Understand Me

Бруно и Леоне подошли к стойке регистрации, пока остальные ребята сели отдохнуть в зале ожидания. Поскольку эта больница не имела каких-либо связей с Passione, Буччеллати и Аббаккио приходилось осторожничать с проявлением привязанности друг к другу, которое являлось их второй натурой. Любое неосторожное прикосновение наверняка привело бы к оскорблениям и притеснениям. Бруно знал, что Леоне немедленно прибегнет к физической агрессии, если кто-то хотя бы странно посмотрит на них, не ради причинения зла в ответ, а из-за состояния, в котором он действовал быстрее, чем думал. Но Леоне чувствовал себя слабее, чем когда-либо в своей жизни, и цеплялся за руку Бруно так незаметно, как только мог. Ничто не заставляло Леоне так остро осознавать хрупкость своей темницы из плоти, как двойной удар припадка и нервного срыва: ни драки со стэндами, ни чрезмерно тяжелые дни тренировок по кикбоксингу, ни ссоры с незнакомцами под алкоголем, ни похмельные утра, проведенные с головой в унитазе, ни даже утомительно долгое ожидание исцеления от атаки Дьяволо в реанимации. Густой туман по-прежнему заслонял мысли и эмоции Аббаккио, притуплял возникавшие физические ощущения: руки, и без того изнуренные беспощадным сжатием и расслаблением мышц, ныли от закостеневших пальцев, а по лбу растекался болезненно желтый оттенок после того, как неоднократные удары кулаками усилили боль в тех местах, которые уже пострадали от столкновения с потолком машины во время припадка. Волны тошноты и головокружения прокатывались по нему с каждым неуверенным шагом, который он делал, а сесть было бы намного, намного труднее. — Добрый день! — обратился Бруно к женщине, сидевшей за стойкой. — Нам нужно как можно скорее обратиться к неврологу. — Вам нужен врач для себя или кого-то другого? — прохрипела она, даже не взглянув на них. Бруно недовольно вскинул брови. — Для него, — кивнул он на Леоне, нежно поглаживая тыльную сторону его ладони. — Имя? — Леоне Рутгер Аббаккио, — еще до того, как они решили устранить босса, Бруно позаботился о том, чтобы узнать всю информацию о Леоне, которая могла бы понадобиться в чрезвычайной ситуации, хотя он всегда надеялся, что в ней не возникнет необходимости. Женщина средних лет впервые встретилась взглядом с Буччеллати. — Леоне что? — Рутгер. Р-у-т-г-е-р. Бруно заметил, что регистратор продолжала недоуменно хмуриться под уложенной челкой. — Это нидерландское имя, — фыркнул он. — Дата рождения? — Двадцать пятое марта тысяча девятьсот восьмидесятого года, — продекламировал Буччеллати. — Профессия? Бруно замешкался: ему никогда не приходилось отвечать на этот вопрос в больнице Неаполя, где он получал лечение, ведь его команда состояла в мафии. Ни Джорно, ни остальные прежде не задумывались о том, что они будут делать, если поранятся или им станет плохо, и придется обращаться к людям, которые понятия не имеют, кем они являются. Что он должен сейчас ответить? Не станет же он говорить про киллера! Может, секьюрити для богатых и знаменитых? Курьер, доставляющий строго конфиденциальные посылки? Частный детектив? — Какая разница! — взорвался Буччеллати. — Просто дайте нам навестить врача! Неужели Вы не видите, как ему плохо? Леоне был в наушниках и солнцезащитных очках (яркие неоновые огни и в лучшие времена вызывали у него головную боль), и за ними его лицо приобрело настолько смертельную бледность, что вены под глазами выглядели так, словно их нарисовали синей косметической подводкой. Полуопущенные от природы веки, придававшие ему сонный или осуждающий вид, были еще больше отягощены ступором. Конечно, Бруно беспокоился о здоровье Леоне, но он не мог удержаться от мысли, что последний выглядел таким невероятным, таким убийственно горячим в этом плачевном состоянии. Регистратор подняла чересчур выщипанную бровь. — Хорошо, — согласилась она, придирчиво разглядывая Леоне. — В чем дело? Буччеллати чувствовал нервное сердцебиение Аббаккио, пульсировавшее в его руке. Бруно осторожно надавил на тыльную сторону его ладони большим пальцем левой руки — «Давай, ты сможешь». Леоне сжал