Пробуждение в трюме «Голубого тукана» выдалось не самым благоприятным. Первое, что поприветствовало Инеж с раннего утра, так это ломота в затёкшей спине, ответившей на резвое движение хозяйки возмущённым хрустом. Она уповала, что этот шум затонул во всплесках волн и хищных криках чаек, но упование сие во мгновение ока померкло, стоило ей опустить глаза на Каза и столкнуться с его «я тебе говорил» (
«мы вдвоём в гамак один не влезем, а если и влезем, то спать на нём будет неудобно») взглядом.
— Я тебе говорил, — сделав вывод, что одного взгляда всё же не достаточно, стыло констатировал он.
— И тебе доброе утро, Каз, — беззлобно съёрничала Инеж, чувствуя, как постепенно приходили в норму жалостливо ноющие мышцы.
Внезапный звон колокола с палубы вещал, что пришло время матросам проснуться и собраться в строй. Она не знала, относилось ли это к ним с Казом тоже, но он, не дожидаясь возможных указаний капитана, неторопливо спрыгнул с гамака, а ей не оставалось ничего другого, кроме как вторить за ним.
На застеленном шафрановыми росчерками палубе первым делом Инеж увидела угловатый профиль Лампрехта — рубленые линии лица и острые заломы скул. Горбатый нос напоминал изогнутый клюв фламинго, а светло-зелёные глаза, хоть и глядевшие в лазурь морской дали с небывалой чопорностью, напоминали глаза доброго лабрадора, но при всех этих внешних изъянах он успешно справлялся с амплуа строгого и уважаемого экипажем капитана.
— Доброе утро, капитан, — дежурно поприветствовал Лампрехта Каз.
— Было б добрым, — Натаниэль нервно дёрнул плечом. — Ночью на «Голубого тукана» чуть не напала косатка. К счастью, это был детёныш, а взрослой особи рядом не оказалось.
— К счастью, — отстранённо согласился с ним Каз, и едва Лампрехт хотел было выдохнуть от осознания, что Грязные Руки по привычке не ответил колкостью, как он дополнил: — Потому что иначе пришлось бы плыть до Кеттердама на косатках, а мало того, что я подобного в планах не предусмотрел, так у меня ещё и опыта в плаваниях на китах нет.
Капитан раздражённо закатил глаза.
— Не сложнее, чем оседлать лошадь, Каз. Будь ты менее упёртым и не будь у нас так мало времени в запасе, может, я бы тебя и научил.
— Буду иметь в виду, — в противовес шутливому диалогу серьёзно согласился Каз.
Инеж, не выдержав, слабо шлёпнула его по ладони (и задумалась, что сделай она это годами ранее, то непременно получила бы за такую недопустимую фамильярность полный острастки взор Грязных Рук, потому как любой другой на её месте уже ходил бы со сломанным хребтом).
Во время завтрака Каз увёл её к корме корабля. Пока он снисходил до того, чтобы наконец-то открыть ей некоторые детали плана, Инеж, хоть и слушавшая его внимательно, одновременно с тем скептично водила вилкой по увесистому куску сёмги и овощам, щедрее должного залитым лимонным соком. Ей, как когда-то капитану, было известно о морских болезнях вроде цинги, как и о том, как с ними бороться, но кок Лампрехта явно переборщил.
— Знаешь, — вздохнув, Инеж отложила тарелку, уже придумывая, как оправдается за пустую трату продуктов, — сначала я очень сильно сомневалась в твоей идее заключить сделку с Лампрехтом. Я… я даже сейчас немного сомневаюсь, несмотря на то, что вчера я сама убедила его согласиться.
Он молча слушал её.
Этим молчанием он невольно напомнил ей того Каза, которому она поведала неделями ранее, что нападение в лесу произошло по её вине, который так же подолгу молчал, но если тогда Инеж боялась, что он сорвётся и накричит на неё, прогонит от себя, обозвав своей карой, то теперь в душе её теснилось спокойствие.
— Я хотела подойти и отговорить тебя от этой затеи, — не торопясь, изрекла она, стараясь подобрать подходящие слова.
— Вот как, — подытожил Каз, не выдавая, обуревало ли его недовольство от её сомнений или то и вовсе не вызвало у него ничего. — И чем тебе не понравился Лампрехт?
Каз знал причину — у Инеж не было подозрений на этот счёт.
