Der Himmel fällt

       Меньше, чем через полминуты, особняк поглотил хаос: Каз велел собраться как можно скорее, чтобы двинуться к порту раньше, чем туда причалят шхуны торговцев и прочих возможных свидетелей.        Сначала Инеж порадовалась, представив, как снова сядет за штурвал «Призрака». Каз оповестил, что сеть с её корабля советники сняли пару недель назад, окончательно убедившись, что она ничего не помнила и не предпримет попыток сбежать, но после — видимо, уловив её преждевременный всплеск энтузиазма — добавил, что «Призрак» останется у разрушенной пятой гавани до выяснения обстоятельств, а они украдут политический корабль на пятнадцатом причале.        На все вопросы он торопливо отвечал, что времени на подробности у них не было. Каз что-то бормотал, пока Инеж, уже собравшаяся, подолгу смотрела на него, но при всём абсурде, притупляющем всякое здравомыслие в их оказии, она ещё могла отслеживать некоторые изменения в его поведении.        — Бери с собой нож на всякий случай, — послышалась адресованная мечущемуся из стороны в сторону Рейну реплика Каза.        Сердцебит спорить не стал, мигом вооружившись кухонным ножиком.        Только Инеж хотела предупредить его, что оружие туповато для того, чтобы с первого раза воткнуть лезвие в противника, как Каз, до этого скептично смотревший на рюкзак со всей нужной в плавании дивизией, качнул головой.        — Деньги Мередита сюда не влезут, — заметил он, постукивая пальцами по спинке софы, на которую облокотился.        — Тебя сейчас именно деньги так беспокоят? — казалось, Рейн хотел взъериться на нервной почве, кинуть это обвинением, но судя по интонации он либо был изморен всем происходящим, либо смирился с привычками Каза.        — Лишними в дороге не будут, даже если керчийские.        Возможно, Инеж бы и запротестовала, принявшись увещевать осторожно, что сейчас не до того, но она привыкла возлагать все — пусть и абсурдные — мелочи плана на Каза. Она слабо доверяла своей интуиции, предпочитая расчет, на который времени всё равно не оставалось, и потому Инеж уповала, что набить карманы парой купюр в такой ответственный момент — не обыкновенный отклик керчийской жадности.        — Что внутри? — полюбопытствовала она, бросив опрометью взор на сумку и увидев, как оттуда выглядывал угол расписной деревянной шкатулки.        Но ответ Каза оставался неизменным:        — Нет времени объяснять.        «Отлично».        Неизвестность витала над ней серым дымом от высокого костра, душила, пробивая себе путь в лёгкие.        — Каз, — в конце концов Инеж не выдержала, подловила его за углом и заставила объясниться, — просто скажи мне: у тебя точно есть план?        — Да, — однако Каз, всё ещё не находящий себе места, произнёс это без всякого душевного запала, которым он всегда ведал ей о своих планах, — но я не могу гарантировать, что в процессе не случится ничего.        Он поманил её за собой на второй этаж.        Оседланная тревогой Инеж последовала за ним по тёмным закоулкам коридора, пока Каз не завёл её в комнату Гарвана.        — После того, как ты снова оказалась в особняке, я не сразу вернулся во дворец. Я двинулся в порт, чтобы отыскать работников, ответственных за охрану политического судна.        Каз отворил двери шкафа.        Оттуда вновь пала и стукнулась об пол утерявшая всякую надобность трость, и Инеж передёрнуло от дежавю: с этого стука и брало начало возвращение памяти.        — Советники не просто носят с собой отравленное оружие, — чопорно уведомил он, внимательно разглядывая клюку, но, будто не найдя в ней ничего примечательного, кинул её обратно. — Они носят с собой ещё и флаконы с таллием.        Её осенило стремглав:        — Ты отравил их.        Не обвинение. Простой факт.        — Верно, — кивнул Каз. — Прийти к охранникам на завтрак и заговорить с их поваром, чтобы незаметно подлить яд в еду, было просто.        — А повар? Ты ведь не оставил его в живых? — это весьма опасная мысль, но даже она не вызывала внутри сколько-то настоящего отклика первородного ужаса (быть может, потому, что знала, что Каз не позволил бы себе настолько глупую оплошность).        — Пока охранники ели, я предложил ему выпить.        «И провёл с ним ту же операцию, что и с охраной» — закончила Инеж вместо него.        — Что насчёт антигришийной сети?        — Действие сил Рейна спадёт сразу, как только мы пройдём через неё. Я снова превращусь в себя, — и, будто бы она могла не понять этот простой факт, уточнил: — и если это кто-то увидит, риски повысятся.        Инеж не дала себе ни секунды, чтобы нахмуриться и вздохнуть понуро: времени у них не то, что не особо много — она не знала, было ли оно у них вообще, а если и да, то сколько они уже потеряли, собираясь отправиться в путь?        Нюансов в плане — самых разных: от мизерных до больших, таких, от которых кошки на душе скреблись яростно — много.        И это тревожило.        Это становилось вестником вороха новых вопросов.        — Как много кораблей на причале? — не смея замедлять его сильнее, вопросила Инеж.        — Десять. По одному на пятерых советников. Один из них мы крадём и уплываем отсюда, — и вдруг на Казе пролегла тень былого азарта. — Если кто-то заметит нас уже на корабле, когда мы будем отчаливать, то не страшно — пока Вегенеру донесут об этом, мы уже уплывём достаточно далеко от Керчии. Риск, что нас поймают где-то в море, не так велик.        — Можно утопить остальные девять кораблей, чтобы рисков совсем не осталось.        Каз тихомолком усмехнулся, и она услышала в этом отголосок юных Грязных Рук, без раздумий кидавшегося в триллионную схватку со смертью.        — Так будет совсем не интересно, сайни.        — Возможно, — чересчур легко согласилась с ним Инеж, — но сейчас наше выживание волнует меня сильнее боевого азарта. Что насчёт Грошовых Львов? Они ведь не бездействуют, утеряв предводителя?        — Куарон неплохо затесался среди них, — эту новость полагалось рассказать так, точно то могло стать крахом, но в Казе отчего-то ни единой эмоции. — Применил на них свои психологические способности и вооружился их доверием. Я не удивлюсь, если он и их вскормил своими теориями, а те поверили ему. А почему ты спрашиваешь?        — Хочу надеяться, что они не встанут у нас пути. К тому же, Совет Вегенера — это одно, но людей в банде Роллинса тоже не так мало. Их надо одолеть всех вместе и до единого.        Каз вперился задумчивым взглядом в темноту шкафа, будто выискивал там что-то, но, не решаясь забрать у них больше отведенного времени, выдохнул шумно.        — Я знаю, — сухо произнёс он, как вдруг, стоило ему бегло опустить глаза, оживился заметно. — Кстати, от меня всё-таки не ускользнуло, как тебя немного расстроил факт, что мы не заберём «Призрака», поэтому позволь предложить тебе взамен на это что-то другое.        Каз зарылся в шкаф.        Инеж, стоявшая неподалёку, ютившаяся растерянно, пыталась присмотреться и выяснить, что он искал.        И скоро, увидев, что именно имелось в виду, она засияла, как строптивый спичечный огонёк в непробиваемом шлейфе мрака.        — Мои кинжалы!