чужую ладонь в ответ — «Нет, не смогу, Бруно». Неловкая тишина была сигналом для Буччеллати высказаться от имени Аббаккио. — У него только что случился припадок, который длился более пяти минут. И, как я понимаю, он мог стать фатальным… — Синьор! — запротестовала женщина. — Быть может, молодой человек сам расскажет, что его беспокоит? Бруно был готов поклясться, что слышал, как громко билось сердце Леоне, как ткань на груди буквально двигалась вместе с хаотичным грохотом. — У Леоне аутизм, и иногда ему бывает сложно разговаривать, поэтому я говорю за него как его па.. просто хороший друг. Буччеллати все это время строго смотрел на нее, но на этот раз не удержался и отвел взгляд. В неапольской больнице дела обстояли иначе: там персонал то ли по доброте душевной, то ли потому, что мафия доплачивала им внушительную сумму денег, спокойно принимал их отношения. Когда Бруно приходил туда один, они интересовались, как поживал Леоне, и наоборот. Секретарь печатала немного дольше, чем обычно, прежде чем поинтересоваться, знал ли Бруно кого-нибудь, с кем больница может связаться в случае экстренной ситуации. Раздраженный, Бруно поспешил дать ответ, чтобы они наконец могли присесть: — Со мной. Я его п… экстренный контакт. Регистратор распечатала для него форму, в которой было нужно написать свои контактные данные и расписаться. Это казалось легкой задачей. Буччеллати протянул руку, чтобы поставить подпись в документе, в то время как Аббаккио поднял его левую руку, прижав ее к своей щеке и удерживая вес головы. Бруно заметил возмущение женщины, но, к счастью, не мог сказать, на что конкретно у нее была столь негативная реакция. Кольца обещания. Идентичные серебряные украшения, которые были у них на безымянном пальце правой руки. Они приняли решение обменяться кольцами сразу после выписки из больницы: в глубине души они всегда знали, что хотели быть друг с другом навсегда. Опасная миссия по свержению босса и, возможно, куда более опасная агония разлуки заставила их осознать, как мало времени судьба им может позволить провести вместе. Поэтому не имело значения, будут ли их дразнить за грандиозность и дороговизну таких жестов на раннем этапе отношений; пусть им придется есть самую дешевую пасту и принимать самый короткий душ до конца месяца — это того стоило. Снаружи кольца выглядели довольно заурядными, но на их внутренней стороне были выгравированы слова короля Радамеса из великой оперы Верди «Per te ho pugnato, per te ho vinto», которые означали «Ради тебя я сражался, ради тебя я победил». — Надеюсь, когда-нибудь таким как мы разрешат официально жениться, — сказал Аббаккио со смехом, который имел честь слышать только Буччеллати. Бруно тоже посмеялся, вспомнив день, когда они лежали в больничных койках, а их отношения уже перекочевали в статус «официальные». Ребята из банды каждый день навещали Буччеллати и Аббаккио и иногда делились своими идеями по поводу проведения их свадьбы, если гомосексуальные браки когда-нибудь легализуют в Италии. — Таким как мы, сражавшимся и победившим и продолжающим это делать вместе. Когда Бруно закончил заполнять форму, подписавшись как Бруно Паоло Буччеллати (второе имя он унаследовал от отца), регистратор неизящным движением руки придвинула бумаги к себе и отпустила их, не сказав «спасибо». Женщина ткнула локтем коллегу, сидевшую рядом с ней за стойкой, и жестом показала намерение прошептать кое-что на ухо: «Che strani finocchi...» Обе фыркнули с отвращением. Банда заняла сидения рядом со входом, который вел к палатам неотложной помощи. Так они хотели показать, как сильно не были настроены ждать. Наранча, Фуго и Миста сидели вместе. Они оставили места для Бруно и Леоне с одной стороны, а для Джорно, который отошел на улицу ответить на телефонный звонок, с другой. Их стоило похвалить за предусмотрительный план: Леоне слишком устал, чтобы нервничать из-за недавней ссоры, а вот Бруно вряд ли был в настроении видеть лицо Джорно, не говоря уже об общении. Леоне рухнул на сидение рядом с Наранчей с кажущейся легкостью плюшевой игрушки. Чего ему действительно