Royalty

Чем дальше он от чёрного вихря, тем свободнее лабиринт вокруг. Тупиков становится меньше. Сугробы под ногами уже не такие высокие. И самое главное - Кэйя перестаёт ощущать только холод и тишину. Совсем наоборот. Чем дольше он следует за летящим перед ним сгустком пламени, тем больше чувствует его мягкое тепло. Оно совсем эфемерное, едва ли ощущается на его прозрачной коже, но оно есть, и само его присутствие находит отклик где-то глубоко в душе Кэйи. Как и те смазанные вспышки живых картин, что порой чудятся ему тут и там, мерцая поверх ледяных стен и повисая в искрящемся от холода пространстве. Кэйя не помнит, кто все эти люди, но когда он видит их размытые нечёткие лица, всё его нутро тянется к ним, будто все они бесконечно близкие и родные для него. Одно из воспоминаний настигает его, когда порыв ветра бьёт в спину и ерошит его волосы, бросая растрёпанные пряди в лицо. Зачесав пальцами чёлку со лба, Кэйя поднимает взгляд и вдруг видит зависшую прямо перед собой дымку. Стоит только приглядеться к ней, и молочный туман расступается, будто на глади воды, и Кэйя видит мужчину с лихорадочными глазами, что тянется к нему большой тяжёлой рукой. Это должно быть лаской, нежным потрёпыванием по волосам, но когда пальцы опускаются на его макушку, Кэйя чувствует лишь желание сжаться в комок и исчезнуть. Рука этого человека не причиняет ему боли, не в этом воспоминании, но осознание хрупкости шейных позвонков звенит тревогой и желанием увернуться. - Почему ты так не любишь, когда трогают твою голову? Это же так приятно! Картина меняется сама, растворяется чёрно-белыми кляксами, что преображаются в нечто куда более яркое и тёплое. Кэйя снова видит вишнёвые глаза, что смотрят на него и только на него. Эти глаза принадлежат пухлощёкому детскому лицу, брови на котором нахмурены, выражая искреннее замешательство. А потом его хватают за руку и тащат в сторону ванной. Ещё слишком рано для умывания перед сном, но обладателя вишнёвых глаз это нисколько не волнует. Вытряхнув смущённого его энтузиазмом Кэйю из одежды, он запихивает его в полную тёплой воды ванну, а после достаёт как минимум пять щёток и четыре бутылька с травяными шампунями. Кэйя не успевает возразить, не поспевает за событиями в принципе, а тёплые пальцы уже зарываются в его волосы, взбивая в них пену, и... Воспоминание обрывается, дымка растворяется в прозрачном серебре воздуха, но Кэйя и так знает, чем всё закончилось, потому что каждое новое видение встряхивает его память, смахивая с неё тяжёлую тёмную пыль. Он помнит тепло маленьких детских рук, помнит их лёгкость и помнит осторожность. Он помнит, как долго хозяин вишнёвых глаз вымывал его голову, мягко поглаживая по макушке и за ушами, а после сушил его волосы полотенцем и расчёсыванием своими охваченными слабым пиро-свечением пальцев. Ему одному после Кэйя и доверял прикасаться к своим волосам, к голове. Это было его знаком безграничного доверия, потому что кому как не ему, взращённому обладателем той тяжёлой страшной руки, было знать о том, что голова и шея - одни из самых уязвимых частей тела. Глаза, виски, нос, скулы и хрупкие шейные позвонки, уязвимый загривок - всё это могло быть использовано против него, поэтому Кэйя никому не позволял прикасаться к себе, если у него был выбор. Но мальчик с вишнёвыми глазами всегда был другим делом. - Прыгай! - звенит эхо далёкого голоса, когда Кэйя пробирается вперёд и понимает, что в лабиринте откуда-то появились покатые лестницы. - Давай же! Я тебя поймаю! Это была высокая старая яблоня. Разросшаяся толстыми ветвями, увешенная прозрачными спелыми яблоками, она стала причиной глупого спора, полного бахвальства и желания доказать своё превосходство. Цель была проста: залезть как можно выше. Вот только никто не учёл жёсткую кору и надтреснутость нескольких веток. Кэйя застрял тогда очень высоко, и тот факт, что над территорией поместья нависли грозовые тучи, нисколько ситуацию не улучшал. Можно было бы сбегать за лестницей, но это заняло бы время, да к тому же начал подниматься раскачивающий дерево сильный ветер. Можно было бы позвать взрослых, но результат был бы тем же, что и с лестницей, только они оба были бы ещё и наказаны. - Прыгай! - повторил мальчик с вишнёвыми глазами, протягивая к нему руки. - Ну же, Кэйя! С высоты он выглядел меньше, чем был на самом деле, но и вблизи похвастать высоким ростом не мог. Сколько им было тогда, по одиннадцать? Кэйя не помнит, но знает, что тогда этот мальчик ещё не тренировался со своим клеймором, и в его руках не было той силы, что появилась годы спустя. Но Кэйя боялся не только того, что упадёт и разобьётся, что его не поймают, что это будет больно. Он боялся довериться. Всю свою жизнь он доверял только себе и надеялся только на себя. Даже когда его отец был рядом, потому что тому не было до него никакого дела. Что, если бы он доверился этому мальчику, а тот бы его подвёл? Не то чтобы это было бы такой уж бедой, но если Кэйя что и знал о себе, так это то, что он хотел доверять, хоть кому-то. Он устал быть один, устал постоянно оглядываться, устал тащить свою ношу в одиночку. Он хотел иметь рядом кого-то, кому сможет выговориться, кто прикроет его спину, кто всегда поддержит его, несмотря ни на что. - Обещаешь? - почти с отчаянием спросил он, осторожно свешивая ноги вниз. - Обещаю, - с уверенностью такой твёрдой, будто сам камень во плоти, отозвался мальчик и снова протянул к нему распахнутые руки. Он и в самом деле поймал его, когда Кэйя спрыгнул. Вот только сила падения обратилась силой толчка, и они оба кубарем покатились по земле, отбивая себе всё, что только можно, и пачкаясь в земле и пыли. У Кэйи была отбита грудина, и ныли разодранные колени. У перехватившего его в полёте мальчика с вишнёвыми глазами были содраны тыльные стороны рук и отбит затылок. Но он поймал его; держал в своих руках; крепко прижимал к своей груди. Он сдержал данное обещание, и, несмотря на весь свой страх и боль в ушибленном теле, Кэйя почувствовал себя таким, таким счастливым. Осторожно спустившись по скользкой лестнице, Кэйя заворачивает в очередной коридор лабиринта и невольно застывает от открывшейся его глазам красоты. Ледяные цветы проросли сквозь серебро сугробов вокруг, отражая рассеянный пасмурный свет лёгким свечением. Сесилии, розы, гаура, гиацинты, катананхе, гортензии, нарциссы, астры, пионы, каллы - чего только нет вдоль вьющейся змеёй узкой дорожки, на которую ступает Кэйя. - Осторожнее, юный мастер, - слышит он мягкий, ласкающий слух женский голос. - Цветы очень хрупкие, особенно их лепестки. Все они требуют разного, но одинаково деликатного ухода. - Расскажи мне, Аделинда! - звонкий взволнованный голос в ответ. - Вот это, что это за цветы? Туманная дымка появляется над прозрачными нарциссами. Кэйя заглядывает в неё и видит пёстрый цветущий сад и идущую рядом с ним женщину в форме горничной. Она показывает ему разные цветы и рассказывает, как они называются и для чего могут быть использованы помимо составления букетов. У некоторых цветов есть своё значение и порой по несколько названий. Кэйя внимательно слушает, иногда делая пометки в своём блокноте. Та, кого он назвал Аделиндой, позволяет ему сорвать несколько цветов, чтобы засушить на память и сделать из них закладки. Она говорит о том, что пора пересаживать розы, и Кэйя сияет на неё солнцем, умоляя позволить ему помочь. Эта же женщина рядом с ним, когда он случайно проговаривается о том, что день запечатлённого в дымке тумана воспоминания - это день его рождения. Кэйя никогда не любил эту дату, никогда не любил этот день, никогда не любил сам факт своего рождения. Ему нравилась жизнь, очень, но не его собственная. Ему нравились путешествия и люди вокруг, и новые знания, но не те, что он мог и получал. Потому что у него был его отец, были мрачные подземелья и была тяжёлая работа с малых лет, но не было ничего светлого, ничего доброго, ничего ясного. Иногда Кэйя желал никогда не рождаться, потому что жизнь не была добра к нему и не была с ним мила. Всё, что он знал, это лишения, боль, постоянную опаску и выматывающие следования за своим отцом, но ничего, что заставило бы его искренне улыбаться, почувствовать себя хоть раз, хоть один-единственный раз, но счастливым. - Сегодня? - в ужасе переспрашивает женщина, Аделинда. - Мастер Кэйя, почему же вы не сказали? Она бежит на кухню с такой скоростью, будто за ней несутся тёмные твари из клеток его отца. Её известие порождает суету среди персонала: формы, тесто, печь, глазурь; кто-то достаёт сервиз из шкафа. Кэйя неловко топчется в углу, чувствуя себя виноватым за то, что заставил всех так волноваться и переживать, но сбежать не успевает - у него на пути оказываются мальчик с вишнёвыми глазами и белокурая девочка, которая хмурит тонкие брови, а после хватает его за руку и тащит за собой из кухни. - Кэйя, ты должен был сказать нам, - упрекает она его, качая головой. - Как же так? Мы не приготовили подарки! Это ужасно! О, Кэйя так сильно жалеет, что открыл рот. Он оказался на пороге этого поместья год с лишним назад под конец влажного холодного лета. По правде, один день рождения под