Знал, почему она была против этой сделки, как и то, что дело заключалось вовсе не в самом Лампрехте или её возможной антипатии к нему.
— Я уже однажды пошла на сделку, чтобы свергнуть Вегенера, — напомнила она, как если бы он мог забыть о столь непозволительной оплошности, — а результат… результат ты и сам помнишь. Я боялась, что ты совершишь ту же ошибку, которую уже совершила я.
Глядя немигающим взглядом на поверхность палубы, Каз вздохнул.
— Твоя… твой случай был слишком рискованным, Инеж, — найдя слова, заключил он не сразу. — Второй по праву на престол, который решил связать свою жизнь с морем и торговлей после провальных выборов — это одно, но совсем другое идти на такую сделку с человеком, из-за которого, хоть и косвенно, мы проходим через всё это. Мередит мог сдать тебя ещё задолго до того, как узнал, что я жив, и тогда, возможно, мне было бы тяжелее вытащить тебя из плена. Он не сделал это только потому, что ему нужен был план по захвату власти и деньги за поимку тебя.
Да, это было довольно сомнительное решение — стоило признать.
Каз никогда прямо не озвучивал это, не говорил вслух, не признавался, что её решение заключить сделку с врагом сравнительно глупости человека, который только ступил на территорию Бочки, но наверняка думал об этом, когда впервые узнал о её проступке.
— А у Лампрехта нет резона так обходиться с нами? — вопросила недоверчиво покосившаяся на него Инеж.
— Уверен, что нет. Задумайся я хоть немного о том, что в конце он нас предаст, и корабль превратился бы в кровавую бойню.
Опустив глаза на недоеденный завтрак, уже разносящий отвратительно-кислый запах по округе, Инеж обхватила себя за локти, будто тело пронзило холодом.
— Я уже не знаю, кому можно доверять… как бы высокопарно это не звучало, — горько призналась она.
— Доверяй мне, — просто ответил Каз. — Думаю, ты уже должна была понять, что нож в спину тебе стоит ожидать в последнюю очередь от меня.
— Ты не пользуешься ножами, — попыталась отшутиться Инеж. — Могу тогда ожидать, что ты не кинешь в меня свою оторванную ладонь, как ты сделал это вчера с матросами.
Но даже сейчас ей, отважившейся довериться что Лампрехту, что Казу, неспокойно.
Паранойя? Было дело.
Когда в том самом злосчастном особняке Гарван подолгу глагольствовал о чести, патриотизме и любви к Керчии, Инеж на ум пришло немыслимое количество сквернословия из Бочки, столько эпитетов, обличающих мелочность и лживость политиков, желающих заиметь власть и денег из чужих карманов, но прикрывающихся буквой несуществующего закона. Вопреки страху, который он наводил, — а такое, помнится, в силах лишь у Каза — развязная и порой даже оскорбительная манера общения Гарвана так и подстёгивала задеть его эго сильнее.
Помимо дальнейшего получения трона на Лампрехте уже висело звание капитана корабля (в сравнении с Вегенером это явный дисбаланс власти, подумала Инеж, но быстро об этом забыла). Если он незаметно для них отвлечётся, в непрекращающемся потоке размышлений докопавшись до каких-то особенно глубоких мыслей, норовящих убрать её и Каза с дороги, вряд ли экипаж будет препятствовать ему.
«У Лампрехта нет резона так обходиться с нами».
«Задумайся я хоть немного о том, что в конце он нас предаст, и корабль превратился бы в кровавую бойню».
Противоречие разъедало изнутри, но Инеж пересилила это.
Каз как-то заявил, что первое время, как имя Призрака накрыло Кеттердам, она неустанно напоминала ему Джорди. Только она далась диву и хотела спросить, как он дошёл до такого сравнения, он сказал, что его брат страдал редкостным инфантилизмом, не позволяющим увидеть врага, и тем самым обрёк себя на кончину, и добавил пугающе-холодно, что когда-то предполагал такой исход и у неё (Инеж тогда в пору рассердиться таким высказыванием и укорить Каза в неподобающем отношении к покойному брату, но она успела его изучить и прекрасно знала, что за пренебрегающими словами скрывалась боль утраты).
«Каз почти всегда понимает, когда перед ним стоит враг» — всплыло самое простое понимание.