сейчас хотелось, так это лечь горизонтально, но даже в таком состоянии он понимал, что ходить под руку с мужчиной, носить солнцезащитные очки в помещении и лежать на сидениях, будучи высоким взрослым человеком, было слишком для этого места. Поэтому он уткнулся носом в изгиб шеи Буччеллати настолько удобно, насколько ему позволяли рост и наушники. Через пару минут Наранча вытянул шею в сторону Леоне, пытаясь проверить, уснул ли тот. — Эм… Аббаккио? — неуверенно позвал Гирга. — Тихо, — шикнул на него Бруно. — Пусть спит. Кто знает, когда нас вызовут. Аббаккио слабо кивнул, давая понять, что Наранча может говорить. Гирга понимал, что в сложившихся обстоятельствах от Леоне не стоило ждать ответного слова, но он был готов послушать в любом случае. Бруно задумался, заметил ли Наранча или остальные разрешающий кивок. — Ладно, говори, — сказал Бруно, мягко улыбнувшись. — Мне… мне кажется, что ты очень круто выглядишь в солнцезащитных очках, — Наранча теребил край футболки, раздумывая о том, как наиболее корректно выразить свою следующую мысль, или ее не стоило озвучивать вовсе. — Возможно, ты единственный человек на Земле, который круто выглядит в солнцезащитных очках в помещении! А… а в наушниках ты выглядишь еще круче, прямо как рок-звезда! По сути, ты итальянская версия Иэна Кертиса! Услышанное застало Бруно врасплох, но он расплылся в широкой улыбке. Буччеллати почувствовал на своем плече, как изгибались губы Леоне, и поцеловал его в макушку. С того дня, как Леоне рассказал Наранче и остальной части команды о своем диагнозе, Бруно считал, что Гирга всегда говорил правильные вещи, пусть иногда его формулировки были немного неуклюжими. По его мнению, Наранча был, скорее всего, самым сочувствующим из банды. Буччеллати никогда не забудет причину, по которой он присоединился к миссии против Дьяволо: он смог поставить себя на место Триш, брошенной собственным отцом, понял ее боль. А еще у него, похоже, была крепкая духовная связь с Леоне. На фоне Фуго или куда менее желавшего учить других Мисты Леоне был для Наранчи как крутой старший брат, которого у него никогда не было: он с удовольствием разглядывал корешки книг Аббаккио или его коллекцию дисков с операми. Ему нравилось слушать, как Леоне, погруженный в собственные мысли, вещал о своих любимых картинах, книгах и периодах истории, ведь он делал это с такой вдохновленной подачей и энергией, что с легкостью завлекал аудиторию своим энтузиазмом. Леоне катал его на спине с нечеловеческой скоростью и позволял проверять все блюда, которые он готовил для Бруно в дни, когда тот работал дольше обычного, на вкус и качество. Аббаккио был сильнее и выше, чем любой другой человек, которого он встречал в своей жизни, и обладал редкой красотой и хладнокровием. Казалось, такое поведение исходило из его души, но со временем Наранча понял, что Аббаккио был на самом деле очень робким и неуверенным в себе человеком. С того момента Гирга начал уважать его еще и за то, что он прикладывал недюжинные усилия, дабы выглядеть таким крутым и невозмутимым, несмотря на множество проблем, отягощавших его. Миста наклонился вперед и повернулся вправо, чтобы что-то сказать Бруно и Леоне, хотя последний не смотрел на него. — Эй, мужик… Слушай, мне жаль, что Джорно так несправедливо с тобой поступил. Это было действительно некрасиво и бестактно с его стороны. Я с ним потолкую, как тебя позовет доктор, окей? Бруно сурово взглянул на него, лаская руку Леоне, которая теперь обвивала его талию. Миста, не получив ответа, уставился в потолок. Он выглядел так, будто ему было немного неловко признаться в том, что у него сейчас происходило в голове. — И еще… эм… Аббаккио, помнишь, как ты назвал Джорно доном Coglione ? Так вот… — говорил он, нахально и чересчур широко улыбаясь. — Это было чертовски великолепно. — Серьезно, Аббаккио, ты гений, — поддержал Фуго, который сидел между Мистой и Наранчей. Леоне внезапно выпрямился на месте, по-прежнему не смотря ни на кого, кроме Бруно. Он поправил наушники и расстегнул молнию на своем рюкзаке — черном, с перевернутым