крышей этого дома он уже пережил, но тогда его едва ли занимали подобные мелочи, да и Аделинда, и все остальные ходили вокруг него по яичной скорлупе, держа дистанцию в желании дать ему освоиться и начать чувствовать себя комфортно. Но вот правда слетела с его языка, и воцарилась суматоха, из-за которой он чувствует себя не в своей тарелке. Его обвиняют в молчании так, будто он совершил какое-то страшное преступление. - Это не преступление, - вздыхает белокурая девочка, когда он робко говорит об этом. - Но ведь ты - наш с Дилюком дорогой друг! Мы были бы счастливы порадовать тебя в такой важный день! Ведь если бы ты не родился, мы бы сейчас не были здесь все вместе! Кэйя был уверен, что если бы он не родился, ничего бы не изменилось. Ну, за исключением того факта, что на кухне не царила бы суета, Аделинда не заламывала бы руки, ругая себя за то, в чём не виновата, а мальчик с вишнёвыми глазами, Дилюк, и белокурая девочка не ругались бы на него из-за чего-то столь глупого, как его почти пропущенный день рождения. Но он не стал об этом говорить, помня о том, что жизни других детей и их взгляды на эту самую жизнь очень сильно разнятся с его собственными, потому что он рос в одиночестве в темноте подземелья, тогда как они росли в счастливых семьях в шумном ярком городе под полным свободы небом. - День рождения... Так глупо, - едва слышно фыркает Кэйя, проходя вперёд и попутно срывая - отламывая - один из ледяных цветков, крутя в пальцах тонкий прозрачный стебель. Он уже давно начал догадываться, что все эти живые картины - его воспоминания, однако его нынешнее состояние и нахождение непонятно где только лишний раз доказывает, как всё в жизни мимолётно и безлико. Казалось бы, он пережил много всего, даже хорошего, но что толку? По-видимому, он потерял всё это, затерявшись призраком в этом ледяном лабиринте, и он сомневается, что его исчезновение повлияло на тех людей, которых он увидел в дымке вокруг. Он всегда был для них чужим, не так ли? Едва ли они будут так уж долго и горько о нём печалиться. - Тает... Глубокий низкий голос отражается от ледяных стен глухим эхом, когда Кэйя уже решает, что ничего больше не увидит. Оглянувшись, он видит очередную туманную дымку, а в ней... Мальчик с вишнёвыми глазами больше не ребёнок, молодой мужчина. Он стоит возле укрытого снегом дерева и смотрит на растекающийся на его ладони лужей быстро тающий снег. Проследив за его взглядом, Кэйя видит маленькую девчушку в красной шляпе, что с энтузиазмом лепит снеговика. Рядом с ней на корточках сидит девушка, внешний вид которой говорит о том, что она сестра церкви, и кричит о том, что она может нашинковать человеческие внутренности двадцатью двумя способами. Но на её губах мягкая улыбка, как и в выражении глаз, и она выглядит искренне счастливой, пока помогает лепить снеговика. - Не собираешься присоединиться? - слышится чуть в стороне нахальный голос. Повернув голову, Кэйя видит собственное отражение, что подходит к обладателю вишнёвых глаз - Дилюк, его зовут Дилюк - и останавливается совсем рядом со скрещенными на груди руками. - Всё растает, и Кли начнёт плакать, - хмыкает Дилюк. - А где её слёзы, там и бомбы. Я не собираюсь снова страдать из-за воплей Джинн. - Такой суровый зануда, - со смешком закатывает глаза его отражение и уходит, чтобы присоединиться к лепке снеговика. В итоге снеговиков появляется четыре штуки, и у них отличительные черты всех присутствующих. Сами присутствующие столпились вокруг невозмутимого Дилюка, почти обвив его, как три разного размера и веса панды. Они все бормочут о том, что он такой тёплый, и «спасибо Архонту пиро-элемента», и «нет, Кли, дорогая, бомбы не смогут согреть нас так хорошо, как греет мастер Дилюк!». И Дилюк, и сестра церкви оказываются и в следующей вспышке его воспоминаний. Это таверна, и Кэйя видит себя сидящим за столиком перед каким-то заезжим напыщенным павлином, который считает себя лучшим в карточных играх. Кэйя садится напротив него с самоуверенностью того, кто едва ли не создал все карточные игры и их правила лично, и что ж, он выигрывает шесть партий подряд, разживаясь немалой суммой моры. Вот только стоящий за барной стойкой Дилюк, которому он озорно подмигивает, когда заказывает целый поднос кружек пива, не выглядит и каплю впечатлённым. - Сестра Розария наверху, не так ли? - фыркает он. - Однажды кто-нибудь заметит эти ваши махинации с чтением карт соперника со второго этажа, и вам устроят взбучку. - Я бы хотел посмотреть, как они попробуют, - сверкает широкой улыбкой Кэйя, подхватывая поднос и направляясь к лестнице на второй этаж. - Приятного вам вечера, мастер Дилюк. Не скучайте, я скоро вернусь за добавкой. Когда воспоминание обрывается, и всё вокруг растворяется в тихой белой пелене, Кэйя вновь начинает идти вперёд, невольно задумываясь обо всех этих людях. Очевидно, что он успел поладить далеко не с одним человеком. Забавно осознавать это, видя все эти тёплые картины его жизни. Если это не сон, и эта его жизнь и в самом деле имела место быть. Потому что пусть Кэйя и осознаёт своё существование, из всего им увиденного самым реальным ощущаются тёмные воспоминания о мрачных подземельях и том пугающем человеке с маниакальным взглядом - очевидно, его отце. Кэйя не знает, почему так уверен, что не заслуживает чего-то лучше, не заслуживает тортов на день рождения, и волнения из-за чуть не пропущенного праздника, и снеговиков, и звонкого смеха, и объятий, и «прыгай, я тебя поймаю!». Он просто так чувствует, поэтому все увиденные им картины кажутся не более чем приятной красочной иллюзией. - А если это не так, - негромко роняет он в тишине, начиная ломать ледяные лепестки цветка в своих руках, - то оно, опять же, хуже. Потому что где бы все эти люди ни жили, они вряд ли находятся в этом лабиринте. Вероятно, я потерялся и поэтому оказался здесь, а они... Ищут ли они меня? Если так, то они наверняка переживают, и снова я заставил их всех волноваться, не так ли? Так типично для меня... Кэйя едва ли знает, что для него типично, а что - нет, потому что едва ли помнит самого себя, однако это знание в нём очень стойкое наравне со знанием того, что он не заслуживает лучшего. И это довольно странно, потому что чего он только не увидел в воспоминаниях, что кружили вокруг него. Там был и человек по имени мастер Крепус, который был ласков с ним и добр. Там была горничная Аделинда, всегда позитивная и очень терпеливая к нему. Там была улыбающаяся ему Розария, и та белокурая девочка, что выросла в магистра Джинн, и несущаяся в его объятия со звонким счастливым хохотом малышка в красной шляпе по имени Кли. Там был мальчик с вишнёвыми глазами, Дилюк, с которым они выросли вместе, со временем став неразлучными; мальчик, которому он позволил себе довериться; мальчик, ставший ему ближе всего из них всех. - Плохие люди не притягивают к себе столько хороших людей, не так ли? - спрашивает он у продолжающего парить впереди него огненного всполоха. - Тот забавный бард, и девочка-целительница, и та ведьмочка с жуткой сладкой улыбкой, и тот парень с мягким взглядом, который постоянно рисовал меня кружком с повязкой, и тот похожий на упавшую звезду мальчик с золотой косой. Их так много, и они все явно дорожили общением со мной. Но почему? Он не ожидает ответа, как не ожидает и того, что земля под его ногами задрожит, а ледяные стены вокруг начнут звенеть. Резко обернувшись на громкий рычащий свист, он устремляет взгляд на чёрную воронку, высящуюся жутким столпом вдали. Ветер, что кружил вокруг неё, вдруг начинает светиться зелёным, являясь взору полным кривых прорех прозрачным барьером, а после со звуком лопнувшей струны разлетается вдребезги. И стоит только этому произойти, вся эта чёрна масса рушится вниз и набрасывается на ледяной лабиринт, начиная затапливать его огромной волной. «Беги!» - кричит что-то в ушах Кэйи не своим голосом. Но он не двигается с места, почти безразлично наблюдая с небольшого возвышения за тем, как поле лабиринта вдали поглощается чёрной массой. Какой в этом смысл? Он блуждал в этом лабиринте так долго и едва ли продвинулся хоть немного вперёд. Все эти коридоры, тупики, а после и появившиеся лестницы - всё это оказалось таким запутанным и сложным. Да и к тому же от судьбы не убежишь, не так ли? Эта чёрная масса должна была поглотить его с самого начала, он откуда-то это знает, уверен в этом. Так почему бы не дать ей это сделать? Особенно если учесть, что самое реальное в этом лабиринте и во всех его воспоминаниях - это чувство, что он недостоин, что лучше бы ему не рождаться, что он приносит одно только горе, разочарование и боль? Когда перед его лицом неожиданно появляется огненный всполох, Кэйя непроизвольно отшатывается; а после громко кричит, потому что это пламя вдруг врезается ему в грудь, и о, это больно, это так больно, будто та чёрная масса уже добралась до него и в настоящем разъедает его органы изнутри. Перед глазами всё меркнет, лёгкие сводит спазмом, и Кэйя рушится на колени, скребя ногтями грудную клетку в вороте рубашки, и кажется, он беззвучно кричит, и на его ресницах застывают тут же замерзающие слёзы, а потом...

