Крем / Cream

Рей просыпается, пуская слюни.   Большая, тяжелая нога удерживает её на бедре, а рука на груди. Морда её ... кота спрятана в изгибе ее шеи, теплый рот касается кожи. Прежде чем она откроет глаза и полностью осознает, что ей действительно не следует этого делать, ее рука с любовью ощупывает его бедро.    Тогда она открывает глаза и с тоской спешит вырваться из-под его веса .   Что с ней не так.    Это вызывает ворчание протеста со стороны кровати. Вторая сторона объятий не слишком довольна разлукой.     Это побуждает ее быстрее покинуть комнату — и, поскольку он должен вести себя точно так же, как кот, которого она усыновила, тяжелый, высокий и не очень грациозный мужчина вываливается из постели и следует за ней, куда бы она его ни повела.    Она ускоряется, когда слышит его позади себя, и бросается в ванную, закрывая дверь, не запирая ее, проверяя его на этом во второй раз.    Шаги останавливаются перед дверью.   Прошло, наверное, секунды три, прежде чем она услышала нежные постукивания по дереву, и, конечно же, мужчину, заикающегося хриплым, приглушенным голосом:   — Ты… ты закрыла дверь.   Как мило с его стороны сообщить ей об этом.   — Я в курсе.   Наступает короткая пауза, во время которой она ждет, пока он уйдет, но он этого не делает. Есть некоторые колебания.    Потом он начинает вести переговоры, хотя и без особой уверенности.    — ...оставишь её немного открытой?   — Нет.   Никаких колебаний с ее стороны. Границы. Это ее дом.   Если он не может находиться вдали от нее пятнадцать минут, как он справится, когда она будет на работе десять часов?   Вопрос должен быть риторическим; это не оказывает на нее ожидаемого эффекта. Скорее, она корчится от чувства вины, как и много раз раньше, из-за того, что проводит все свое время на работе, оставляя кота одного на много часов, гадая, не преследует ли животное ее повсюду, когда она с ним, просто чтобы получить максимум удовольствия от ее присутствия.    Эта мысль пронзает грудь, и она чувствует себя совершенно глупой из-за этого.   Контроль, все вышло из-под контроля. Ей нужен контроль.    Проходит некоторое время, прежде чем она слышит, как он отходит. Она не знает, куда идти, и ей все равно.   В душе она молча молится, чтобы все вернулось на круги своя.    Ей хотелось бы выйти из этой ванной и обнаружить, что ее кот на самом деле кот, на этот раз навсегда, и что ей никогда больше не придется беспокоиться об этом изменении.    Поскольку она знает, что не стоит ожидать ответа на молитвы, она медлит, тратит гораздо больше времени, чем обычно, на то, чтобы одеться и подготовиться, чувствуя, что никогда не будет полностью готова встретиться с ним лицом к лицу, даже если бы у нее было все время мира.    Когда она выходит из ванной, она слышит его раньше, чем видит — медленные, размеренные, влажные звуки.    Она быстро идёт на кухню.   И вот он.    Полностью откинув голову назад, держа бутылку молока обеими руками, он не торопится, глотая его со слабыми, удовлетворенными стонами и тяжелыми веками, несколько чёрных кудрей падают ему на глаза.   — так, да, она считает, что ее кот - мужчина, и что? Никто не идеален.   Если в вашей жизни не было хотя бы одного бредового эпизода, то какой вообще в ней смысл?   Она принимает все и сразу. Его босые ноги на деревянном полу. Изгиб его спины, его задница, насколько толстые его бедра и икры. Ее щеки вспыхивают, и она поражена, потому что его нагота смотрит ей прямо в лицо, как будто это она врывается туда, куда ей не положено, хотя на самом деле это ее чертова кухня, а он должен быть ее чертовым котом.     Это зрелище определенно заставляет ее рот закрыться на несколько слишком долгих секунд - прежде чем она, наконец, думает про себя: разве на этом столе не стоял стакан вместе с бутылками молока, которые он, предположительно, пил раньше?   — Разве твоя мать не учила тебя пользоваться стаканом?   Бутылочка тут же вылетает с влажным хлопком, и он поворачивается к ней, облизывая молоко с губ, прежде чем пробормотать:   — ...я не помню свою мать.   Видно, что в нем нет ни малейшего намека на застенчивость, и он не против того, чтобы она смотрела, - однако она физически не может позволить своим глазам блуждать больше, чем уже позволила.   Оказывается, обнаженное тело широкоплечего мужчины ростом шесть футов два дюйма не вызывает у нее такого же безразличия, как обнаженное тело кота.   Он ставит бутылку, и она напрягается.   По привычке она предвидит его следующий шаг. Ее питомец, как она знает, уже терся бы ей о ступни и икры, и даже не по какой-то конкретной причине, хотя ему пора есть.    То, что здесь происходит, незаметно для невооруженного глаза — это не то, что мог бы уловить тот, кто не осведомлен о ситуации. Она может чувствовать его намерение, его потребность в контакте только по тому, как он поворачивается к ней, и она знает, что он чувствует в ответ на то, что она не делает ни шагу к нему, что он просто не может приблизиться и прикоснуться к ней, как он обычно это делает.   Его злоключение прошлой ночью, вероятно, станет ключевым фактором его сдержанности. Он стоит там. Очень похожий на пристыженного ребенка.   И насколько безумно то, что она уже чувствует себя достаточно близкой к этому незнакомцу, чтобы расстраиваться из-за этого?   Сжав челюсти, она крепко закручивает крышку на бутылке и ставит ее обратно в холодильник. Он не прикасается к ней, но по-прежнему внимательно следит за каждым ее движением, слегка поворачиваясь влево и вправо, пока она движется по кухне.    Она просто хочет, чтобы он был котом. Неужели я прошу так много?   — Не пей больше молоко, пожалуйста. Она крепко сжимает губы, чтобы не добавить: если ты это сделаешь, тебя стошнит.    Она не заваривает себе чай. Не глядя на него, направляясь в коридор, она быстро даёт ему понять, прежде чем уйдёт, что в холодильнике есть еда.   Он не следует за ней до двери.    Естественно, она не может провести ни минуты на работе, не думая о том, как ее кот  по ночам превращается в мужчину и пьет молоко днем ​​- и о том, что все это потенциально означает для ее психического здоровья.    Хотя ее домашний мир перевернулся с ног на голову, реальность ее работы осталась прежней. Клиенты продолжают откровенно оскорблять, задачи, поставленные перед ней и ее командой, продолжают быть скучными, все именно так, как она ожидала: повторяющееся, высасывающее душу и бессмысленное.    Это заставляет ее чувствовать себя еще более сумасшедшей. Как будто она из шоу Трумэна, и хотя они ведут себя так, как будто они не в курсе, все люди вокруг нее знают, что происходит в ее квартире.   Она рада закончить пораньше и оставить закрытие другому, ей даже не терпится вернуться домой, ожидая, что  ее человек, если судить по прошедшим дням, скорее всего, вернется в свою кошачью форму. И ей это нужно — ей нужен ее домашний кот.    Уже наступила ночь, когда она идет к своей «Хонде» на стоянке, почти слишком уставшая, чтобы здраво мыслить.   Вытащив телефон, она видит три сообщения от Арми. Очень неожиданно.   Первое сообщение говорит ей, что он сегодня днем ​​в городе, и что она делает около пяти?   Во втором, отправленном через час, говорится, что ничего особенного. Третье сообщает ей, что он может зайти к ней домой минут на десять около шести, если она дома. Она смотрит на время. Сейчас двенадцать минут седьмого.   «Я только что вышла с работы», — пишет она в ответ. Она бы с радостью встретилась, но, похоже, сегодня снова не получится.    Как только она садится за руль, она получает еще одно сообщение.    На самом деле всё отлично, работа заняла гораздо больше времени, чем ожидалось. Увидимся через 30 минут?   