Der Himmel fällt

       Рассудок резко сколлапсировал.        Тупик.        Это колоссальный просчёт, какое-то нелепое исключение из совокупности сопоставленных мирозданием правил, навеянное вереницей обстоятельств столь же ошибочных и нелепых, как и вся ситуация в целом.        Гниющая трупом иллюзия на спокойную жизнь предстала в образе рези по телу и звукового диссонанса: слух рассекал страшный гвалт, но он казался невероятно далёким и тихим (невероятно убогий оксюморон, но избитое толчком взрыва сознание ничего более разумного выдать не смогло). Болезненный импульс ударил по мозгам и на мгновение ока стёр поле зрения в шлейфе беспросветного сумрака.        Видели святые, что пространство разразилось несуществующим сардоническим хохотом.        Инеж встала так, как будто вот-вот снова падёт ничком, как будто превратится в тряпичную куклу. Она встала, не поддаваясь на провокации зарождающейся в подсознании гиблой паники, пускай обстановка и напряжение неумолимо давили на неё.        Пальцы хило заскользили от крови по битому жёлтому мрамору. Пульсация, охватившая левую руку, столь велика и тошнотворна, что ни много, ни мало, а она потеряет сознание, если не соберёт всю силу в дёргающийся кулак. Либо же её просто добьют — одно из двух, но Инеж, вставая на подрагивающие ноги, заставляя колени выпрямиться, не позволила тому произойти. Какая неведомая сила руководила ею на тот момент — она не знала, Может, то осознание, что если ей придётся так позорно помереть, что если она даст врагам такую незаслуженно-щедрую возможность прикончить её, Каз сам её убьёт.        Инеж пришлось напомнить себе, что осталось ничтожное «немного», а кульминация затянувшейся на полгода — или и того больше — истории невероятно близок.        Стоило прикончить всех до единого — и она будет свободна от жажды отомстить.        Стоило совершить задуманное, поставить конец этой кутерьме, и все дороги будут открыты перед ней.        «Ещё немного, и история будет закончена. Ты уйдёшь. Сбежишь. Сбежишь вместе с Казом. Куда угодно. После победы вас будут ждать Джеспер с Уайленом, а после вы будете свободны от всего».        Жар раскалённого взрыва обдал кожу.        От участи получить на память об этом дне страшный ожог Инеж невероятным образом спаслась. Ладони лишь рассекло в кровоточащие царапины, а ноги сковывало слабостью от огненной вспышки — не более того.        Она осмотрелась: кто-то из толпы, те, что были подальше от взрыва, уцелел или же обзавёлся ожогами, а кому-то повезло куда меньше и тела этих людей были изуродованы ужасающими багровыми шрамами, словно приходилось гореть заживо. Кто-то валялся на холодном мраморе, пачкая его в красный и убиваясь в мучительной агонии настолько сильной, что невольно хотелось молиться невесть кому о скорой смерти.        Кому-то повезло умереть быстро: на них пали развалины от взорванной части дворца, придавив к полу и моментально размозжив кожу и кости в кровавую кашицу.        Совсем как в её сне.        Не хватало лишь напоминающего жидкий рубин неба над головой да абсолютной пустоты вокруг, которую позже заполнит наставляющий на неё дуло пистолета Гарван.        Ошарашенные советники носились по округе, пока двинувшаяся ко дворцу ватага, не обращая на неё никакого внимания, намеревалась завершить задуманную вендетту. Кто-то вопил, кто-то вздымал острые вилы к потолку, и простой люд смешивался с пытающимися оборониться политиками вместе с Грошовыми Львами, пусть они и уступали своим противникам по численности.        Она как будто переступила врата ада, пусть свидетелем подобного зрелища ей приходилось становиться не раз и не два.        — Ты! — крикнул кто-то позади неё.        Инеж развернулась так быстро, как только могла, от всплеска адреналина позабыв о всякой боли и усталости.        Секундой спустя в этой ахроматической ряби она увидела, как к ней нёсся красный от злости Михель Киссингер.        Он вознёс над ней заляпанный таллием керамбит, и только Киссингер собирался вонзить изогнутую пику орудия ей в висок, как Инеж, хватаясь за черенок кинжала, заставила серебристые лезвия, лязгнув, соприкоснуться друг с другом.        