Royalty

Над городом высится полная луна. Ярко сияющая, но бесконечно холодная, она заливает улицы ночного Мондштадта белым светом, оседая прозрачным серебром на брусчатке, каждый шаг по которой звучит эхом в тишине. Кэйя умеет передвигаться бесшумно, когда это необходимо, однако в настоящем его едва ли волнует скрытность. Неторопливо бредя по улице, что огибает таверну «Доля Ангелов», он скользит взглядом по тёмным окнам спящих домов и крышам, на которых легко уловить мельчайшее движение из-за белого лика луны на небосводе. Вот только Кэйя так ничего и не улавливает. Блуждая по улицам спящего города уже как целый час, он так и не наткнулся на присутствие того, кого страстно желает увидеть. «Просто отправься в поместье, заберись на второй этаж и постучи в его окно», - науськивает его голос отчаяния. Кэйя только криво улыбается и меняет свой маршрут, направляясь в сторону соборной площади. Он не может, если его подозрения верны, а подозрения его состоят в том, что Дилюка этой ночью нет в городе в облике Полуночного Героя. Конечно, он может слоняться за городом, выслеживая стаи хиличурлов и Боги знают кого ещё, однако Кэйе хочется верить, что Дилюк всё-таки находится у себя дома и в отличие от страдающего бессонницей него в настоящем крепко спит. В конце концов, днём он занимается делами винокурни, а вечерами делит смены с Чарльзом в таверне. Этого уже хватает для усталости, но Дилюк ещё и геройствует в ночи едва не до самого рассвета. Кэйя может одобрять помощь Дилюка, которая часто оказывается уместной и своевременной, однако его не может не колоть чувство вины. Город должны защищать рыцари, а не гражданские. Орден должен защищать Мондштадт, а не Дилюк. Тому не нужно проводить дни и ночи за поисками следов и информации о потенциальных и не только врагах. Для этого есть «Ордо Фавониус». Для этого есть Кэйя. Однако всё, что остаётся Кэйе, это предупреждать Дилюка об опасности быть раскрытым, сообщать ему о любых подозрениях и касающихся Полуночного Героя слухах, а также надеяться на то, что Дилюк не пострадает в очередной своей геройской попытке, блуждая по ночным окрестностям. Кэйя вообще не хочет, чтобы Дилюк находился вне своего дома ночью. Не потому что он сомневается в его силе или способностях, а потому что каждый раз, когда Дилюк оказывается за барной стойкой со следами недосыпа на лице, Кэйя ощущает себя бесполезным. Столько работы для защиты Мондштадта и его окрестностей, и ради чего? Дилюк всё равно не может спать спокойно. «Есть ли у тебя хоть какие-то радости, на которые ты можешь отвлечься?» - задаётся он вопросом, вглядываясь в шпили собора на фоне луны. Раньше он знал о Дилюке абсолютно всё. Не было ничего, чем бы они не делились друг с другом, будь то увлечения, страхи, вкусы или мечты. Разумеется, главной мечтой Дилюка было стать рыцарем и подняться по карьерной лестнице, чтобы защищать Мондштадт. Он также хотел исследовать земли вокруг Мондштадта «от» и «до», чтобы узнать обо всех их секретах. Когда речь заходила о том, чтобы стать наследником своего отца, Дилюк всегда кривился. Он не хотел хоронить себя на винокурне, желая путешествовать и узнавать мир. Когда Кэйя замечал, что путешествия будут плохо сочетаться с защитой Мондштадта, Дилюк дул щёки и заявлял, что его энергии хватит на всё. И Кэйя верил ему, потому что юный Дилюк и в самом деле обладал неиссякаемым запасом энергии, способный с утра до ночи носиться тут и там. - Кэйя! - всегда звонко звал он его за собой, с широкой счастливой улыбкой протягивая руку. - Кэйя, пойдём! Эта улыбка и эта рука часто снились Кэйе после того, как Дилюк покинул Мондштадт. И раз за разом Кэйя тянулся к этой руке лишь для того, чтобы после проснуться со вскинутой к потолку рукой и горечью, оседающей в сердце. Потому что годы, когда Дилюк звал его за собой, ушли. И как было бы просто, если бы Дилюк просто вырос, оставив излишний энтузиазм и избыток энергии позади. Нет, всё гораздо хуже, потому что тот Дилюк, которого знал Кэйя, исчез после смерти Крепуса. Очаровательный и очень мягкий и вежливый молодой человек, которым вырос Дилюк, растворился той проклятой ночью, исчезнув в потоках льющейся с небес дождевой воды. - Дилюк... - бездумно произносит заветное имя Кэйя просто потому, что ему нравится, как переливчато оно звучит, как мягко ложится на язык. Да, Дилюк уже не тот. Наивность и вера в лучшее исчезли из него, были вытравлены суровой реальной жизнью. Кэйя помнит, каким обходительным был Дилюк в прошлом, каким приятным угодником был в глазах дам. Его комплименты всегда были лёгкими и уместными. Его улыбки, внимательные взгляды и осторожные прикосновения создавали ощущение нахождения в центре его мира. Кэйя соврёт, если скажет, что не ревновал его в те вечера, когда в поместье устраивались праздники, на которые съезжалось множество хороших и не очень знакомых мастера Крепуса. Все, у кого были дочери, так и пытались навязать их общество Дилюку в надежде заинтересовать его и завлечь в свои сети со всем потенциальным наследством. Спасало только то, что Дилюк часто утаскивал его на террасу второго этажа, чтобы «освежиться», на деле жалуясь на всю эту клоунаду и рассказывая о желании сбежать. - Так давай сбежим? - предложил однажды Кэйя. И они и в самом деле сбежали, за что после получили выговор от мастера Крепуса. Но это было спустя долгие часы, которые они провели в окрестностях поместья, блуждая по тайным тропам и болтая обо всём и ни о чём одновременно. Снятые перчатки лежали в карманах их пиджаков. Рука в руке, они блуждали в сумерках, обмениваясь улыбками и