- Кэйя! - Это из-за тебя ему так плохо? - Нет. Он не умрёт. Мы сделаем всё возможное и невозможное. Мы взойдём на Селестию раньше времени, если то потребуется. Мы спустимся в самые тёмные глубины Бездны, если это сможет помочь. Но он не умрёт. - Я не должен был... Нападать на него. И не должен был прогонять его. Что бы между нами ни произошло в прошлом, это всё ещё... Это всё ещё его дом и всегда им будет... - Я не хочу, чтобы ему было больно... - Пожалуйста... Пожалуйста, Кэйя, где бы ты ни был - держись. - Я спасу тебя. Я обязательно тебя спасу.

... потом приходят яркие вспышки воспоминаний: изображения, голоса и даже запахи. В этих вспышках пахнет спелыми яблоками и жаром пиро. В этих вспышках многие люди из живых картин, что он успел увидеть внутри лабиринта, суетятся из-за него и переживают из-за него. В этих вспышках голос Дилюка, который явно готов землю перевернуть, лишь бы отыскать его, лишь бы спасти его. И он не один. Он не один, и Кэйя не понимает, совершенно ничего не понимает, потому что зачем бы им так стараться, и почему они так привязаны к нему, и неужели он так важен? У него нет ответов на эти вопросы, но впервые за часы и дни блуждания в ледяном лабиринте он знает, что должен делать. «Беги!», - стрёкотом пламени приказывает что-то глубоко внутри него; там, куда проник всполох пиро-элемента. Кэйя жмурится от горячей боли и видит в темноте под веками вишнёвые глаза. С трудом, но поднявшись на дрожащих ногах, он бросает ещё один взгляд на топящую лабиринт чёрную массу, а после поворачивается к ней спиной и делает то, что ему приказано - бежит.