Советник бился умело и едва ли уступал своей противнице, и при том, что она была слаба после недавнего взрыва, этот факт был ей вовсе не на руку.        И смотрел он так гневно, так яростно, будто ненавидел всю свою сознательную жизнь.        Инеж знала этот взгляд: так смотрели, когда хотели заживо разделать. Содрать кожу и впиться в обнажившееся под остриё мясо, пока оно ещё сочилось и бурлило кровью.        Взмах рукой.        Кинжал со свистом рассёк воздух и почти задел лицо Киссингера, но советник успел ловко отвернуться в последний миг, из-за чего остриё только заехало ему по щеке, оставив длинный рдяной порез.        Инеж прекрасно знала, что если подобное случится с ней, если он оставит хоть одну царапину на ней, то это будет её величайший провал.        Ещё один взмах.        Выверенный поворот, которого оппонент не смог предугадать.        Лезвие Санкты Марии прошлось по горлу советника, рассекая трахею и побуждая показаться ей на глаза первые ягодно-красные струпья.        Льющаяся по накрахмаленному костюму кровь запятнала костяшки её рук, залила собой фаланги бронзовых пальцев, саму пику убившего его кинжала, в то время как Киссингер, в последний раз судорожно вдохнув калённый воздух в сдающиеся лёгкие, рухнул на пол и более не встал.        Минус один советник.        На одного врага меньше.        «Это за то, что так отчаянно хотел отправить меня на пытки» — подумала Инеж без доли сожаления и мольбы к святым простить ей сей грех.        Но вдруг она, напрягшись, уловила в этой какофонии торопливые шаги.        Ближе и ближе, будто гам вокруг — этакий способ усыпить её бдительность.        Сбитая с толку и всё ещё дезориентированная, Инеж круто развернулась, полагая, что враг был уже за ней, и не ошиблась: к ней нёсся другой советник, уже возвысивший керамбит над головой и готовившийся нанести решающий удар, и был он так близко, что ей почти не хватило времени правильно отреагировать и отразить атаку.        Тогда же в этом содоме пронёсся шум выстрела, и пуля метко угодила ему в грудную клетку. Её оппонент с криком боли свалился наземь раньше, чем она успела бы что-то предпринять, отразить удар.        Инеж оглянулась в поисках своего спасителя.        Однако им оказался тот, кого она меньше всего ожидала узреть в этой ипостаси.        — Чего встала?! — остервенело крикнул ей неустойчиво стоявший, почти покачивающийся на треснутом мраморе и державший дымившийся пистолет Эйнер Куарон, взмахнувший рукой так, будто он этим жестом велел либо бежать прочь, либо взять оружие в руки и достойно побиться за свою жизнь. — Жить надоело или…        Он не договорил: другой советник, уличив в бывшей главе Совета предателя, крича ругательства накинулся на него и придавил к мрамору, а следом в лицо сбитого с толку Куарона заехал мощный кулак, который мог бы с лёгкостью переломить ему челюсть.        Всё ещё ошарашенная его внезапной поддержкой, Инеж хотела кинуться старому врагу на помощь, но только она сделала дёрганый шаг к сцепившимся в рукопашном бою политикам, как Эйнер, вовремя отыскав в себе силы, ответил не хилым хуком и повалил наглеца на спину, после чего со всей дури пнул его носом сапога в будто специально под удар подставленные рёбра.        Немыслимо: советник, которому она когда-то доверилась, не раздумывая и не утруждая себя и без того шаткими законами гуманизма, предал её, а тот, который ни разу не блеснул лояльностью и ставил палки в колёса, только что спас ей жизнь и практически подставился под удар.        — ИНЕЖ!        Не успела она отреагировать на эхо своего имени, как некто ещё подбежал к ней. Резко, накрыв поле зрения чёрным маревом, но не от возможного удара по гудевшей голове.        Прежде, чем она отреагировала на то, чем успела вдеть лезвие кинжала в плоть противника, этот некто схватил её на руки и помчался куда-то.        — Какого Гезена ты вообще сюда сунулась?! — прозвучал над ухом разъярённый возглас Каза, которого её вовсе не крохотная афера заставила отбросить всю выкованную в Бочке устрашающую индифферентность.        