смехом, только для того, чтобы после, вдали от горящих окон дома и царящего внутри шума и гама, начать обмениваться ещё и поцелуями. Кэйя никогда не забудет, как очаровательно краснел Дилюк в его руках, всегда такой неловкий и немного напуганный, будто ягнёнок. Он был таким мягким тогда, податливым, ведомым. Кэйя так часто хотел сгрести его в охапку и унести куда-нибудь, где не будет никаких проблем и обязанностей, только они вдвоём и весь мир у них под ногами; так часто хотел, чтобы Дилюк стал крошечным в его руках, настолько, чтобы его можно было спрятать в карман. Дилюк в настоящем совсем другой. Мягкость исчезла и из его внешности, и из его взгляда, и из его тона. Он всё так же красив, завораживает, влечёт к себе одним своим присутствием, однако это другое. Кэйя может видеть проблески «старого» Дилюка лишь во время всё тех же праздников и званых ужинов, которые ему иногда приходится посещать как представителю рыцарей от лица вечно занятой Джинн. Когда Дилюк вежливо беседует с дамами, когда целует костяшки их пальцев, когда кружит кого-то в редких танцах - лишь тогда Кэйя видит его прежнего. Но когда огни очередного праздника гаснут, Дилюк снимает маску благочестивого наследника, и тогда всё, что видит Кэйя, это выжженную равнину его души. Резкая вспышка боли в проклятом глазу заставляет до боли прикусить язык и привалиться плечом к стене ближайшего дома. Судорожно выдохнув, Кэйя быстро активирует крио-элемент и прижимает ладонь к запылавшему глазу, но... Не помогает. Приходится сжать челюсти и медленно опуститься на корточки, потому что висок простреливает болью, и мир вокруг начинает вращаться. О, как сильно Кэйя это ненавидит, ненавидит этот холод, что каждый раз прорывает себе путь наружу, выдавая себя за раскалённое пламя. Этот холод совсем не такой, как холод крио-элемента. Этот холод куда глубже, куда темнее. От него веет чем-то могильным. Это будто холод самого небытия. - Ты плохо выглядишь, Кэйя, - озабоченно заметила этим днём Джинн; выглядящая, к слову, едва ли лучше него. - И это зелье не подошло? - нахмурилась перехватившая его в одном из коридоров штаба Лиза. - Что же это за головная боль, от которой нет спасения? - Пожалуйста, сэр Кэйя, ну хоть немного, - умоляла затащившая его в столовую Ноэлль, указывая рукой на заставленный всей возможной едой стол, от одного взгляда на который Кэйя почувствовал тошноту. Рациональная его часть понимает, что его состояние становится хуже. Приступы боли обострились и стали более частыми. Крио-холод от них больше не помогает. Кэйя не спал нормально уже больше недели, и это начало сказываться на его физической форме и концентрации внимания. Всё, чего он желает, это хоть минуту покоя. Отсутствие боли, отсутствие ощущения песка в глазах, отсутствие ломоты в теле - неужели он так много просит? С другой стороны, вся эта боль - Кэйя не может не наслаждаться ею где-то в глубине души. Он не считает себя виноватым по праву крови за деяния своей родины, однако считает себя виноватым во многих других вещах. Большая часть этих вещей связана с Дилюком, и Кэйя видит в своей боли почти искупление. Физическая боль в обмен на душевную, которую испытал Дилюк из-за его предательства и из-за смерти своего отца, которого рыцари должны были защитить и не защитили, которого Кэйя должен был защитить и не защитил - как по мнению Кэйи, это вполне приемлемая цена. Вот только он соглашался терпеть эту боль урывками, чтобы она не мешала ему выполнять свой долг по защите Мондштадта, а что в итоге? Покрытый гадким липким потом, едва ли видящий что-то перед собой от боли, он сидит посреди улицы, сжавшись в комок, и может только надеяться, что в эти минуты не случится какой-нибудь беды, потому что он окажется бесполезен. - Кэйя, это не обсуждается, - не раз и не два припечатывала Джинн, опираясь ладонями о столешницу своего заваленного документами рабочего стола. - Это очень важные люди в Мондштадте, и их должны сопровождать лучшие. Сколько раз они препирались на эту тему, потому что Кэйя ненавидит командировки? Джинн считает, что он просто ленится, но правда в том, что Кэйя ненавидит оставлять Мондштадт без своего непосредственного присмотра. «Лучшие» не должны сопровождать представителей аристократии и их отпрысков в путешествиях по региону. «Лучшие» должны защищать сам регион, неся свою службу. Сколько бед свалилось на город как раз потому, что «лучшие» отправлялись далеко за главные ворота ограждающих город стен? К тому же, Кэйя работает не так, как Джинн или другие рыцари. Его работа - не записи в бумажках и не отчёты, а патрулирование города, сбор слухов и сплетен, живое общение с проезжими торговцами и не только и много чего ещё. Пока Джинн сидит в штабе, Кэйя - её глаза и уши, а иногда и оружие на поле боя. Что она будет делать, оглохнув и ослепнув и оставшись без острого меча в руке? И Кэйя вовсе не драматизирует и не преувеличивает собственную важность. Это просто факт, который подтверждался не раз и не два за последние годы. Стоит только ему отлучиться из города, как сразу находится какая-то напасть. «А теперь что ты есть, что тебя нет», - скалится и гадко смеётся голос в его голове. - «Бесполезный и никчёмный. Думаешь, сможешь кого-то спасти, защитить? Посмотрим, сколько ты сам-то протянешь». И самое отвратительное во всём этом то, что Кэйя начинает бояться того, что и в самом деле не сдюжит. Эта боль, что терзает его, с каждым разом становится всё сильнее. Если точнее, сила этой боли почти пропорциональна тому, как долго Кэйя использует крио-элемент и насколько повышается его навык обращения