***

Стоя за барной стойкой, Дилюк не может не думать о том, какая это всё-таки текучая материя - время. То быстрое, как горная река, то медленное, как тянущаяся патока, оно само выбирает свой ход, и едва ли что-то способно на него повлиять. Однако круговерть событий влияет, всегда. Чем насыщеннее день, тем он короче, пролетает мимо сознания за считанные секунды, в которые превращаются часы. Но если ничего не происходит, если сознание погружается в рутину, каждая секунда растягивается в час, и кажется, день никогда, никогда не закончится. Глядя на переполненную таверну, Дилюк в который раз поражается тому, как легко время может понестись вперёд только для того, чтобы после резко встать на паузу. Здесь, в таверне, всё и началось, если задуматься, не так ли? В тот вечер, когда в дверь постучали Итэр и Чайльд. После на его пороге оказался Кэйя, и вот тогда всё сошло с паузы, закрутилось бешеной пёстрой каруселью, богатой на события, эмоции и задействованные лица. Столько страха, столько безысходности, столько откровенной паники, и дорога из Мондшатда в Ли Юэ только для того, чтобы тут же запрыгнуть на корабль до Снежной, а после обратное путешествие, и всё это переполнено разрывающими разум, душу и сердце эмоциями, мыслями и опасениями, но что в итоге? В итоге Дилюк вернулся к тому, с чего всё началось: таверна, и он стоит за барной стойкой, протирая белоснежным полотенцем очередной стеклянный стакан. Впрочем, если присмотреться, то можно заметить случившиеся за пролетевшее время изменения. Мондштадт - маленький город, где все друг друга знают, где все всё видят и слышат, поэтому Дилюк нисколько не удивлён тем, как на него косятся перешёптывающиеся рыцари, и как откровенно сверлит взглядом Розария, что с небольшим прищуром неторопливо потягивает пряный эль, запивая попытки увидеть его насквозь. Она определённо подойдёт к нему позже, и Дилюку придётся придумать, что ей сказать, потому что, как показала практика, его умение лгать в лицо тем, у кого чутьё на чушь, болтается где-то на дне, а сказать правду... Что ж, он не уверен, что хочет иметь дело с Розарией из всех людей после того, как с таким трудом выжил, явившись в штаб «Ордо Фавониус» к Джинн. - Итак, ты вернулся, - обронила она, когда он вошёл в её кабинет; а после поднялась из-за своего стола, обошла его и с громким щелчком закрыла дверь на замок, давая понять, что их разговор закончится тогда, когда она решит, что его можно закончить. Это было долго и очень тяжело и сложно. Если бы Дилюк умел лгать в глаза близким и родным людям, всё было бы куда проще, но взамен ему пришлось недоговаривать и изворачиваться. Конечно, он мог бы просто взять и рассказать Джинн правду, но тогда ему пришлось бы раскрыть тайну происхождения Кэйи, а это не то, на что он имел право. Итэр узнал, потому что увидел своими глазами и связал нити, от Чайльда утаивать не было смысла, потому что он не был дураком и всё равно докопался бы до сути, только с лишним шумом, который был им ни к чему. Венти - это Венти, и этим всё сказано. Рассказать Джинн Дилюк не мог. - Перестань! - разозлённо хлопнула она ладонями по столешнице, подаваясь вперёд и почти нависая над ним, накрывая своей тенью, неожиданно большой и тяжёлой. - Перестань лгать мне, Дилюк Рагнвиндр, или клянусь Богами Селестии, я не знаю, что с тобой сделаю! Она была зла. Разумеется, она была зла, и Дилюк мог это понять. Итэр сказал правду - ему с самого начала стоило быть с ней хоть немного откровеннее. Но как Дилюк мог? Правда состояла в том, что проклятая кровь Кэйи начала убивать его, и, даже объединив усилия с Венти, они ничего не смогли поделать. А потом их всех неожиданно предал тот, кому Дилюк верил и кому доверял, и кто вонзил нож ему в спину под его же собственной крышей. Из-за этого он бросил всё и помчался по следу похитителя - о, и этот похититель был Предвестником Фатуи, которого Дилюк называл своим другом, что уже заставило бы голову Джинн взорваться - чтобы прибыть в Ли Юэ, где Венти встретился с каким-то своим другом, который якобы знает абсолютно всё, но заявил, что в случае Кэйи не знает ничего, и будто мало у Дилюка было поводов для того, чтобы накрутить себя. После путешествие в Снежную, в процессе которого Дилюк чуть не сошёл с ума от беспокойства, запертый на крошечном судне и перепугавший всю команду своим диким нравом, а после встреча с тем самым предавшим его Предвестником Фатуи, для которого всё это похищение было проклятой игрой, чтобы заставить их поторопиться, и Дилюк даже не смог разбить ему лицо за всё это дерьмо. И всё ради чего? Ради того, чтобы услышать откровенно тревожащее пророчество Крио Архонта, заработать головную боль от мороза, а после получить Кэйю запечатанным в проклятом куске льда с указанием «не вскрывать, хрупкий предмет внутри, ждите, пока сам оттает». И вынужденный смириться из-за боязни навредить своим вмешательством, Дилюк ждёт, ждёт и ждёт, и это сводит его с ума так же сильно, как когда Кэйя был на расстоянии двух регионов и одного моря от него, потому что дни идут, а ничего не меняется, не происходит. Но закончил бы он на позитивной ноте, конечно. На том, что Кэйя наконец-то дома, и всё хорошо. За исключением того, что ни черта не хорошо, потому что Кэйя всё ещё закован в колыбели, метели в его Глазу Бога порой такие сильные, что Дилюк почти слышит свист их ветра, а все причастные продолжают суетиться вокруг, ненавидя самих себя за полную неспособность хоть что-нибудь сделать. Дошло до того, что Дилюк перепсиховал и так огрызнулся на Аделинду, что она вышвырнула его за порог, приказав не возвращаться, пока он не проветрит голову. Что было верным поступком с её стороны, и Дилюк обязательно попросит у неё прощение за своё хамское поведение, потому что не так она его воспитала, и не на неё ему огрызаться, и уж точно его пиро-энергия - не то, чему стоит находиться рядом с колыбелью изо льда. - Я расскажу то, что могу рассказать, - негромко, на тот момент спокойно сказал он, глядя куда угодно, только не Джинн в глаза. - В этой истории намешано много чего, и тебе не нужно знать большую часть всего этого. Это были неправильные слова. Дилюк понял это, когда набрался смелости заглянуть Джинн в лицо и увидел, как она изо всех сил кусает щёку изнутри. Её пальцы медленно сжимались в кулаки, пока она смотрела на него, и её драгоценные деловые бумаги сминались в бесполезный мусор в её хватке, такой сильной, что у неё побелели костяшки пальцев. Она выглядела так, будто хотела влепить ему пощёчину. Она выглядела так, будто хотела иметь силу вбить его гвоздём в землю. - Не нужно знать... - повторила она тяжёлым шёпотом, просверливая его сверкающим молниями взглядом. - Ты всегда, ты постоянно говоришь это. Мне не нужно знать, что произошло в день смерти мастера Крепуса. Мне не нужно знать, что произошло между тобой и Кэйей. Мне не нужно знать, почему ты покинул Мондштадт на три года. Мне не нужно знать, что с тобой там происходило. Мне не нужно знать о твоём ночном геройстве, будто я такая дура, что не смогу соединить нити. Мне не нужно знать, что Кэйя пострадал и находится в ужасном состоянии. Мне не нужно знать, что его похитили прямиком из твоего дома. Мне не нужно знать, куда ты отправляешься и когда вернёшься, и есть ли у тебя какой-то план по спасению. Мне не нужно... - Джинн... - сдержанно вклинился он в её всё набирающий скорость и громкость поток слов. - Я... - Замолчи! - ещё один хлопок ладонями по столешнице, и папки на её углу покосились и с громким стуком и шелестом рассыпавшихся документов попадали на пол. - Замолчи, Дилюк Рагнвиндр. Лучше бы тебе просто молчать сейчас, потому что я в одном шаге от того, чтобы забыть о вбиваемом в меня с детства всеми вокруг этикете и броситься на тебя с кулаками. Глядя на то, как тяжело вздымается её грудная клетка от едва сдерживаемых эмоций, Дилюк невольно задумался о том, что благими намерениями и в самом деле выстлана дорога ясно куда. Потому что он всегда знал, что поступает эгоистично в отношении неё, но то было проявлением его заботы. Зачем ей знать о Глазе Порчи и о том, что он своими руками убил родного отца? Зачем ей знать о том, кто такой Кэйя, и почему Дилюк напал на него, почему вышвырнул его из дома? Зачем ей знать о том, что он чуть не погиб в северных горах, и его спасло лишь чудо? А дальше? Зачем ей знать о том, что он подружился с Предвестником из всех людей? Зачем ей знать, как громко вопил пожираемый изнутри заживо проклятием Кэйя? Зачем ей знать, как Дилюк растирал злые слёзы по ресницам, баюкая в руках его безвольное кажущееся таким хрупким тело? Зачем ей знать, как ему было страшно и больно, когда даже Анемо Архонт не сказал, но всем своим видом дал понять, что спасения нет? Зачем ей знать, как он сходил с ума весь путь до Снежной, готовый вгрызться в горло любого, кто подойдёт слишком близко? Зачем ей знать обо всех эмоциях, что захватили его, когда он наконец-то ступил на заснеженный берег? - Ты всегда это делал, - процедила она, глядя на него из-под чёлки потемневшими грозовыми глазами. - С самого детства. Постоянно недоговаривал, изворачивался. Когда мы были детьми, я едва ли замечала это, а если и замечала, это не задевало меня так сильно, потому что тогда у нас не было никаких настоящих проблем. Но мы давно выросли, Дилюк, и я больше не юная мисс Джинн, которую ты должен защищать, как будущий рыцарь и супруг. Ах да... Старая договорённость их родителей. Дилюк помнит, как отец впервые рассказал ему об этом, и что ж... Это ничего для него не изменило. Джинн была его верной подругой с малых лет, совсем не такая, как другие жеманные девочки её возраста, и Дилюк со всей своей малолетней зрелостью решил, что это будет хороший союз, потому что с Джинн определённо не будет скучно. Чем старше он становился, тем больше понимал, что такое брак и как всё это на самом деле работает, однако