Спутница белых ночей

Солнечные языки бегут по маленькой комнате, помещение озаряется светом единственной настольной лампы, больной желтоватый оттенок плывёт по стенам, в полу круге пионеров Полина находит Настю. Она стоит подальше, в молочном платьице, на губах её застывает слабая улыбка, но длится она не долго, как только подруги встречаются взглядами, девочка леденеет, словно огорчается. Полину разрывает непонятное чувство стыда, этот усталый вид подруги, как её вина, в которую тыкают лицом. На стульчике перед ней расположен Валера, его лицо она увидеть не может, в этом нет нужды, она чувствует, как печаль укутывает его с головой. Руки отставлены назад, и сам он в позе подсудимого. Полина морщится, что за глупые детские игры, посадить мальчика в центр, и начинать обвинять во всех грехах мира. Это вы называете наказанием ? — Перед нами сидит наш товарищ, Валерий — Свистунова протягивает имя мальчика, пробует на вкус, запрокинув голову выше, пионервожатая расхаживает по тесной комнатушке, а там в дали. Смирно стоят её коллеги, блондинка мнётся на месте, сравнивает вкрадчивый тон женщины с тем, как говорила её воспитательница в садике. Спокойный, на первый взгляд, но это только затишье перед бурей. И настоящий тайфун срывался по первому звоночку. Ирина Михайловна выходит из тени, нежные руки ложатся на молодые спины, девушка пытается всячески подтолкнуть будущих комсомольцев к прилюдному осуждению. И от каждого слова, Полина сильнее сжимает челюсть, скользит по всей полости рта, места не находит, и не решается вставить свою реплику. А ещё по пути сюда, была готова порвать всех, как голодный медведь. — Давайте, давайте — Вожатая теребит не укреплённые умы, Лёва несколько раз кашляет привлекая внимание к себе. Как красная звезда на синем небе, среди бытовой одежды и лохматых причёсок, он весь при параде, от чего Романову выворачивает, не по своей воли, но знает историю его послушания. Свистунова давит кривую ухмылку, ей то как нравится его поведение, пример для всех. Хлопов цепляет глазами, и даже в стрессовой ситуации его внешний вид отвлекает. Заморская птица на чужих краях. Плечи, как иголочки на ёлке. Исключительный, зверь, которого показывает лишь тогда, когда ему это интересно. — Ты Валер, хочешь сам с мячом водится — Блондинка хмурится, впитывая каждое сказанное слово, в миг его чёрные глаза оказались на ней, как в капкан попала. Романова хмыкнула, делая заметку, что может под этим предложением прячется совсем другой смысл, иной, тот который Лёва может, и не хотел показывать лишним. Но некоторые личности, смогли уловить тонкости в его обвинении. Змеиным ядом окутывает товарища, и она готова поклясться, что на секунду в этих озёрах видела, тот самый, кровавый блеск смерти, его пища, что льётся по венам девочки, мгновеньем застывает. Было бы лучше, если б он её уже укусил, вертеться, как белка в колесе не надо. А теперь, хоть уссысь, стрела выпущена. Стоявший за спиной своего капитана Титяпкин, вызвал у Полины немой смех, даже, слегка горький. Поддержка без выбора, он кивал в такт его словам, и за белыми плечами казался таким крохотным, любой другой не выглядел, так статно в пионерском одеяние, как Хлопов. Подлецу всё к лицу. Вакханалия обвинений посыпалась на Валеру, как нежданный снег, нет, этот « снег » был вполне ожидаемый, после Лёвы начали высказываться все, перебивая, не впопад, преплетая всё, что только могли знать. Лихорадочно в молодой голове забегали мысли, все пауки этих ребят вылезли наружу, один краше другого. Нервно вздыхая, голубоглазая сделала шаг вперёд, громко объявляя имя и отчество Свистуновой, та кинула на неё мгновенный взгляд , ожидая то ли поддержки, то ли камней в колёса. Да, второе было реальностью. Сапфиры непроизвольно юркнули в сторону шатена, тот, сжимая челюсть, подавляет