с ним. Нет предела совершенству, и Кэйя не устаёт тренироваться со своим Глазом Бога, чтобы быть как можно более эффективным и ловким в бою, однако это палка о двух концах, что он пусть и не сразу, но всё-таки заметил. Вот только сделать с этим он ничего не может, потому что владеющих элементами рыцарей в Ордене не так уж и много, и все они первыми оказываются на передовой, потому что «милость Богов», как они это называют, делает их намного лучшими защитниками и намного более грозными противниками. «Соберись», - приказывает он себе, ощущая привкус крови из прокушенного языка, и как холод крио почти обмораживает кожу вокруг проклятого глаза. - «Соберись, давай же. Кто, если не ты?». Ответ на этот вопрос заставляет подавить тошноту парой глубоких вдохов и выпрямиться на дрожащих ногах. Потому что если не Кэйя, то Дилюк, и так было всегда. Глаз Бога в десять лет, звание капитана в четырнадцать - самый молодой капитан в истории Ордена. Четыре года безупречной службы на благо родине, а после защита Мондштадта под покровом ночи под личиной Полуночного Героя. Стекающиеся в таверну информаторы, зашифрованные послания, постоянно приходящие на имя Дилюка письма, стопки которых Кэйя не раз замечал за барной стойкой в те вечера, когда барменом работал Чарльз. Даже покинув Орден, Дилюк не знает покоя, и пусть Кэйю грызёт совесть и внутренние демоны, день и ночь нашёптывающие о том, что он так и не смог ничего сделать, чтобы оградить Дилюка от волнений, он отдаёт себе отчёт в том, что делает свой вклад и немалый. Если он перестанет справляться, Дилюку придётся взять на себя весь этот груз целиком, и он начнёт загонять себя, подобно Джинн. Кэйя не хочет, чтобы и без того потрёпанный жизнью Дилюк окончательно выгорел. Когда откуда-то издалека начинают доноситься отзвуки звенящей мелодии, Кэйя невольно замирает, подбираясь всем телом, а после узнаёт переливы струн лиры и немного расслабляется. Правда, осознание того, что на улице царит глубокая ночь, заставляет нахмуриться и двинуться вперёд. Мир вокруг всё ещё немного кружится и плавает, однако Кэйя упорно продвигается к цели и даёт себе передохнуть только тогда, когда оказывается возле площади. Залитая лунным светом, она выглядит абсолютно безлюдной, однако мелодия звучит намного громче, чем раньше, и Кэйя очень скоро замечает сидящего на каменном бортике в тени статуи Анемо Архонта Венти. - Так-так-так, - натягивает он на губы привычную ухмылку, подходя ближе. - Неужели это мой любимый бард? Точнее, он мог бы сказать это и мог бы подойти ближе, но... Мелодия продолжает литься, и Кэйя понимает, что не может двинуться с места. Мелодия эта кажется лёгкой, воздушной, однако от неё веет чем-то бесконечно тяжёлым. Ловкие пальцы Венти перебирают струны резко, дёргано, и ритм мелодии постепенно начинает напоминать бой барабанов. Но это не те барабаны, что Кэйя видел на фестивале в Ли Юэ, куда пятнадцатилетнего его и Дилюка взял мастер Крепус. Те барабаны разжигали в крови огонь, подначивая поддаться первобытному ритму и начать танцевать вместе с толпой вокруг. Тот бой барабанов, что Кэйя слышит в настоящем, порождает в его крови лёд и вызывает чувство глубокой тревоги. Чем дольше он слушает эту мелодию, чем быстрее и резче она становится, местами срываясь, тем сильнее в нём разгорается желания призвать крио-силу, как будто ему нужно от чего-то защититься. Земля трескается, ломается, расходится тут и там глубокими ущельями. Воздух, тяжёлый и густой, полыхает огнём, что уничтожает всё на своём пути. Камень вокруг раскаляется докрасна и плавится, проедая плоть павших воинов. Всё вокруг покрыто золой и пеплом, окутано запахом гари и дымом. Везде только чёрный, как первородная тьма, и красный, как огонь и кровь. Люди кричат, бегут, мечутся. Люди падают, корчатся и в ломающей тела агонии теряют свой привычный вид, скребя когтями по земле. И над всем этим - холодное белое сияние высшей силы, которая... Мелодия резко обрывается, будто рвётся, лопается струна. На площади перед собором повисает мёртвая тишина, и только тогда Кэйя приходит в себя. Он не знает, что это было, не понимает, что за видение только что вспыхнуло перед его мысленным взором, но что знает наверняка, так это то, что его крио-элемент вышел из-под контроля, и вокруг него стены из толстого льда, по ту сторону которых он видит искажённую версию статуи Анемо Архонта и поднявшегося на ноги Венти. В тот миг, когда Кэйя берёт себя в руки, загоняет неясную панику глубоко внутрь, отзывает крио-элемент, и стены изо льда вокруг начинают исчезать, он находит взглядом лицо Венти. На мгновение ему кажется, что устремившие на него свой взор зелёные глаза светятся в темноте. Это рождает внутри него гадкую дрожь. - Так-так-так, - натягивает на губы широкую улыбку Венти, делая шаг навстречу. - Неужели это мой любимый рыцарь? Отражение его собственного привычного им обоим приветствия отчего-то звучит жутко в повисшей тишине. Кэйя понимает, что его потерю контроля над крио было невозможно не заметить, и от того, что обычно весьма бестактный Венти проигнорировал этот момент, будто и без того зная и понимая, что вызвало эту вспышку, становится только ещё больше неуютно; настолько, что хочется призвать крио-силу на кончики пальцев уже сознательно, просто на всякий случай. - Что это была за мелодия? - сипло спрашивает он вместо этого, отказываясь подходить ближе, потому что... И сам не знает, почему. Эта ночь началась с привычной бессонницы и блужданий по городу. Сдавшись своему дрянному состоянию, Кэйя решил попытать удачу и отправился на поиски