Wait, oh yes, wait a minute, Mister Postman Wait, wai-ai-ai-ait Mister Postman Mister Postman look and see Is there a letter in your bag for me? © Битлз
Лила вытянулась на своей старой кровати, глядя в потолок. В комнате слышится птичье пение, растения выступают из стен, навевая прохладу. Над головой плывут блестящие бабочки, золотыми зигзагами облетают кровать, норовят сесть на нос. Доктор в свое время создал этот трюк, чтобы ее позабавить. Он всегда старался ее смешить. Без веселья и жить не стоит — кажется, так он говорил. По стенам полки, заполненные книгами — в начале их совместных путешествий он был решительно настроен научить ее читать. Взгляд скользнул по кипе разноцветных обложек: «Жили-были», «Огромный крокодил», «Рифмы матушки Гусыни», «Забытый день рождения», «Искусство войны для самых юных полководцев», «Настольная книга ниндзя», «Венерианское айкидо для любого количества конечностей». Когда Лила наконец постигла сложное искусство букв и слогов, библиотека Тардис автоматически подстроилась под ее запросы. Книги были удивительным открытием для нее. Она любила слушать старейшин у костра, это были редкие моменты счастливого блаженства в непростой жизни племени. Теперь же она в любой момент могла открыть книгу и мудрые мысли звучали в ее голове, открывая новые, неизведанные миры. Она протянула руку, взяла книгу с ближайшей полки и открыла на случайной странице. «Жили-были на свете полисмен Артур и полицейский конь Гарри, оба озорники. Надев синюю форму и прицепив к поясу резиновую дубинку, Артур каждый день садился верхом на Гарри и ехал через весь Лондон. Любимым занятием Гарри было плестись в хвосте у какого-нибудь автобуса и дышать на заднее стекло, пока стекло не запотеет. Тогда Артур, приподнявшись в седле, рисовал пальцем на стекле всякие рожицы, а Гарри смеялся, глядя на них. Они так часто занимались этим делом — Гарри трусил за автобусом и дышал на стекло, а Артур рисовал рожицы, — и у них совершенно не оставалось времени ловить жуликов». Лила вздохнула и отложила книгу. Со временем она научилась отделять мудрые книжные мысли от чепухи, которую люди просто выдумывали, чтобы скоротать время. Но когда-то эти строки казались ей магическим заклинанием. Давно: две, три, четыре жизни назад… Теперь же строчки совершенно расплывались перед глазами. Сегодня был тяжелый день. Нет, не так. Очень тяжелый день. Лила за свой длинный век прожила немало трудных дней, и этот мог бы заслуженно войти в десятку самых неприятных. При том, что сегодня никто не пытался ее убить/посадить в темницу/пытать. Лиле невольно вспомнились месяцы ее лекторства в Академии. Физически ты отдыхаешь на преподавательском табурете, но вот морально к концу рабочего дня чувствуешь себя так, будто сражалась с сотней сонтаранцев. Первые неприятности начались ещё около больницы. Спускаясь по лестнице, Нарвин был сплошным комком нервов, но когда они наконец дошли до парковки, он просто потерял дар речи. То чудо техники лимонного цвета, которое ждало его у больницы, вызвало у него дикий ужас. Нарвин не умел водить человечий транспорт. Лила — тем более. Но бригадир, кажется, был уверен, что именно так Доктор и должен передвигаться по английским дорогам. Поначалу казалось, что их легенда заглохнет, не начавшись. Слава духам, оказалось, что Доктор вмонтировал в двигатель Бесси телепатическую схему, поэтому первые полчаса Нарвин просто уговаривал строптивую машину двинуться с места, и не задом, и не в дерево. В конце концов она признала в нем таймлорда и тотчас же, на радостях, понеслась как котоконь за свинокрысой. Вцепившись в дверцы, они долго пытались вразумить Бесси, но она остановилась