Der Himmel fällt

       Ожидание походило на властвующее над разумом мытарство.        Инеж учили терпению в далёком детстве, учили этому за годы в рядах Отбросов и натренировали его едва ли не до совершенства, но сейчас оно иссякало одновременно с тем, как неумолимо-медленно опускалось за горизонт солнце.        Она неспешно прикрыла глаза, зажмурилась со всей силы, так, что в висках спиралью забилась жилка болезненной пульсации, а в темноте рябило сонмой красочных пятен.        Это могло показаться безумием со стороны.        Вся ситуация — болезненный бред.        Помимо принятия полного провала в разрушенном бытовании ей приходилось признать, что если терпеливо ожидать лазейки к выходу, как мог делать это Каз, то можно сойти с ума.        Или остаться ни с чем.        Поэтому её выжидающе-пытливый взгляд блуждал с ежесекундно цокающих настенных часов на крытое тенью шествующего к Кеттердаму мрака небо, и наоборот.        И так долгие часы, пока в поле зрения не заискрилась первая звезда, пока не дал знать о себе представший перед ней, как в знак немой поддержки, — в которую она всё равно уже не верила — первый святой.        Затёкшее от долгого сидения на одном месте, тело резко содрогнулось, будто его ударило мощнейшим зарядом тока.        Будто мышцы охватили сильные спазмы, невозможная и нестерпимая судорога, а разум сгорал от перенапряжения.        Под покровом тьмы высунувшаяся из окна Инеж внимательно следила за тем, как разливала округлая луна речной перламутр по выученной назубок тропе, ведущей в глубину покрытого яшмово-зелёным цветом леса.        С каждым мгновением очертания его, под вуалью ночи слабо сливающиеся с чернотой небес, меркли, становились чем-то далёким и неестественным, и когда всё окружение преобразовалось в мутную абстракцию иссиня-чёрных проблесков, Инеж терпеливо ждала.        Ждала полчаса.        Час.        Два.        И в этом затишье, что прерывал лишь стрекот скакавших по невысокой траве цикад да звучное щебетание ютившихся на сосновых ветвях птиц, Каз, глубоко вздохнув, твёрдо произнёс лишь одно слово, которое ставило конец всему её бездействию:        — Пора.        Инеж кивнула.        И впрямь.        Пора.

* * *

       Ей было в разы легче скрыться от посторонних глаз. Чернота давно стала ей верным товарищем, который спрячет в себе от любой напасти, и в этот раз она её не предавала.        Инеж недаром прозвали Призраком: её присутствие и исчезновение невозможно узреть, и сама она, витая бесшумным фантомом поодаль, могла с точностью бросающейся в смертельный бросок кобры выпрыгнуть из непроглядного сумрачного флёра, чтобы вонзиться изогнутым кинжалом в бившуюся на шее врага жилку.        После беззвучного прыжка она пронырливо слилась с тенью в тесном проулке.        Опаловые глаза заискрились в перламутровом лунном отблеске: мимо неё прошло больше десятка людей, а никто так и не приметил притаившегося во мраке ночного охотника.        Инеж прошмыгнула взглядом по округе.        Почти сразу она приметила бредущего в толпе галдящих керчийцев укрытого плащом хромого человека.        Проходя мимо проулка, он бегло посмотрел на неё, после чего продолжил путь, и Инеж не медля прошла дальше: по крышам, по раскачивающимся под её весом деревьям, по темноте, которая приветствовала её как старого друга и помогала оставаться незамеченной.        В нескольких метрах от резиденции она остановилась: стоявший у фургона Каз, на уровне шестых чувств безошибочно определяющий её присутствие поблизости, поднял руку в немой просьбе остаться на месте.        Инеж затаила дыхание, глядя на то, как он побрёл внутрь, и юрко осмотрелась по сторонам на наличие посторонних лиц, которые могли бы застать их на проникновении в фургон.        Пальцы инстинктивно легли на рукоять кинжала в ожидании атаки.        Тогда, когда она думала ослушаться приказа и пойти за Казом, тот неожиданно вышел наружу со странным убранством в руках.        Он проковылял к ней, совсем скоро зарывшись в густую листву, и в тот час же, когда Каз оказался рядом с ней, в стороны разлетелись испуганные цветастые бабочки, доселе мирно ютившиеся в мелких цветниках и кустах.        — Праздник не обошёлся без подарка от шуханской императрицы, — оповестил он её, небрежно кинув на поросшую травой землю украденную одежду. — Фокусники и акробаты из Амрат Ена, чтобы веселить публику. Как удобно, к костюму еще и маски прилагаются.        Инеж сомнительно взглянула на него.        — Акробатика на мне, — хотя она и знала, что других вариантов не существовало, — но ты сможешь показать что-то, что другие примут за фокус?        — Я могу показать фокус с исчезновением короля. Тем более, не факт, что нам вообще придётся что-то показывать.        Рука Каза нырнула в карман, в следующую секунду выудив оттуда смятый клочок бумаги.        — Когда я был во дворце в последний раз, — Инеж заметила, как упоминание о последнем походе к Вегенеру отдавалось для Каза презрением, — то заметил вентиляционное отверстие в одном из коридоров. Я проведу тебя к нему. Дальше мы расходимся. Это — приблизительные планы проходов, которые могут доставить до тронного зала, королевской опочивальни и комнаты для совещаний.        Инеж взялась за края одеяния.        Мельком посмотрев на дворец и отмахнувшись от нежеланных мыслей, она тут же накинула костюм на себя.        — Вряд ли это будет сложнее, чем проникнуть в Хеллгейт, — как можно оптимистичнее изрекла Инеж.        — Не сложнее, если с тобой в команде ещё и не пунктуальный стрелок и влюблённая гриш-сердцебитка, — хмыкнул Каз, секунду спустя скрывший лицо за нелепой шуханской маской.        Инеж обрадовалась, что её маска уже давно была на ней и скрывала ей лик: упоминание об их безумной свите, с которой они освобождали Матиаса Хельвара из заточения в Хеллгейте, заставили её омрачиться.        Она задумалась о том, что бы сказал каждый из них, соберись они все вместе, чтобы проникнуть во дворец короля.        Джеспер, наверное, давно подготовил бы к действию револьверы, а потом театрально расстроился бы оттого, что Каз строжайше запретил бы ему стрелять в кого-либо.        Нина наверняка принялась бы играть на давлении и дыхании пришедших на торжество керчийцев, по пути прихватив как можно больше аккуратно уложенных по столам вафель и ирисок, пока вовсю защищавший её Матиас следовал бы за ней, безостановочно сетуя о том, как они все ужасны и почему его, уважаемого дрюскеля, во всё это втянули.        Но одного убила пуля, другого забрал в свою смертельную хватку всполох огня, а третья была слишком далеко от них и могла забыть о времени, когда её впервые нарекли Вороном.        Ещё четыре года назад, в моросящих сводах Ледового Двора, когда за её спиной подобно защищающему барьеру стояло ещё пять Воронов, Инеж не могла ни подумать, ни предположить, что когда-нибудь из их шестёрки останутся только они с Казом.        — Нам надо поторопиться, — спешно доложил он, прошелестев по зарослям и выбравшись из укрытия.        Ловко выпрыгнув из листвы, мысленно недовольствующая из-за маски, прикрывающей обзор и мешающей действовать быстрее, Инеж прошла за ним.        Но тут же их, заставив резко остановиться, позвал чей-то рассерженный голос:        — Ван-Хан! Юань!        Замерев и приготовив себя к тому, что придётся атаковать срывающего их план проникновения незнакомца, Инеж мигом повернула голову на зов: с противоположной от фургона стороны к ним чинной походкой шествовал молодой шуханец, приподнявший маску и продемонстрировав холодный блеск разъярённых каштановых очей.        — Где вы ходить? — спросил он на ломаном керчийском и ужасающим шуханским акцентом, будто юноша глумился над языком, на котором он говорил. — Вы не в первый раз уже теряетесь и опаздывать… опоздать… — шуханец зафырчал от недовольства и, не выдержав, указал на дворец. — За мной!        Каз обернулся к ней и, пока юноша того не увидел, махнул следовать за ним.        Они прошли по знакомой дороге, миновав высокую живую изгородь и отдыхавших рядом с фасадом павлинов.        Инеж перевела изучающий взгляд с фонтана и посмотрела на стражей, с которыми ей довелось столкнуться незадолго до взрыва в Клепке.        