— А если… — Инеж замялась и оглянулась на секунду, чтобы удостовериться, что за ними никто не следил, — если он всё-таки передумает. У тебя есть план на такой случай?
Глаза его опасно сверкнули, словно сама мысль, что Лампрехт осмелится предать его, усыпляла сознанием тихо дремлющим гневом.
— Тогда я его убью, — шепотом ответил Каз. — Или, если будет слишком рискованно, мы поступим так, как не поступали никогда до этого: сбежим из Керчии и больше не вернёмся туда.
— Грязные Руки бежит с поля боя, — удивлённо протянула Инеж, нисколько не пытавшаяся задеть его.
— У нас два мотива поменять правительство Керчии: отомстить за Отбросов и прекратить войну с Новым Земом, — отозвался он, как по чьей-то воле не задетый услышанным. — Такой исход, конечно, послужит ударом по моей самооценке, и я бы предпочёл отомстить человеку, который взвалит на меня всю грязную работу, а потом решит прибрать с пути, но желания рисковать кем-то из нас я тоже не нахожу, поэтому в случае чего возвращаемся в Шрифтпорт. Однако…
Каз внимательно оглянул стоявшего по ту сторону корабля Лампрехта.
Последний, не подозревая, что ему в этот момент старательно перемывали косточки, невозмутимо стоял у штурвала.
И Каз на то коротко хмыкнул.
— …Однако будем честны: капитан характером — недовольный жизнью бульдог. Или ворчливый попугай. Но не волк в овечьей шкуре.
Инеж дёргано кивнула.
В конце концов, согласие через силу — это тоже своего рода согласие.
Первые месяцы в рядах Отбросов, когда назвать имя Каза Бреккера для неё было равносильно тому, чтобы произнести леденящее душу «монстр», ей казалось, что он лишь мнил себя профессионалом в распознавании скрытых мотивов притворяющегося другом собеседника и что за спиной у него, как у несмышлёныша, провал за провалом. Прошёл почти год, как Инеж всё же пришлось признать: у Каза, которого Бочка приютила и возвела в свои короли, был талант, который подводил его крайне редко.
В любом случае, одна черта, которая была свойственна многим в банде, в нём не проглядывались: даже если Каз был падок на зрелище страшное и кровавое, он не спешил устроить его.
Уже это уверяло Инеж, что она находилась в надёжных руках.
— Бреккер, если ты там придумываешь план, как захватить корабль и выбросить нас за борт, то обсуждай здесь! Мне тоже интересно послушать!
Каз скривил уголок рта, но ни недовольства, ни раздражения на нём не отображалось.
— Да, капитан, — вовсе не радушно ответствовал он беззлобно ухмыльнувшемуся Натаниэлю.
Почему им повелели подойти — вопрос слишком риторический.
Инеж не могла гарантировать, что пока в ней порождались сомнения относительно лояльности капитана, Лампрехт не опасался того, что Каз вёл весьма грязную и нечестную игру.
Проходя мимо экипажа «Голубого тукана», она цепко хваталась за мысль, что матросы глядели на них если не так же, как их капитан, то в разы хуже.
— А если всё-таки нападут?
— Тише, Трэвис. Не видишь? У неё рука уже к ножу тянется.
— Чур, если что, я задавлю девчонку.
— А с этим что? Его ж даже акулы не съедят — испугаются.
Под куполом хмурого взгляда Инеж матросы моментально замолкли и выпрямились, будто секундой ранее не они бесстрашно и высокомерно обсуждали, что сделают с ними в случае нападения. В то же время Каз, либо не услышавший того, либо сделавший вид, что его этот бессмысленный лепет нисколько не интересовал, прокашлялся:
— Как вариант, можем просто перекинуть вас за борт, пока того никто не видит, — чересчур прямолинейно заявил он, — но, боюсь, экипаж сразу подумает на нас с Призраком, даже если вас просто ветер снесёт.
Сидевшая неподалёку Клементина приглушённо прыснула в кулачок, пока Натаниэль с наигранным раздражением закатывал глаза.
— Я ожидал от тебя большего, — якобы разочарованно цокнул он. — Думал, ты придумаешь какой-то необыкновенный план, который я не смогу предугадать, а ты просто решил за борт меня скинуть? А говорят ещё, что Грязные Руки никогда примитивно не мыслит. Неужто состарился?
— Возможно, — легко согласился Каз.