Конечно.   Арми постоянно заходил к ней до того, как у них с Роуз родился первый ребенок, потому что квартира Рей находилась по пути между его фирмой и их домом. Он оставался, может быть, минут на пятнадцать, едва хватало на то, чтобы выпить чаю или пива, по сути, поздороваться в то время, когда они уже не могли часто видеться. Рей чувствовала, что это лучше, чем вообще ничего.    Такого не было уже более шести месяцев.    В ее ситуации приглашать кого-либо домой кажется нелогичным. Наверное, потому что это так.   И все же в этот момент ей кажется, что препятствий нет. Она скучает по своему другу, конечно у нее есть для него десять минут.    Оглядываясь назад, она поймет этот выбор немного по-другому: ее мотивация, скорее всего, будет заключаться в необходимости иметь рядом с собой человека, которому она доверяет и который будет психически здоров.    Паркуясь на своей улице, она чувствует боль в груди, зная, что, поскольку Арми будет следовать за ней по пятам, ей, скорее всего, не удастся увидеть, как ее кот побежит к ней, когда она подойдёт к двери. То, чего она с нетерпением ждала весь день. Однако, если она не увидит перед собой Армитажа, все еще есть шанс, что он отменит встречу.   Он не отменяет. Когда она приближается к своему дому, он уже тут, ждет ее на тротуаре.    Несмотря на все свое сопротивление, она широко улыбается, когда видит его, и он делает то же самое. Они оба, должно быть, выглядят одинаково утомленными. У него самая густая борода, которую он когда-либо выращивал.    Крепкие, теплые объятия, которые он ей дарит, избавляют ее от горечи.   — О Боже мой, Рей. Господи Иисусе… Скорее, пошли внутрь — мне холодно, и я не смогу оставаться здесь долго.   Внутри она смотрит на лифт, который все еще не работает, и щёлкает по кнопке, прежде чем подняться по лестнице. Арми не комментирует это, потому что слишком занят, предоставляя ей как можно больше информации, прежде чем ему будет пора уходить.   — Итак. Мы с Роуз давно хотели увидеть тебя, Финна, По...   — По?   — у Финна новый... эээ, парень, но не говори ему, что я его так назвал. Она не спрашивает, почему. — Знаешь, хочется хорошо провести вечер, но Роуз хочет пойти в бар или ресторан, и это нормально, но я не хочу оставлять детей одних, они слишком маленькие, и их слишком много, их трое — это очень много, понимаешь?   Она этого не понимает. Он едва успевает дышать во время разговора, и подъем по лестнице ему ничуть не помогает.    — Я ей говорю: слушай, сходи ко всем, повидайся с друзьями, посмотри фильм или что-то в этом роде, я не против, но потом она говорит мне, что почувствует себя виноватой, если пойдет одна, за исключением того, что в баре буду я. Но я тоже не буду получать удовольствие, если мне придется нервно проверять время каждые пять минут только потому, что я все время нахожусь на грани, думая о детях, о том, что они одни и что с ними может случиться, — говорит он. — Она говорит, что они не будут одни, и я такой, как ты понимаешь, о чём я...   — Арми, переходи к делу.   Он фыркает, когда они подходят к ее двери, запыхавшись.    — Дело в том, не могли бы мы сделать что-нибудь у тебя дома? Дети могли бы спать в твоей спальне, Роуз сможет выйти из дома и увидеться с тобой, я сомневаюсь, что это идеально, но…   — Конечно, — вздыхает она, открывая дверь. Зайдя внутрь, она включает свет. —Кажется, ты предполагал, что я откажусь.   Как и ожидалось, ни один кот ее не приветствует. Ей следует попросить Армитажа понизить голос. В квартире полная тишина.    — Но я имею в виду, что ты не против того, чтобы мы все были в твоем… крошечном доме? Без обид.   — Почему я должна возражать? Я давно никого не видела. Она бросает сумочку, вешает пальто. Армитаж остаётся в верхней одежде.   Видимо это будет более короткий визит, чем она думала.   — Хорошо, чай, пожалуйста, — говорит он ей, прежде чем она спросит — и еще до того, как они выйдут из коридора.    Ее ноги болят оттого, что она стояла и шаркала целый день. Она идет прямо к кухонной стойке, подавляя зевок. Включив весь свет, она видит, что на столе нет бутылки с молоком.    Арми откашливается позади нее, и прежде чем она успевает среагировать, она слышит, как он говорит в комнате:    — Армитаж.   Она хмурится, поворачивается и видит, как он слегка кивнул, глядя на другую сторону ее квартиры, в гостиную.    В темноте на диване сидит, положив руки на бедра, и смотрит на Арми с тщательно пустым выражением лица, прежде чем его глаза находят ее, тот самый обнаженный мужчина, которого она оставила внутри этим утром.    Ее глаза расширяются, брови поднимаются вверх, воздух застревает в легких.   Армитаж стоит там, ожидая, пока кто-нибудь нарушит то, что, вероятно, является для него очень неловким молчанием.    Да...всё это по настоящему.   Теперь это вполне реально, потому что Армитаж может его видеть. Это происходит. На самом деле происходит.   Она не может поверить, что наивно думала, что сойти с ума — худший вариант.   Ебена мать.  Приходится хорошо поразмыслить, пытаясь придумать что-то, чтобы оправдаться перед другом, почему обнаженный мужчина ждал их на ее диване в темноте.    Она не может уделить ни секунды внимания тому факту, что Армитаж считал это достаточно обычным явлением, чтобы представиться так, как будто это случалось сто раз раньше, вместо того, чтобы кричать, как сделал бы любой нормальный человек.   А поскольку ей нужно что-то сказать до того, как это сделает ее кот, и это ухудшает ситуацию, в конечном итоге она начинает заикаться, причем очень сильно.    — Арми, это… это… это Трой.   Как только она произносит это слово, то прикусывает язык.    Трой.   Из всех имен в мире ей на ум приходит именно Трой. Разница в одну букву от Роя, имени ее бывшего парня и нынешнего коллеги Армитиджа.   Она ошибается, думая, что ситуация достигла дна.    — Бенджамин, — поправляет ее кот. Он смотрит на Армитиджа, затем снова на нее. — ...меня зовут Бенджамин.   Армитаж медленно поворачивает к ней голову, поднимая брови на лоб. Отражая её выражение.    — ...это Трой или Бенджамин?— пытается спросить он незаметно, бормоча, едва шевеля губами.   Она издает болезненный стон, который затем превращается в слова, а извиняющаяся улыбка, которую она пытается выдавить, наверняка выглядит как гримаса.   — Ах, я, я … я вчера встретил Бенджамина …   Забыть имя парня на одну ночь, поскольку это следующая лучшая ложь, которую она может произнести, парня на одну ночь, которому она якобы позволила остаться у себя на весь следующий день, достаточно унизительно - но, черт возьми, она не готова к тому, что происходит дальше.   Теперь Бенджамин откровенно обиделся.   — Я живу здесь уже больше месяца, — снова поправляет он, на его лбу появляется складка,  как будто ему искренне больно.    Она медленно закрывает рот; затем опускает голову и кладет ее на руку, побежденная, смущенно пряча глаза.   Армитаж откашливается. Снова.    — Ох, вау, — тихо говорит он, вежливо делая вид, что это обычный разговор. — ...новый сосед, потрясающе.   — Послушай, Арми, — стонет она в ладони, — как насчет того, чтобы выпить чай в другой день?    — Я понял, Саншайн. Он поворачивается, чтобы выйти из кухни, затем останавливается, чтобы помахать ее коту. — Увидимся, ну, Бенджамин.   Ее кот просто смотрит на него, не двигаясь. Очень заметно раздосадованый.    Прямо перед тем, как она закрывает за ним входную дверь, Армитаж напоминает ей о вечере, которую она обещала ему и его жене, а затем поворачивается в последний раз с успокаивающим тоном.    — Мне не обязательно знать все, Рей. Я не сужу. Честно…   Он прерывает себя, чтобы понизить голос:    — Молодец, подруга.