Дилюка, сердцем чувствуя, что ему станет легче даже от минутной перебранки. Вот только он так и не нашёл Полуночного Героя, поэтому решил отправиться на площадь, чтобы насладиться видом собора, к которому всегда питал небольшую слабость из-за того, что с его шпилей виден весь Мондштадт. Однако мелодия, которую он только что услышал, вызвала в нём такую бурю эмоций, что он до сих пор не может взять их под контроль. Известный умением брать себя в руки в самых диких, опасных и странных ситуациях, меняющий маски со скоростью света, никогда не лезущий за словом в карман, в настоящем он чувствует себя новорождённым ягнёнком, слабым и безвольным: ноги трясутся, тело подводит, голова раскалывается, а зрение всё плывёт и плывёт. Кэйе приходится проморгаться, чтобы увидеть лицо Венти более чётко. Зелёные глаза того не светятся, конечно нет. Быть может, то был отблеск лунного света? Кэйя не знает, как не знает и того, почему из-за мелодии, которую сыграл Венти, ему хочется бежать с этой площади и от самого барда со всех ног. И кто бы знал, как сильно Кэйя ненавидит это - не знать и не понимать. Что ещё более жутко, он до сих пор ощущает жар горящей земли и запах гари, которые ему примерещились. - Неважно выглядите, сэр Кэйя, - не скрывая проступившего в тоне волнения, замечает Венти. - Что это с вами? Вы опять сбежали из госпиталя, не залечив толком свои раны? Или я пропустил какой-то праздник, и ваши трясущиеся колени - признак похмелья? Значит ли это, что магистр Джинн наказала вас ночным дежурством? - Мой любимый напиток - «Полуденная смерть», - криво улыбается Кэйя, отслеживая каждое движение Венти и не понимая, отчего инстинкты кричат следить за ним будто за опасным врагом. Проигнорировал ли Венти вспышку его крио-силы из-за того, что решил, будто Кэйя не оправился после какой-то тяжёлой травмы? - У меня не бывает похмелья. И нет, ты не пропустил никакого праздника, Венти, и я не сбегал из госпиталя. У меня просто бессонница, и я вышел прогуляться. А теперь ответь на мой вопрос. Венти какое-то время рассматривает его - непривычно пристально и серьёзно, как отмечает Кэйя - а после вздыхает и снова садится на каменный бортик, вытягивая перед собой ноги. Обняв лиру и прижав её к своей груди, он отводит взгляд от Кэйи и поднимает взгляд на небо, глядя на светящиеся далеко в вышине звёзды. - Эта мелодия называется «Бой ветра», - негромко отвечает он. - Говорят, её когда-то написал сам Анемо Архонт Барбатос. - Не похоже на то, что ты обычно исполняешь, - замечает Кэйя, присаживаясь рядом; но всё ещё держась на разумном расстоянии. - И в самом деле, - улыбается Венти; улыбка не касается его глаз. - Это «боевая» мелодия Барбатоса. Он использовал свою лиру для того, чтобы контролировать ветер, поэтому и написал её. - «Боевая»? - приподнимает брови Кэйя. - Разве музыка может быть боевой? - Конечно, - кивает Венти. - Только люди обычно используют барабаны и трубы. На севере боевые мелодии исполняются с помощью духовых рогов. Лира Барбатоса могла ловить своими струнами ветер и направлять его, потому что он был Архонтом. Его сила превратила эту мелодию в оружие. - И против кого было направлено это оружие? - помедлив, спрашивает Кэйя, вновь видя перед глазами чёрные клубы на красном фоне. - О, эта мелодия прозвучала лишь однажды, - отзывается Венти, и взгляд его устремляется на выделяющийся на фоне тёмного неба белым отсветом силуэт парящего острова. - Но она была так хороша, что заглушила стоны земли и крики людей. Ставшая своего рода реквиемом, она знаменовала падение Каэнри'аха. Время будто застывает в этот момент. Глаза Кэйи широко распахиваются. Перед его мысленным взором вновь всплывают картины, что привиделись ему из-за услышанной мелодии. Так это... Воспоминания о падении его родины? Были ли они навеяны этой мелодией или то пробудившаяся в нём память крови, что откликнулась на зов музыки, что когда-то принесла его народу страдания и боль? Кэйя не знает. Он лишь чувствует, что боль в его глазу становится ещё сильнее, и понимает, что его вот-вот просто-напросто стошнит. - Съешь яблочко, - вдруг говорит Венти и впихивает в его трясущиеся липкие от пота пальцы крупное краснобокое яблоко. - Полегчает. Кэйя определённо не хочет ничего есть, но вдруг налетевший порыв ветра с силой пихает его под руку, заставляя приподняться её, тем самым поднося яблоко ближе к лицу. Простой человек не увидел бы в этом ничего странного, может, посмеялся бы над тем, что даже стихия даёт понять, что это не помешает, однако Кэйя не был бы сыном своего настоящего отца, если бы искоренил в себе посеянную в нём в детстве подозрительность, что с годами превратилась в отзвуки паранойи. Порождённая услышанной им мелодией тревога, вспыхнувшие в памяти воспоминания о падении Каэнри'аха, померещившееся свечение в глазах Венти и его рассказ о «Бое ветра» - всё это сложилось кусочками пазла в единую картину, и картина эта совершенно неясная, но определённо тревожащая. Это помимо того, что они только что говорили об Анемо Архонте, а теперь ветер будто приподнял руку Кэйи, подталкивая принять совет Венти. - Смотришь так, будто я хочу тебя отравить, - дует губы Венти. - Если хочешь, могу откусить от него. Но тогда тебе меньше останется, а ты выглядишь человеком, которому не помешало бы яблоко. - А яблоки у нас теперь средство от проблем? - усмехается Кэйя, тщательно осматривая яблоко. - А у тебя возникли какие-то проблемы? - отвечает вопросом на вопрос Венти. Что ж, туше. Решив, что хуже ему точно не станет, Кэйя откусывает от яблока и... Ничего не происходит. Оно сочное