желание её заткнуть, убийственным взором обхаживает мраморное лицо. — Это я Валеру на такой поступок подтолкнула, завидела у Серпа Ивановича пистолет, и — Полина осекается на последнем слове, одногруппники косо оглядывают девочку, с презрением, порицанием такого поступка. Будто, сами они лучше. Хорошо, пистолеты не воруют, но творят любую другую ересь, сплетни плетут, друг дружку грязью обливают, это ли хорошо ? — Простите, это всё я. Она виновата склоняет голову, дожидаясь смертельного приговора, чёткие, острые каблучки шагают по полу, женщина хватает её за предплечье, вытягивает из толпы, в самый центр. К Лагунову, таким, только здесь и место. Глаза бегут по всем присутствующим, колит от каждого взгляда. Мама бы расстроилась, прознав кем её дочь стала. — Полюбуйтесь, Полина Романова, достойная пионерка. Достойная же, да Полин ? — Вожатая склоняет голову, всякая ласка напрочь пропадает. Свистунова практически рычит ей в лицо. — Позорище, как хвостик за мальчиками бегает, места себе не найдет. Сама распутница, ещё и других подбивает. Пионерка сжимает губы, делая плоской нитью, не время отвечать. Даже, если очень хочется. Легче признать свою вину, пусть накричится, вдоволь. Женщина теребит свои завитушки, выдыхая, как провоз. — Вообщем, или кто-то за них поручится, или завтра же оба домой поедут. — Ирина Михайловна буравит её гневным взглядом, буйным ветром вперёд поддаётся Лёва. Пионервожатая обнимает его за плечи, забавно ухмыляясь, светлоголовую берёт зависть, какой прилежный, аккуратный, смелый, со смекалкой, в любом коллективе лидер, и никогда не теряется. Никогда. Никогда ! — На этом и решили — Ребят разгоняют по койкам, блондинка дожидается ухода всех пионеров, и к её радости, Хлопов призраком исчезает вместе со своими последователями. В душном помещении остаётся две души, Романова делает пару неловких шагов ближе, приседает на корточки. Их глаза встречаются, Валера полностью потухший, со своей обессией внутри. Неоднозначная, в своих взглядах, Полина. Она не начинает истерику, не называет его « вором » « бандитом » « идиотом » говорить очевидное не подходящее время. Фарфоровые пальцы скользят по чужой руке, с обеих сторон сжимает оливковую ладонь, запирая в собственную клетку. Лагунов не протестует, лишь с огоньком интереса наблюдает за каждым движением, такой усталый, дай минуту и на пол упадёт, замертво. В девичьем сознание просыпается больное чувство стыда, брюнет тоже выгорает ко всему этому. Один в поле не воин, и сколько бы он не кусался, рано или поздно силы покидают. Полина хмыкает, кажется, вот-вот и её ирисы заблестят долгими ручьями. Нет. Сколько можно плакать, время дать сделать это другим. — Впредь, вместе — Тихо, одними губами шепчет пионерка. Рисует непонятные узоры на чужой руке, пока хозяин затаив дыхание рассматривает её лицо сверху. Утопающая в своих мыслях, глубина океанской бездны. — Что вместе ? — Юнец кладёт свою вторую ладонь ей на плечо, дожидается реакции. Её практически нет, будто Романова и не здесь сейчас. Где угодно, но не с ним. — Воровать вместе будем? В его голосе проскакивают нотки смеха, Валерка расплывается в нежной улыбки. Как за маленьким ребёнком наблюдает. — И не только — Девочка поднимает на него свои глаза, оголяет всё, что в них прячется. За этими нескончаемыми водами своя боль. Которую, Лагунову ещё предстоит разгадать. Понять и прочувствовать. Он хочет ей что-то сказать в качестве поддержки, перебирает слова. И выдаёт совсем другое. — Не надо было за меня заступаться. — Романова отмахивается, крутит его пальцы, такие аккуратные, и сам Валера, как коллекционная статуэтка, которую остаётся только поставить в забытый сервант, как вечную память. Изредка протирать, и любоваться. — Не надо вешать всё на себя. Мы вместе — Подруга дёргает собеседника