небо в алмазах

Судьба их сводит, сводит и сводит снова. Вроде город-миллионник, а по ощущениям как кухня в хрущёвке на четыре квадратных метра. Двух шагов не сделаешь, чтобы не столкнуться. – Потому что это судьба, дебил, – Петя со вкусом выпускает дым, запрокинув голову, а Илья задумчиво смотрит на его шею и думает как просто можно её в таком положении свернуть. Чтобы Петенька красиво за правду откинулся, а не с колёс, которые у него по всем карманам распиханы. Впрочем плевать и на Хазина с его правдой, и на саму судьбу. Эту злобную дрянь, мерзкую суку, жадную до чужой боли тварину. Иначе почему бы ещё всё сложилось именно так. Вагон слабо дёргается, вырывая Илью из сонной дрëмы. Он сразу, ещё даже толком не проморгавшись, понимает – снова не помогли ни привычно на рандом выбранный маршрут, ни исступлëнная мольба всё это нахер уже прекратить. Запястье дёргает, будто снова от инерции вагона, но на самом деле потому, что судьба – садистская мразь, с кайфом ковыряющая раскалëнным железом у Ильи за рёбрами. Руку тянет в сторону открывающихся дверей, тонкая красная нить, видимая только двоим, чуть вздрагивает и проседает. Илья твёрдо решает не смотреть на опустившегося напротив человека и, конечно, ровно через пять секунд ломается. Хрустко, громко, как грудная клетка под уверенной рукой паталогоанатома. Его судьба смотрит на него с улыбкой. Всегда с ней и грустными-грустными глазами. И Илья не знает, чего ему хочется больше – встряхнуть это почти на голову возвышающееся тело за грудки, проорав прямо в лицо "перестань, блять!", или упасть на колени, беспомощно уткнуться в чужие ладони и жалобно заскулить. От тупой боли за рёбрами, от творящейся несправедливости. От того, что полгода назад судьба первый раз дёргает Илью за руку в сторону высоченного парня с копной светлых кудрей и заразительным смехом. На которого с улыбкой смотрит девчонка с большим круглым животом и колечком на пальце. Великая история предназначенной любви заканчивается даже не начавшись. Илья смутно помнит, как выскакивал тогда на ходу, не вслушиваясь в захлебнувшийся смех и встревоженное девчачье "Максим!". Как жгло огнём кожу на запястье, а ещё – глаза. Как хотелось выть побитой псиной, потому что – если у них может быть только так, то лучше уж вообще никак. Только вот судьбе – карме, предназначению, сраному персту божьему – максимально похер на Илюшино мнение. Поэтому напротив снова сидит тот, к кому магнитом тянет ноющее запястье. Издёвкой – прямо к руке, удерживающей на коленях большой пакет с логотипом детского магазина. Округлые мягкие буквы будто бы складываются в насмешливое "не судьба", навязчиво семафорят и забиваются Илье под горящие веки. Он выходит на следующей же остановке. С тупой болью за рёбрами, обжигающе-острой – по запястью и негромким – как взрыв ядерного реактора – "прости" в спину. Илья не настолько сука, чтобы ответить искренним проклятьем, но и не добряк, чтобы желать счастья. Поэтому он смотрит вслед габаритам удаляющегося состава и повторяет за плюшевыми буквами с хрустящего пакета. Не судьба.