Несмотря на его привычно-непроницаемое лицо, с коим он вёл долгие переговоры в свои лучшие годы, Инеж отчётливо видела, как в глазах Каза отразился отблеск юношеского озорства, точно он вёл непринуждённый разговор со своим закадычным приятелем. Ей вдруг почудилось удивительным то, как просто всё перетекало, как будто они плыли не к государству, где предстояло провести целый переворот со сменой власти, а в весёлое кругосветное путешествие.
«Переворот со сменой власти».
Быть может, это будет решающей битвой за всю историю существования Отбросов, и от осознания, что она должна произойти сегодня, трепет цепко схватился за Инеж, потянув её в свои прочные силки.
На самом деле, это не страшно.
Это намного хуже, чем просто страшно.
Вопреки всем выстроенным по критериям аспектам, всем за и против и прочим нюансам, с которыми подсознание так или иначе потерпело столкновение, Инеж боялась.
Язык заплетается, поджилки тряслись. Кажется, смотри она в даль, разыскивай она размытые расстоянием очертания Керчии секундой больше, и её естество поспешит ретироваться…
Один из матросов — кажется, его звали Уэлсон, но во всём этом круговороте она успела знатно запутаться — заявил, что до Кеттердама осталось всего ничего, когда путь им укрыло сизым маревом тумана. Тогда Каз увёл её в каюту и усадил на ближайший стул, чтобы следом вытащить пистолет и небольшой мешок с чем-то, что напоминало мини-бомбы Уайлена.
— Это и есть мини-бомбы Уайлена, — стыло уверил её Каз, засунув одну из них в дуло пистолета. — У нас была договорённость, когда я помогал им выбраться в Новый Зем: с маленького купца, когда я приплыву с тобой, бомбы.
Инеж кивнула, поглощенная представлением о том, как Каз по чистейшей случайности роняет одну такую на пол, после чего перетерпевший взрыв корабль разносит в щепки.
Но он сам смены настроения в ней не заметил.
— Уайлен предупредил, что взрывная волна от бомбы может уничтожить почти половину дворца, однако на человеческую кожу она имеет совсем другое воздействие: может быть сильный ожог, любой степени, но смертельный исход не предполагается, — и, явно не особо веря в это, пробормотал ворчливо: — По крайней мере, это если верить его словам. Времени протестировать не было.
— Хорошо, — поспешно, будто им остались считанные минуты, протараторила Инеж. — Что мне с ними делать?
— Ничего сложного, — не обещающим ничего хорошего голосом произнёс Каз, кладя пистолет ей в руки. — Просто подобраться ближе ко дворцу и выстрелить.
Она скептично взглянула на пистолет и пару раз повертела им, будто взгляд со стороны послужит ответом на все незакрытые вопросы.
— А ты точно уверен, что бомба не взорвётся сразу, как я нажму на курок?
— Инеж, — чуть ли не процедил Каз её имя, — если бы я хоть немного усомнился в том, что бомба взорвётся не в пистолете и что это навредит тебе, я бы не стал просить тебя о подобном и поручил бы это задание кому-то, кого не особо жалко. К примеру, нашего будущего короля.
— К твоему сведению, Каз, — прокашлявшись, отозвался изучающий карту Лампрехт, — у меня острый музыкальный слух, так что впредь будь осторожнее со своими выражениями.
Традиционно ответить колкостью он не успел: Инеж схватилась за его ладонь — за протез, наперекор всем попыткам Каза держаться за неё только настоящей рукой — и стиснула: не озвученное «всё будет хорошо», обещание, которое в их случае опасно давать.
— Где будешь
ты? — задала она ключевой вопрос.
Инеж позже нужного задумалась, что он мог прозвучать неправильно, что его впору интерпретировать как упрёк, будто вся грязная работа была взвалена на неё. Она, напротив, не хотела думать, что пока ей будет поручено сделать выстрел, — возможно, всё решающий — Каз самонадеянно полезет в самое пекло. Она поздно жалела обо всём сделанном и не сделанном: Инеж стоило давно выбить из него весь план до мельчайших подробностей, а не за пару мгновений до того, как корабль причалит к берегам Кеттердама и Каз без её ведома сунется в эфемерное «куда-то».
— Я прижму Вегенера к углу, — угрожающе воскликнул он, выпрямившись в полный рост. — Сделаю так, что у него не останется других вариантов, кроме как бежать из Керчии, но сбежать я ему не позволю.