на себя, отчего он охает чуть запинается в собственных ногах. А всё-таки встаёт, и ровняется с ней ростом. Полина чуть тушуется, делает шаг ближе, касается его тёплых плеч, ласково обнимает, укладывает льняные локоны ему на плечо, тихо сопит. А юнец словно и не дышит, лишь упирается глазами в стену, думая о чём-то своём. Поглаживает, короткими движениями проходя по шее. — Спасибо — Валера вытягивает улыбку, такую, от которой чувствуется искренность. Он действительно ей благодарен, что согревает не менее сильно. Ребята юркают из " судебного " кабинета. Мрачные коридоры встречают друзей, укрывая своей темнотой и мощностью. — Поспишь сегодня у меня — Лаконично принимает решение девочка, её лицо светит ярче самых сильных звёзд. Волчком тянет Лагунова. — Когда все девчонки улягутся, зайдём к нам в комнату. — Мне кажется, это не самая практичная идея. Как мы спать то будем? — Мальчик вскидывает брови, выходя со всей спутницей на улицу. Под шорохи падающих листьев, и приглушённые голоса из корпуса усаживаются на деревянную скамью, что рядом. Блондинка посмеивается, закидывает одну ногу на другую пожмуриваясь от лунных лучей. — Вальтом. . . . . . Детские визги застилают барабанные перепонки. Через потоки счастливых лиц, Полина находит знакомый силуэт. Худощавая женщина в ультрамариновом костюме, состоящий из юбки–карандаша и длинного пиджака. Распущенные волнистые волосы, белокурые, как у дочери, но была в них разница, оттенок скрипки был от отца, а матушка свои красила, с рождения тёмного шоколада, но со временем заменила на краску, по какой именно причине, осталось так и неизвестно. Свою маму узнать труда не составит. Сломя ноги, девочка бежит навстречу родительницы, практически запрыгивая в её объятья. Нежный смех обволакивает лёгкие, даря эйфорию свободы. — Я ждала тебя — Романова держит крепкой хваткой, боясь ещё раз попрощаться с ней, утыкается носом ей куда-то в шею. Женщина поглаживает макушку дочери, обнимает её, как можно сильнее. За этот промежуток времени, Полина успела по ней соскучиться. Мария Романова – хорошая мать и прилежная комсомолка, сколько Поля помнит, она отдавала всю себя любимой дочери. Смерть мужа пошатнула супругу, но даже в такой стрессовой ситуации, она не опустила руки. И продолжила упорно трудиться для блага семьи. Под шум в округе, девочка рассказывает матери о всех приключениях, заикаться о вампирах и всему подобному она не стала, Мария очень впечатлительная, и лучше её таким не тревожить, да и вряд-ли она в это поверит. — Друзей нашла тут ? — Полина ведёт матушку подальше, в нейтральное место. Они усаживаются за маленький столик, и пока женщина поочерёдно достаёт гостинцы своей кровинушки, голубоглазая описывает ей Валерку. Он – единственный кого она решилась представить из мальчишек, не забывает про Настю. Сердце неприятно колит, когда девочка вспоминает янтарные очи. — Он тебе нравится? Комсомолка бросает на дочь озадаченный взгляд, в нём читается женское любопытство. Девочка закатывает глаза, отрицательно мотая головой. — Только друзья. Не в моём вкусе — Женщина восхищённо охает, издавая прерывистый хохот. Довольная своим ответом, Поля откидывает часть белых прядок назад, по царски задирая голову. Как героический спасавший ребёнка, на памятнике пожарник. Такой стоит недалеко от их дома, вечно убранный с посаженными цветами. — А кто в твоём вкусе? — Пионерка водит взглядом по окружающей её локации, столовой. В голову приходят абсолютно разные мальчики, и не один из них не в силах покорить холодное сердце снежной королевы, блондинка усмехается вспоминая Льва. О-о, с ним то любовь, до самого гроба. Увы, настоящего. — В этом лагере таких нет — Под грустные вздохи мамы, блондинка хватает яблочный сок со стола, ведёт длительный бой с алюминиевой банкой. Самой Романовой