серебряным треугольником, который подарила ему одна небезызвестная клиентка по имени Миучча, — и вытащил оттуда черную «Нокию». Мальчишки недоуменно наблюдали за этой сценой; улыбка Бруно, тем временем, становилась шире с каждой секундой. Аббаккио вновь уткнулся носом в плечо Буччеллати, но протянул левую руку с телефоном вперед, показывая остальным то, что он напечатал: «Я знаю». Миста, Фуго, Наранча и даже Бруно разразились таким восторженным смехом, что несколько человек, от персонала до пациентов и их недовольных опекунов, осуждающе уставились на них, будто пытаясь принудить к молчанию и пристыдить за недостаточную грусть в больнице, ведь в больнице следовало грустить, хотя банда почти на секунду вывела Леоне из бессловесного ступора и заставила хихикнуть. Бруно не мог не задуматься о том, какой бы была реакция окружающих на их кратковременный смех облегчения в отделении неотложной помощи, если бы они знали, что перед ними сидела неаполитанская мафия. На данный момент он действительно ценил возможность почувствовать себя обычной компанией молодых людей слегка за двадцать, которые заботились друг о друге. Возможно, посетители больницы бы менее бурно реагировали на них, если бы они были одеты в свои элегантные рабочие костюмы, «униформу Passione», но они носили легкую, удобную одежду, в которой выглядели на свой возраст. Детство Бруно закончилось в тот момент, когда на его отца напали и чуть не убили, и в течение долгих пяти лет он брал на себя взрослые обязанности работать и содержать семью, попутно изучая секреты подпольной торговли в Италии. В семнадцать, к тому времени, когда душа его отца наконец нашла вечный покой, у Бруно отняли все, что наполняло его детство: безопасный дом, учебу, друзей, саму его невинность. Теперь, когда его отец покинул этот мир, прежняя жизнь была официально окончена для него; все хорошее, что она дала ему, также было безвозвратно утеряно. Единственной целью его новой жизни стало поднятие по служебной лестнице мафии не ради жажды власти, а чтобы избежать ада, который создал для него Польпо. Если бы другие двенадцатилетние оказались в патовой ситуации, в которой им бы пришлось присоединиться к Passione, он хотел спасти их и гарантировать, что присоединение к его личной команде в мафии поможет обойти стороной любую незавидную участь. Буччеллати не осмеливался мечтать ни о семейном счастье, ни о любви, поэтому ему даже казалось удачей то, что его отчитали за смех в больнице, месте, которое навевало ему все больше навязчивых и негативных воспоминаний. Он безупречно скрывал боль от них ради Леоне — любви всей его жизни, которая прижалась к нему. Бруно четко и ясно произнес «извините», чтобы каждый недовольный человек в зале мог услышать его извинение, и наслаждался этим незаурядным моментом всеми фибрами души. — Ребята, а теперь ведите себя серьезно, к нам идет начальник собственной персоной! В могильной тишине зала ожидания было легко различить уверенную походку Джорно (сам Джованна, всегда наблюдательный и бдительный к происходящему вокруг него, заметил, как тихо стало в помещении, и замедлил свой шаг). Миста украдкой помахал ему, затем указал на место, которое было отведено специально для него, но тот первым делом направился к Буччеллати. Хотя формально Бруно был его подчиненным, Джорно не мог не чувствовать панику и бессилие под его испепеляющим взглядом. Джованна знал, что Буччеллати потенциально мог быть очень жестоким во время конфронтации (выборочно, если это доставляло ему удовольствие), однако ни какая-то миссия, ни чьи-то проступки не делали его таким кровожадным, как те, кто подвергал Леоне опасности. Аббаккио был физически сильнее его и, по правде говоря, не нуждался в защите или уходе, но отказ людей пойти Леоне на уступки в каких-то мелочах ужасно злил Бруно, ведь это были такие элементарные просьбы, и, тем не менее, они никогда и нигде не выполнялись, зато отговорок было навалом. Сломленные люди бывают разных видов, и большинство таких людей, попавших в Passione, обладали настолько низким уровнем эмоционального интеллекта, что