только у дверей полицейского участка деревни Готем — временного штаба Юнит. Как машина сообразила, куда ехать, осталось загадкой, никаких координат бригадир им дать не успел. Немедленно они с Нарвином оказались в центре водоворота из желающих посмотреть на «нового Доктора». Как поведал им сержант Бентон, заключив Нарвина в медвежьи объятия, многие из главного штаба специально приехали, дабы увидеть такое чудо. Каждый хотел пообщаться с консультантом и его помощницей, которые абсолютно не горели ответным желанием. Лила отчаянно мечтала о шумовой гранате, но вместо этого ей приходилось быть вежливой за двоих. Нарвин был безнадежен. Имена всех сотрудников он выкидывал из головы через секунду — минимум пять раз он назвал капитана Йейтса капралом Бентвиком. На вопрос того же Йейтса «что случилось с Джо» таймлорд, не моргнув глазом, сказал, что «он уволился». Нарвин называл чай «странной субстанцией», сетовал на неудобное строение шариковой ручки, пугался проходящей мимо участка лошади — в общем, старался не вызывать подозрений изо всех сил. Как подумалось Лиле к концу дня, свой высокий пост господин Координатор получил исключительно потому, что терпеть Нарвина в полях не стало никакой возможности, вот и отправили его на бумажную работу. Лила даже начала немного сочувствовать Доктору, который первое время постоянно пытался удержать ее от разжигания очередного межпланетного конфликта. Теперь это ей приходилось бесконечно сглаживать, извиняться, УЛЫБАТЬСЯ… А тут ещё были… эти, как их… потерпевшие. В основном старики, всего один юноша — местный почтальон. Нарвин настоял, чтобы их не приводили в участок, он «должен был лично осмотреть место парадокса». Они полдня в сопровождении двух рядовых из ЮНИТ и местного констебля ходили по заросшим репейником улицам, стучась в чужие двери. Старики путались в показаниях, плакали, несли какую-то чушь о покойниках, могилках и неубранных лестницах. Почтальон вообще им не открыл, дрожащим голосом заявив, что «они его не возьмут!». Лила была готова штурмовать хлипкую доску терраски силой, но сержант ее удержал, убедив, что завтра они все равно поймают его на маршруте. Стояла дикая жара, с сопровождающих их военных градом лил пот. Лила была привычна к высокой температуре, таймлорду с его холодной кровью вообще не должно было быть жарко. Но чем дальше, тем бледнее и рассеяннее он становился. К последнему дому он практически вис на руках у Лилы и Дженкинса, однако упорно продолжал путь, одной рукой вцепившись в странного вида приборчик. Эту штуку он откопал в багажнике Бесси, и тогда целую минуту Лила наблюдала его счастливым. На ее вопрос, что это, он разразился набором длинных слов, из которых она запомнила только «уловитель». Этот уловитель всю дорогу так неприятно пищал, что зубы начинали скрипеть. — Огромное парадоксальное поле, — заявил он ей на просьбу отключить этот жуткий звук. — Детектор зашкаливает. В центре деревни над низенькими домами возвышалась церковь. В тени ее каменной колокольни стоял колодец. На нем была прибита большая, потемневшая от времени вывеска с причудливым шрифтом: «Готемский источник». Рядом, спиной к пришельцам, на корточках сгорбилась фигура в черном облачении, около него стояло ведро с мыльной водой. Фигура, вполголоса сквернословя, яростно терла тряпкой каменную стену. Пегг, местный полицейский, сопровождавший их в обходе, деликатно кашлянул. — Господин преподобный, тут к вам посетители. Фигура вздрогнула, распрямилась и оказалась нервного вида краснолицым мужчиной средних лет. Руки его немного подрагивали, когда он смущенно вытирал их о видавший виды балахон. Как он там называется у этих земных