больше нравился домашний, ибо хотя бы тот, что в стеклянных либо на разлив. Но этот дорогущий, да и ещё какой. — Высоки стандарты — Мама корректирует положение своих волос, с любовью разглядывает дитя, любуется ей. Для неё, она единственная причина карабкаться и только. Светлоголовая всё-таки справляется с непоколебимой упаковкой, в нос ударяет бархатистый запах спелых яблок. Здесь такого не делают. Полина утыкается глазами в непонятную точку, в голове шаровой молнией мелькает чужое женское имя, уже пару недель ей снятся сны, с разных моментов жизни одной женщины, непонятной для пионерки. И эта выявляет напряжение, конечно, кроме них бывают и другие, но именно эти ей по ночам уснуть не дают. Взгляд мечется на маму, сказать ? Блондинка отставляет напиток, чем вызывает у женщины изумление. — Мам, ты знаешь знакомых пенсионеров с именем Патриция — В голове мелькает значение. « Аристократка » Никак иначе она ней и была, но по-видимому, не такой простой. Те гулянья у берегов реки, разве высокопоставленным дамам такое разрешалось, пионерка закусывает нижнюю губу, до тупой боли. Матушка тупится, прикидывая в голове всех известных ей дам. Да вот только ответ выходит печальный. Хотя бы, для Апполинарии. — Солнышко, честно я таких вот и не припомню — Тон голоса выходит расстеряным, комсомолка пожимает плечами улаживая острый подбородок на собственную ладонь. Романова отводит глаза, думает о втором варианте, но сказать боится. Маму это ранит, точно ранит. Захлопнула на сотни врат, и того не хватило. Она чувствует как будет щемить чужое сердце, тему с родителями они пытались никогда не начинать. Уж слишком она резала, и пусть Мария была барышней не юной, но и старость ей не грозила. То что надо, проще говоря. А все ровно, вести такие беседы, дело не из приятных. — Мам — Полина, с переполненным сожалением рассматривает давно знакомое, до угрюмых морщинок ей лицо. — Ты знаешь кого-нибудь из своей родословной с таким именем? Ирисовые глаза матери падают на деревянный стол, потухший взор отвечает сам за себя, напряжённая тишина режет уши, и пошевельнутся страшно. Уголки её губ опустились, вырезая на девочке клеймо прямолинейно дуры, которое она поставила себе самостоятельно. Женщина перебирает свои тонкие пальцы, Полина заметно сжимается, расспросов ей хватило. — Не знаю, Поль — Темп её речи становится более замедленным, и растягивается в иной душе, мама точно искала родителей, пыталась узнать у воспитателей, директора, через фамилию, кто её туда принёс. Но всё тщетно, и как бы рьяно она не пыталась добиться правды, к своей цели не пришла. Расстаевшии на ветру, люди, что отдали. И след их простыл. Блондинка отодвигает стул в сторону, мелкими шагами подбираясь к своей родительницы, её холодные ладошки касаются небесного пиджака, оттопыривая кончик. Обвивая с двух сторон, Романова прижимается к теплой коже, чувствуя каждой клеточкой тела её дыхание. — Я всё понимаю, мам. . . . . . День заканчивается вполне положительно, Полина проводит матушку до ворот, и если не считать ворчливой Свистуновой и нудного концерта, всё замечательно. Солнце спускается ниже, озаряя небесное полотно ярко огненным оттенком, дети собираются по корпусам, прощаются со своими родителями. Под белыми босоножками скрипят камушки, под незамысловатые беседы они доходят до конца, вот те самые, по одну сторону гарнистка, а по другую барабанщик. Давно ободранные, которых покрасить было бы неплохо. Некоторые запчасти уже успели отвалится, хоть стой и плачь, от одного их вида, о них так любят трепать местные мальчишки, всем известные страшилки, от которых вянут уши. В последний раз Мария заключает своё дитя в крепкие объятия, с терпкой ноткой сожаления и грусти, гладит по голове, затрагивает пшеничные прядки. Приятное, тёплое чувство растекается по всему