— Надеюсь, это не будет повторением истории с флаконом, — тихо и надтреснуто проронила Инеж, не удосужившись поднять на него взор и позволить узреть плескавшуюся в недрах её тёмных глаз ледяную тревогу.
— Какой е…
Каз прервался, стремглав поняв, о чём она говорила.
Отвернувшись так, что Инеж более не могла увидеть его лица, он резко и судорожно выдохнул. Казалось, что целое буйство ощущений охватило Каза, начиная от чувства вины и заканчивая желанием сухо упрекнуть в неблагодарности, упомянув, что эта ложь была ей во благо, пусть ценой и могла стать его жизнь.
— Как долго ещё плыть, капитан? — послышался его голос через гомон успокоившихся волн.
Инеж сжала губы в тонкую линию от столь открытой попытки сменить тему (она, конечно, поклянётся каждым из святых, что не алкала в такой момент обсуждать, как незначительная торопливость Каза могла убить его, но от одной только мысли в груди всё ещё больно ныло).
— Час, два, — небрежно бросил Лампрехт, больше поглощённый изучением карты, чем отвлекающей от важного дела беседой.
Судя по всему, Каз ожидал, что Натаниэль скажет что-то ещё, но он сразу же замолчал и продолжил то, от чего его прервали.
Но эта безмятежность его длилась не долго. Капитан, не роняя ни слова, только вздыхая с долей украдки, закатал карту в небольшой рулон и отложил в сторону, и выглядел он при этом так, как если бы был занят невероятно сложным делом, отнявшим у него кучу сил. Первая пришедшая на ум Инеж мысль: давящее ожидание и на его шее повисло беззвучно лязгающей цепью, застрявшей ржавым звеном в глотке.
— Уж извини, Каз, — но извиняться за что-либо у Лампрехта намерений не проглядывалось, — о твоих криминальных подвигах я не удостоился чести услышать, но древняя мудрость гласит: «нельзя выиграть войну, если всё время защищаться».
Инеж мельком взглянула на вопросительно выгибающего бровь Каза. Тогда же, без особого труда разглядев, как проскочила в его взоре знакомая флегматичность, почти догадалась, что он мысленно сравнил Натаниэля с нею: она-то тоже, когда-то всё ещё преданная сулийским поверьям и только учившаяся жить с фактом, что чувства к Казу — никакое не равнодушие, беспощадно атаковала его премудростями из родных краёв. В такие моменты он глядел на неё точно так же, пока со временем не принял, что без её философских размышлений жизнь виделась ему опустошенной.
— И что же ты хочешь сказать этим? — с откровенно фальшивым любопытством обратился к капитану Каз.
— Против тебя целая столица, если уж не королевство, — констатировал Лампрехт, видимо, находивший очень удобным то, что во время переворота ему нужно будет находиться как можно дальше от эпицентра действий. — Было бы неплохо тебе найти помощников для этой битвы.
— Ты сам вчера заявил: твой экипаж в бой не вступит. Никто из них протестовать не стал.
— И не зря, — хмуро отрезал он, обнажая стиснутые пожелтевшие зубы. — Бросаться в пекло, не зная при этом, выживешь ты, или нет — глупость, а я глупостями своим матросам заниматься не позволяю. Но если у тебя, как ты говорил, было полгода, что мешало набрать какую-никакую армию отступников, чтобы пойти против Вегенера?
— Заниматься глупостями, в конце которых тебя размажут по земле — девиз жителей Бочки, это во-первых, — спокойнее обычного заметил Каз. — Во-вторых, знал бы ты, что происходило эти полгода и из каких передряг приходилось выкручиваться, не было бы и подобных вопросов ко мне. И в-третьих, посвящать незнакомые лица в план, когда каждый хочет урвать за тебя денег — ещё глупее, чем идти биться против целого государства в одиночку.
В зелёных радужках Лампрехта сверкнуло хищное пламя несогласия, но озвучивать его он вопреки строптивости вселяющего угрозу оппонента не решался.
— Что ж, ладно, — он отвернулся под всемогущим гнетом противоречивых дум. — Я буду предельно честен: не могу питать иллюзий на счёт победы в революции и получения короны. Я сделаю всё, что в моих силах, чтобы остановить войну и поставить Керчию на ноги, но почти восемьдесят процентов того, получится ли у меня сделать это, зависят от тебя и Призрака.