Тут же вспомнила: вот они с Казом стояли у ворот перед ними, терпели их ненавистно-чванливые речи, поведение, будто амплуа королевских прихвостней машинально делало их победителями.        Стражи моментально скрестили лабрисы, перекрывая путь к вратам.        — Я тут уже был! — сплюнул возмутившийся шуханец.        — А эти двое — нет, — язвительно ответил молодой страж.        — Это в нашей компетенции, прошу не серчать за наше занудство, — в более спокойном формате оповестил между громким зевком старший.        — «Эти двое» опоздали, — пожаловался шуханец, и Инеж заметила, как младший страж скривился от его акцента, — поэтому дайте зайти, пока императрица Кир-Табан и король Вегенер не разозлились.        Инеж с трудом остановила почти вырвавшееся с неё «ох!».        «Шуханская императрица тоже здесь».        — Ой, жалко, конечно, будет, — нахраписто зафырчал молодой страж, и вдруг потянулся к ней, отчего Инеж дёрнулась, — но что-то мне хочется их рожи на точность проверить. Отойти, узкоглазый.        Но не успел он стянуть с неё маску, как получил по руке от старшего.        — Хватит дурью маяться, Уолтер, — пожурил его второй страж, и Инеж, вновь выпрямившись, услышала, как напряженно выдохнул стоявший визави Каз. — Извиняюсь за него, можете проходить.        Шуханец, которого эти извинения нисколько не впечатлили, нахраписто вздёрнул нос и прошёл внутрь, кинув напоследок повелительное «за мной!».        Как только они зашли, врата с хлопком закрылись.        Бледно-жёлтые стены монументальной резиденции отдавали холодом похлеще моросящих сводов Ледового Двора.        Чуткий слух уловил отдалённый людской говор да заглушаемый разговорами блюз органа, от которого невольно вгоняло во флегматику.        Тем временем юноша, будто бы случайно вспомнив, что за ним стояли его соотечественники, а вовсе не керчийцы, ради которых он так долго ломал как свой язык, так и керчийский, вдруг быстро-быстро затараторил на родном шуханском.        Пока они шли по пустым коридорам, пока речи на незнакомом языке проносились звонким эхом по пространству, Инеж почувствовала внезапное прикосновение к руке.        Повернувшись, она обнаружила, что Каз указывал на другой коридор, и бросив последний взгляд на шуханца, чтобы убедиться, что он не заметит пропажи, Инеж шагнула за ним.        Она не смогла определить, сколько по времени они брели мимо громадных картин и витиеватых гобеленов, но когда они остановились, Инеж постигло разочарование.        — Оно закрыто, — досадливо шепнула она, увидев прикрепленный к вентиляционному отверстию замок.        В тот час же Каз медленно повернул к ней голову, и даже через мелкие прорези в маске Инеж увидела, как он окинул её многозначительным взглядом.        А после, не проронив ни слова, вытащил скрепку.        «А… точно» — табуном пронеслось в чертогах подсознания растерянным фальцетом, и, затихнув, она молчаливо проследила за тем, как Каз умело управлялся с замком, что вскоре треснул и с глухим звяканьем упал на пол.        Стараясь действовать как можно тише, он аккуратными движениями отодвинул в сторону металлическую пластину, а вскоре уже приглашающе махнул на открывшийся ей путь в вентиляцию.        — Заходи, — шепнул Каз, пряча сломанный замок в кармане.        Проход оказался чересчур узким, но Инеж, напоминающая себе о том, что это всё делалось ради усопшей банды, успокаивала себя тем, что это намного лучше, чем лезть по мусоросжигателю после тяжёлого ножевого ранения.        Эти утешительные мысли прервались: она мигом услышала, как Каз прикрыл за ней выход и кинул на недолгое прощание, что даст знак, когда операция подойдёт к концу, и проковылял дальше.        «Будь осторожен» — хотела сказать ему Инеж, пока он ещё мог её слышать, но отчего-то слова эти так и остались витать в затхлом воздухе недосказанностью, и потому она, устремив взор вперёд, проползла по трубе.        Действовать беззвучно в столь неудобном положении выдавалось намного сложнее, чем на земле, на крышах, на деревьях, когда ничего не ограничивало её движения, а пространство не сужалось до тесного квадрата.        