даже когда он осознал свои чувства к Кэйе, для него ничего не изменилось, потому что Джинн оставалась его хорошей подругой, а что такое брак, как не дружба и не взаимоуважение? К тому же, Джинн не питала к нему романтических чувств, это был сугубо расчёт, и их обоих всё устраивало, потому что выгоднее и приятнее партий на примете у них не было. - Она будет такой милой сладкой женой, - любил ревниво ворковать Кэйя, оплетаясь вокруг осьминогом. - Значит ли это, что я буду твоим тайным знойным любовником? - Не говори о ней так, - вспыхивая щеками, пихал его локтём под рёбра Дилюк. - Джинн наша подруга. Этот брак между нами ничего не изменит. - Вам придётся консумировать его, - фыркнул Кэйя. - А ещё наследники и всё такое, - озорно сверкнувшие глаза. - Уже дрожишь от волнения? - Кэйя! - вспыхнул до ушей Дилюк, шлёпая его книгой, которую читал, по голове под громкий жалобный скулёж. - Не говори таких вещей! - Но это правда, - проныл Кэйя, делая вид, что получил ни за что, и всем своим видом напрашиваясь на парочку утешительных поцелуев. - Неважно, правда это или нет, я не собираюсь это обсуждать! - ещё раз стукнул его книгой красный, как его волосы, Дилюк. - К тому же, я никогда не прикоснусь к Джинн без её на то согласие, даже после брака! И это помимо того, что и она, и я - и ты тоже, если ты успел позабыть - все мы собрались делать карьеру в Ордене. О каких свадьбах и детях при таких обстоятельствах может идти речь? Это было правдой. Дилюк не раз обсуждал своё будущее с Джинн, и та была решительно настроена получить хорошую должность в Ордене, а уже после думать о браке и всём, что с ним связано. Её мать была ужасно недовольна таким подходом дочери, но Джинн было наплевать. Её мечтой было занять однажды кресло магистра, и она собиралась идти к своей мечте до конца. Дилюк не рвался к главным руководящим постам, но под беззлобные посмеивания и Джинн, и Кэйи признавал, что такой расклад видится ему почти романтичным: трое друзей детства бок о бок строят свою карьеру с нуля, чтобы после так же вместе занять высокие должности и сотрудничать между собой для того, чтобы оберегать Мондштадт от всех опасностей и бед. А потом его отец умер, и всё пошло наперекосяк. - Джинн... - снова попробовал он, поднимаясь из кресла для гостей и подходя к столу, опуская ладонь поверх её сжатого кулака. - Я говорю так не потому, что хочу обидеть тебя. Я просто хочу, чтобы ты не... - Чтобы я что? - оборвала она, отдёрнув руку и делая шаг назад; продолжая сверлить тяжёлым взглядом. - Чтобы я не волновалась? За тебя? За Кэйю? И из-за всех неприятностей, в которые вы постоянно влезаете? Ну так у меня для вас новости, мастер Дилюк. Вы справляетесь отвратительно. - Джинн... - Ты думаешь, если я не буду знать правду, мне будет легче? Ты думаешь, что это проще - когда я теряюсь в догадках, сходя с ума от представления самого худшего? Ты думаешь, мне легче сидеть здесь среди всех этих бумаг, когда я знаю, что ты снуёшь ночью во тьме за стенами Мондштадта, когда проклятые маги Бездны объявили тебя своим личным врагом, и Фатуи ненавидят тебя, и все эти похитители сокровищ, и Стражи Руин, и Боги знают, кто ещё? Или ты думаешь, мне нравится сидеть здесь, зная, что Кэйя такой же, как ты, и лучше истечёт кровью, чем признается, что ранен, и ему нужна помощь? Встряхнув головой, отчего белокурый хвост хлестнул её плетью по плечам, Джинн решительно обошла стол и подошла к Дилюку вплотную, заглядывая снизу вверх ему в глаза. - Или ты думаешь, - тихо, угрожающе продолжила она, - что я не буду волноваться, когда ты заявляешь, что находящегося на пороге смерти Кэйю похитил кто-то из Фатуи, и ты отправляешься за ним в их логово, имея в помощниках только Путешественника, а я должна сидеть и ждать? И это после того, как ты скрыл от меня ужасное состояние Кэйи, воспользовавшись знанием, что он иногда пропадает вот так в своих вылазках ради разведки и сбора информации, и я не встревожусь, если он пару-тройку дней не будет попадаться мне на глаза? - Со мной был не только Путешественник, - негромко обронил Дилюк, когда повисла явно требующая от него каких-то слов звенящая тишина. - Венти отбыл с нами. И о, это были неправильные слова; снова. - То есть всё было настолько серьёзно, что с вами отправился сам лорд Барбатос, - отчеканила Джинн. И лучше бы она ударила его, лучше бы она накричала на него, чем её полный боли и разочарования взгляд и то, как она отшатнулась от него, сделав несколько резких шагов в сторону, прежде чем отвернуться с высоко вскинутым подбородком и такой прямой спиной, что это не могло не быть больно. - Покиньте мой кабинет, мастер Дилюк. Я не хочу вас видеть. Дилюк давно научился понимать, когда нужно отступить. Бесшумно, он направился к двери, со щелчком отпирая её и выходя наружу с мыслями о том, что, как только Джинн остынет, он зайдёт к ней вновь или, ещё лучше, пригласит её в поместье. Быть может, если рядом с ними будет Аделинда, островок вечного спокойствия и умения брать ситуацию под контроль, их разговор пройдёт проще. Быть может, если их разговор пройдёт проще, Дилюк наберётся смелости и проводит Джинн в свою спальню, чтобы она увидела колыбель, потому что лживое насквозь «Кэйя на винокурне, выздоравливает» не обмануло бы её, даже стань она вновь наивным ребёнком. - Так-так-так, - послышался сладкий голос в стороне, от которого по загривку Дилюка тут же побежали электрические мурашки. - Ну, это было интересно. Хотя милашке Джинн стоило бы контролировать громкость посреди штаба. Конечно же, Дилюку должно было «повезти» в лице прислонившейся к стене Лизы, рядом с которой стояли трое помощников Джинн со стопками каких-то папок в руках. Безусловно, они слышали: если не всё, то многое. Безусловно, именно оттуда по всему штабу, а после и по всему городу и расползлись разной степени правдивости слухи о том, почему никто так давно не видел сэра Кэйю, куда запропастился в это же время мастер Дилюк, почему магистр Джинн отдала приказ тщательно следить за постояльцами «Goth Grand Hotel», и о многом другом. Безусловно, из-за всего этого бардака на него и косятся в настоящем со всех сторон, не осмеливаясь подойти с расспросами напрямую, но следя на случай, если удастся уловить хоть слово в разговоре Дилюка с кем-то другим. - Ещё эля, пожалуйста. Это как невидимая волна, что проходится по всему помещению, когда перед ним на барную стойку со стуком опускается деревянная кружка. Подняв взгляд от стакана в своих руках, Дилюк сталкивается лицом к лицу с севшей на барный стул Розарией и буквально всем собой чувствует, как уши всех присутствующих выкручиваются в их сторону. Что нехорошо, по многим причинам, и одной из них является тот факт, что Розария определённо не уйдёт без ответов. Дилюк не знает о ней многого, но знает достаточно. Розария не такая, как другие монахини церкви. Она не верит в Богов, имеет десятки дурных привычек и лучше всего общается с Кэйей из всех людей, что уже говорит о многом. Однако за то время, что наблюдал за Кэйей и его знакомствами со стороны, Дилюк успел понять, что если кому тот и доверяет из своего окружения, то это Розарии. Судя по их посиделкам в таверне и обрывкам разговоров, которые Дилюк специально или же случайно ухватывал, выходило, что Кэйя считает Розарию близкой подругой и именно к ней обращается, если ему нужна помощь с чем бы то ни было; в том числе с истеканием кровью, о чём так волновалась Джинн. - Одну минуту, - роняет он, отворачиваясь к полкам с алкоголем. Требуется не так много времени, чтобы найти самое крепкое вино, которое не жаль пустить в расход. Никогда в жизни Дилюк не одарил бы рыцарей своим вниманием вновь после всего, что произошло в прошлом, однако исключительность происходящего определённо играет ему на руку, потому что когда он подходит к самому «ушастому» столику и вручает им бутылку с пустой болтовнёй из серии «я слышал, вы разбили целый лагерь слаймов по дороге на Спрингвейл, это стоит отметить», им не хватает духу отказать ему. Помимо этого, все завсегдатаи «Доли Ангелов» слабы на вино, и рыцари не исключение, поэтому Дилюк возвращается за барную стойку со спокойной душой. - Слаймы, - повторяет Розария, вскидывая бровь. - Для них и кучка слаймов достижение. Рыцари, - хмыкает Дилюк, наливая в её кружку новую порцию эля. - Дай им десять минут, и мы сможем поговорить. Требуется больше десяти минут, чтобы подслушиватели захмелели и отвлеклись на свои разговоры и споры, но время вновь выбирает встать на паузу, поэтому Дилюк едва ли обращает на это внимание. Вечер начинает течь откровенно ленно, и неторопливая уборка за стойкой, как и редкие переглядывания с наблюдающей за ним Розарией, кажется почти медитативной. И пусть Дилюк так и не придумывает, как выкрутиться из неудобных вопросов, он почти не чувствует в этом необходимости. Есть что-то в ауре Розарии, что даёт ему понять, что она не будет заламывать руки, паниковать и пропускать всё через своё кровоточащее из-за этого сердце. Она не чёрствая, вовсе нет, если её мягкие взгляды на Кэйю и солнечные улыбки для Кли о чём-то говорят, однако в её холодной ауре скрывается своя тяжёлая тёмная история прошлого, и Дилюк просто знает: какой бы поворот ни принял их разговор, она поймёт. - Итак, - негромко начинает она, когда спор за её спиной приобретает повышенную громкость, из-за которой в любой другой день Дилюк вышвырнул бы всех неугодных ему пьяниц за порог. - У меня есть вопросы, мастер Дилюк, а у вас есть ответы. Вы можете солгать мне, я могу сделать вид, что верю вам, но давайте не будем подливать масла в огонь. У нас с вами одна общая забота - Кэйя, и я хочу знать, где он, что с ним, и могу ли я чем-то помочь. На автомате подливая эль в её почти полностью опустевшую кружку, Дилюк всерьёз задумывается о том, что услышал. С одной стороны, подход Розарии такой же, как у всех остальных, а потому оставляет