***
Два дня Гарри провёл взаперти в своём особняке, заливая жжение под рёбрами львиной дозой алкоголя. Когда его не очень-то большие запасы огневиски закончились, а желудок отвергал любую жидкость, он наконец-то принял решение, которое откладывал ранее. Он поговорит с Ноттом. Просто спокойный разговор. Гарри привёл себя в порядок, насколько это было возможно, взял мантию-невидимку и отправился в Министерство. Он уже давно разузнал, в каком кабинете сидит помощник главного проклятийника. Оглядевшись вокруг и отметив, что никого нет поблизости, Гарри скинул мантию, наложил Заглушающие чары на дверь и, открыв её, вошёл внутрь, тут же запирая. Нотт сидел за столом, изучая какие-то ветхие пергаменты; при звуке закрывающегося замка он вздрогнул и поднял голову. Его глаза расширились, а лицо заметно побледнело, но больше он ничем не выдал своего испуга, голос был ровным, когда произнёс: — Поттер, доброго дня. Чем обязан? Гарри молча пересёк кабинет и нагло уселся в кресло напротив Нотта. — Не строй из себя невинность, Нотт. Ты знаешь, зачем я пришёл. Нотт медленно выдохнул и откинулся на спинку стула, отложив бумаги. — Я догадываюсь, — выделил он, — что причина в Драко, но абсолютно не понимаю, что ты хочешь мне сказать. — А я хочу послушать. Послушать твою версию событий. Какую выгоду ты преследуешь, трахаясь с чужим мужем, имея беременную жену? — Ладно, я буду столь великодушен и расскажу тебе одну историю, — Нотт достал сигарету. — Не возражаешь, если закурю? — не дожидаясь ответа, он поджёг её палочкой и затянулся. — Понимаешь, Драко нравился мне курса с пятого; мы отлично дружили, вместе проводили лето друг у друга в гостях. До тех пор, пока не возродился Тёмный Лорд. Драко немного отдалился от нас, своих друзей. Ну, а потом случилась война. Это ты и сам прекрасно знаешь, — хмыкнул Нотт. Гарри терпеливо слушал, не перебивая. — После судов наши отцы оказались в Азкабане, а мы выкинуты на обочину жизни, — говорил Нотт, глядя на Гарри. — Мы с Драко дали друг другу клятву, что всегда будем вместе, и совместно приняли решение жениться на Паркинсон и Гринграсс, чтобы соединить оставшиеся средства и постараться обелить свои фамилии в будущем. Мы бы продолжили встречаться, потому что в браках по расчёту изменами никого не удивить. Девчонки тоже были в курсе, что будущие мужья не будут их любить как должно. Нам было восемнадцать, и мы не видели другого выхода. Изгои общества, да ещё и гомосексуалисты… как бы к нам отнеслось магическое сообщество? А Гринграссы и Паркинсон больше не были завидными невестами. Мы решили помочь друг другу. После свадьбы мы планировали жить во Франции и начать всё заново. Нотт замолчал, вдыхая дым с мятным запахом, заполняющим кабинет. — Что было дальше? — грубо нарушил молчание Гарри. — А дальше вмешался ты, — Нотт насмешливо посмотрел на Гарри через упавшую на глаза кудрявую чёлку. — Ты похитил Драко со свадьбы, а на гостей наложил Обливиэйт. Я забыл его. Забыл нашу любовь. А Драко в это время находился у тебя в заложниках. Мы встретились случайно после всех событий через семь или восемь лет, выпили по чашке кофе, но я абсолютно не помнил нашу связь. Затем он пригласил меня на Министерский бал, с которого внезапно исчез. Гарри помнил этот бал, и помнил, как ревновал Драко к Нотту. Что ж, интуиция его не подвела, как, впрочем, и всегда. — Драко искал способы снять с меня Обливиэйт, не обращаясь к тебе за помощью. И он нашёл. Гермиона Грейнджер, то есть, Уизли, знает, как нужно снимать заклятие забвения, — Нотт ухмыльнулся, видя, как замер Гарри. — Она помогла с заклинанием. Не