* * *

       Когда дверь особняка закрылась за ними, — уже, наверное, навсегда — Инеж как в жгучем бреду почудилось, что то всё не по-настоящему.        Немыслимо: ещё в моросящем марте она существовала тайком от всего Кеттердама.        Её бросало из одного островка безопасности, даже самого сомнительного — дом в Грюнкифе, темница, особняк Гарвана — в другой, и всякий раз, как в первый, приходилось трястись за свою жизнь, оборачиваться, ожидая застать за собой не то недруга, что скрутит её в лесу, пока Каз того не видел, не то палача, что пожмёт плечами безразлично и скажет, что король возжелал увидеть её на смертном одре.        Месяцы спустя одна только мысль о том, что хоть ненадолго ей выпадет возможность ощутить себя вольной от всех и вся, казалась Инеж противоестественной.        Невозможной.        «Маловероятной» — в уме поправила себя Инеж, и собственный голос в закоулках сознания звучал крайне кисло и безнадёжно.        Так звучали люди, для которых правда настолько высокопарна и роскошна, что в прорехах её мелькала иллюзорная ложь.        Каз вёл их до порта лишь по безлюдным местам, в которых не то, что малое скопление людей — ни единой души не застать. Ни единого случайного свидетеля, кроме ютившихся у перевёрнутых мусорных баков облезлых котов да наводящих шум голубей — и то они никому на всём свете не поведают об увиденном, оставив то тайной глубоко в недрах бездумно таращившихся на троицу беглецов глаз.        Ночной Кеттердам не пустовал, — неподалёку тишь столицы прерывала трель живой музыки — но им, как по воле случая, никто по пути не попался.        Скоро, как только земля под ними больше не была твердокаменной, Каз остановился.        Рейн — тоже.        Инеж замерла вместе с ними.        Сердце больно стукнулось о рёбра одновременно с тем, как она шагнула вперёд, как подошва обуви утонула в груде серебрившегося под росчерком лунного света песка.        В ушах, словно давнишней колыбелью — содом холодных волн, забившихся по выпирающим с рыхлого песчаного дна раскосым скалам и влажному берегу.        Перед ними десяток шатко, едва заметно качающихся на синих волнах моря массивных кораблей.        — Берём первый. Действуем быстро, — медленно, как если бы он тайно от всех нёс в себе страх оказаться пойманным, шепнул мешкотно шагнувший вперёд Каз.        Под ногами раздался шорох песка, но и то заглушал гул ещё не познавших шторма волн.        Во мраке порта Инеж взглянула на корабль: чуть больше, чем её «Призрак», — хотя о своём судне, конфискованном властями и оставшемся в километрах от неё, она старалась не думать — и неверие в то, что она вот-вот покинет Керчию после всего произошедшего, рвало нутро фантомной спиралью.        Куда именно они держали путь — Каз и того, ссылаясь на недостаток времени, не рассказал ей, но в бегах к порту Инеж озарило верой, что они высадятся вместе с Рейном в Гефвалле.        — А, мистер Мередит!        Каз остановился рывком, обернувшись так, как если бы совершенно случайное столкновение с кем-то не оказалось для него чем-то спонтанным.        Ставка на то, что они прошмыгнут к кораблям незаметно, не взыграла, и в этот час странствующий у порта широкоплечий Грошовый Лев немногословно напомнил о своём существовании. Он подошёл к Казу чуть ли не вплотную, и пускай на лице его ангельское дружелюбие, Инеж видела — это маска.        За ней — чистейшее злорадство и грешное высокомерие.        — Хоук, — имя соратника Каз произнёс едва ли не как брань, но тот либо не захотел акцентировать на том внимание, либо не заметил крупицу враждебности в чужом голосе. — Что ты тут делаешь?        — То же самое хочу спросить и у вас, — приторно-сладко парировал Хоук, бросив мимолётный взгляд на неё, и тут же — снова на Каза, разве что взглянул на него тот более степенно, чем мгновение назад. — Охранники политических кораблей неожиданно отравились сегодняшней едой и сдохли. Все до единого. Король решил, что вместо охраны теперь будем мы.        