шаманов? Ряска… ряса, кажется. — Дети шалят… — пояснил он, показывая на полуоттертое граффити летучей мыши. — Уж сколько проповедей провел, а все зря. Начитаются своих комиксов, а мне работа! Преподобный Джим Коннис, к вашим услугам. Ничего странного в последнее время настоятель не замечал, кроме, конечно, участившихся случаев визита скорой в деревню. Но что поделать, старики не молодеют… да и экология, сами знаете. Вот кстати, здесь в деревне бьет родниковый ключ. Вода чистейшая, не то что во всяких магазинах. — К нам даже из других городов приезжают, воды набрать, — гордо отметил он, хлопая по боку колодца. — Полезная очень, железа много, всего такого прочего. Хотите попробовать? Жара доконала всех, юнитцы и Лила с удовольствием приняли по кружке ледяной воды. Нарвин брезгливо помотал головой. Ну, от него другого и не ожидалось. — Вообще с туристов мы берём по пять фунтов за литр… — намекнул Коннис, ревниво следя за жаждущими, черпающими кружкой из ведра. — Деньги идут на нужды церкви, как раз пора крышу латать… но представителям власти, разумеется, бесплатно! — вздохнул он, поймав выразительный взгляд Пегга. На закате таймлорд уже выглядел как ходячий мертвец. Однако, зайдя в Тардис, он не свалился отдыхать, а сразу схватился за ящик с инструментами и планшет. Лила попыталась заставить его лечь, но он только отмахнулся. — Мне необходимо сделать все тесты, — буркнул он, и ей оставалось только удалиться к себе. — Если завтра я найду тут твой труп, Нарвин, то я буду очень рассержена, — пообещала она на прощание. На самом деле, только этого ей и не хватало. Опять. Перед глазами внезапно встал образ Виги на кровати. Безвольно свесившаяся рука касается пальцами тумбочки. Рот полуоткрыт, будто она хочет сказать что-то. Но она уже никогда ничего не скажет… Рядовой Ли в жизни боялся только двух вещей: своего отца, когда тот бывал не в настроении, и соседского шарпея. Мальчишкой он часто дразнил этот ходячий коврик через калитку, но потом шарпей научился ее открывать. Ему часто снился в кошмарах момент, когда после особенно удачного «бе-бе-бе» калитка вдруг распахнулась, и из палисадника почти вертикально взлетела рыжая зубастая тварь. Тогда «Полканчика» внезапно позвал хозяин, так что мальчик отделался лишь испугом и подозрительно сырыми штанами. Но шарпей затаил месть. Ли теперь обходил палисадник по широкой дуге, но стоило даже показаться в начале улицы, как пес захлебывался злобным лаем. Ли уже начал лазать домой через заднюю калитку, но тут проблема разрешилась сама собой. Этот был день как величайшего облегчения, так и величайшей вины. Ли даже сейчас мог восстановить те десять минут до мельчайших деталей. Вот он слишком сильно бьет по мячу, и тот вылетает на дорогу. Вот он бежит вслед за мячом, не замечая, что соседская калитка стоит нараспашку. Вот он слышит за спиной угрожающий рык, в один миг его руки леденеют, а желудок стискивает судорога. Он так напуган, что только в последний момент слышит истошный гудок и визг тормозов. Блестящий синий автомобильчик лишь слегка его задел. А вот шарпей окончательно перешел в ковриковое состояние и упокоился, наконец, с миром. Ли помнил свою радость, когда осознал, что больше ему не придется красться мимо соседской ограды на цыпочках. Но к радости примешивалась вина. Всегда суровый полковник Тинкер рыдал, не скрываясь, над тем, что осталось от Полкана. Иногда Ли снилось, что он слышит рычание. Он просыпался, и тогда на него наваливалась знакомая смесь ужаса, облегчения и стыда. Но сегодня ночью, трясясь под хлипкой крепостью одеяла, он ощущал только всепоглощающий страх. Когда, выйдя из отеля покурить, он услышал за спиной