул руки.        — Падай, — сказал он несильно громко, но так, чтобы она услышала это.        Она покачала головой, выражая явное недоверие.        — А ты поймаешь? — скептично спросила Инеж.        — Нет, я специально отойду в сторону, чтобы ты свалилась на землю и сломала себе ноги, — саркастично пробурчал Каз. — Гезен, Инеж, ну конечно, поймаю!        — Точно поймаешь, или как пять лет назад?        — Почему ты вспоминаешь именно такое? Почему ты не вспоминаешь, как я, к примеру, два года назад изящно вытащил кишки из брюха орущего бандита, который украл тебя в качестве заложницы, и повесил их на уличный фонарь, как гирлянду? Кидай кинжалы и прыгай, а то я не выдержу и правда отойду, пока ты будешь падать.        Не долго думая, Инеж откинула оружия, со снайперской точностью приземлившиеся наточенными пиками в рыхлую почву, и, отпрыгнув от сосны, полетела вниз.        Каз, как и обещал, тут же поймал её, и она, упав в его руки, рефлекторно схватилась за спрятанные за тканью чёрного пальто плечи.        — Неплохо, как для того, кто пять лет назад феерично уронил тебя, скажи? — на удивление добродушно усмехнулся Каз.        — Смейся, смейся, — незлобиво обратилась к нему Инеж, прытко спрыгнув на землю. — Я из-за тебя потом неделю пролежала со сломанной ногой, а ты обвинил меня в неумении падать.        — Да ты и сейчас падать не научилась, — уклончиво ответил потянувшийся за тростью Каз.        Инеж возмущённо ахнула от такой профанации.        — Я сейчас убегу и оставлю тебя самостоятельно искать путь до дома, — в шутливой угрозе кинула она, но даже сейчас привычная благосклонность в её голосе никуда не ускользала.        И Каз на эту угрозу только коротко засмеялся.        Инеж и сама расплылась в довольной улыбке: Каз смеялся и улыбался именно так, искренне, не скалясь в кровожадной ухмылке в одре экзальтированной эйфории над павшим недругом, довольно-таки редко.        — Я и правда так ужасно на тебя повлиял, что ты стала так жестока, раз бросишь калеку одного в чаще леса? — лукаво обратился к ней вставший рядом Каз.        — Просто калеку, может, и нет, а вот калеку, от имени которого дрожит вся столица — вполне вероятно, — в тон ему ответила Инеж, как вдруг одарила его потеплевшим взором. — Я и правда так на тебя повлияла, что с тобой стало так просто говорить?        Каз житейски пожал плечами.        — Возможно, — прозвучало таинственно. — Пошли, пока твой ворон не вернулся и не оторвал мне скальп.        — О, так он всё-таки мой ворон?        — Ага, — с театральным скептицизмом хмыкнул Каз. — Ты его пару раз покормила, приласкала, дала имя, и всё, он уже позабыл, кто его хозяин. Не волнуйся, я найду себе другого. Всё равно этот слишком щуплый и упрямый.        На услышанное притаившийся среди колючих ветвей Мджумбе раскатисто и сердито каркнул. Каз же, завидев своего бывшего фамильяра, продемонстрировал тому прочность своей трости.        — Гезен, — прошептал он как в бреду, — я угрожаю тростью птице. До чего я опустился?        Мотнув головой и что-то злоречиво прошипев, — Инеж сразу подумала о том, что тот на своём вороньем языке посылал Каза в само адово пекло — Мджумбе расправил крылья и улетел прочь.        Посмотрев то на мелькавшего в метрах от земли ворона, то на Каза, она вздохнула, теряясь между лёгкостью бытия и печалью.        После непростого утреннего разговора происходящее в этот момент давало возможность представить, что всё в самом деле хорошо, что впереди их не ждала ожесточенная битва с властями, а позади не остались тянувшиеся в воздух деревянными гвизармами несуществующие окровавленные кресты, воткнутые не в могилы даже, а в горящие обломки.        Но то было обыкновенной ложью.        