небо в алмазах

У сидящего напротив Игоря мужика абсолютно спокойное расслабленное лицо. Можно даже сказать безмятежное, как у толстопузого позолоченного божка, познавшего тайны мироздания и Нирвану. Только у того руки в золоте, а у этого – по локоть в крови. Буквально. Игорь рассматривает бурые разводы на чужой рубашке и старается не вспоминать, как ехал на вызов полпятого утра. Как удушливо пахло в квартире подсохшей кровью. Как жутко было понимать, что груда тряпья и мяса в одной из комнат – люди. Какими невозможно тонкими в этой кровавой каше смотрелись усыпанные порезами детские руки. Они наверняка будут тянуться к Игорю за помощью несколько ближайших ночей. А сидящий напротив ублюдок дышит умиротворением, не выказывая и тени сожаления тому, что стал палачом своей семье. Едва наросшая после недавней потасовки кожа на костяшках больно трескается, жгуче истекая сукровицей, но Игорю на это глубоко плевать. Главное, что под его кулаками лицо мрази, наконец, теряет своё благостное спокойствие, да и вообще любые человеческие черты. Так определëнно честнее – нелюди не заслуживают человеческих лиц. От харкающего кровью мудака его оттаскивают в четыре руки, без особых нотаций выпроваживая поостыть куда подальше. Игорь идёт прямиком в курилку – сам не смолит и начинать не собирается, но ему и постоять рядом помогает. Петя появляется на пороге минут через двадцать, подходит неспешно, по-пионерски оставляя между ними почти метр, потому что если встать ближе, то все, конечно, сразу просекут, что они время от времени трахаются. Игорь не критикует чужую паранойю и про себя считает, с какого раза Хазин прикурит от явно дохнущей зажигалки. После шестого щелчка он, наконец, затягивается всем объëмом лёгких, замирает на пару секунд и медленно выдыхает. – Говорят, не видать тебе годовой премии, – белëсый дым лениво поднимается в откровенно прокуренный, не смотря на все усилия вытяжки, потолок. – Выговор в личное дело точно получишь, а если в защите будет ушлый юрист, то и до служебки дойдёт. Петя не язвит, в голосе нет даже намёка на ехидство, значит уже сунул нос в лежащее на столе дело, или трепло Цветков напел подробностей в готовые его слушать уши. Игорь молчит, всем своим видом показывая насколько сильно его тревожит каждая из перечисленных неприятностей. А именно – ровно нихуя. Он глубоко вдыхает табачный воздух, катает на языке горькую никотиновую слюну и совсем не раскаивается. В тянущемся вверх дыме ему чудятся болезненно тонкие детские пальцы. – Некоторым ублюдкам одна дорога – в ад. Петя затягивается снова, с тихим треском прогорает сигаретная бумага, осыпаясь под ноги грязными серыми хлопьями. – Ад пуст. – Петя выдыхает, и призрачные руки опять отчаянно тянутся вверх, чтобы разбиться в зачуханный желтушный потолок. – Все бесы здесь. Слова отдают голимым пафосом и театральщиной, но у Игоря неприятно жмёт за грудиной и холодеют кончики пальцев. Потому что с этой работой в них очень легко поверить. Петя гасит остатки сигареты и немного свою паранойю, наклоняясь почти вплотную, бросает вполголоса "сегодня вечером зайду" даже без намëка на вопрос. Наглый засранец. Петя уходит, а Игорь ещё минут десять дышит остатками чужого никотина, думая о том, что если вся адская мразота действительно здесь – это просто значит, что им придётся постараться и вернуть ублюдков обратно в пекло.