Инеж вновь ощутила его взгляд на себе.        Он посягал на её личное пространство даже не касаясь физически, не кидая ей в лицо никаких слов, будто вербально загонял в угол.        — Очень печально, — в самом фальшивой скорби, на которую он был способен, ответил Каз. — Могу ли я поздравить тебя с повышением? Или, наоборот, тебя понизили?        Громко втянув воздух в ноздри, Хоук выпрямился.        Тогда же он демонстративно дёрнул сильными плечами, нарушив тишину причала хрустом костей.        — Так вам нужен корабль? — почти рыкнул Хоук, отныне ведя беседу вовсе не на дружеский манер.        — А если и да? — чересчур дерзко поинтересовался Рейн.        — А эта, — крайне пренебрежительно произнёс Грошовый Лев, совершив небольшую дугу подбородком и показав на Инеж, — вам на что?        Инеж не успела ни возмутиться, ни поразмыслить, как действовать: Каз резче предполагаемого схватил её за локтевой сгиб, менее грубо, чем Хоук мог бы ожидать от него.        И тогда он не просто заговорил, а пророкотал так, что на секунду она подумала, что перед ней настоящий Гарван:        — Девчонка мне уже успела совсем надоесть. Пойду и вышвырну её где-нибудь в море, а там уже — пусть акулы дожирают, или сама утонет.        — А-а-а, — коротко и понимающе протянул Хоук, и только Инеж подумала, что он поверил в этот фарс, как тот вытащил из внутренней стороны накидки увесистый боевой нож. — Так давайте я её раз и всё! И вам плыть не придётся, и я за ушедшего к Гезену Крессвела отомщу.        Неотрывно глядя на поблескивающее в перламутровом свете лезвие, Инеж скривила уголок рта.        Каз же нисколько не растерялся:        — На что марать чьей-то кровью руки и землю, когда можно скинуть это дело на море? — без тени эмоций подметил он.        — Да, вам акул не жалко, которые голодными останутся? — поддельно-укоризненно хмыкнул в порыве напыщенной бравады Рейн, но сразу дёрнулся, встретив павший на него по-взрослому усмиряющий взор Каза.        Грошовый Лев вздёрнул брови.        — Её можно было бы… — но тут Хоук скорчился, прокашлялся тихо, однако попытался договорить: — скормить… — он положил руку на болезненно ударившееся сердце, — собака… да что это?        За считанные секунды Инеж догадалась, что происходило: Рейн незаметно контролировал сердцебиение Хоука.        Один всплеск руками — и Грошовый Лев, скривив лик в агонии, пал замертво, но за мгновение до смерти заорал на всю округу не то от боли, не то взывая о помощи.        И следом за его криком послышался неумолчный топот, будто в этот момент к ним неслась целая ватага.        Или не будто.        — Что ты сделал? — сквозь зубы процедил оглянувшийся на Рейна Каз.        — Остановил ему сердцебиение! Откуда я знал, что он заорёт?!        Но препираться дальше они не могли: Инеж обратила их внимание на двигающихся к ним разъярённых Грошовых Львов, пришедших на предсмертный зов товарища. Количеством они знатно проигрывали советникам, но даже сей феномен нисколько не преуменьшал их умение трощить кости и вспарывать брюхо противнику.        Каз чертыхнулся, вооружившись небольшим пистолетом.        — Добежать до корабля живыми, не вступив в бой, не получится, поэтому приготовьтесь!        Первый выстрел повалил одного из Львов.        И тогда на порту началась бойня: прихвостни Пекки, клеймя фальшивого Гарвана Мередита предателем, окружили их, обнажив ножи.        Поняв, что пора выйти из ипостаси страдавшей амнезии женщины, Инеж вытащила кинжалы прежде, чем хоть кто-то из них успел бы дотянуться до неё.        Она помнила: вчера, когда она пыталась напасть на Каза, её только обретённый рассудок сколлапсировал, а забывшее половину движений тело возродилось и жило по воспоминаниям тех процессов, что запечатлелись за последние три года существования. Окончание долгих месяцев глуши и бездолья послужили сигналом для восстановления как выработанным в рядах Отбросов движениям оружием, так и когнитивных способностей.        