То было недостижимой мечтой, которая могла превратиться в разбитые на биллиарды осколков грёзы, если вовремя не найти выход из этой эйфорической сферы.        Всё всамделишное: и окроплённые в ядовитый кармин могильные кресты, которых не было, и ожидающая их сардонически ухмыляющимся многоликим дьяволом схватка с властями, которым надобно их крушение.        Судорожно сглотнув ком в горле, Инеж снова посмотрела на выпрямившегося Каза.        — Каз, — позвала она его.        — Да? — рассеянно спросил он, отвлёкшийся от разглядывания усеянной листвой травы, и Инеж поначалу оказалась слегка недовольна тем, что Каз не настроил себя полностью на то, что ему придётся услышать.        Но, несмотря на эту осечку в плане, она решительно заявила:        — Я хочу пролезть в королевскую резиденцию и выведать хоть что-то, что поможет нам выстроить план мести.        Каз замер, по всей видимости, сначала подумавший, что ему это послышалось, но когда он окончательно убедился, что его разум не тронулся от неизменной панорамы леса, недоуменно взглянул на неё.        — Ты серьёзно? — переспросил он, точно она сказала нечто не поддающееся логике.        — Вполне, — тоном, резко контрастирующим с тем, которым она говорила с ним минуту назад, подтвердила Инеж. — Я уже показала, что могу совершить ошибку и позволить ярости ослепить меня, но в то же время я не могу ждать годами в ожидании дня, когда месть свершится. Я хочу крушения Вегенера в скором времени. Ради всех, кто погиб той ночью.        — Ты же понимаешь, что речь идёт о королевском дворце? С охраной, стражами, с кучей советников и прочим?        — Но когда тебя останавливала такая мелочь, Каз? Тем более после того, как в семнадцать лет ты продумал план, чтобы обойти дрюскелей в Ледовом Дворе и украсть оттуда Кювея Юл-Бо? И я знаю, что ты отрёкся от столь тяжёлых заданий, чтобы больше никто не погиб на них, но разве проникнуть во дворец окажется сложнее, чем в почти идеально охраняемый Ледовый Двор, да еще и с двумя гришами и дрюскелем-отступником?        — У этого плана был изъян, из-за которого нас могли обстрелять, когда мы отплывали на Феролинде, — серьёзно напомнил ей Каз, но тут же, будто обдумав, выдал: — Я иду с тобой, Инеж. Думаю, ты это и так понимаешь.        Но Инеж покачала головой, на что он возмущённо округлил глаза.        — Одну я тебя не отпущу, — сурово возразил Каз, — даже если мне придётся привязать тебя к стулу и оставить так на несколько недель. Выбирай: либо со мной, либо никак иначе.        — Ничего страшного, я умею справляться с петлями, — простодушно ответила Инеж. — Не боишься, что тебя выдаст твоя трость? Или мы её как-то замаскируем?        — Я пойду без трости.        — А как же твоя нога?        Но он оставался неумолим:        — Переживёт. Не в первый раз ведь обхожусь без опоры, — и прежде, чем Инеж успела бы привести аргумент против того, чтобы он шёл с ней, Каз заговорил: — Ты мне только что слагала оды о том, как я в семнадцать лет придумал идеальный план, чтобы обкрутить вокруг пальца целую армию дрюскелей, а теперь говоришь, что я не обойдусь без трости во дворце короля, хотя как-то мог пережить моменты без неё, когда, к примеру, нёс тебя раненую по всему полю боя? Я дал тебе выбор: ты либо идёшь со мной, чтобы тебя точно не схватили, либо не идёшь совсем. Выбирай.        Томясь на месте, перебегая от всевозможных «за» и «против», Инеж, выждав немного, кивнула.        — Ладно, — наконец-то согласилась она.        На деле, абсурдно было полагать, что их план мог провалиться только потому, что Казу придётся действовать без опоры: у него-то за спиной многолетний опыт, выписанный между лопатками кровавыми чернилами пожизненный трактат с бесом и наплевательское отношение к этике и законам морали.        