И пусть у неё был ответ, пусть на языке вертелась целая тирада, переполненная желанием познать мести, Инеж посчитала, что в виду риторичности вопроса уж лучше оставить его не озвученным.        — Где Вегенер? — только и спросила она, без предупреждений ловко спрыгнув с его рук на позолоченный мрамор.        — Понятия не имею. С ним потом разберёмся, — торопливо и как будто бы невзначай бросил он и, озираясь по сторонам, резко вынул из её кожаной кобуры один из подаренных им клинков. — Следи внимательно за советниками и пешками Роллинса. Из угла на тебя в любой момент может кто-то выпрыгнуть и убить.        Потом?        Инеж бы возмутилась, не будь они в настолько невыгодном для возмущений положении.        Когда наступит это пресловутое потом, Вегенер, возможно, уже давно сбежит восвояси и окажется где-то на границе с Беллендтой, после чего будет жить лучшей жизнью, так и не ответив перед ними сполна за всё содеянное.        Она устремилась к выходу из резиденции, по пути сбивая и разрывая на куски кидающихся в их сторону советников (Каз, конечно, был отличным бойцом и мог бы уложить противника за пару минут, но с клинками Инеж всё же справлялась намного эффективнее него).        В глазах плыло, как в самом безумном сюрреализме.        Чуть ли не впервые, когда ей велено было отступать, она, плюя на всякое здравомыслие, норовила броситься в самое пекло и сжечь в нём всех. Поглощённый ожесточённостью народ сделает это грязное дело за них, но Инеж того совсем не желала, и мысль, что от её ножей в этот день погибнет только один из всего Совета и ни один из Грошовых Львов, отвратительна, как разлагающийся от хвори и времени труп.        Вегенер сейчас мог бежать — это ещё хуже.        Как и факт, что ей не предоставится шанс прикончить его.        Допустить подобной погрешности — дать врагу сбежать и зажить иначе, вернувшись годами спустя с местью на сердце — Инеж не могла.        Каз в своё время проявил редкое для Грязных Рук милосердие и дал Пекке Роллинсу уйти живым, а она, словно алкая докончить его дело, повелела ему уйти прочь из Кеттердама, если ему хотелось уцелеть.        И чем же, спрашивалось, всё закончилось?        Каков конец этой истории, когда вместо того, чтобы сокрушить врага, пронзив его клинком или застрелив у всех на глазах, они дали ему уйти?        «Кучей жертв, оторванной рукой, моим обманом и революцией» — сразу нашёлся не ободряющий ответ.        Если то, что ей не дано будет убить кого-то ещё из Совета или шайки Роллинса, Инеж могла принять, могла смириться с этим, то с тем, что Вегенер так просто ускользнёт от неё и останется в живых, пусть и вынужденным проживать своё никчёмное одиночное существование в страхе, что однажды они столкнутся — никогда.        Человек, убивший её банду.        Человек, наставивший против неё всю столицу.        Человек, заставивший её пережить смерть Каза.        Заставивший ненавидеть его. Считать монстром.        «Если он выживет и сбежит…»        Но мысль так и осталась недоконченной.        Её мерзко заканчивать.        Мерзко сталкиваться с одной из многочисленных вариаций их реалии.        Раздался грохот, словно все частицы воздуха одновременно завибрировали: Каз убил одного из банды Пекки, и тот мигом повалился на окроплённый зеркальным багрянцем пол всей тушей.        Инеж отвернулась, слыша краем уха, как кто-то бежал к ней.        Блеснуло лезвие.        Второй кинжал вырвался из кобуры диким зверем, впервые познавшим свободу.        Она вспорола брюхо второму советнику как раз за миг до того, как отравленный керамбит едва ли не прорезал горящую от раскалённого воздуха кожу.        Политик не успел ни вскрикнуть, ни осквернить её отвратительными высказываниями напоследок — слёг сразу, как из чрева вырвался окровавленный кинжал, а его орудие лязгнуло, соприкоснувшись с треснувшим полом дворца.        — Их всё равно слишком много, — недовольно процедил Каз, которого противник скрутил бы, не успей он не только вовремя отразить удар, а ещё и со всем ражем заехать туфлей тому в подбородок. — Либо толпа не справляется, либо они хорошо убегают, либо Куарон отыскал запасной выход и повёл всех к нему.        