Воронины. Всё по-другому.

Вера, Костик, Леонид и Настя вбегают в палату к маме, лежащей на кушетке будто бы при смерти. - Мам, мам! Ты зачем это? - Галина Ивановна, как вы? А вы зачем это всё...? - Мам, мы же рядом были - ты почему не позвонила, что тебе настолько плохо?! Когда поток глупых вопросов иссяк, женщина, приподнявшись на забинтованных локтях, твердым суровым голосом ответила: - Потому что это - мне в наказание! И вы знаете сами, что я не приемлю измен. И со своей стороны в том числе. И раз уж так случилось, что Коля обо всём узнал, то я понесу за это полную ответственность. Вера глубоко вздыхает, неожиданно взяв свекровь за руку: - Но вы ведь и так пятьдесят с лишним лет несете уже ответственность. За каждого из нас. И за Николая Петровича, в частности. Неужели этим не искупить вашу вину? - Нет, Верочка. Не искупить. Я не знаю, как мне это сделать. Но готова на что угодно. Даже на то, чтобы всю себя изрезать вдоль и поперек, лишь бы он пришел и сказал, что простил меня и хочет вернуться. Лёня смахнул накатившиеся слёзы: - Мам, не надо себя изрезать, пожалуйста. О нас всех подумай! - Да, вот именно. Костя утыкается в плечо старшего брата впервые, не противясь этому и не морщась. - Мальчики, Настя, Верочка. Я понимаю, что вы от меня такого ожидать ну никак не могли. Просто почувствуйте ту страшную безысходность, которую испытала я тогда, когда он ушел с вещами в неизвестно, куда. Когда он говорил вот это всё про свои задетые чувства, про то, что в его сознании с того момента что-то серьезно поменялось! Галина выкрикнула последние фразы с надрывом, расплакавшись. Вера и Настя переглядываются. В палату входит врач. Заметив смятение, боль и печаль на лицах посетителей и услышав плач пациентки, он сам едва не пустил скупую слезу. Но всё-таки, он ведь врач, а не психолог и уж тем более - не психиатр. Поправив воротник халата, молодой доктор обращается к Галине Ивановне с вопросом о её состоянии на данный момент. - Всё хорошо, доктор, всё замечательно! А когда меня выпишут домой, а? Такого вопроса он ждал. И заранее знал, как ответить корректно - благо, не так давно закончилась его стажировка и учеба в меде, а там учили и правильно ставить диагноз, и правильно отвечать на глупые, с первого взгляда, вопросы больных. - Как только вы пройдете лечение в другом отделении нашей больницы. В психиатрическом. Все присутствующие задали хором вопрос: - ЧТО? - Да-да. Это необходимо вашей маме, если я не ошибся. Для её же здоровья - и психического, и физического тоже. Поймите правильно: пациентка была на грани жизни и смерти, руки - не руки, а сплошная мясная нарезка! А представьте себе её состояние на тот период? Каким оно было подавленным, тоскливым, что человек решился на такой страшнейший шаг? Все замолчали, уставившись на Галину Ивановну. Каждый из них стал понимать, что так будет лучше и спорить с тем, кто спас их матери и свекрови жизнь - ну по крайней мере, свинство. Да и маме действительно пойдет только на пользу лечение в отделении, под зорким присмотром докторов и с подходящим именно ей лечением. Только вот никому не хотелось определять её именно в государственную больницу. - Да, вы, наверно, правы, - кивает Константин, выйдя с врачом за дверь, - Ей будет лучше после качественного лечения. Доктор улыбнулся: - Вот видите. Вы всё расставили по местам. Я прекрасно могу понять ваше нежелание признать, что с мамой вашей необходимо провести психологическую и медикаментозную терапию - какой сын не будет сомневаться? Она абсолютно вменяема. По крайней мере, я так считаю. Просто у нее в жизни наступила черная полоса. И вы должны сейчас, как любящие родственники, помочь ей справиться, а не оттягивать момент лечения. Иначе без терапии есть риск, что свои намерения в состоянии аффекта, она таки исполнит. И закончится всё трагедией. Костя на секунду представил себе этот ужас. Мамы больше нет. Нет той, кто всем сердцем любила каждого, и даже Веру по-своему. Нет того придирчивого голоса в их квартире каждый день. Нет пирожков, которые она обычно носила. Нет объятий, таких родных и теплых, от которых становилось по-настоящему спокойно на душе. Нет запаха духов мамы, которые отец подарил ей, а она по-прежнему хранит, хоть у тех уже давненько истек срок годности. Нет смеха, песен под её собственную игру на пианино. Нет больше ЕЁ. Мамы. А когда у тебя нет мамы - ты сирота. Сирота, оставшаяся в этом холодном мире без поддержки. Предоставленный себе сам. Может быть, в детском возрасте это и казалось классным, что мать с отцом больше не будут докучать со своей опекой, запретами и ты можешь творить, что пожелаешь. А когда этот близкий родной человек умирает, оставив тебя, то становится грустно и больно. Хочется назад - в детство, где тебя ждет она. Твоя мама. - Мамочка! - Нет-нет, успокойтесь, пожалуйста. Константин, вы уж извините, что я так резко с вами... - Да всё в порядке. Это вы за слёзы извините. Просто я представил... То, о чем вы сказали. И как-то точно понял, что ей надо это лечение. Только не в нашей больнице. - И вы хотите, чтобы... - Посоветуйте, пожалуйста, достойную частную клинику для неё. Я любые деньги готов заплатить за курс, за психотерапию. Лишь бы маме полегчало. - Хм, вообще-то, вы правильный выбор сделали, что не стали определять к нам. Только я вам этого не говорил! - Заметано. - На примете у меня есть замечательная клиника. Там работает один очень уважаемый врач - Калиниченко Сергей Яковлевич. Стаж тридцать лет. Все, кто к нему попадают под крыло - то и восхищаются! Да и условия там отличные: можете оплатить ей одноместную палату, навещать в любое время до семи часов вечера и вот увидите - вы после терапии свою маму просто не узнаете! Костя протягивает ему купюру в пять тысяч рублей, сияя довольной улыбкой: - Спасибо, док. А это вам за информацию.

***

- Кость, ну что там? - Вера выбегает навстречу мужу в коридор, - Ты договорился с больницей? - Договорился, конечно. И не с государственной. Мы определим маму в клинику, которую мне посоветовал её лечащий врач. А уж поверь, он разбирается. Особенно, когда даешь ему на лапу пять тысяч. - Что за клиника-то? Я посмотрю на нее отзывы. - Вер, можно с тобой поговорить? Вера молча кивает. К горлу подступает комок тошноты и земля уходит из-под ног. Да, она давно простила его за тот случай. Она давно простила его и маму. И теперь, кажется, всё становится так, как было. Почти. - Ну, Кость? Он обнимает Веру за талию и прижимает к себе: - Прости меня, пожалуйста, за этот бред. Да и маму тоже прости, если можешь. Ей уже и так по полной программе досталось. Я правда люблю тебя больше всего на свете и детей тоже. И никогда даже не допускал мысли такой, что ты можешь мне изменить. Ты мне веришь? Она целует Костю в губы, прижимаясь к нему еще. Это не требует ответа. Всё понятно и так.