и сладкое, но с приятной кислинкой. Мякоть не пористая, хрусткая, а кожица совсем тонкая. Из таких яблок самое то варить сидр или же печь пироги. Кэйя невольно рисует в голове пироги, которые могла бы приготовить для него услужливая Ноэлль, и вдруг ощущает приступ голода. Когда он ел в последний раз? В своём полнейшем раздрае он уже и не помнит. - Жаль их всё-таки, - вдруг роняет Венти, откладывая лиру в сторону, пересаживаясь к нему лицом и подбирая под себя одну ногу. - Тебе так не кажется? - Кого жаль? - приподнимает брови Кэйя, продолжая хрустеть яблоком. - Архонтов. Кэйя едва не давится очередным куском яблока в процессе откусывания. Сглотнув липкую и густую от сока слюну, он впивается в Венти откровенно скептическим взглядом, однако тот не смотрит на него. Взгляд зелёных глаз устремлён на статую Анемо Архонта, и на лице Венти написано искреннее сочувствие тому существу, что скрывается за ликом каменной статуи. - Все видят их великими существами, - продолжает он, хмуря тонкие брови, - но никто не задумывается о пути, что привёл их к величию. Те же, кто отрицает власть Архонтов, мнят их жестокосердными гордецами. Мало кто задумывается о том, что бессмертие накладывает свой отпечаток. Мало кто задумывается о том, как много и скольких многих они потеряли на своём пути. - Сложно сочувствовать им после того, что они сделали с Каэнри'ахом, - роняет Кэйя, вновь вгрызаясь в яблоко. Он постарался оставить тон ровным, однако сдержать прорвавшиеся ноты ядовитого сарказма не получилось. Впрочем, поддерживать этот разговор наверняка пустое. Кэйя не из тех, кто будет вступать в заведомо проигранные споры, особенно если эти споры касаются религии. Если люди верят, то они верят, и этого у них не отнять: ни словами, ни уничтожениями их храмов, ни сносом статуй Архонтов. Сам Кэйя не верит ни в Богов, ни в Архонтов. Он знает, что они существуют, однако не воспринимает их святыми сущностями. Возможно, если верить легендам, когда-то Боги и Архонты и творили великие дела, создавая землю и небеса Тейвата, однако те времена давно канули в Лету, и в настоящем люди сами творцы своей судьбы. Неважно, уповают они на помощь высшей силы или нет, люди строят, растят и изобретают сами. Мондштадт существует, потому что его построили люди. Фруктовые рощи в его окрестностях существуют, потому что их вырастили люди. Всё, что было после сделано из этих фруктов, от напитков до десертов, было сделано людьми. Когда люди оказываются перед сложными выборами, когда им приходится принимать непростые решения, они просят Богов о помощи, но правда в том, что свой выбор они делают сами, как сами принимают и решения. Боги есть, это так, они определённо существуют, сидят на своём парящем острове, но что от них толку? Как по мнению Кэйи, не больше, чем от цветочных горшков в доме того, кто терпеть не может цветы. - Кто сказал, что они этого хотели? - вклинивается в поток его мыслей голос Венти. Когда Кэйя снова смотрит на него, то видит затаённую печаль в зелёных глазах. Венти смотрит на статую Анемо Архонта так, будто искренне сочувствует его судьбе, однако... Кэйя не может понять. Хотели или не хотели - какая разница, если всё равно сделали? Людям Каэнри'аха было безразлично, чего хотели или не хотели Архонты, пока всё вокруг них уничтожалось безжалостным пламенем. Погружённые в жестокую агонию, они наверняка просили о милости, но хотели того Архонты или не хотели, они всё равно проигнорировали их мольбы. Так почему Кэйе должно быть их жаль? Если кого и жалеть, так это проклятый народ Каэнри'аха. - Всё ведь совсем не так просто, как думают люди, - продолжает Венти, не замечая или же намеренно не обращая внимания на гримасу на его лице. - Говорят, что Архонты - наместники Богов на земле, их посланцы, и это правда. Но это также означает, что они обязаны склонять голову перед Небесным Порядком, который устанавливают Боги. Уничтожение целой нации - неслыханное дело, однако у Архонтов не было выбора. Взгляд Венти устремляется на небо, фокусируясь на силуэте парящего острова. - Боги Селестии - это высшая сила, способная повергнуть любой регион в хаос. Если бы Архонты отказались оказать помощь в той войне, после уничтожения Каэнри'аха Селестия могла обратить свой взор на их земли. Богам не нужна была помощь, чтобы уничтожить Каэнри'ах, но с последней войны прошло очень много времени, Архонты отдалились от Селестии, и это стало своего рода проверкой на верность. Но для Архонтов война с Каэнри'ахом была не о верности. Для Архонтов война с Каэнри'ахом была о том, чтобы уберечь свои собственные нации от беды. Когда Венти замолкает, Кэйя переводит взгляд на своё почти доеденное яблоко. Прозвучало... Очень складно, если задуматься. Разумеется, Кэйя не верит, что Архонты безгрешны и на самом деле ничего не могли поделать с решением Селестии, однако защита своих наций звучит... Правдоподобно. В конце концов, даже если Архонты абсолютно бесполезны и едва ли принимают хоть какое-то участие в жизнях своих народов, они существуют в том числе за счёт веры в себя, а кто пожелал бы перестать существовать? Смерти страшится каждый, точнее, неизвестности, что скрывается за ней, а уж если учесть, как все Архонты любят самих себя - все эти воспевания, статуи и храмы в их честь - так и вовсе становится ясна их мотивация. Если отринуть личное, Кэйя может понять. Какое Архонтам могло быть дело до какой-то другой нации, тем более, безбожной, когда на кону оказалось их собственное благополучие и благополучие их регионов? - С чего такая уверенность? - всё же спрашивает он, вновь вгрызаясь в