Лихорадочно проведя по взмокшему от напряжения и жары лбу и отбросив спадающие на глаза тонкие пряди, Инеж шумно выдохнула.        Почти на грани удушья.        — Куарон на нашей стороне. Пару минут назад он застрелил советника, который собирался напасть на меня, — заявила она, всё ещё сама не верившая в то, что говорила.        Оглянувшись через не плечо, Инеж узрела, как на лице Каза пролегла тень чистейшего удивления, но мгновением спустя он вновь натянул на себя прежнюю маску безразличия и сосредоточился на боях.        — Ему повезло, — протянул он угрожающе, отбив из руки советника керамбит и вскоре, когда предыдущий враг был повержен, прикончив последнего Грошового Льва, — если он, конечно же, не погибнет в этой бойне от рук своих бывших коллег или разъярённой толпы.        Инеж знала: несмотря на явственную острастку в голосе, мысленно Каз был премного благодарен Эйнеру за её неожиданное спасение.        Свет заходящего солнца ярко сверкнул в огромной пробоине дворца тёмно-оранжевым, почти алым, в цвет разлившейся по мрамору крови. Небо затягивалось алой плёнкой, совсем как в её давнем сновидении, а шум битвы не утихал, наоборот, становясь всё громче и громче.        Крики мольбы смешивались с ругательствами и призывами к смерти.        Воздух заполнил едкий трупный и кровавый смрад.        Купол полуразрушенной резиденции зазмеился начавшейся ещё со стены исполинской трещиной, и Инеж сдавленно ахнула, услышав треск над головой.        «Люди погибнут!» — заголосило в сознании.        Будь тут только советники да Грошовые Львы, она бы не беспокоилась, а, напротив, ускорила бы процесс, но вспоминая, сколько невинных людей (и пусть они все до единого когда-то собирались скрутить её на улице и сдать на казнь!) могло слечь в этот день под руинами, Инеж не могла невозмутимо лицезреть это.        Одним размашистым шагом Каз оказался перед ней и схватил её за запястье, оттащив от дворца незадолго до того, как купол должен был рухнуть.        Кто-то, почувствовав неладное, тоже выбежал наружу.        Сначала оттуда вырвались советники, но убегали они не столько от участи оказаться погребёнными заживо, сколько от ватаги разгневанных людей. Послышался зычный треск ломающейся штукатурки, и тогда, когда за политиками выбежали мятежники, часть крыши рухнула, окатив окрестность гулом разваливающегося здания.        Королевская резиденция, когда-то прекраснейшее сооружение Кеттердама, если не всей Керчии, отныне выглядело хилым и бедным домишком.        — Лампрехт будет недоволен, — заключил Каз, и в голосе его не то, что ни грамма вины, а приглушенное фальшивой флегматичностью злорадство в пугающей комбинации с предвкушением.        Инеж не сказала этого вслух, но согласилась.        Лампрехт будет очень недоволен.        Она посмотрела на тщетно пытавшуюся унести ноги группу оставшихся в живых советников. Толпа разгневанных горожан настигла их быстрее ожидаемого, и тотчас территория сокрушенной резиденции превратилась в кровавую бойню, а изумруд травы залило уродливыми рдяными кляксами.        Один из политиков посчитал, что, в отличие от своих коллег, он сможет ретироваться и спасти свою жизнь. Он дал дёру и, возможно, смог бы успеть, смог бы скрыться из виду мятежников и исчезнуть из этого города, но за ним моментально погнался мужчина с вилой. Сокрушительный удар по спине — пораженный советник повалился наземь, а следом грудь страждущего пронзили острые концы оружия, проткнувшие кровоточащие лёгкие.        Инеж от столь ожесточенной расправы и глазом не повела, лишь позавидовала молодому человеку с вилой и пожелала оказаться на его месте.        Подняв глаза, она разглядела замаячивший в паре километров от происходящего силуэт, и быстро узнала в убегающем Куарона, успевшего сбежать до того, как люди хватятся и захотят покончить и с ним. Какие мотивы будут у Эйнера, если он сможет выжить и успешно скрыться, Инеж даже приблизительно не знала, но внутреннее чутьё подсказывало, что он не захочет вернуться в Кеттердам спустя годы и ответить им неожиданным массакром.        Она прикрыла глаза.        