На лике Каза выцвела самодовольная ухмылка.
— Я это прекрасно понимаю, — изрёк он безбурно, — и потому досконально изучаю противника, прежде чем нанести по нему удар.
* * *
Течение — тёплое и холодное — подобно отдельным мирам, по верхушке которой сновала, вальяжно покачиваясь на бурунах, капитанская шхуна. Ледяная синь волн хило, практически неохотно, билась о древесину киля и свисающий с носа якорь, а над мачтой кружили, словно стервятники над захваченной трупными мухами падалью, чайки.
Холден, коренастый матрос капитана Лампрехта, поднёс бинокль к глазам, а следом и заверещал картаво:
— Кеттелдам уже близко, капитан Ламплехт! Я его вижу!
Инеж почувствовала, как сердце замерло от этой вести.
Обернувшийся к ним Натаниэль сдержанно кивнул, но во взгляде его недоверчиво скалились поднимающие косматые головы рогатые черти.
— Надеюсь, вы готовы? — зачем-то спросил он, будто если получит отрицательный ответ, то повелит развернуть шхуну и поплыть к первоначальному пункту назначения.
Вместо того, чтобы что-то ответить, Каз уложил рюкзак у трубы, и действия были столь лёгкими, как если бы они в самом деле возвращались после недолгого путешествия или простого задания, за которое им положено будет получить денежное вознаграждение.
— Оставляю сумку здесь, — коротко заключил он.
Лампрехт без издёвки хмыкнул:
— Не боишься, что обворуем? — лукаво поинтересовался Натаниэль.
— Денег нет, можете проверить, а моя настоящая рука у твоих матросов интереса всё равно не вызовет: вчера они от неё бежали так, как будто она заразна огненной оспой.
Оскорблённый экипаж синхронно мазнул осуждающим взглядом по Казу, но никто из них так и не осмелился прокомментировать его реплику.
«И как у них получается шутить в такой момент?» — подумала следившая за этой репризой Инеж, вспомнившая, что по пути к Ледовому Дворе на Казе пролегала лишь размашистая тень присущей ему апатии (в основном, роль шутника успешно выполнял либо Джеспер, на её памяти совсем не умевший быть серьёзным, либо Нина, которая то ругалась, то нежничала с Матиасом).
— Вам нужно укрытие, — вывел её из раздумий Лампрехт. — Придётся побыть сегодня безответственным торговцем и оставить шуханских заказчиков без зерна. Вас перенесут на причал в бочках.
— Что, если караульные захотят эти бочки проверить? — спросила Инеж, которую в эту деталь плана не успели посвятить (или же она слишком поздно об этом задумалась).
— За караульных не беспокойся, Призрак, — капитан описал подбородком выразительную дугу, показав тем самым на одного из матросов. — У нас в команде есть сердцебит. Он со всем разберётся, если будет нужно.
Инеж обернулась, и в тот же миг названный сердцебит, земенский бородач, мешкотно приподнял шерстяной котелок.
Один из подопечных Лампрехта высыпал зерно из двух бочек и без слов махнул руками на донья, предоставляя им залезть внутрь. Инеж бросила беглый взор на Каза, и странное чувство сродни дежавю, то, что она испытывала в дебрях соснового леса, боясь, что один из них погибнет в этой битве, снова настигло её. Натаниэль, как бы они не противились, был прав: они двое против целого Кеттердама, в котором каждый грезил не то получить за них немалую сумму денег, не то повесить их головы себе на стену.
Каз обернулся к ней, взглянув так, будто понимал её мысли даже без умения читать их.
— Залезай, — простодушно сказал он, на сей раз поскупившись на слова поддержки.
Ничего не говоря, Инеж осторожно запрыгнула на дно бочки, и секундой позже матрос приложил крышку к косяку, позволяя мраку поглотить её. Слабый просвет в образе тонкой и неудобно теснившейся золотистой полосы просачивался лишь через небольшое отверстие, да и то не особо противостояло темени.
Припав спиной к деревянной клёпке, Инеж тяжело выдохнула: пусть то и мало помогло, но ей бы сейчас пригодилось услышать коронное «ни траура».