Сжав зубы и вытянув руку, Инеж вслепую зарылась ею в карман и вытащила переданный Казом план.        Опочивальня короля.        Главное логово Вегенера.        Не отрицать того: тронный зал и комната для совещаний в этой операции могли бы послужить кладезью бесценной информации, но некое тайное чутьё подсказывало, что комната его Величества должна быть первым местом, которое она осмотрит.        «Ну же, мой король, откройте свои тайны».        В трубах царила кромешная темнота.        Лишь яркий свет от увешанных на стенах факелов и пробивающейся через окна луны освещали ей путь, и Инеж, несколько раз чуть не пропустившая нужный ей поворот, сузила глаза до пестрящих снопов искр, стараясь хоть что-то разглядеть.        Только тусклое рыжее свечение, просачивающееся к ней и освещающее собой тропу.        «Лезь, Инеж» — прозвучало напутствующим голосом отца.        Инеж прекрасно осознавала: знай тот, чем она прямо сейчас занималась, её отец непременно пал бы в доселе невиданную ярость и принялся вовсю проклинать Каза Бреккера, обвинив в том, что это именно он подтолкнул её в цепкие лапы опасности.        «Лезь».        «Лезь».        — Этого ты хотела, Инеж? Быть помощницей воров и убийц, проникать в чужие дома и убивать каждого, на кого они укажут пальцем? К этому ты стремилась?        Не прерывая свой путь, она тягостно выдохнула: эти слова четыре года назад Инеж пришлось услышать от отца, когда она яро отстаивала своё желание время от времени приплывать в Кеттердам и навещать Каза.        «Никто из нас к этому не стремился. Жизнь сама каждого к этому привела, а мы уже не можем от этого избавиться».        Недалеко от того места, где предполагалось наткнуться на королевскую спальню, Инеж неожиданно для себя услышала вовсе не чей-то разговор, не какую-то напеваемую под нос навязчивую песню и даже не отвратительный храп, а музыку.        Приблизившись так, чтобы оставаться незамеченной, она разглядела через металлические решётки величавый орган, за которым кропотливо выуживал меланхоличный блюз немолодой мужчина.        Нажатие на клавиши сопровождались артикуляцией губ, будто бы извлекающих беззвучную мелодию, и музыкант, словно довольный собой, — или же горевший своим талантом — тепло улыбнулся.        Как вдруг он отвлёкся от дела и недоуменно промычал что-то, услышав из ниоткуда аплодисменты.        Подняв голову, музыкант принялся судорожно выискивать неожиданного гостя, решившего огорошить его искренней похвалой.        — Браво, браво! Fantastisch, маэстро! — принялась выкрикивать овации Инеж, уже удобно усевшаяся на органе и неудачно пытающаяся подражать шуханскому акценту.        Поначалу изумлённый её внезапным появлением, мужчина округлил глаза, но после, ослеплённый преподнесёнными ему лаврами, добродушно хохотнул.        — Охох, благодарю вас, моя милейшая муза! — сердечно поблагодарил её музыкант. — Вот уж чего мне не хватало для вдохновения, так это прелестной шуханской девицы, которая порадует несчастного музыканта своей похвалой.        Он поверил в её лесть.        Ей оставалось только подыграть.        — Ой, ну что вы, — с деланной застенчивостью отмахнулась Инеж, на «прелестной девице» едва ли не напомнившей, что её лицо скрывала маска и о прелестности её он знать не мог.        — Позвольте поинтересоваться: как вы тут объявились? Я даже не слышал, чтобы открылась дверь, а уж ваших шагов так тем более.        Инеж радушно усмехнулась.        — Сэр, я акробатка, и для нас это так же легко, как для других, к примеру, дышать, — с детской задоринкой напомнила она. — Ох, знаете, я так мечтала посетить Керчию. Ваша страна просто… прекрасна.        — О, да, она такая, — патриотично отозвался её собеседник. — Особенно Кеттердам. Надеюсь, в столь важную дату вы уже осмотрели его?        — К сожалению, не представилось возможности, — опечалено проронила Инеж.        — Весьма печально, но не беспокойтесь, — мужчина заговорщически подмигнул ей. — Если вы задержитесь в столице, я с радостью устрою вам экскурсию по ней.        — Благодарю вас, мистер…        — Гоффенбар.        — Благодарю вас, мистер Гоффенбар. Но, знаете, вы могли бы помочь мне в чём-то другом.        — Да, муза моя, скажите, чем я могу вам помочь?        Инеж набрала в лёгкие воздух и откинула голову назад.        — Видите ли, — таинственно проговорила она, — мне совершенно случайно выпала удача услышать вашу превосходную игру, ведь сначала я хотела увидеть короля Вегенера. Я так мечтала о том, чтобы встретить правителя столь могущественного государства. Думала, краем глаза узреть его, пока он в своей опочивальне.        Инеж увидела, как мистер Гоффенбар снова округлил глаза, но уже через секунду принял прежний облик.        — Что ж, тогда скажу вам, как есть: вы совсем не туда забрели. Надо пройти во-о-он туда и свернуть налево.        — О, правда? Какая я растяпа, — ойкнула она.        «Браво, Каз».        — Вот, что, — оттопырив указательный палец, начала Инеж, — будьте добры, сыграйте мне что-нибудь ещё, пока я буду уходить. Порадуйте меня ещё одной композицией перед уходом.        Мистер Гоффенбар очаровательно улыбнулся ей.        — С величайшей радостью. Могу ли я напоследок узнать имя очаровательной леди?        — А? — замялась Инеж, и, забегав глазами по помещению, смято протянула: — Ах, да… амм… Юань. Я Юань.        — Чудесное имя. До скорой встречи, Юань.        Слух вновь прорезал блюз органа, когда мистер Гоффенбар, поражённый лестью, продолжил игру.        Инеж проследила за тем, чтобы музыкант и правда был настолько увлечён своим делом, что не заметит, как она незримо для невооруженного глаза исчезала в вентиляционной трубе.        И снова её накрыло темнотой.        Развернуться обратно оказалось задачей непростой, а теснота прохода заставила потратить на это несколько мучительных минут, прежде чем она смогла развернуться.        Сжатые в кулаки ладони почти без шума постукивали по поверхности, и Инеж уповала, что этот нюанс не помешает ей оставаться в своём укрытии до последнего.        Её путь до опочивальни продлился недолго: скоро она увидела, как через тонкие решётки пробивался яркий свет от настольной лампы.        За ним — молодой голос короля Вегенера:        — Сколько раз я присутствовал на этом празднике при других королях, а ни разу не думал, что однажды корона будет уже на моей голове!        Инеж закатила глаза от просачивающихся ноток высокомерия в его словах.        Однако Вегенер в своей спальне находился не один, и если поняла это она не по тому, что эта чванливая реплика должна была быть кому-то адресована, а по ещё одному голосу.        До отвращения знакомому и одним своим звучанием побудившему ёкнувшее сердце совершить кульбит:        — Видимо, зря я расстроился, когда ты сказал, что хочешь уйти в политику, Воллис.        От неверия в услышанное Инеж едва ли не подскочила на месте и не стукнулась головой о металлический потолок.        «Роллинс?!»        Осторожно подползая к отверстию, она потянулась, чтобы разглядеть происходящее под ней, и пусть плотные решётки и мешали обзору, Инеж смогла увидеть и узнать в этой абстракции Пекку Роллинса.        Несомненно, это он: это была его невысокая фигура, его ещё сильнее поседевшие бакенбарды, его лживо-вкрадчивый взгляд, годы назад зачаровавшие своей несуществующей искренностью братьев Ритвельдов до такой степени, что один из них был захоронен в глубинах керчийского моря.        Вегенер, словно смягчившись и сбавив всю спесь, одарил своего соратника тёплой усмешкой.        — В первую очередь я всегда буду Грошовым Львом, Роллинс. Банда — мой главный дом, пусть политика и открыла мне новый путь.        «Я всегда буду Грошовым Львом» — мысленно повторила Инеж, с трудом заставив себя не стукнуть по трубе от бессилия и осознания, в какую оказию им пришлось попасть.        Новый король — бывший прихвостень пресловутого Пекки Роллинса, некогда горделиво именовавший себя Львом и стоявший в одном ряду с главным врагом Грязных Рук. Это звучало как апогей всех неудач, как бестолковая шутка судьбы.        Как-то, за что они и ворвались в этот дворец.        — К тому же, — прервал поток её размышлений Вегенер, — хоть и прошло не так много времени, но нам стоит отметить победу над Отбросами и поднять бокал за долгожданную смерть Грязных Рук.        За его речью последовало молчание, и Инеж уловила застилающее атмосферу напряжение.        — Воллис, — на преисполненном удрученности вздохе обратился к нему Пекка, — не спеши отмечать его смерть. Этот парень живучий, как таракан, которого до тебя пытались придавить раз тысячу. Если он избежал смерти, будучи ребёнком, то сомневаюсь, что сейчас его уничтожит какой-то взрыв.        — Ты думаешь, он бы залёг на дно на такое долгое время и не попытался бы отомстить?        — Он потратил годы, чтобы отомстить мне, когда уже давно мог бы убить. Не сомневаюсь, если он решит воскреснуть спустя десять лет, — хмыкнул Роллинс.        Инеж услышала, как король раздражённо шикнул.        — Мы отняли у него весь бизнес, который у него только был. Отняли банду. Отняли его Призрака, в конце концов, — ворчливо напомнил Вегенер. — Человек, которого обчистили во второй раз, будет ослеплён гневом. Он не захочет снова ждать момента возмездия так долго. Он захочет отомстить как можно скорее. И будь Бреккер жив, то при таком раскладе мы все давно были бы уже мертвы.        «Надо рассказать Казу».        Переваривая информацию, Инеж поплелась назад.        Воллис Вегенер — бывший член банды Грошовых Львов.        Банды, чей главарь и стал самой злополучной причиной восхождения Грязных Рук, дьявола этой столицы, над Кеттердамом.        Инеж сжала зубы до ощутимого давления в челюсти, пока перелезала через трубы.        Впервые услышав имя Пекки Роллинса, она не придала тому никакого значения, лишь высекла в подсознании пикой калённой сабли, что он Казу не старый добрый приятель и что ей, возможно, однажды придётся залить его кровью один из своих кинжалов.        Первый зачаток ненависти появился, когда незадолго до фальсифицированного аукциона с Кювеем Каз признался ей, что Роллинс повинен в смерти его старшего брата. Тогда Инеж сказала, что в таком случае они отомстят за него.        Второй, походивший не на зачаток вовсе, а на исполинский костёр, в объятиях которого агонизировала сокрушённая в пепел вселенная — многим позже.        Тогда восемнадцатилетний Каз, доверявший ей любую свою тайну, рассказал в подробностях историю о заводных щенках, неком Якобе Герцуне с красавицей-женой и дочкой, подарившей ему красную ленту в знак дружбы, а за ним, как выламывающим рёбра ударом под дых — о Чуме Придворной Дамы, о заполненном чумными трупами Барже Жнеца и липком да обугленном теле Джорди, на котором он доплывал до берега.        Тогда Инеж искренне пожалела, что в ночь перед отплытием не убила Роллинса, а дала ему незаслуженный шанс покинуть Кеттердам.        Теперь же в этом костре могла сгореть и она: Пекка вернулся, оголтело отмахнувшись от её угроз, и под его влиянием погибли все Отбросы, под его влиянием должны были погибнуть и они с Казом, выжившие лишь по чьей-то извращённой благосклонности.        Факт его возвращения уже выводил её из себя.        Вгонял в страшнейший раж.        В неистовство, за которым пойдёт черёд кровопролития.        Инеж снова вытащила план и отыскала в спешке указанные направления к тронному залу. Понадеявшись, что этот путь окажется правильным, в отличие от королевской спальни, она двинулась дальше.        Если Воллис Вегенер когда-то входил в ряды Грошовых Львов, то иного объяснения его презрительного отношения к Отбросам и самому Казу Бреккеру не требовалось: ему не нужна была ни Керчия, ни сближённость с Торговым Советом, ни венец, который он мог получить самым нечестным путём. Королевское амплуа выдвигало перед ним новые привилегии, делало на шаг впереди к долгожданной вендетте за крах его банды.        Дальнейшие действия были необычайно просты: махнуть пачкой крюге прямо перед ограбленным и обездоленным народом, чтобы в случае столкновения с Грязными Руками его схватили и доставили на казнь.        «Почему он тогда не убил нас в первый день, как сел на трон?» — пронеслась вполне логичная мысль.        