Действия Инеж были полуосознанными, как на автомате, и даже если дело в привычке, так или иначе инстинкты самосохранения возвышались на порядок выше.        Привыкшие освежевать чужие тела руки делали свою привычную работу весьма спутано, неумело, местами слегка неуклюже (пусть противники и валились, как тряпичные куклы, умирали, проткнутые её кинжалами). Инеж трясло, как трясло бы неподготовленного гриша от дозы парема, а в гудевшей голове об черепную коробку с грохотом билась кровавая волна.        Помимо окруживших её Грошовых Львов она ничего не замечала и не слышала.        Лишь единожды холодок, пробежавший вдоль позвоночника хлестким ударом кнута, послужил ей ложным принятием за чьё-то касание, но оно и привело её в чувства.        Выстрел.        Ещё один.        Крик боли, окативший порт.        «Святые, только бы не Каза».        Остаток взявших её в круг Львов слегли раньше, чем по воздуху взметнулся бы очередной кровавый росчерк от вспоротого тела. Судорожно оглянувшись, Инеж увидела многозначительно помахавшего ей Рейна, но тут же, как только под ухом раздались вопли бегущих к ней врагов, её схватил за руку Каз и поволок за собой.        — Уходим! Быстро!        Они неслись со всех ног, и одновременно с тем, как становились ближе корабли, сильнее звучали крики Грошовых Львов.        Инеж не знала, насколько далеко или близко от берега расположена антигришийная сеть. Она ожидала, что ощутит это сразу, увидев перед глазами цветастую вспышку, разглядев в ночном мареве разлетающиеся по разные стороны пёстрые снопы искр, но этого не произошло.        Понять, что сеть не была мифом, выдуманной Куароном, чтобы затравить разум страхом, Инеж смогла только благодаря говору Грошовых Львов:        — Это Каз Бреккер!        — Грязные Руки жив!        — Убейте его!        — Наверх! Быстрее! — повелел им Каз, указывая лишенной кисти рукой на трап.        Действовать пришлось торопливо, как из последних сил. Где-то на середине лестницы, пока Рейн лихорадочно отвязывал швартовую верёвку от пирса, Инеж услышала за спиной выстрел. Она легко уловила, что то был пистолет их противника, как и то, что Каза, недовольно проворчавшего что-то («надо было взять с собой трость!»), царапнувшая по прочной древесине пуля не зацепила.        Когда он оказался на палубе, Инеж немедленно подняла трап, успев как раз перед тем, как барахтающиеся в холодной воде Львы смогли бы кинуться на него.        Белоснежные паруса над ними поднялись, и дуновение ветра, подгоняя с востока, позволило кораблю слабо отчалить.        — Они идут к остальным суднам, — оповестил опасливо выглянувший из-за борта Рейн.        Инеж взглянула вниз: на такой высоте Грошовые Львы виделись до смехотворного крошечными, но это не помешало им направиться к соседнему трапу.        — Далеко не дойдут, — кряхтя от тяжести, провозгласил Каз на грани триумфа.        Бегло обернувшись на его голос, Инеж моментально разглядела в пелене тумана, — настоящего, или то снова побочный эффект лекарства? — как Каз, несмотря на одну уцелевшую руку, заряжал пушку ядром.        Зажженная спичка прилегла к протравнику пушки.        Раздалось шипение.        За шипением — взрыв, и округлое ядро с грохотом вырвалось из гортани пушки в воздух.        Соседний корабль взорвался вместе с доброй частью вражеской стороны. Он был расположен на такой дистанции, что украденное ими судно не тронул огонь, но созданная взрывом волна заставила его не хило раскачаться по воде из стороны в сторону.        Инеж, не успевшую схватиться за что-то, унесло назад, и её спина скоро познала крайне неприятное столкновение с твёрдым бортом.        — Угх, — только и сорвалось с неё сквозь сцепившиеся зубы.        