привкус раздражения на языке. Все хотят знать, где Кэйя, что с ним, и могут ли они чем-то помочь, но проблема Дилюка не в том, что ему жаль дать ответы на эти вопросы, а в том, что люди вокруг явно не понимают смысл слов «нет, вы не сможете помочь». Почему-то каждый думает, что уж он-то точно найдёт верное решение, и если бы Дилюк умел стирать память, высказал бы правду всем и каждому, просто чтобы увидеть их лица, потому что состояние Кэйи не простуда, от которого помогут травяные настои и тёплые носки. С другой стороны, за то время, что начал понемногу сближаться с Кэйей, Дилюк успел пообщаться с Розарией достаточное количество раз по самым разным причинам и поводам, чтобы знать, что она не из тех, кто навязывается. Дилюк чует в ней закалённую одиночку, что полагается только на себя, и это не может не служить для него подкупом. К тому же, есть ещё одна причина, по которой он не отмахивается от неё, обещая принести ещё эля и исчезая через чёрный выход таверны. Розария была с Кэйей всё то время, что его не было, и была не просто на словах, как та же Джинн, и неважно, какие у последней были причины. Розария каким-то образом стала его подругой, настоящей, важной и дорогой, поэтому Дилюк знает, что не может просто отмахнуться от неё. Во-первых, это было бы неуважением к Кэйе. Во-вторых, Розария определённо не из тех, кто сдаётся, и не из тех, что не считает, что все средства хороши. Но всё же... - Хорошо, я расскажу тебе, - отставив бутылку, скрещивает руки на груди Дилюк. - Но у меня есть условие. Докажи, что ты заслуживаешь знать правду. - Интересно... - роняет Розария, глядя ему в глаза и делая небольшой глоток эля. Отставив кружку, она какое-то время разглядывает его лицо, не моргая, пристально и цепко, а после переводит взгляд на маленькое решётчатое окно и хмыкает. - Не уверена, как мне это сделать, но могу предположить, что близость решает, не так ли? Что ж, я заслуживаю знать правду, потому что Кэйя доверяет мне. У нас есть свои общие дела и собственный код-шифр для обмена сообщениями. Я единственная во всём городе, кого он предупреждает, когда собирает отлучиться за стены, чтобы в случае чего было кому отправиться по его следу. Я единственная во всём городе, кто знает, сколько раз он был ранен и насколько серьёзно, потому что именно я латала его раны. Мы знаем друг друга не так давно, хотя порой кажется, что мы знакомы десятилетия, однако я считаю его своим другом, а уж кого-кого, а друзей у меня - пальцев одной руки хватит, чтобы пересчитать. Я видела его слабым и разбитым. Он видел меня слабой и разбитой. Не могу сказать, что он доверяет мне во всём, но и я храню много своих собственных секретов. Это так глупо - завидовать и ревновать с учётом всех обстоятельств, но Дилюк не может не. Он знает, что не имеет права на эти чувства, потому что сам виноват в том, что Кэйя научился жить без него и завёл новых друзей, и всё равно. Хотя небольшая речь Розарии поясняет, почему она смотрела на него волком всё первое время после его возвращения в Мондштадт. Дилюк не знает, сколько Кэйя рассказал ей о них и о том, что произошло, но этого определённо было достаточно для того, чтобы очернить его образ в её глазах. И не то чтобы это незаслуженно. Дилюк и в самом деле заслужил защитные взгляды от тех, кому дорог Кэйя. Та его часть, что способна проигнорировать ноющее сердце, рада, что у Кэйи есть такие люди, друзья. - Он в поместье, - негромко сообщает Дилюк, блуждая взглядом по переполненной шумной таверне на случай лишних ушей под боком. - Он был проклят, но не заметил этого. Это началось давно, но проклятие набирало силу постепенно. - Его головные боли как-то связаны с этим? - уточняет Розария, делая ещё один глоток эля. Она выглядит так, будто они обсуждают погоду. Дилюк не знает, радоваться её собранности или задаваться вопросом, в насколько плохом состоянии она видела Кэйю после его вылазок, чтобы так спокойно принимать столь тревожащие известия. Вместо этого он задумывается о её вопросе, и о... Это и в самом деле было у него под носом, не так ли? Джинн не раз и не два замечала при нём о том, что порой Кэйя страдает от головных болей, помочь с которыми не могут даже лекарства от Лизы. Но Дилюк не придал этому значения, потому что его отец всю зрелую жизнь страдал мигренями, от которых не было спаса, так что головные боли Кэйи не виделись ему чем-то особенным. Он не может не чувствовать холод в груди, когда понимает, что проклятие и в самом деле терзало Кэйю очень долго, постепенно набирая силу, и всё это происходило прямо у него под носом, но Дилюк ничего не заметил. - Да, - подтверждает он. - Дошло до того, что он перестал справляться, и его пришлось погрузить в глубокий сон, чтобы выиграть время для поисков решения проблемы. - И он не оказался на больничной койке под опекой Барбары, потому что? - уточняет Розария, одаривая его острым, как её ножи для перерезания глоток, взглядом. - Потому что это проклятие вне сил сестёр церкви и даже самых лучших целителей, - мрачно роняет Дилюк. И тяжести в его голосе, по всей видимости, достаточно для того, чтобы Розария ему поверила. Хмыкнув, она залпом допивает остатки эля и начинает крутить кружку между пальцев. Металлические когти постукивают по дереву, рождая глухой звук, пока она обдумывает услышанное, после чего... - Я так понимаю, всё остальное - покрытая мраком тайна, озвучить которую вы, очевидно, не готовы никому, раз сама магистр Джинн устроила вам разнос, - упоминает она самую достоверную сплетню, вновь поднимая на него взгляд. - Но вы можете сказать мне, в каком состоянии Кэйя сейчас? И это вопрос, на который у Дилюка, к его собственному раздражению и затаённому паранойному волнению, нет ответа. Потому что с тех пор, как колыбель оказалась в поместье, изменяется количество трещин на ней и интенсивность внутреннего свечения, но и только. Перед тем, как отбыть на поиски каких-то редких трав, которые помогут Кэйе прийти в себя, когда он очнётся, Венти осмотрел ледяную клетку и сказал, что с Кэйей всё хорошо, и его ядро медленно, но верно приживается. После того, как он ушёл, Дилюк начал полагаться на умение Итэра видеть всполохи элементальных сил. Однако и тот не задержался надолго, отбыв на поиски Дайнслейфа с той же целью, что и Венти: узнать о том, что сможет помочь Кэйе восстановиться. Дилюк остался один на один с колыбелью, дни пролетели, будто и не было, и в настоящем он понятия не имеет, в каком состоянии Кэйя, и что с ним происходит. - Я... - начинает он; и замолкает, не зная, что сказать. Его взгляд начинает блуждать по лицу Розарии. Она продолжает выглядеть спокойной, почти безэмоциональной. Её лицо - будто лёд, что сковал Кэйю, вставая преградой между ним и Дилюком - совсем как тогда - и Дилюк не знает, не может понять, о чём она думает. Ощущение такое, будто её выражение лица подёрнуто той же морозно-туманной дымкой, что и лицо Крио Архонта, когда та взирала на него сверху вниз со своего трона на украшенном инеем возвышении. Внезапно, как всплеск рассеянного золотого света, его постигает озарение. Невольно подавшись вперёд, Дилюк опирается ладонями о столешницу и склоняется к одарившей его настороженным взглядом Розарии, вновь мельком осматривая таверну на предмет лишних глаз и ушей. - Крио-элемент, - негромко роняет он. - Ты можешь чувствовать его? - Следы всегда разные, потому что элементы носят отпечаток носителя, - чуть хмурится Розария, - но если брать конкретно крио-элемент Кэйи, то я хорошо чувствую его. Когда он уходит на разведку, оставляет для меня «хлебные крошки». - Я не знаю, в каком состоянии Кэйя на сегодняшний день, потому что он... В настоящий момент он закован в ледяную колыбель, - глубоко вдохнув, как перед прыжком в воду, признаётся Дилюк. Розария медленно моргает; чуть склоняет голову к плечу; хмурится сильнее. - Вы погрузили его в сон. Как он мог заморозить сам себя? - напряжённо уточняет она. - Не он, - качает головой Дилюк; продолжает, прежде чем она успевает задать логичный вопрос: - И это не то, о чём я могу говорить. Но я знаю, что есть люди, которые могут видеть сквозь крио-элемент и его материальные проявления, и если ты хочешь помочь... - Я не могу обещать, что получится, - помолчав, предупреждает Розария, и это говорит Дилюку больше любых слов о её заинтересованности и уважении к проявленному к ней с его стороны доверию и какой-никакой откровенности, потому что она не хватается за эту возможность, потому что другой может не представиться, а трезво оценивает свои шансы на ту самую помощь, которой все так бредят. - Но я и в самом деле узнаю крио-элемент Кэйи из тысячи. Нужно смотреть на месте. Если крио-элемент колыбели, в которой он заточён, не будет наполнен враждебной энергией, я смогу пробраться сквозь него и попробовать дотянуться до ядра элемента Кэйи. - Тогда я приглашаю тебя к себе в поместье, - легко кивает Дилюк, принимая её ответ. - Ты сможешь отправиться со мной сегодня? Я могу закрыть таверну пораньше. - У меня дела в Вольфендоме, - качает головой Розария, хмурясь и растирая висок. - Я не могу отложить их, но если отправлюсь до заката, то к утру управлюсь. - Я буду ждать тебя с рассвета, - разделяя её досаду из-за невозможности решить всё прямо здесь и сейчас, отвечает Дилюк. - Не утруждай себя вежливостью. На втором этаже есть терраса. Просто заберись на неё и постучи в окно. - Тогда встретимся на рассвете, мастер Дилюк, - легко соглашается Розария, поднимаясь со своего места. Достав из мешочка на поясе несколько монет, она оставляет их на прилавке и покидает таверну. Как только за ней закрывается дверь, Дилюк позволяет себе немного расслабиться плечами и выдохнуть. У него нет никаких гарантий того, что Розария и в самом деле сможет помочь, но это лучше чем ничего. Попытка - не пытка, а если Дилюк не сделает хоть что-то в ближайшее время, он точно начнёт сходить с ума.