Инеж нашла ответ довольно-таки быстро: Воллис Вегенер, принявший смерть за слишком щедрый подарок, мог действовать тем же методом, что и Каз, совершая месть кирпичик за кирпичиком, с упоением созерцая, как он лишался всего, что строилось годами, чтобы позже его, уязвимого и оставшегося ни с чем, стало легче прижать к углу и раздавить.        Однако в одном Роллинс прав: Каз Бреккер живучий, и если в девять лет, не имея никого и ничего, он нашёл в себе силы встать на ноги и годами терпеть то, что Пекка преспокойно жил прямо под носом после содеянного, то в двадцать один он мог сделать что-то намного страшнее.        Вдруг на лик ей пал золотой свет.        Инеж подползла ближе, тут же узрев с высоты безбрежный тронный зал и ватагу гостей, чей бесконечный говор сливался в один единый шум.        Она осмотрелась, с лёгкостью вычислив советников короля из толпы.        «Святые, как их много» — раздосадованно заметила Инеж, спешно оглядываясь и отмечая, что среди них были и члены банды Грошовых Львов.        Прошло несколько минут, и большая часть гостей затихла, как только в зал, в сопровождении Роллинса, наконец-то зашёл их король.        «Где же Каз?»        Не было и дня, чтобы Инеж посмела усомниться в нём, подумать, что со своим складом ума и образцовым хладнокровием он провалит задание, но именно в этот миг так некстати к ней в душу закрался страх, что хромота сразу выдаст в нём человека, за голову которого полагалась немалая сумма денег.        Вегенер, тем временем, прошествовал к трону, рядом с которым его уже ожидала высокая немолодая женщина.        Шуханская императрица.        Она улыбнулась ему, демонстрируя прорезь старческих морщин, очертивших загорелое лицо, и медленно протянула дряблую ладонь, которую расплывшийся в приторно-сладкой улыбке король неловко подхватил.        Поцелуй в руку — жест почтения среди правителей.        Но ни о каком почтении и речи быть не могло: лицо Вегенера было перекошено, будто ему не руку императрицы приходилось держать, а коровье вымя.        — Прошу минуту внимания! — провозгласил он, повернувшись к толпе.        Люди затихли, обратив взгляды на короля.        — Сегодня мы собрались не просто так, — чинно оповестил Вегенер. — Это торжество мы устроили в честь того, что несколько веков назад Гюнтер МакБаркер, король Керчии, достойно отстоял наш Кеттердам в битве с фьерданской армией, и уважаемое шуханское правительство в этот день разделяет нашу радость и даже преподносит подарок!        — Да!        — За Керчию! За Кеттердам!        — За Шухан! За Амрат Ен!        — За императрицу Кир-Табан!        — За силу и отвагу великой Керчии!        — Мерзость, — шепнула Инеж.        Судя по тому, как поспешно гости отвернулись, занявшись тем, чем они занимались до речи Вегенера, их куда больше волновал импортный алкоголь на праздничном столе и светские беседы, чем причина праздника.        Величавые врата в тронный зал с шумом раскрылись, впуская внутрь грациозно гарцующих шуханских фокусников и акробатов.        Сколько бы она не оглядывалась, ни одного со знакомой хромотой застать ей не удалось.        «Где же ты, Каз?»        Инеж снова подняла взор на короля, вынужденно повернувшегося к терпеливо ожидавшей поцелуя в руку императрице.        Та, судя по лицу, явно находилась уже не в лучшем расположении духа, и оттого она, вздёрнув орлиным носом, принялась быстро-быстро обмахивать себя тёмно-зелёным веером.        Вегенер виновато улыбнулся.        Более не смея заставлять даму томиться в ожидании, он неторопливо наклонился к её ладони, но не успели его губы коснуться иссохшей кожи императрицы, как атмосферу покоя нарушили звуки выстрелов.        А в следующую секунду обескураженная столь внезапным раскладом событий Инеж вскрикнула, и вскрик этот, к счастью, утонул в обрушившейся на зал волне панического вопля.        Тело завизжавшего от боли короля пронзили три пули, а на груди, по белоснежной ткани, стремительно расползлось уродливой кляксой алеющее пятно.        — Воллис!        — Мой король!        — Лекаря! Лекаря зовите!        