яблоко. - Я чего-то не знаю о тебе, Венти? Быть может, у тебя среди любимых собутыльников завёлся сам Анемо Архонт Барбатос? Венти переводит на него взгляд и часто-часто моргает, а после срывается на негромкий смех и качает головой. Его плечи немного расслабляются, будто какой-то груз только что исчез с них, и пусть Кэйя чувствует себя как затоптанная жертва стада кабанов, ему становится легче от того, что необычайно задумчивый, серьёзный и печальный Венти смог отпустить свои тяжёлые думы. К тому же, для Кэйи чувствовать себя жертвой стада кабанов годы уже как привычно, тогда как Венти обычно лучится беззаботностью, счастьем и искренней любовью к жизни и миру вокруг. Видеть его таким тихим и замкнувшимся ощущается как-то неправильно, поэтому Кэйя и решил немного разрядить атмосферу шуткой. - Я просто только что вернулся из Сумеру, - поясняет Венти, наблюдая за тем, как Кэйя сгрызает яблоко вместе с косточками, оставляя в пальцах только хвостик. - Обычно меня не интересуют библиотеки и архивы со всех их пыльной документацией, но все так и шептались о том, что нашли какие-то свитки с очень древними мелодиями, и мне захотелось взглянуть. - Очередное незаконное проникновение, я так понимаю? - усмехается Кэйя, на что Венти дуется. - Ой-ой, как долго все будут припоминать нам с Путешественником ту историю? - Скажешь, я не прав? - ещё шире улыбается Кэйя. Венти издаёт разочарованный звук и вскидывает раскрытые ладони. - Ладно, хорошо. Признаю, я проник туда без разрешения, но и им тоже не следовало раскладывать столь важные свитки там, где любой может их взять и прочесть. В любом случае, кажется, кто-то работал над историей Анемо Архонта, поэтому там были не только ноты, но и воспоминания, легенды и исторические справки о тех временах. Там также были документы об изучении Каэнри'аха и о том, какую роль Анемо Архонт сыграл в его падении. - И большую? - хмыкает Кэйя, заранее зная ответ, потому что «Бой ветра» и те картины, что всплыли из тёмных глубин будто его собственной памяти. - Не больше, чем Моракс, - неожиданно ворчливо отзывается Венти, поджимая губы; но тут же передёргивает плечами и берёт в руки свою лиру, начиная тихо перебирать струны. - В любом случае, правда в том, что никому не нужна война на своей земле, и поэтому ради мира и спокойствия что люди, что Боги готовы принести её на чужую. Каэнри'ах стал такой землёй. Он не угодил Богам и был безразличен Архонтам, но Архонты принесли на землю этого региона войну, чтобы защитить свои собственные. Это вовсе не означает, что они одобряли методы Селестии или вообще эту войну целиком. - Ты и в самом деле родом из Мондштадта, - усмехается Кэйя, наблюдая за звенящими посеребрёнными луной струнами. - Так защищают Анемо Архонта только истинные мондштадцы. - О, я не защищаю его и не пытаюсь оправдать, - качает головой Венти. - Но я могу его понять. Разрушенные земли, пылающие небеса и растерзанные люди - такого не пожелаешь никому. Селестия была жестока в своей войне с Каэнри'ахом. Не могу сказать, что последние не были виноваты в том, что война вообще началась, однако все знают о проклятье, что было наложено на эту нацию. Их лишили не только человеческого естества, но и шанса на искупление. Это послужило уроком, но не только. Это также вселило страх в сердца и людей, и Архонтов. Тогда, пятьсот лет назад, Селестия напомнила всему Тейвату о том, как огромна сила, которой она обладает. Пойти против Небесного Порядка? Я бы не пожелал такого никому. Кэйя мог бы заметить, что нельзя сказать наверняка о невозможности противостоять Селестии, потому что никто никогда даже не пытался, однако и сам понимает, что это пустое. Очевидно, что Селестия готова пойти на всё, чтобы отстоять свою «точку зрения». Жертвы её не волнуют, как не волнуют и любые последствия. Сильнейшие, короли и победители - вот кто диктует правила игры. Услышь Кэйя всё это ребёнком, когда его разум был напичкан легендами, сказаниями и науськиваниями отца, заявил бы, что Архонты просто трусы. Но то в нём говорила бы существующая тогда вера в исключительность Каэнри'аха и в то, что он и только он является его родиной, его домом. В настоящем Кэйя нашёл своё место. Его дом - Мондштадт, и от мысли, что Анемо Архонт вдруг решит пойти против Селестии, по его коже бежит холодок, не имеющий никакого отношения к его крио-элементу, потому что война уровня высших сущностей - это не мелкая разборка, драка или бой. И уж тем более вряд ли Селестия призовёт Анемо Архонта на какую-нибудь вычурную поднебесную арену, чтобы там решить все вопросы и разногласия. Нет, Селестия обрушит свой гнев на Мондштадт и его окрестности, как сделала это и с Каэнри'ахом. Будет ли Кэйя рад тому, что Анемо Архонт восстал против Небесного Порядка, когда вокруг него будут одни только руины, огонь и трупы? Когда он будет слышать полные ужаса крики и мольбы о пощаде? Когда он будет знать, что малышка Кли, Розария, Джинн, Альбедо, Лиза, Эмбер, Ноэлль, Барбара, Дилюк - Дилюк, Дилюк, Дилюк - и многие другие в смертельной опасности, а может быть, и уже мертвы? Нет, не будет. Вместо этого он будет проклинать Анемо Архонта за то, что тот решил восстать против Небесного Порядка, и мечтать повернуть время вспять, чтобы предотвратить этот кошмар. «Что это говорит обо мне?» - задумывается Кэйя; и довольно быстро находит ответ. Просто Мондштадт - его дом, и Кэйя не хочет его потерять. Да, Каэнри'ах - его родина, но регион был уничтожен столетия назад, а люди - прокляты, и это проклятие Кэйя в настоящем носит в своей крови, причиняющее ему жгучую боль. Пять сотен лет. Кэйя