---

Ночью время тоже встаёт на паузу. Когда солнце скрывается за горизонтом, и всё вокруг наполняет тьма, остаётся лишь белый свет вечности, что даруют земле далёкие, далёкие звёзды. Он холодный, этот свет, холоднее света луны, и всё же Дилюк приветствует его, потому что рассеянное свечение не пытается раскрыть то, что скрыто в тени. Это успокаивает нервы: растворение в темноте, где нет назойливого внимания, где не нужно держать лицо, и лишь одиночество ложится мантией на плечи. Ещё лучше нервы успокоил бы хороший бой, но Дилюк не может себе этого позволить. Аделинда выгоняет его в город, чтобы он не накручивал себя, зацикливаясь на состоянии Кэйи, и не сказать, что это не работает, но искать неприятности, когда на его плечах вес чужой тайны? Он не настолько глуп. «А сидеть и чахнуть здесь так умно», - ехидно замечает его внутренний голос с отчётливыми издевательскими интонациями Кэйи. Сидя на полу возле своей кровати, откинувшись на неё спиной, Дилюк сверлит пустым взглядом ледяную колыбель и как никогда остро желает услышать голос Кэйи вживую. Даже если это будут издевательства, даже если это будут подколки, даже если это будет елейная манерность - неважно. Дилюк так устал ждать. Терпение никогда не было его сильной стороной. Действовать и решительно - вот его девиз. Однако всё, что ему остаётся в последние недели, это ждать, ждать, ждать, и Боги знали бы, будь им хоть какое-то дело, как сильно он от этого устал. Его нервы звенят. Сон оставил его. В его пальцах появился тремор. Дилюк в шаге от того, чтобы подсесть на успокаивающие отвары. Порой ему хочется запрокинуть голову к небу и очень громко и очень долго кричать. - Как всегда доставляешь хлопоты, - едва слышно бормочет он, вглядываясь в голубое свечение внутри колыбели. Он не винит Кэйю. Конечно, нет. Но если в его жизни и была какая-то константа, то это Кэйя, из-за которого он постоянно встревал в неприятности. Конечно, когда они были детьми, балагуром и зачинщиком был Дилюк, но после всё изменилось, и породителем всех их проблем стал Кэйя. Впрочем, возраст изменил взгляды Дилюка на последствия в виде наказаний, нравоучений и укоряющих взглядов. Когда-то он видел в этом досадную неприятность, однако в настоящем лучше других понимает, что всё это признаки внимания и заботы. Когда ты безразличен человеку, он не будет ругать тебя, не будет причитать и не будет виться вокруг тебя диким шмелём. Но даже так Дилюк предпочёл бы, чтобы та же Аделинда немного смягчила напор. От её уговоров поесть, поспать и прогуляться, чтобы проветрить голову, толку всё равно никакого. «Вот бы снова стать ребёнком. У них никаких проблем, никаких забот», - обронил однажды Кэйя в разговоре с Итэром, что Дилюк услышал совершенно случайно. И что ж, разве это было бы не прекрасно? Дилюк не раз думал о том, что возвращение в прошлое могло бы стать для него лучшим отдыхом из всех, потому что в детстве всё и в самом деле было так легко и просто. Он, Кэйя, отец, Аделинда; множество счастливых дней; множество уютных вечеров; множество ярких праздников; вся дорога впереди, и бесконечные мечты о том, каким потрясающим будет будущее. Тогда не было смертей, не было разочарований, не было страха и не было печалей. Весь мир, казалось, умещался на ладони, и верилось, что жизнь будет настоящей сказкой: захватывающей, полной приключений и обязательно со счастливым концом. Дилюк не раз задумывался о том, был ли он проклят, если его судьба окрасилась цветами крови, гнева, предательства, разочарования и потерь. - Но тебя я не потеряю, - шепчет он, отводя взгляд от колыбели на Глаз Бога в своих руках. Внутри крио-артефакта вновь бушует метель. Поднеся его к губам, Дилюк осторожно прикасается к стеклу, выпуская в него пиро-элемент. Он старается не делать этого слишком часто, опасаясь возможных последствий, но после того, как Венти рассказал о том, что его пламя каким-то образом помогает Кэйе, удержаться от этого совсем невозможно. Дилюк всё ещё понятия не имеет, как именно его элемент взаимодействует с элементом Кэйи и ядром проклятия, особенно с последним, но в настоящем ему это безразлично. Когда очень долго ломаешь над чем-то голову, не получая никаких результатов, начинаешь выгорать. Высшая Небесная Система, Небесный Порядок, Селестия, Боги - как простой человек может разобраться в том, что связано с этими понятиями, что существовали на заре появления самого Тейвата? - Великие Боги... - не без унции яда бормочет Дилюк, откидывая голову на край мягкого матраса и прикрывая глаза. Не в первый раз его посещает мысль, как было бы проще и легче жить, если бы не существовало ни Богов, ни других высших сущностей. Конечно, наличие высшей силы хорошо в теории: людям есть на кого уповать, кому молиться о чуде, кому изливать свою душу, когда никто другой не желает слушать, но... Благодаря всё тем же высшим силам история Тейвата строится на крови и костях. Разрушительные войны, междоусобицы, деление территорий, борьба за власть, последствия этой борьбы, что столетиями преследуют ни в чём не повинных людей - всё это было творением рук высших сил, не простых людей. И даже когда всё, казалось бы, улеглось, тень всё равно накрывает весь Тейват: контроль Селестии, распри среди Семерых Архонтов, Глаза Порчи, древние проклятия, тёмные твари и многое другое. Не будь в этом мире высших сил, не будь в этом мире элементов, не будь в этом мире почти потусторонней Бездны, людям жилось бы куда лучше. С другой стороны, если бы не Боги и не Архонты, кто защитил бы Тейват, когда Каэнри'ах принёс бы на его землю войну? А Каэнри'ах обязательно бы это сделал, потому что там, где людская жадность не знает границ, всегда разгораются костры, что хотят пожрать весь мир.

- Если что и не менялось из мира в мир, по которым мы с Люмин путешествовали, так это человеческая природа. Люди алчные и порочные создания. Дай им силу, и они захотят ещё большей силы, попутно уничтожая всё вокруг себя.

Власти, денег и знаний никогда не будет достаточно тем, кто их жаждет. Территории, природные ресурсы, рабочая сила - всё это всегда ценилось и всегда будет цениться. Сильный всегда угнетает слабого. Тот, кто не может защитить себя, либо гибнет, либо прогибается. Конечно, есть надежда просить о помощи, о защите, но это означает жить в долг, отдавать что-то взамен. По сути, то же рабство, только обличённое в более красивые условия и слова. Именно поэтому Дилюк старается разграничивать для себя личности Венти и Анемо Архонта Барбатоса. Венти кажется обычным человеком с обычными человеческими слабостями и пристрастиями. Он раздражающий, но простой и понятный. Иногда даже по-своему забавный и приятный. Редко. Очень. Но бывает. Анемо Архонт должен быть совсем другим уровнем, не так ли? Великий лорд Барбатос, который должен нести спасение и свободу. Вот только на деле он абсолютно бесполезен. Какая от него польза как от Архонта? Как по мнению Дилюка, никакой. Единственное, что Анемо Архонт вызывает в нём своим существованием, это тревогу, потому что присутствие перед глазами Архонта напоминает о Селестии, Селестия напоминает о падении Каэнри'аха, тот в свою очередь напоминает о том, как разрушились его отношения с Кэйей, а ещё есть Крио Архонт, которая хочет развязать войну с Богами, закрывая глаза на тот факт, что обречёт этим на огонь и кровь не только Снежную, но и весь Тейват. «Эгоистичные, мстительные, недальновидные», - мысленно перечисляет Дилюк, растирая лицо ладонью. Конечно, что им, этим сущностям, что живут столетиями, часто неуязвимые из-за своей огромной мощи. Для них земли вокруг - шахматная доска. Люди? А что люди? Были, есть и будут, никуда не денутся. Да, огромное количество погибнет, да, земля будет усеяна трупами и залита кровью, но выжившие породят потомство, и в новой эре на обновлённой земле взрастёт своё поколение со своей новой историей. Это всё, что нужно Богам, что нужно Архонтам - чтобы был кто-то, кто будет в них верить, питая тем самым их силу. Будут ли это старые или новые поколения, им неважно, пока эти поколения есть. И особенно безразлично это Богам, Дилюк уверен, потому что будь иначе, вряд ли Крио Архонт до сих пор продолжала бы спокойное существовании при том, что не скрывает своих целей и планов касательно Селестии, а среди людей гуляют извращающие их тела и души Глаза Порчи. Тихий стук по стеклу отвлекает Дилюка от мрачных мыслей, заставляя встрепенуться. Быстро поднявшись на ноги, он откладывает Глаз Бога Кэйи на край матраса и подходит к окну, вглядываясь в замерший по ту сторону силуэт. До рассвета ещё далеко, небо совсем тёмное, звёзды продолжают сиять, складываясь в яркие узоры созвездий, но по ту сторону на террасе и в самом деле оказывается Розария, которая легко кивает ему в знак приветствия и бесшумно проскальзывает внутрь, как только окно оказывается открыто. - Управилась быстрее, - негромко бросает она, не желая тревожить тишину; и замирает на месте, как только упирается скользнувшим по комнате взглядом в полную сколов и трещин колыбель. - Что за... - Она разрушается естественным образом, - поясняет Дилюк, вставая рядом с ней со скрещенными на груди руками. - Я стараюсь держаться в стороне, потому что мой пиро-элемент... В общем, мне лучше не подходить близко. - Почему колыбель разрушается, если была создана, чтобы уберечь его? - хмурится Розария, делая шаг вперёд, чтобы рассмотреть глыбу льда вблизи. - Потому что она барьер для проклятия в том числе, - отвечает Дилюк, невольно отслеживая каждый её вздох рядом с колыбелью. - Было сказано, что когда Кэйя оправится, колыбель полностью разрушится и выпустит его. Но никто не давал мне никаких гарантий касательно того, как он будет чувствовать себя закованным в лёд. - Ну, это интересно, - едва слышно бормочет Розария, когда её Глаз Бога начинает сиять в полумраке комнаты, а сама она прижимает ко льду колыбели ладонь. - Полагаю, мне придётся гадать, кто поставил этот барьер, не так ли? - Это важно? - хмурится Дилюк Розария неопределённо пожимает плечами, прижимая ко льду и вторую ладонь; вглядываясь в ставшее будто ярче свечение в глубине холодного кокона. - Не то чтобы, - отвечает; свечение охватывает её ладони, начиная впитываться в лёд. - Просто интересно, где вы смогли найти того, кто сумел сотворить из чистого элемента столь идеальное физическое воплощение. - Хочешь сказать, это иллюзия? - ещё больше хмурится Дилюк, переводя взгляд на острые грани льда, от которого даже на расстоянии тянет морозным холодом. - Можно сказать и так, - кивает Розария; кончики её пальцев зарываются в лёд вместе с накладками-когтями, как горячий нож в масло. - Кэйя окружён потоком постоянно движущейся элементальной энергии, столь плотной, что она кажется материальной вещью. Будь он по-настоящему закован в лёд, давно бы задохнулся. Но эта энергия не враждебная. Она циркулирует вокруг него и резонирует с его ядром силы, проходя сквозь него, и я чувствую... Розария замолкает. Её взгляд впивается во что-то сквозь толстый слой льда, и Дилюк невольно подаётся вперёд, чувствуя, как в очередной раз натягиваются его истерзанные нервы. - Что такое? - спрашивает, ожидая любой из всех худших вариантов, потому что надеяться на лучшее было бы весьма глупо с его - давно наученного жизнью и знающего лучше - стороны. - Его ядро... - цедит Розария, пока её руки загораются ярче. - С ним что-то не так. Оно не на своём месте. - Это нормально, - выдыхает Дилюк, зарываясь пальцами в распущенную растрёпанную гриву. - Его ядро было перенесено из-за проклятия. - Взаимодействовать с ядром элемента на таком уровне может только господствующий над элементом Архонт, - выдержав очень долгую паузу, тихо, но уверенно роняет Розария, переводя на него нечитаемый взгляд. Дилюк смотрит на неё в ответ. Повисает звенящая тишина. Только длится она не так долго, как могла бы, потому что Розария вдруг резко отворачивается и впивается напряжённым взглядом в начавшее пульсировать свечение внутри льда. В этот же миг Дилюк замечает, как ярко загорается Глаз Бога Кэйи. Он и раньше сиял так же сильно, когда внутри начиналась метель, но на этот раз что-то явно не так. От самого крио-артефакта по покрывалу на кровати начинает разбегаться изморозь, и Дилюк тут же хватается за него, шипя от холода, что мгновенно пронзает его незащищённые снятыми дома перчатками ладони. - Плохо, - резко бросает Розария, и её Глаз Бога вспыхивает ярче, посылая поток силы по её рукам. - Поток энергии элемента Кэйи только что нарушился. Что-то не так. Я чувствую страх и панику. Он мечется и не может выбраться. Я не могу дотянуться до него, потому что его ядро ощущается совсем по-другому. Путь другой, я не могу настроиться до него вот так сходу.