знакомое рычание, он не поверил своим ушам. Ли развернулся, намереваясь показать этой шавке табельное, но так и замер. Собаки в таком состоянии не рычат. Да и откуда на приотельной дорожке мог оказаться тот самый, ярко-голубой автомобиль? Погруженная в свои мысли, Лила не сразу заметила, что на пороге ее комнаты кто-то стоит. Раздался вежливый кашель. Она вздрогнула, подняла голову. — Нарвин? Ты ещё не лег? — она повернулась к будильнику на полке, который автоматически подстраивался под местное время. На часах был час ночи. Нарвин развел руками. — Я взял образец поля из каждого дома, необходимо было все проверить. И, — он вздохнул, — разобраться с банком данных этой Тардис. Пандак, у этого ренегата не схемы, а какая-то свалка! Лила хотела бы возмутиться такому поклепу, но она помнила, как обычно действовал Доктор, когда на него находил стих чинительства. Не раз и не два она заставала его под консолью, опутанного проводами как лианами, отвертка в зубах, железки хаотично разбросаны по полу. Аккуратностью Доктор никогда не отличался. — А теперь она, — Нарвин обвиняюще ткнул в стенку, — не открывает мне ни одну комнату! Просто не реагирует, и все. Как прикажешь мне спать? — он поморщился от боли и прикрыл глаза. — Может, Тардис считает, что ты не должен здесь быть? Меня-то она помнит, а ты, гм, и-но-род-но-е тело… — задумчиво протянула Лила, обеспокоено глядя, как кривится его бледное лицо. — Сколько ты уже знаешь сложных слов, дикарка, я просто поражаюсь, — тон его мрачнел с каждой секундой. — Я вижу, головная боль все ещё мучает тебя. Как же твои лекарства? — Ни Пандака не помогает. Даже танатосин, а он сильнейший транквилизатор в линейке. Думаю, это все поле Парадокса. Оно как-то действует на меня, будто связано с моими мозговыми волнами. — Он оперся о книжный стеллаж. — Ляг, Нарвин, тебе нужно отдыхать, — Лила встала и потянула его за рукав. Раз Тардис тебя никуда не пускает, будешь спать здесь. Места для нас двоих достаточно. Будь Нарвин в чуть менее паршивом состоянии, он бы обязательно начал суетиться, краснеть и задавать дурацкие вопросы. Но раскаленный колокол на месте головы клонит его к земле, поэтому он послушно, даже не сняв ботинок, ложится на постель и закрывает глаза. Лила ложится рядом. — Когда над нашим лесом собиралась большая туча, у моей матери, бывало, тоже болела голова, — тихо, нараспев начала она. — Тогда она ложилась в темный угол, закрывала глаза, и я гладила ей виски и лоб. И пела такую, особую песню. Заклинание. Его нам дал наш шаман, Нила. На самом деле он был обманщик, никакой волшебной силы у него не было. Однако маме становилось лучше. Может, слова помогали, может, движения. — Массаж — это полезно, — прогудел Нарвин, не открывая глаз. — На Давидии… — Молчи, Нарвин, твоя большая голова должна отдохнуть. Она аккуратно, кончиками пальцев коснулась его лба. Какие там были слова… Ах, да.«Путь далекий до Типперери, Путь далекий домой, Путь далекий до Типперери, Стороны моей родной, Хорошо здесь, на Пикадилли, Но сказать хочу я вам: Хоть далек мой путь до Типперери, А мое сердце там…»
Тихое пение обволакивает Нарвина, бабочки машут крылышками у лица, принося прохладный ветерок, пальцы Лилы мягко гладят его по вискам. Железный обруч, стискивающий его голову, начинает потихоньку размыкаться. Он немного приоткрывает глаза и видит ее сосредоточенное лицо, тонущее в золотом тумане. Мягкие пальцы описывают круги по лбу, голос все повторяет странный распев. Загадочные слова «Пикадилли» и «Типперери» трансформируются в его уставшем мозгу в огромные, фантастические планеты. Он уже почти видит их радужные водопады, ледяные пики, зеленые равнины. Наконец