не имеет к Каэнри'аху никакого отношения и всё равно страдает из-за своей принадлежности ему, потому что простые люди, может, и были прокляты ни за что, но Кэйя уверен, что уж клан Альберих точно получил по заслугам. Просто потому, что власть имущие не бывают невиновными, а его отец только и рассказывал о том, какие те были великие, сильные, могущественные и всё в этом духе. В Мондштадте есть похожий клан - клан Лоуренс, и все его представители тоже не закончили хорошо. Родина, от которой остались одни руины. Родина, что не была так уж безвинна. Родина, которой Кэйя совсем не знает, но кровь которой в его жилах превратила его жизнь в сущий кошмар. Отсутствие своего дома, отсутствие своего места, бесконечные блуждания и фанатичный отец, которого Кэйя настолько же любил, насколько до ужаса боялся - вот чем обернулась для него его родина. Одиночество, страх, боль, гонения, постоянная оглядка - вот чем была его жизнь из-за его родины. Но если его отец винил во всём Богов, Архонтов и другие семь регионов, сам Кэйя в настоящем понимает - кто бы ни был виноват, это уже история. Каэнри'ах пал, в Тейвате воцарился мир, и пусть Боги всё ещё восседают на своих тронах, не понеся никакого наказания за то, что сделали с народом Каэнри'аха, в масштабе это не так уж и важно. Просто потому что время не повернуть вспять, и уничтоженный Каэнри'ах не вернуть, а ворошение прошлого... Что ж, не просто так существует поговорка: «Не буди лихо, пока оно тихо». - Я бы не хотел, чтобы на земли Мондштадта пришла война, - негромко роняет Кэйя. - Я тоже, - мягко улыбается ему Венти; а после вновь поднимает взгляд на небо. - Надеюсь, Селестия не решит обратить свой взор на эти земли, что бы ни случилось. Но кто знает, что творится у Богов в головах... - И у Архонтов, - добавляет Кэйя. Венти на это одаривает его задумчивым взглядом и слегка качает головой. - Нет. Что творится в головах у Архонтов, и так ясно. Они просто хотят сберечь свои «дома». «А также свою силу, влияние и много чего ещё», - мысленно дополняет Кэйя, но не говорит этого вслух, вместо этого одаривая Венти озорной улыбкой. - Итак, мой милый друг бард. После этого откровенно гнетущего разговора нам не помешало бы... - ... собрать ламповую траву, - заканчивает за него Венти. Кэйя несколько раз моргает, думая, что ослышался. Венти обращает внимание на его лицо и позволяет себе рассмеяться. - Ах, сэр Кэйя, видели бы вы себя, - улыбается он и поднимается на ноги, поправляя шляпу. - Конечно, мы отметим моё возвращение, но только не сейчас. Я слышал, что ламповая трава помогает при бессоннице, а вы явно страдаете этим недугом. - Ты предлагаешь мне покинуть город посреди ночи? - вскидывает брови Кэйя. - А у вас есть какие-то важные задания или поручения? - отражает его выражение лица Венти. Что ж, и снова - туше. И даже использовать свой ключевой аргумент в виде головной боли не вариант, потому что Кэйя вдруг осознаёт, что она больше не болит, как не болит и его проклятый глаз. Он всё ещё чувствует себя уставшим и мечтает проспать трое суток подряд, однако прекрасно понимает, что это недоступная ему роскошь: ляжет в постель и опять будет до утра пялиться в потолок. Поэтому он тоже поднимается на ноги, потягивается, разминая мышцы, и кивает. - Хорошо, мой дорогой друг бард. Веди. Только прошу, не нужно больше жутких мелодий. Венти фыркает, согласно кивает и начинает наигрывать лёгкую мелодию, которая почти сразу убаюкивает истерзанные нервы. Когда они покидают соборную площадь, им в спины бьёт ещё один сильный порыв ветра. Этот ветер несёт в себе стойкий аромат спелых яблок. Когда Кэйя невольно оборачивается на этот толчок, луну частично закрывает туча, и её свет собирается большим серебряным пятном в одном-единственном месте. Место это - засиявшая в сгустившемся сумраке вознёсшая руки к небу статуя Анемо Архонта Барбатоса.

---

Глядя на стоящую на прикроватной тумбе вазу, которую пришлось искать по всем посудным шкафчикам на кухне, Кэйя не может поверить, что и вправду покинул вместе с Венти город лишь ради того, чтобы отыскать и собрать ламповую траву. Но вот она прямо перед ним, тускло сияет в темноте комнаты, оседая голубым отблеском на лежащей рядом с вазой глазной повязке и отражаясь бликами в его - ноющих, уставших, покрасневших от постоянного растирания - глазах. «Кэйя, давай же, не бойся!» - слышит он эхо родного голоса в памяти. - «Если мы найдём ламповую траву, она поможет с твоей бессонницей. Уверен, даже если отец нас поймает, он не будет ругаться, когда узнает, почему мы покинули дом ночью». В этом был весь Дилюк. Когда Кэйя в очередной раз пришёл к нему под покровом ночи и признался, что не может уснуть, разбуженный Дилюк не рассердился на него из-за своего нарушенного сна и не побежал к Аделинде, чтобы попросить заварить какой-нибудь травяной настой. Нет, со всей своей пылкостью и желанием быть для Кэйи рыцарем на белом коне он решил, что куда лучше будет, если они отправятся собирать ламповую траву, которая якобы поможет Кэйе от бессонницы. Их тогда не поймали, чему Кэйя был очень рад, однако и ламповая трава ему нисколько не помогла. Хотя, может, это потому что Кэйя только и делал, что любовался её тусклым свечением в ночи и думал о том, как она похожа на Дилюка: такая неприметная на первый взгляд при свете солнца, но самая красивая и чарующая, когда озаряет всё вокруг голубым свечением в ночи. Нежные листья, склонённая будто в стеснении головка - всё это напоминало Кэйе Дилюка, который всегда опускал голову в стеснении, пряча взгляд за чёлкой, и совершенно очаровательно