Их с Куароном пути вряд ли когда-нибудь пересекутся, а он сам никогда не был важной фигурой в её жизни, чтобы Инеж в такой момент задумалась о нём, но его спонтанная смена стороны сбила с толку. Она не поверит, если ей заявят, что Эйнер спас её с благими намерениями, чтобы позднее они с Казом вместе защитили Керчию от тирании. Слишком много неприязни, слишком часто Эйнер устраивал распри с фальшивым Гарваном.        «Вегенер унижал его» — стрельнуло одно единственное и адекватное объяснение случившемуся.        Её спасение от участи быть разорванной отравленным ножом — месть Вегенеру.        Месть за то, что его должность передали другому, а его самого понизили. Месть за пощёчину. Месть за прилюдное унижение и все сомнения, которым Вегенер подверг своего бывшего протеже.        Инеж отвела взор от исчезнувшего на хризолитовом горизонте Куарона и устремила его к разверзающейся перед ней долгожданной бойне. Советники короля уже лежали на землях, развалившись на траве грудой разорванных трупов, и некоторые из толпы были настолько злы, что продолжали молотить по мёртвым телам принесённым на мятеж оружием, словно желая удостовериться, что они не покинут этот мир так легко и без боли.        Все мертвы: и из Совета, и из банды Пекки Роллинса, как и сам их предводитель.        Все до единого.        Кроме одного.        — Пора найти Вегенера, — твёрдо изрекла опалённая боевым азартом и ненавистью Инеж.        Она не расторопно повернула голову, дабы взглянуть на Каза, увидеть, если он собирался подать ей знак двинуться за убегающим советником или, напротив, дать ему сбежать и больше никогда не появляться в столице.        Вместо этого — дрогнула, и весь раж померк, точно он секундой назад и не заполнял ей душу: его рядом не было.        — Каз, — недоуменно позвала его Инеж, озираясь по округе, будто он прятался где-то недалеко от баталии.        Но то было занятием бессмысленным: след Каза простыл.

* * *

       Бежать. Бежать. Бежать.        Затишье серых трущоб Кеттердама знатно искажалось от слабой какофонии, а их запылившиеся своды отражали эхо до сбивчивости потяжелевших вдохов и выдохов. Тяжёлые размашистые шаги, как громкая неумолчная чекань по ухабистой брусчатке — тоже. Безумие чистой воды, как ни глянь, какие подходящие термины под ситуацию не находи, и искорёженная по бокам позолоченная корона якобы-владыки отныне казалась не более, чем натянутым на голову клоунским колпаком.        Чёртов Кеттердам. Чёртова Керчия.        Чёртов престол, который довёл до полного краха.        Чёртов вставший у него на пути ублюдок из канавы, как и его Призрак, пустивший бомбу на его дворец.        При всём своём высокомерии Вегенер осознавал, что он — не надежда и вера всего народа, ушедшая в порыве наваждения. Аргумент, что люди имели привычку роптать при любой дилемме и обращаться к дьяволу, дабы тот наслал проклятий на нерадивого монарха, не действовали и виделись притянутыми за уши, когда стоило признать, что его оказия — апогей трагичной сатиры.        Чистую волю и сильный рассудок такими путями, которыми воспользовался Каз Бреккер, не сломить, но Вегенер такими дарами никогда не хвалился. Как минимум потому, что просто не мог, иначе этот дикий юнец не довёл бы его до того, чтобы бежать восвояси из своего же королевства.        По трущобам прокатился лязг сорвавшейся с револьвера пули.        Вегенер завизжал, когда ногу внезапно пронзила боль выстрела. Хватаясь за место удара, он пал пораженной и загнанной в угол добычей на твёрдую землю, и рана саднила так сильно, что король не почувствовал, как плечо даже через ткань одежды раздёрло до кровавой кашицы.        Выпавшая с макушки корона, пав на брусчатку, громко лязгнула, как в издёвку, и покатилась куда-то в сторону.        Остановилась та лишь у ног вышедшего из мрака неустойчивых зданий Каза Бреккера, сжимающего механическими пальцами пистолет и неотрывно созерцающего нелепо барахтающегося на грязной земле врага.        — Итак, — протянул Каз, идя к нему мешкотно, в какой-то степени лениво, как если бы он делал это нехотя.        Лишённый поддержки за спиной, подбитый и утерявший всякую надежду на спасение, Вегенер сжался под натиском его проницательного взгляда и сильнее схватился за простреленную ногу.        — Нет, — прозвучало на грани всхлипа.        Рука короля судорожно дёрнулась и нырнула во внутреннюю сторону пиджака. Мгновение спустя он взмахнул револьвером и приготовился застрелить возвысившегося над ним противника, но Каз отреагировал куда раньше и на уровне натренированных рефлексов пнул ногой по рукояти отлетевшего в сторону оружия. Тогда же, не дожидаясь удивлённо-испуганных возгласов Вегенера, не щадя сил он наступил туфлей на его ладонь, и король стиснул зубы от болезненной пульсации в конечности.        — Ты убил мою банду, — процедил Каз в приглушенной укоризне. — Практически все до единого они покоятся под развалинами. По твоему приказу.        Вегенер не отвечал, лёжа под ним с закрытыми глазами, словно боясь взглянуть на своего мучителя.        — Я потерял руку из-за тебя, — нога на ладони короля при этих словах сильнее сдавила её, едва ли не ломая кости. — Роллинс выглядел так же, когда я прикончил его. Наверное, он визжал от радости, отрезав мой палец и сделав из неё побрякушку?        Каза в какую-то секунду пронзило стальной глефой глубокое разочарование: он знал, как Вегенер чтил своего обожаемого предводителя, знал и видел, с каким восхищением он, даже неся на плечах бремя правителя, смотрел на Пекку Роллинса, ради которого и устроил целую кутерьму в Кеттердаме. Любой другой на его месте от таких слов отыскал бы в себе силы, чтобы заставить нахала ответить за сказанное, но Вегенер забился под ним, всё ещё лелея призрачную надежду как минимум получить быструю смерть.        Каз бы восхитился своим врагом, окажись тот достойным его, но сейчас он чувствовал стыд, что трясущееся под ним нечто и было его противником.        Он не спеша приподнял ногу, что все эти минуты давила длань Вегенера, и только тот выдохнул облегченно, как нависающий над ним Каз ловко ударил его носом обуви в живот, чуть ли не выбивая из убого распластавшегося тела весь дух.        — Но более того, — продолжил Каз, чувствуя, как знакомо распирало от ярости, хотя секундой ранее он был убийственно-невозмутим, — ты чуть было не убил моего Призрака. Ты держал её в заточении, когда она ничего не помнила и не понимала, заставил возненавидеть меня, а потом выставил на аукционе и собрался отдать за кучу денег Хелен Ван Хауден. Твоё счастье, что я терпеливо ждал подходящего момента, а не разорвал тебя на части на глазах у всей толпы.        Жмурясь, Вегенер торопливо покачал головой, будто отрицая всё.        — Позволь мне уйти, — взмолился он жалостливо. — Позволь я уйду, Бреккер. Я не появлюсь больше в Кеттердаме. Если тебе будет угодно, то я уйду и из Керчии, только не убивай меня, и я больше не встану у тебя на пути.        Брови Каз взметнулись в поддельной обескураженности.        — Однажды я дал одному человеку возможность извиниться и больше не появляться передо мной. До него не дошло, и он вернулся спустя годы, а ты ещё и помог ему.        Он действовал быстро: склонился, хватая Вегенера за воротник, и только король открыл рот, только хотел он что-то протестующе воскликнуть, дабы принять жалкую попытку спастись, как дуло пистолета влезло ему в самую глотку.        — И ты ответишь как за его поступки, так и за свои, — яростнее извергнул Каз, чувствуя, как запаниковала застигнутая врасплох жертва. — Извинишься ли ты за то, что сделал со мной твой обожаемый предводитель, Вегенер? Извинишься ли ты за то, как сам помог ему? Как уничтожил мою банду? Как пытался убить меня? Как пытался убить Инеж?        Имя её он выговорил с ражем до этого не видным, таким, что на краткий миг его охватило оцепенение от ощущений, поглотивших разум. Каз отмахнулся от них, понимая отчётливо: он мог закрыть глаза на потерю руки и свою не состоявшуюся смерть, но если бы с Инеж что-то случилось по вине властей, если бы всё закончилось куда плачевнее, чем потерей памяти, он бы не оставил от города ничего, кроме руин.        Вегенер, задыхаясь, активно закивал и замычал.        — Что ж, — неумолимо тянул Каз.        Палец зажал курок пистолета, и в следующий миг по сводам трущоб помимо шума стрельбы разнёсся отвратительный звук чьей-то взрывающейся плоти.