Проникновение в чью-то собственность, будь то перекошенный дом, богатый особняк или филигранно охраняемое здание — тривиальщина до крови из глаз.        Для Каза. Не для неё.        Для Инеж всё то, что для него до протяжного зевка надокучливая обыденность, всегда будет большим риском, равкианской рулеткой, в которой выжить окажется величайшим чудом, но в этот раз она полностью готова пойти на любые риски, готова стать игроком, если речь заходила об их отряде.        — Чудно, — сменив суровость на милость, подытожил Каз. — Тогда выдвинемся этой ночью.        — Этой? — изумлённо переспросила Инеж.        — Да, этой, — ответил он так, будто в этом ничего такого и не было. — Когда ещё ты хотела проникнуть во дворец? Не через месяц ведь.        — Ну, не знаю… — смято протянула она. — А как же план проникновения? Мы же не составим его на коленке за пару часов, раз ты говоришь, что замок так хорошо охраняется.        — Ради всего святого, Инеж…        — Очень… неожиданно слышать это именно от тебя.        — Когда-то я уже составил план «на коленке» для врыва в Ледовый Двор. Теперь, когда у меня в запасе больше времени, я смогу придумать что-то получше, чтобы никому не пришлось применять на себе что-то вроде юрды-парема и чтобы никому в процессе происходящего не проткнули бок ножом.        «И чтобы мне не пришлось снова лезть в горячий мусоросжигатель» — чуть ли не выпалила Инеж.        Но, выдохнув, она согласно ответила:        — Тогда выдвигаемся сегодня, ладно?        — Сегодня, — кивнул Каз. — Тем более, идея проникновения и правда хорошая. Сегодня почти последняя неделя марта. В эту пору в замке отмечают день, когда Керчия сумела отстоять Кеттердам в битве против Фьерды. Не скажу, что от этого стражи охраняют резиденцию менее эффективно, но король с советниками явно будут отвлечены праздником.        — Звучит обнадёживающе, — заключила Инеж.        — Да, — только и ответил он. — Обнадёживающе.        И вдруг, будто они вовсе не план по проникновению обсуждали, стоявший всего в метре от неё Каз галантно протянул руку.        Инеж, не теряя времени, мягко взялась за неё, сплела их пальцы и подошла к нему так, чтобы разорвать вечную дистанцию между ними.        И всё снова, как и раньше, становилось правильным.        Таким, каким и должно быть.        — Ой, — тихо произнесла дрогнувшая от неожиданной зябкости Инеж минуту спустя, как они блуждали по лесной тропе.        На лицо из неба ей пала моросящая влага.        Они одновременно подняли глаза вверх, и вскоре Каз надуто фыркнул, когда вторая капля упала ему на сморщенный лоб.        За ним третья.        И четвёртая.        И пятнадцатая за тридцатой.        — На небе ни тучки, — буднично констатировала Инеж.        — Слепой дождь. Как вовремя, — раздался скрежетавший голос Каза, параллельно снимающего пальто.        Тут же укрывшись им, он вытянул руку, оставляя место и ей.        — Иди сюда, моя маленькая сулийская радость. Будет не очень весело намокнуть и простудиться перед проникновением.        Не мешкая, Инеж мигом юркнула к нему под пальто и тут же прижалась к Казу, когда поняла, что места всё равно было маловато для двоих, а сие импровизированное укрытие выдавалось чересчур тесным и едва спасающим от россыпи капель.        Шаг за шагом они неуклюже двинулись вперёд, миновали зелёные околотки леса, пока намокшая земля под ногами вовсю чавкала, а дождь не усилился и не забарабанил по пальто не умолкающим гулом.        В дождевом мареве пространство казалось золотым, словно солнце упало на землю.        