небо в алмазах

– С-сука. Петя бестолково сучит ногами, немного путаясь в смятом почти комом одеяле, и снова неосознанно тянет колени к груди, словно согнутый в три погибели позвоночник как-то поможет разрывающейся от боли голове. Вообще у Пети сейчас не голова, а коробка пазлов на косарь деталек, с каким-нибудь уебанским однотонным рисунком и десятком утерянных кусочков. Да и оставшиеся – потрёпанные, с глубокими заломами и выцветшей, облетевшей местами краской. Косые и неровные, плохо подходящие друг другу, хер знает кому больше спасибо – Илюше Горюнову или всё же папаше, не брезговавшему вправлять сыну мозги крепкой рукой. Правый глаз снова простреливает болью, и Петя начинает откровенно скулить тонко-жалобным пëсьим скулежом. Пустой с самого утра желудок ощущается отвратно полным, к горлу подкатывает желчная тошнота, которой хочется душевно проблеваться, выплеснуть наружу, в идеале – вместе с этими уродскими больными мозгами. На влажный затылок опускается тяжёлая ладонь, и Петя давится своим скулежом, вперемешку с воздухом, скопившейся слюной и кислым привкусом желудочного сока. Инстинкты визжат, что последними силами надо развернуться и вцепиться зубами в чужие пальцы, намертво, чтобы услышать треск рвущихся сухожилий, а лучше – хруст ломаемых костей. – Тихо, тихо. Игорь – или пугающе реальный высер кривых Петиных мозгов – почти невесомо касается волос, не давит, просто обозначая своë присутствие. Обещая, что если Петя всё-таки подохнет от осколочных разорвавшейся у него в башке гранаты, то хотя бы не попадёт в жёлтые таблоиды кричащим заголовком типа "обнаружена мумия умершего семь лет назад мужчины", мол, только подумайте, какой мразотой надо быть, чтобы тебя вообще никто не хватился! Игорь мягко касается и не боится ни коварных гранатных осколков, ни кривых измятых чужими руками пазликов. Только негромко спрашивает сколько уже длится приступ, пил ли он таблетки и как давно, чем вообще помочь и "Петь, может скорую?" Петя неопределённо мычит на всё вместе взятое, тут же содрогаясь от низкого вибрирующего в подкорке звука, снова болезненно ëжится, и Игорь тихо вздыхает. Ладонь пропадает с затылка, и эта потеря пробивает Петю даже сквозь мутную пелену, требуя дохлой рыбиной, которая сейчас у него во рту вместо языка, слёзно попросить Игоря не уходить, не бросать, не позволить стать максимально обсосной заметкой в какой-нибудь желтушной "Моське". Позвякивают на грани слышимости тяжëлые шторные кольца, комната окончательно погружается в темноту, принося немного облегчения. В волосы снова мягкой лаской зарываются мозолистые, не привыкшие к нежности пальцы. Не привыкшие, но научившиеся специально ради кривого-косого Пети. – Отдыхай, – Игорь не повышает голос, но говорит твёрдо, без возможности оспорить. – Через пятнадцать минут не уснёшь – вызову скорую. И если будет скорая, спасительный укольчик анальгина с димедролом быстро унесёт Петеньку в прекрасную непроглядную тьму забытья. Надо будет только вытерпеть повторяющийся раз за разом диалог, со стороны Пети звучащий, будто он с хером во рту говорить пытается, и понимающий взгляд, когда придётся добавить про то, что обычная дозировка его не возьмёт. Маленькие радости бывшего торчка, который смог вывезти свою бурную молодость. Пете, в общем-то, похер на взгляды, капсом транслирующие "бывших наркоманов не бывает", он свою гордость при надобности научился глотать на раз-два ещё в детстве, это спасибо точно персонально бате. Проблема в Игоре – этот защитник сирых и убогих тут же переходит в режим мамы-медведицы, готовой за своё неокрепшее чадо любому перекусить хребтину, а у раскатанного приступом Пети нет возможности прописать ему успокаивающего леща. Поэтому Петя правда старается расслабить напряжённое изматывающей судорогой тело и уговорить свою глухо пульсирующую голову хоть немного принять во внимание весь сожранный за день обезбол. А потом он начинает слушать чужое дыхание – неспешное, глубокое, почти медитативно успокаивающее, так и тянущее подстроиться под него. И Петя подстраивается – дышит чужим умиротворяюще размеренным темпом, чувствуя, как понемногу отпускает закаменевшие мыщцы спины, расслабляются беспокойно подрагивающие плечи. Игорь не сбивается ни на секунду, держит заданный ритм, как исправно работающая боевая машина. Пальцы в волосах медленно кружат, словно пытаются собрать битые жизнью пазлы в цельную картину, и Петя незаметно для себя соскальзывает в темноту долгожданного сна.