Инеж проследила за тем, как смешались охваченные ужасом советники с завизжавшими от неистовства Грошовыми Львами и шуханскими гостями, но в тот час же, пересилив оцепенение, она побрела прочь от тронного зала, более не боясь выдать себя шумом.        Это знак Каза.        Она знала это.        Это знак об окончании операции проникновения.        Он был где-то там, мастерски скрывался, так, что ни гости, ни она, увидеть его не могли.        Бегло перелезая по трубам, Инеж, увидев свет перед собой, оттолкнула с лязгом павшую на пол решётку и оказалась в коридоре, где ещё недавно их с Казом пути разошлись.        — Как же ты вовремя, — раздался нисколько не запыхавшийся скрипучий голос.        Инеж не успела повернуться и посмотреть на его обладателя, как Каз, всё ещё скрытый за украденным шуханским одеянием, проворно подхватил её на руки и устремился в противоположную от врат сторону.        — Врата… — прошептала Инеж, надеясь, что он услышал её.        — Используем запасной выход, — бросил он в ответ ей.        И тогда их укрыло пеленой темноты, будто они брели по сумрачным закоулкам кладовки. Настолько, насколько то было возможно с вывихнутой конечностью, Каз подбежал к деревянным дверям и отворил их с ноги.        Секунду спустя Инеж услышала сдавленное шипение над собой: кажется, он позабыл о своей хромоте и использовал для свершения задуманного больную ногу.        Всё ещё удерживая её на руках, Каз двинулся под покров глубокой ночи, к скрывающей их путь живой изгороди, и вскоре он, не теряя времени, с лёгкостью подкинул её в воздух.        Словно сливающаяся с азуритовым пространством чёрная кошка, Инеж ловко и бесшумно приземлилась на ноги, пока Каз тяжело карабкался к ней.        — Пошли отсюда, — спешно повелел он, только-только приземлившись на землю и мигом, не давая себе отдышаться, пробежал дальше.        Инеж не помнила и не знала уже, сколько они бежали, но помнила, что время будто бы замерло.        Каз остановился на безлюдной поляне, где куполов резиденции больше не было видно, а единственными, кто их мог засечь, это раздражённо мяукнувший и блеснувший золотыми глазами во мраке ночи кот.        Вдохнув и выдохнув, Инеж подняла на него взгляд.        Каз, вынужденный так долго обходиться без трости, выпрямился, неудачно скрыв сорвавшийся с него болезненный стон.        Объяснения и дополнения не требовались: старые судороги напомнили о себе.        Не ожидая, пока он что-то скажет, Инеж подхватила его, когда ей показалось, что Каз не выдержит и распластается на поляне.        — Операция закончена, — выдала она очевидную вещь.        — Я украл королевскую печать.        — Вместо опочивальни Вегенера я попала в органный зал. Спасибо большое.        — Я предупредил, что это приблизительный план.        — Вегенер был Грошовым Львом.        Каз ничего не ответил, но по короткому вздоху она понимала, что услышанное его нисколько не удивило.        — Я знаю, — флегматично сказал он, просверлив ничего не выражающим взором сиявшую в эпицентре небесного полотна луну. — Я видел Пекку Роллинса в тронном зале. Не думаю, что Вегенера не успеют спасти, но мне хотелось оставить хоть одну пулю для его предводителя.        Инеж безрадостно посмотрела себе под ноги.        — В шестнадцать лет я заставила Роллинса покинуть Кеттердам.        — Что? — отозвался слегка сбитый с толку Каз.        — Я проникла в его дом перед тем, как уплыть из Керчии, — созналась Инеж. — Пригрозила, что его сын пострадает, если он ослушается. Кажется, Вегенер участвовал в выборах только для того, чтобы отомстить за свою банду. Керчия его не заботит.        — По-моему, его ничего не заботит. В поисках информации я наткнулся на то, что у него есть жена.        — Украдём её?        — А ещё у него есть лошадь, к которой он относится намного лучше, чем к жене.        — Мы ведь не будем красть лошадь?        — Нет, — невозмутимо опроверг Каз этот вариант. — На самом деле, это ещё не всё, что я узнал.        — Что ещё?        Горько-кофейные глаза Каза сковало холодом, будто смотрели на этот мир две ледяные глыбы, и он, ненадолго затаив молчание, произнёс на шумном вздохе:        — Среди политического совета затесался предатель.