краснел. - И вот я снова здесь, - негромко смеётся над самим собой Кэйя, потому что и в самом деле вновь бессонница, вновь ламповая трава и вновь мысли о Дилюке. Пока они с Венти шуршали травой на склонах в поисках ламповой травы, Кэйя спросил, почему Венти верит, что она может помочь от бессонницы. Венти на это лукаво улыбнулся и ответил, что, может, он прочитал это в какой-то медицинской книге, а может, услышал, как об этом шепчутся какие-то ищущие ламповую траву в ночи с той же целью мальчишки. Кэйя тогда подумал с насмешкой, много ли дети знают о том, что помогает и от чего, а после невольно задумался о том, как было бы здорово самому вновь стать ребёнком. «Скучаешь по родному отцу?» - елейно спросил тогда ядовитый голос в его голове. Нет, Кэйя не скучает по родному отцу - давно нет. Но он скучает по мастеру Крепусу, по винокурне и по Дилюку рядом с собой. Было бы и в самом деле здорово вновь стать ребёнком, избавившись тем самым от хлопот мира взрослых. Кэйя был так счастлив, когда был младше. У него была вся свобода и всё время мира. Он мог делать, что хотел, и идти, куда хотел, и тратить своё время на то, на что хотел. Не было правил, не было ограничений и не было никаких обязательств. Всё, что Кэйе было нужно делать по факту, это учиться вместе с Дилюком, но всё, что делалось вместе с Дилюком, всегда воспринималось чем-то исключительно приятным, поэтому Кэйя нисколько не возражал. - Вспоминаешь ли ты те дни, Дилюк? - спрашивает у тишины Кэйя, заворожено глядя на светящуюся траву. Он не знает, но очень хотел бы узнать. Быть может, он наберётся смелости и спросит об этом, когда найдёт в себе силы для того, чтобы вновь заглянуть в таверну, которую обходит в последние дни десятой дорогой, зная, что Дилюк в отличие от других людей вокруг умеет если не видеть сквозь его маски, то замечать их так точно. Беспокоить его своим откровенно паршивым состоянием не хочется. Когда эта мысль проносится в голове Кэйи, на его губах расцветает улыбка. Пусть он и ненавидит тот факт, что его глаз отравляет ему жизнь, но приятно знать, что Дилюк волнуется о нём. Он уже давал знать об этом несколько раз в прошлом, когда Кэйя - да, ладно, хорошо, за ним водится такой грешок - сбегал из госпиталя при соборе, чтобы заявиться в таверну в поисках лучшего времяпрепровождения. И пусть это было в стиле «нового» Дилюка - с этим его хмурым выражением лица, скрещенными на груди руками и настолько хорошо замаскированной за подколками заботой, что попробуй её отыщи - Кэйю всё равно это грело. «Решено», - кивает он сам себе, забираясь на кровать. - «Как только приду в себя, сразу же отправлюсь в таверну». Но перед тем как улечься поудобнее и попытаться уснуть, он тянется к нескольким лежащим рядом с его глазной повязкой яблокам, которые впихнул ему в руки перед их расставанием Венти. - Они тоже помогут от бессонницы? - спросил тогда со смешком Кэйя. Венти только вскинул подбородок и упёрся кулаками в свои бока. - Они помогут от голода, - фыркнул. - А ещё от бессонницы и многих других недугов. - Волшебные яблоки? - рассмеялся Кэйя. - Такого я ещё не видел. - Вот вы смеётесь, сэр Кэйя, а ничего смешного в этом нет, - ткнул в его сторону пальцем Венти. - Знаете ли вы о том, что вода в Селестии горькая, а фрукты безвкусные? Именно поэтому вся вода вокруг и внутри Мондштадта имеет сладковатый привкус, а все фруктовые фермы и сады процветают. Яблоки же всегда были любимым фруктом Барбатоса, поэтому они самые полезные. - Это ты тоже вычитал в свитках в Сумеру? - не смог не подколоть Кэйя. - Съешьте их перед сном и увидите, - самодовольно припечатал Венти. Вгрызаясь в сочную мякоть в настоящем, Кэйя не может не думать о том, какой Венти всё-таки чудной малый. Волшебные яблоки определённо не первый и далеко не последний пункт в списке его причуд. Впрочем, Кэйя не жалуется, потому что яблоки и в самом деле вкусные, а он сам и в самом деле голоден. Быть может, когда он проснётся, то заглянет на завтрак и позволит Ноэлль приготовить для себя огромную стопку её фирменных блинов. - Ну, посмотрим, насколько вы волшебные, - бормочет он себе под нос, когда съедает все небольшие и как одно краснобокие яблоки и укладывается, укрываясь одеялом. Его глаза тут же начинают слипаться от усталости, и Кэйя не противится, как бы ему ни нравилось смотреть на светящуюся в темноте ламповую траву и представлять, что он снова ребёнок и лежит в своей комнате в поместье, ожидая того момента, когда Дилюк прокрадётся к нему, чтобы в очередной раз поспать вместе, даже если Аделинда будет ругаться поутру, искренне веря, что вместо здорового сна они творили - или придумывали, как бы вытворить - какие-нибудь шалости. Не то чтобы у неё не было поводов для подозрений. Сколько раз они сбегали из дома ночью в поисках приключений, сокровищ и Боги знают чего ещё? Не сосчитать. «Надеюсь, прямо сейчас ты крепко спишь, Дилюк», - мысленно обращается к нему Кэйя и закрывает глаза. - «Надеюсь, мне тоже удастся хоть немного поспать».

---

Яблоки это или нет, Кэйя не знает. Всё, что он знает, это что когда открывает глаза в следующий раз, то чувствует себя в кои-то веки отдохнувшим. Это должно быть невозможным после всего нескольких часов сна, и, тем не менее, это так. Кэйя спокойно проспал остаток ночи, без боли и кошмаров. Когда он поднимается с постели, подходит к окну и распахивает створки, его встречает порыв свежего ветра. Ветер этот пахнет свежескошенной травой и сладкими яблоками. Когда Кэйя устремляет взгляд на горизонт, невольно улыбается. На небе там как раз разгорается рассвет.

|...|