Стоило волнам моря успокоиться после взрыва, а кораблю выровняться, Инеж, шатаясь, — и уповая, что шаталась она из-за полученного удара, а вовсе не по вине злополучных таблеток — попыталась встать на ноги.        И тут, как будто то происходило в километре от неё — ещё один выстрел.        Перед глазами, как в мутном сюрреализме, Каз с Рейном одновременно пригнулись; миниатюрная пуля пролетела над ними, припечатавшись к мачте, но при этом не повредив её.        Каз на короткий миг приподнялся, чтобы ещё раз выстрелить в обидчика, но, судя по ответному удару, промахнулся.        Утеряв всякий контроль над терпением, Инеж ринулась на негнущихся коленях к носу корабля, делая вид, что она не слышала, как окликнул её Каз, даже не прося, приказывая спрятаться и не высовываться.        Дёргаными движениями вытащив Санкту Алину из выемки в кожаном ремешке, Инеж прицелилась и проворно швырнула кинжал в…        — Джель всемогущий… — проблеял ошеломленный увиденным Рейн.        …паховую зону голосисто завизжавшего Льва.        Вдох. Выдох.        Следующий вдох застыл в кромке диафрагмы прочным комом.        Пока остаток Грошовых Львов, признав поражение, стремился удалиться прочь, Инеж оглянулась через плечо, и мигом уловила на себе удивлённые взгляды.        — Теперь ясно, кто у вас в семье будет главным, — шепнул отошедший от изумления Рейн.        — Заткнись, — прошипел вновь натянувший на себя маску образцовой апатии Каз.        — Остальные, — начала Инеж, но говорить неожиданно стало сложно, и она, сглотнув ком в горле, попыталась продолжить: — Остальные… убеж-жали… и…        — Инеж!        Собственное тело перестало слушаться, стало совсем невесомым, напоминая пылинку в столпе лунного свечения. И что-то перемкнуло в ней, когда бегущий к ней Каз окликнул её, что-то позволило расслабиться и пасть спиной назад, ему в руки, протянутые для того, чтобы предотвратить падение.        Инеж обессиленно припечаталась к его груди. Как только Каз присел на пол, она, стараясь сфокусировать зрение, тяжело задышала.        — Ножик жалко, — только и сказала Инеж, насилу слышно, вспомнив, где осталась Санкта Алина.        Всё ещё не отпуская её, Каз, уложив подбородок ей на макушку, выдохнул:        — Я подарю тебе новый.        Он помог ей встать, действуя осторожно, как если бы одно неверное движение разломило ей кости.        Придерживая его за руку, Инеж тяжко завалилась спиной на борт. Она подняла взгляд на Каза, разглядела, хоть он и скрывал то старательно, как во взгляде его заплескалось нечто напоминающее невесомый укол вины.        «Наверное, это потому, что он дал мне эти таблетки» — почти сразу догадалась Инеж, но само существование этого факта было глупостью: она не могла винить Каза в его желании вернуть ей утраченную память.        — Я… в порядке, — хрипло отозвалась Инеж, понимая, что голос её говорил об обратном.        Каз, хоть и слабо веря, — а может, и не веря вовсе — ответил ей кивком.        — Надо убрать герб Керчии, — произнёс он, не радостно, не тоскливо, не яростно, точно весь спектр эмоций в нём отключился, оставив лишь знакомую Инеж лубянистость.        — Там были корабли побольше, — заметил поднявший глаза на покачивающийся в такт ветру герб Рейн. — И посимпатичнее. Почему мы выбрали самый простой?        — Я в последнюю очередь о красоте задумывался. Этот меньше всех вызывает внимание. Если мимо нас проплывёт земенская делегация, то это плавание может стать последним, что мы совершим, если не убрать всё, что напоминает о Керчии.        Инеж больше не слушала их.        Она жадно вдохнула солёный воздух, и чувствовала себя так, словно впервые побывала дома, среди пенистых бурун и непроглядного песчаного дна. На зеркальной глади воды искрились серебром отражение луны и звёзд, как в примитивном танце.        Инеж устремила взор куда-то далеко, туда, где рябило уже вовсе не по вине медикаментов: на всё ещё маячивший берег оставшегося тёмным пятном в воспоминаниях Кеттердама.