С Инеж внезапно вырвался короткий и искренний смешок, счастливый такой, будто в мире всё хорошо, будто она не беглянка, скрывающаяся вместе с опаснейшим преступником от короля продажного государства.        Будто не им из всех живших в этом мире людей через несколько часов выдвигаться на довольно-таки рискованную операцию.        Ей — удивительно — было хорошо: намокшей, озябшей и не имеющей ни малейшего представления, что её ожидало в дальнейшем, под озорными солнечными зайчиками скрывающейся от дождя вместе с Казом.        Совсем скоро в поле зрения замелькали очертания дома.        В нескольких шагах от него Каз вытянул трость, что тут же толкнула дверь, впустившую их внутрь, и не успел он небрежно закрыть её ногой, как в коридор влетел недовольно урчавший от холода и отряхивающийся от дождевой влаги Мджумбе, моментально скрывшийся за стенкой.        — Да-да, всегда пожалуйста, для тебя же держал! — с нескрываемым сарказмом крикнул Каз ему вслед.        На это ворон ответил язвительным «кар!».        Но Инеж, проследившая за тем, как он отбросил на спинку дивана до ниточки взмокшее пальто, увидела, что невзирая на адресованное ворону колкое замечание, на его устах играла улыбка, за которую она могла отдать настолько много, что ей самой порой не верилось.        Расслабленно выдохнув и смахнув спадающие на лицо влажные пряди, Инеж уселась на подоконник и посмотрела на открывающийся с окна вид на кусочек омытого солнцем и дождём леса.        Она услышала, как Каз неровной походкой подошёл к ней, почувствовала его присутствие рядом с собой. Одной рукой оперевшись об окно, он наклонился к ней и поцеловал в висок.        Поцелуй этот вышел влажным, скользким, холодным, будто прикосновение дождя.        И это ощущалось прекрасно.        — Иди сюда, — как-то растроганно позвала его Инеж, отодвинувшись от стены и дав ему место, чтобы сесть за ней.        — Тесновато немного будет, — разнеженным голосом сказал ей ничуть не сопротивлявшийся Каз.        Как только он устроился на подоконнике, Инеж, удобно уместившаяся между его ног, откинулась ему на грудь, и руки Каза тогда же обвились вокруг её талии, крепко прижали к себе, не оставили никакого расстояния.        Она мельком взглянула на него, на его бледную кожу, на прилипшие ко лбу мокрые ворсинки, и сам Каз виделся ей таким настоящим, таким живым.        Таким… её.        Лёжа так, в его руках, в тепле, пока жар разгонял кровь по венам, Инеж посмотрела в гулко побивающие по стеклу бисеринки водных капель.        — Небо падает, — внезапно произнесла она сонливо.        — Мм? — промычал Каз, будто он, обуянный умиротворением, находился разумом где-то далеко.        Инеж коротко усмехнулась.        — Это выражение из сулийских краёв, — пояснила она, не сводя взгляда с окна. — Он… Небо для нас — это вера. Надежда. Жизнь. Когда в нашей жизни происходит что-то хорошее, когда мы получаем надежду на что-то, мы говорим, что небо падает. Когда другой человек делает нас счастливым, даёт надежду, мы говорим, что он подарил кусочек неба. Мой папа сказал это моей матери, когда я родилась.        Инеж почувствовала, как Каз кивнул, прежде чем уткнуться подбородком ей в плечо.        — Мы одолеем их. Одолеем короля, его советников, людей, которые встанут против нас, как и всегда, — слетело с него обещанием, — и тогда небо точно упадёт полностью.        Инеж ему верила.        Иначе ведь, думала, быть не могло.        Каз всегда сдерживал обещания, которые касались её.        И потому они сидели так, в нарушаемой лейтмотивом бьющихся в стеклянную преграду капель тишине, в тепле тел друг друга и уюте, пока дождь не стих, пока от него воспоминанием не остались только влажные кляксы на окне да крохотные росинки на траве.        Дождь исчез.        Вера в небо, что однажды падёт, жила.