переживай, Драко сам снимал, твоя подруга не участвовала. Гарри и не заметил, как пружина внутри него разжалась. Гермиона не могла быть замешана, она просто помогла с заклинанием. — Ты сломал жизнь не одному человеку, Поттер, — резко переменил тон Нотт. — И заслужил гореть в аду, — он яростно смял сигарету в пепельнице, не докурив до конца. — Как ты собрался строить семью, Нотт? — хмуро спросил Гарри. — Не стыдно будет возвращаться к жене и ребёнку после того, как спал с чужим мужчиной? — А это уже тебя не касается, — оборвал его тот. — Не тебе вещать о том, что хорошо, а что нет, герой. Из-за тебя Драко хреново. Ты когда-нибудь задавался вопросом, каково жить с насильником? Винишь меня в том, что вы с Драко не вместе? Тебе стоит винить только самого себя, что не обращал внимание на его психическое состояние. Ты в курсе, что Драко хотел покончить с собой? Замечал ли ты, что у него возникают панические атаки в закрытом помещении? Нет? Я так и думал. Гарри был ошарашен. Его словно сбросили с Астрономической башни толчком в спину. Как он мог пропустить такое? Драко никогда не жаловался, даже словом не заикнулся, что что-то происходит с ним! — Ты лжёшь! — Гарри вскочил с места и навис над Ноттом, упираясь ладонями в стол. — Ты всё выдумал! — Ах, если бы это было так, — он задрал голову вверх, бесстрашно глядя на Гарри. — Ты так жалок, Поттер. Из героя превратился в ничтожество. — Нотт медленно поднялся, оказываясь на одном уровне с Гарри. — Драко давным давно уже не принадлежит тебе. Он избавился от этой больной зависимости. Ты думаешь, он любил тебя? Нет. Он был болен. А сейчас наступило излечение. — Уж не ты ли вылечил? — ядовито выплюнул Гарри. Нотт проигнорировал выпад. — Драко стало в тягость твоё общество. Со мной ему комфортно. Всегда было комфортно. Тебя не было рядом после войны. Где же ты был, если так любил его? Только я поддерживал Драко после всего случившегося. Вернее, мы поддерживали друг друга, пока Гарри Поттер не сломал нашу жизнь. Гарри еле сдерживался, чтобы не проклясть наглого подонка, но где-то в глубине души слова Нотта затрагивали ту самую струнку, которая дребезжала от одного лишь намёка, что Драко может быть плохо из-за Гарри. Он не хотел, чтобы эти слова были правдой. Гарри думал, что Драко счастлив с ним, а оказалось, что он заблуждался. — Драко внушил себе, что без тебя не сможет жить, ведь он так привык, что ты контролируешь каждый его шаг, — продолжал добивать Нотт своими тяжёлыми словами, как булыжниками. — Жить столько лет без общения с другими людьми, испытывать ежечасно страх, что неадекватный Поттер сотворит что-то ужасное, похоронить все свои мечты и амбиции… Блядь, как вообще могло прийти в твою тупую голову, что Драко полюбит тебя после всего этого кошмара? — на лице Нотта застыла гримаса отвращения. — Лучшее, что ты можешь сделать для Драко — это забыть про него. Забудь его имя и оставь в покое. Это был полный крах всех надежд Гарри. Некогда надёжный корабль пошёл ко дну как ветхое судёнышко — именно так ощущалось сказанное Ноттом и последующее осознание. Бессильная ярость наполняла каждую клеточку тела, хотелось стереть с себя хлёсткие жестокие фразы, оглушительно кричать, что это всё ложь и Драко любил его по-настоящему. Понимание, что все эти счастливые четыре года были обманом, миражом или вымыслом самого Гарри, давалось непросто, будто кто-то ковырялся в ране ржавым гвоздём, вытаскивая кровоточащие волокна мяса и не давая шанса на заживление. Гарри хотелось размазать Нотта по стенке, разукрасить алым красивое лицо, но… это не исправило бы