Она приложила руку к жакету, прощупывая через ткань одежды не только прочный титан, из коего был сделан недавно выданный ей пистолет, а ещё и шалую дробь сердцебиения. На секунду мироздание расплылось, превратилось в сплошную энтропию из ощущений и ужасающего самообмана, а ей почудилось, что они никуда и не сдвинулись, пребывая в дубовом домишке в глубинах Грюнкифе. Что она всё ещё таила в душе незыблемое желание отомстить за всю свою банду, настолько сильную, что ради достижения цели она осмелилась просить о выручке врага.
Инеж замерла, прислушиваясь к происходящему, стараясь услышать, если кто-то из матросов объявит, что они уже причалили к берегам Керчии.
«О чём сейчас думает Каз?» — прошмыгнуло в закоулках разума, хотя ответ был отчасти более, чем очевидным.
Немыслимо: он находился всего в нескольких сантиметрах от неё, так же закупоренный в бочку. К нему рукой подать, чтобы спросить, как он, но в то же время он далеко, он так далеко, словно между ними бесконечные километры.
«Уж не знаю, насколько они чтят и берегут своего короля, но в скором времени они его потеряют!»
Каз вынес эту клятву в первые дни в хвойных околотках леса, когда личность бросившего в Клепку бомбу отныне не была тайной. Был ли он сейчас так же непоколебим относительно некогда фантомной победы, когда до боя оставались считанные минуты, как и тогда, когда вопрос о том, в какой момент и как они отомстят, представлял из себя несуразную и весьма нелепую попытку дать хоть какой-то ответ?
Волновался ли он хоть на йоту так же, как она? Оседлал ли сознание редкостный страх, которого Каз по давним убеждениям никогда не ведал?
Инеж желала верить, что нет: хоть один из них должен ступить в логово врага не угнетённым абсурдными кошмарами.
Сколько прошло времени с минуты, как они заняли места в импровизированных укрытиях, она не знала, но казалось, что прошла вечность, прежде чем эхо чьих-то шагов отбилось от сводов трюма. Инеж сдавленно и почти неслышно охнула, как только кто-то оторвал бочку от земли, и схватилась за округлые стенки.
— Добро пожаловать домой, — без всякого энтузиазма серчал уносящий её из трюма матрос.
«Добро пожаловать домой».
Они в Кеттердаме.
«Святые» — обратилась Инеж с немыми мольбами к тем, кто подавно отвык их слушать и предоставлял самой вершить свою судьбу.
Казалось, за скрюченными в дугу стенами бочки передвигался целый табун из людей: шаг в одну сторону, шаг в другую, чей-то неумолкаемый говор, приказы Лампрехта. Она чувствовала, как нёсший её человек медленно спускался по трапу. Чувствовала и то, как ноги его осторожно ступили на песчаную гладь керчийского порта.
— Что это? — обратился кто-то к членам экипажа, и Инеж не потребовалось много времени, чтобы догадаться, что скрипучий голос принадлежал одному из караульных.
— Зелно, — кротко ответил затесавшийся недалеко Холден и, будто оппонента это могло так интересовать, добавил: — Ячмень, сэл.
— Не помню, чтобы кто-то из дворца или Торгового Совета отдал приказ заказать ячмень. В Керчии его и так хоть отбавляй.
— А это не королю и не Торговому Совету, — встрял Лампрехт, будто его сказанное могло оскорбить. — Несём самому простому заказчику, тем более, что ячмень равкианская — там сорт другой. Пожалуйста, молодые люди, не мешайте мне выполнять работу.
Повисло молчание, но Инеж догадывалась, что ничего хорошего оно не сулило.
И, к своему сожалению, оказалась права, потому что в этот полилог влез второй дозорный:
— Сейчас проверим, какое это зерно. Открывайте бочки.
Она замерла, услышав, как наглец подошёл к её укрытию, но, судя по возмущённому «эй» и торопливым шагам по песку, матрос Лампрехта не позволил этому произойти.
— Вы не имеете права, — осудил караульного Натаниэль.
— С какой это стати? — хмыкнул его собеседник.
— Торговля конфиденциальное дело. Я не могу показывать заказ никому, кроме своего заказчика.
— Я должен проверять всё, что доходит до территории Керчии. Это приказ Вегенера. Вдруг у вас Грязные Руки?
— Что?! На свои пусть посмотрит! Я свои мою по пять раз в день!
— Вы нарывае-е-е…
Но караульный так и не договорил.