телу, заносчивая тревожность уходить с летним ветром. Только не так далеко, как Полине хотелось бы. У самого края стоит длинный силуэт, по широким плечам Романова пулей догадывается кто это, а в следующий миг уже и сама видит. Серп Иванович, с тяжёлой тростью в руках, в тех же белых одеяниях, как ангел спустился на землю, для покровительства над лагерем. Он незамедлительно кивает ей, а после движется к ним, уже более уверенной походкой, а с виду и не скажешь, что ему больше шестидесяти лет. Настоящий ветеран войны, коих сейчас в ноги целуют, и не только. — Доброго вечера — Даря Марии самую обворожительную улыбку, он разглядывает её, на губах зависает приятная теплота, но в глазах читается нечто другое, нет, для Полины он остаётся хорошим дедушкой, которого она хотела бы и себе, но вспоминая последние события в его доме по телу бегут мурашки. Слова о бабушке. Что он имел ввиду, неужели её знает ? Блондинка щурится, задумывая себе в планах, сходить к ветерану в гости, чай попить, и естественно, так, ненароком, узнать о том, что тогда на крыльце он имел ввиду. Между её матерью и пенсионером завязывается вполне комфортная беседа, в течение который он многоразово хвалит её дочь, и на том спасибо. Крик со спины выхватывает голубоглазую из мыслей, заставляя обернуться. В далеко виднеется фигура какого-то мальчишки, его несут прямиком в лазарет, из всех сил стараясь заткнуть. И если глазам доверяя нет, о чём одинокие дамы повторяют всегда, то уши ей твердят. Это Валера. Его голосистый рык спутать невозможно, светлоголовая тушуется на месте вспоминая их последний разговор. Обещала же, но кто виноват, что он только и ищет себе на задницу приключений, ему мало того, что он теперь под покровительством Лёвы, ещё какую-то херную выкинуть решил. Сдавливая внутренний голос негодования, девочка продолжает стоять на месте, и во внешних движениях казалась бы не меняется абсолютно ничего. Если не делать заметку на том, что теперь к своим " собеседникам " она стоит спиной, и глаза её покрылись льдом, направлены в одну точку. Прослеживают за Валерой лучше любой камеры. — Это же твой друг, верно, Полин ? — Старческий голос глушит всё, вызывая что-то комом свернуться в горле сильнее. Маму нельзя вот так оставить, она слышит её обеспокоенные вопросы, пытается унять пульс. — Ему вроде как помощь нужна. Романова сжимает пальцы в два кулачка, слышит, как к её щекам приливает кровь, а дыхание меняется на более сбивчивое, голова трещит от мыслей, и отдаёт в висках. Желание остаться бьётся с тем, чтобы рвануть к нему. И в любой другой ситуации, она выбрала второй вариант, но она не одна тут. — Маму надо проводить.— Голос содрогается, обычно, подобный игре на арфе, сейчас порванный, со скрипами страха и детского безрассудия. Женские руки накрывают тельце дочери. — Иди к нему, не переживай — Пионерка поворачивает голову встречаясь с яркими голубыми глазами, такими красивыми, сиамскими. Как греческая нимфа, что спустилась на землю, существование такой настоящая аберрация. Влеча в свои ласковые объятия Мария успокаивает родное дитя. Полина метает взгляд к Серпу Ивановичу, настороженно оглядывая мужчину. Тот по прежнему тепло ей улыбается, но острое лезвие опасности не отпускает её. Он же хороший. Волноваться впрочем не стоит. Крики Валерки затихают, а это бьёт ещё сильнее по черепной коробке, что с ним? Полина отступает назад, склоняя голову в знак уважения. Она и вправду уважала её, слишком много сделала. Трудилась не покладая рук. — До встречи, матушка — Комсомолка одобрительно кивает, провожая дочку нежным взглядом. Срываясь с места светлоголовая бежит к своему товарищу, стирая обувь до пыли на асфальте. В голове остаются два вопроса. Что с Валерой? И Настолько безоблачной ли останется поездка мамы домой, в компании Серпа Ивановича.