- Однажды Путешественник рассказал мне, что видел во сне мир, в котором все люди рождались с метками, что однажды помогали найти им свою пару на всю жизнь. И там, в этом мире, одна душа могла удержать другую, если последняя оказывалась на пороге смерти. Ядра элементов переплетаются с душами своих владельцев. То, что ваш освещающий путь и согревающий огонь способен каким-то образом добраться, достучаться до замёрзшего и потерянного нутра сэра Кэйи... Что ж, не знаю, что и думать, но не могу не сказать, что это хороший знак. - И Царица каким-то образом это увидела? Как она могла это понять или почувствовать? Она никогда не видела, чтобы я использовал на Кэйе свой пиро-элемент. - В самом деле? Но Глаз Бога - часть этой схемы. Именно в нём заключён источник связи с ядром элемента, который, в свою очередь, связан с душой носителя. Вы очень нежны с этим артефактом. Итак?..

Разговор с Венти сам всплывает в памяти. Сказки о связанных душах, романтические бредни - всё это всегда было чуждо ему, познавшему горести реального мира, в котором любовь идёт рука об руку с ненавистью, дружба с корыстью, а верность с предательством. И всё же, будто ведомый каким-то порывом - быть может, то порыв порождённого всплеском страха чистого незамутнённого отчаяния - Дилюк интуитивно делает то, что делает. Зажав в ладонях Глаз Бога Кэйи, он концентрируется на своей силе и выпускает пиро-элемент.

---

Это бесполезно. Это бесполезно, бесполезно, совершенно бесполезно. Кэйя бежит изо всех сил; бежит так быстро, что его ноги едва касаются ледяных плит коридоров лабиринта под ногами. Вот только та чёрная масса, что топит лабиринт за его спиной, куда быстрее. Не чувствуя своего тело, не ощущая потребности дышать, Кэйя чувствует, как задыхается, как горят мышцы. Вокруг лёд, и снег, и узоры из инея, но настоящим холодом тянет из-за его спины, за которой хруст, и грохот, и противный визгливый стрёкот. «От себя не убежишь», - слышит он шипение, визг, вой. - «От себя не убежишь, проклятый». Кэйя знает это; не знает, откуда, но знает. Это связано с его мыслями о его бесполезности, о том, что он не заслуживает ничего хорошего. И он бы сдался, он бы остановился и позволил этой массе пожрать себя, если бы не огоньки пламени, что продолжают виться вокруг него: яркие и тёплые и как один проникающие внутрь его грудной клетки, чтобы присоединиться к тому огненному сгустку, что проник в него самым первым, опаляя внутренности жаром и требованием сделать всё, что потребуется, но спасти свою жизнь. От этих огоньков веет таким же теплом, и теми же запахами, и теми же эмоциями. Это всегда забота, тоска, боль, печаль, надежда. Это всегда безмолвное «Кэйя», и «пожалуйста», и «держись». Мальчик с вишнёвыми глазами и очаровательной улыбкой, что превратился с годами в хмурого ворчуна - это его голос, это его эмоции, это его огонь. Кэйя знает это, чувствует всем своим нутром. И именно поэтому он бежит, бежит, бежит, даже если понимает, что ему не выиграть. Потому что что-то в нём кричит о том, что он обязан постараться изо всех сил. Потому что что-то в нём кричит о том, что он не имеет права решать за Дилюка, нужно тому общение с ним или нет. Если все эти картины воспоминаний - ложь, пусть так, Кэйя смирится с этим, когда доберётся до финишной черты. В этом не будет ничего удивительного, не так ли? Хорошие вещи не для него, и Кэйя знает это. Но если все эти картины воспоминаний - правда, то это совсем другое дело. Самые красивые и яркие глаза: Кэйя не хотел бы увидеть в них вызванное им разочарование. «И почему я так забочусь об этом?» - невольно задаётся он вопросом, кубарем скатываясь с очередной лестницы и понимая, что ощущает весьма реальную боль в своих несчастных отбитых коленях и рёбрах. Найти ответ на этот вопрос он не успевает. Взбежав по очередной лестнице на возвышение, он слышит рёв за своей спиной и не может не обернуться, а когда оборачивает, застывает от ужаса, потому что чёрная масса оставила попытки догнать его. Вместо этого она начала собираться высокой волной, и когда Кэйя оценивает её высоту, то понимает - это его конец. «Дилюк», - только и бьётся в его голове в момент осознания того, что игра окончена. - «Дилюк, Дилюк, Дилюк». Когда волна чёрной массы обрушивается вниз, Кэйя инстинктивно закрывает голову руками и отворачивается; а после резко отшатывается спиной назад, потому что прямо перед ним из ниоткуда появляется огромный сияющий пламенем огненный феникс. С громким треском и топящим всё вокруг жаром, этот феникс проносится прямо мимо него навстречу чёрной воющей волне. Но Кэйя едва ли успевает это заметить. Оступившись, он заваливается назад и с нелепыми взмахами руками в попытках восстановить равновесие падает с нагорья, ударяясь спиной о землю и с поплывшей перед глазами темнотой ощущая, как болезненно из него выбило дух.

---

Как только его пламя проникает внутрь Глаза Бога, клетка вдруг начинает с треском раскалываться со всех сторон. Розария грязно ругается и отшатывается, а после издаёт взволнованный вскрик и бросается вперёд. Дилюк застывает на месте, не в силах вдохнуть. Выкатившийся из крошащейся у них на глазах в ничто колыбели безвольный Кэйя не двигается, а его Глаз Бога в руках Дилюка... Он больше не горит. Совсем.

|...|