Инеж услышала, как он жадно втянул воздух с остальными патрульными. Услышала, как он бессознательно пал на землю и более не встал, но она была уверена, что то никоим образом не убийство.
«Сердцебит Лампрехта».
Тут же причал снова окатил содом из шагов и усилившегося говора, среди которого Инеж различила голос выбравшегося из укрытия Каза. Следом он, что-то нервно вещая Лампрехту, поднял крышку её бочки и протянул руку, помогая выйти.
Ладонь Каза впервые на ощупь холодная.
— Вы дойдёте до резиденции незамеченными? — строго вопросил нахмурившийся Натаниэль Лампрехт, доселе старательно делавший вид, что вопрос их безопасности его совершенно не интересовал.
Каз сильнее стиснул её пальцы.
— Дойдём, — коротко ответил он, прежде чем повернуться к ней. — Иди по крышам, но максимально пытайся находиться в тени, чтобы никто не заметил тебя. Встретимся после взрыва.
Инеж бегло кивнула, и Каз в тот же миг отпустил её руку, отпустил её саму.
Разрывая расстояние до дворца, бегая по лоснящимся после недавней мелкой мороси горбатым черепичным крышам, она пыталась разглядеть на такой дистанции тянувшийся к лазурному небосводу медный шпиль на куполе резиденции.
Инеж знала: Каз оставался на земле, идя нога в ногу с ней и чудеснейшим образом не попадаясь на глаза проходящим мимо людям.
Она знала это так же хорошо, как и то, что кровь как минимум одного шакала Вегенера — может, и его кровь тоже — останется на лезвии её кинжала грязно-бордовым пятном-воспоминанием.
* * *
Народ кричал в безоблачное небо проклятия и взывал к смерти обокравшего его правительства, вместе с тем безбожно укрывшего территорию дворца высоченной стеной. Кто-то бил вилами по каменным сводам, кто-то тщетно молотил испещрёнными кровавыми садинами кулаками, а кто-то до разрыва аорты честил короля самой страшной бранью.
Над ватагой рассерженных керчийцев, прямо посреди выстроенного на широкой стене прохода, стоял сам Вегенер. За ним — резиденция, в коей прятались в ожидании решения проблемы его советники и ничтожный остаток от Грошовых Львов.
— Народ Керчии! — провозгласил Вегенер, пускай люди и подавно сыты его враньём. — Вы злитесь на своего короля, но за этим гневом не можете увидеть своего настоящего врага! Новый Зем собирает силы, чтобы атаковать нас!
Даже будучи на приличном расстоянии, Инеж слышала его лживую пламенную речь. В памяти бойко и живо всплыли воспоминания об обгоревших телах полуживых земенцев из Ротокленда, перетерпевшего бомбардировку керчийскими вооруженными силами, и осознание, что Вегенер настолько оголтелый, раз после содеянного позволял себе подобное, распаляло внутри неё яростное пламя.
Она проследила за бежавшей в метрах от толпы мизерной точкой, мелькнувшей в поле её зрения. Та замаячила на пару секунд, после чего исчезла, испарилась, будто её и не было никогда в этой безумной панораме, и Инеж двинулась дальше, теряясь в услужливо предоставленных Кеттердамом тенях. Она не знала, как далеко выстрелит, куда помчится брошенная в студёный воздух бомба, сегодня выполнявшая роль пули, и от того старалась подобраться ближе, при этом оставаясь незамеченной чужому глазу.
Шаг. Второй.
До резиденции — ещё пятьдесят, но это не входило в её планы.
— Народ обеднел!
— Хватит войнам!
— Хватит грабить нас!
— Сдохните, ублюдки!
Инеж застыла у невысокого дерева. Кому-то достаточно повернуть голову в его сторону и её местонахождение, возможно, перестанет быть секретным, но людям было не до неё.
— Я приказываю вам успокоиться и не забывать, с кем говорите! — грозно взревел стукнувший кулаком по каменистому выступу Вегенер. — Иначе будете убиты так же, как в своё время были убиты восставшие против меня! Так, как был убит Каз Бреккер!
—
Кто убит, Вегенер?
Инеж мысленно поблагодарила святых за то, что в двадцать лет у неё было прекрасное зрение и она могла увидеть весь спектр ужаса на лице короля, когда он услышал грубый и леденящий скрежет подле себя.
Когда он поднял взор и увидел стоявшего рядом с ним Каза.