ровным счётом ничего. — Я тебе не верю, — смог прохрипеть он. — Веришь, — усмехнулся Нотт. — У тебя всё на лице написано. Какой ты жалкий, Поттер. Пойди домой и поплачь там. Знаешь, мне работать нужно, ты отнял слишком много времени. — Сука, — Гарри не мог остановиться, ему хотелось найти виновного и наказать его. Но к вящему ужасу виновным был он сам. — Не следи больше за Драко, — угрожающе произнёс Нотт. — Я знаю, что ты очень сильный маг, но, поверь, у меня есть свой козырь в рукаве. Ни я, ни Драко не боимся тебя. Даже если ты вздумаешь убить нас, легче тебе не станет. Ты уйдёшь на ту сторону вслед за нами. Гарри ничего не стал отвечать на угрозы и вышел из кабинета, растеряв всю свою уверенность и забыв даже надеть мантию-невидимку. Люди шарахались от него, изумлённые внешним видом и присутствием, кто-то пытался заговорить, но Гарри молча удалялся прочь. Обратно в свой особняк, ставший его склепом. Могилой утерянной любви. Он вышел на свежий воздух, которого совершенно не хватало для того, чтобы вдохнуть и больше не испытывать удушья, сдавливающего горло железным хватом. Лондонский порывистый ветер забирался под одежду, мерзко щекоча незащищённую кожу; он путался в складках одежды мелкими, но юркими завихрениями, колюче кусая и заставляя прохожих кутаться в шарфы. Гарри не прятался от пронизывающих порывов, подставляясь под них, открываясь нараспашку в надежде, что они вытряхнут из него пепел сожжённой души. Он бы хотел, чтобы этот студёный влажный ветер завертел его, закружил в сумасшедшем вальсе, заставляя забыть не только Драко, но и себя. Забыть, куда шёл, забыть собственное имя. Забыть, забыть, забыть. Гарри своими руками убил свою любовь, свернул хрупкую шею, как новорождённому котёнку. И как жить дальше, он не представлял.***
Гарри хотелось спалить особняк дотла и сгореть вместе с ним заживо, ему казалось, что даже тогда боль внутри будет сильнее, чем живой огонь. Он потянулся к сигарете, невербально заставив вспыхнуть, и втянул терпкий дым. Сделав одну затяжку, Гарри погрузился в мешанину из мыслей без возможности выплыть из неё. Очнулся он лишь тогда, когда сигарета сгорела и обожгла пальцы. Словно плеснули холодной воды на костёр, боль в груди как будто стала не так слышна и голосиста. Гарри взял всё ещё горящий окурок и поднёс ко внутренней стороне предплечья, где была самая тонкая и нежная кожа, с силой прижимая. Сколько дней он без Драко? Гарри взглянул на календарь, стоящий на столике с изображённым движущимися листьями. Октябрь. Семнадцатое. Он сделал круглый ожог на руке. Календарь существует, чтобы ничего не забыть. Каждый день как свидетельство незабывания. Каждое повреждение может определять даты, которые никогда не сможешь забыть. Стоит ли забывать Драко? Никогда. Если Гарри начнёт его забывать, то, ощупывая себя и натыкаясь на ожоги, вернётся к моменту, когда создал их. Он будет осознавать, что не желал забывать. Хотелось вскрыть себя изнутри и достать внутреннюю жертву. Или внутреннего насильника и садиста. Или маленького ребёнка. Или всех разом. Только что потом с этим делать? Гарри сделал ещё ожог. Выцарапать из себя всё, что скрывалось, вытащить своё мортидо и отдаться ему полностью. Что как не боль — высшее проявление любви, которое можно принимать и выражать через неё весь апофеоз своих чувств, выкрученных на максимум? Он хотел просто распасться на микрочастицы через разрушение, а потом, может быть, воскреснуть и сделать вид, что всё ещё впереди. Ещё один ожог. Боль, дарующая жизнь. Он жив. Гарри живой. Он всегда живой, даже несмотря на боль. Благодаря боли.