он проваливается в сон. Почтальон Стенли Кирби готовился ко сну. Он тщательно проверил щеколду на двери, потряс ставни, включил свет во всем доме, вкрутил новую лампочку на чердаке. Радиоприемник последние пять дней у него не затыкался. Счета за электричество не волновали Стенли. Его в последнее время ничего уже не волновало: ни работа, ни мисс Кэти Рой из соседнего магазина, ни даже крикет на будущей неделе, хотя Здоровяк Джо из соседнего Скротхема публично обещал сделать из него котлету в первом иннингсе. Все это казалось теперь сущей ерундой. Но он подготовился. Они больше его не достанут. Они никогда… Шлеп-шлеп-шлеп — и шум текущей воды. Он уронил книгу, с которой собирался коротать ночь. Опять началось. Они всегда приходят так. Шлеп-шлеп-кап-кап. Дверь медленно открывается. Они заходят, как всегда молча. Отряхиваются, смаргивают капли, текущие с мокрых волос, выжимают подолы. Молча садятся у камина. Он не топил камин уже неделю, но им, видимо, все равно. Они молча протягивают руки к несуществующему огню, дрожат, передергивают худыми плечами. Вокруг ног собираются лужи. Он молча смотрит. Первое время он кричал, плакал, умолял, кидался в них кочергой, ведерком для угля и даже полным собранием британской энциклопедии. Теперь он уверился, что это бесполезно. Стенли молча смотрит с кровати, как они пытаются согреться у воображаемого огня. Наконец подходит момент. Клэр оборачивается. Всегда оборачивается именно она. Рот ее раскрывается, из него хлещет вода. Кажется, там ещё водоросли, он не приглядывался. — Ну и дождище, ужас просто! Больше ни за что пешком не пойду. Завтра на речку поедем на твоей машине, лады? — голос чистый, молодой, такой, каким он его помнит. Таким голосом не разговаривают мокрые трупы. — Да, — наконец выдавливает он из себя. — На машине. Она улыбается. И тает, вместе с Луизой, так и не обернувшейся к нему. Луж как ни бывало. Он снова один. Стенли раскачивается на кровати, вниз, вверх, вниз, вверх, глаза закрыты. Так больше нельзя. Он больше не выдержит. Надо, надо что-то придумать, что-то… Он не будет больше туда смотреть. Он никогда больше не будет смотреть на камин. Да! Это решение! Тогда они его не достанут! Дом потрясает стук в дверь. Стучат громко, монотонно, стучавший явно готов хоть всю ночь провести на крыльце, но непременно разбудить хозяина. Для Стенли сегодня это последняя капля. Он срывается с кровати, сбегает вниз по лестнице, рывком срывает щеколду, растворяет дверь. — Я не виноват, слышите! Не виноват! Тормоза давно барахлили, я ничего не мог сделать! Слышите, вы?!!! Я не… Крик захлебывается в горле. В ярком свете придомового фонаря на него глядят не мокрые лица мертвых сестер. Сложно вообще назвать лицом это кое-как замотанное бинтом месиво. Посреди лба растет железный штырь, светящийся на кончике голубым. Фигура, одетая в больничный халат, протягивает к нему руку. — Т-ты кт-то? — в ужасе Стенли отступает на шаг в комнату. — А-гент 08576! — скрежет, вылетающий изо рта совершенно не походит на человеческий голос, но слова разобрать можно. — Чего? — Я — а-гент 08576! Ты — а-гент 39542! Ты бу-дешь мне под-чи-нятьсяхрх! Ты бу-схшдешь мне под-чи-няться! Ты бу-дешь мне под-чи-нятьсясхрх! Стенли хочет захлопнуть дверь, нашарить на стене телефон, позвонить в полицию, а заодно, наконец, и в дурдом, чтобы все это закончилось… Но он не может. Ведь он больше не обязан быть Стенли. Ему больше не нужно переживать все это. Надо просто подчиниться. И тогда боль наконец уйдет. И все будет хорошо. — Я буду тебе подчиняться, — кивает Стенли, спокойно наблюдая в зеркале на двери, как из его головы вылезает светящийся на кончике штырь.