могли построить успешную карьеру только в сфере убийств за деньги. Следовательно, стать хорошими коллегами для взрослого мужчины с аутизмом было не в их компетенции, если даже дети с аутизмом значили для них ровным счетом ничего. Единственный надежный способ заставить их держать при себе комментарии о наушниках Леоне, его «не заслуживающим доверия» отсутствии зрительного контакта, неподходящей по погоде одежды или любой другой особенности, которая отличала его от среднестатистического гангстера, была физическая угроза Бруно оставить их на волосок от смерти. Недаром некоторые члены Passione прозвали его чем-то вроде Бруно Botte-a-ratti, что буквально означало «Бруно, который выбьет из тебя все дерьмо». Пара стычек с Botte-a-ratti помогли многим не забывать о том, что у Аббаккио был ряд не подлежащих обсуждению потребностей. Делать Бруно выговор не имело смысла, поскольку Буччеллати являлся не только одним из самых близких друзей Джорно и лучшим солдатом мафии, он был также связующим звеном, точнее, застежкой-молнией для его обретенной семьи. Джорно прекрасно понимал, что грозить Бруно отставкой с намерением заставить его пересмотреть жестокий подход к обидчикам Аббаккио было более, чем глупо, потому что ради Леоне Бруно пошел бы на край света. Сердце Джованны едва не выпрыгивало из горла, когда он обратился к Буччеллати, полагая, что Аббаккио спал или, возможно, все еще не был готов к разговору после того, как осознал, какую чудовищную ошибку совершил Джорно: — Как он? — Думал, ты никогда не спросишь, — насмешливо фыркнул Бруно. Между ними повисло напряженное молчание. Хотя Буччеллати просто забыл ответить на вопрос, Джованна, с другой стороны, был уверен, что Бруно намеренно проигнорировал его. — Ну так? — Джорно неловко поджал губы и приподнял брови. — А сам как думаешь, гений? — съязвил Буччеллати, инстинктивно прижимая Аббаккио чуть крепче к себе. Леоне не спал, но вся энергия, которую ему удалось восстановить, была потрачена на то, чтобы рассмешить младших. — Послушай, мне правда очень, очень жаль. Я знаю, как сильно облажался. Если бы я мог отмотать время назад, я бы обязательно выражался деликатнее и был с ним дружелюбнее, — сказал Джорно, а затем спохватился, вспомнив последний комментарий Бруно про себя. — У меня тоже бывают трудности с интонацией речи, помнишь? А ты держишь тон капо гораздо лучше, чем я. Джованна изо всех сил старался установить зрительный контакт с Буччеллати, но смотреть ему в глаза было все равно, что смотреть прямо на палящее солнце. Бруно почти принял извинения со своей стороны. Он не собирался ругать Джорно и затягивать и без того утомительный разговор, однако у него была к нему одна просьба. — Не надо извиняться передо мной. Это не меня ты довел до истерики, — мягко усмехнулся Бруно. Буччеллати позаботился о том, чтобы сделать особый акцент на словах «ты довел». — Но он же спит… так? — недоуменно нахмурился Джованна. Леоне слабо покачал головой, по-прежнему не открывая глаз, которыми он прислонялся к плечу Бруно. Он глубоко сожалел о том, что у него не было сил показать Джорно средний палец. Буччеллатти поцеловал Аббаккио в макушку, продолжая пристально смотреть Джованне в глаза и стараясь лишний раз не моргать. — Ха! — с издевкой выпалил Бруно. — Как предсказуемо с твоей стороны только предполагать что-либо. Тебе стоило хотя бы для начала спросить, готов ли он к разговору. Джорно стоял, застыв в той же позе, теперь еще более растерянный, чем когда-либо. Как ему спрашивать Аббаккио об общении, если со стороны казалось, что он спал? По каким признакам он вообще должен был догадаться? Он вновь припомнил слова Бруно «Ты похож на Леоне даже больше, чем тебе хотелось бы думать» и набрал полную грудь воздуха, чтобы начать говорить, но Бруно прервал его. — Хотя если хочешь принести извинения только мне, при этом существенно компенсировав ими извинения Леоне, — проговорил он, склонив голову к плечу, на котором не отдыхал Аббаккио, — встань в самое начало очереди, к той женщине с перещипанными бровями, и скажи ей, что ты глава Passione, зародыш, — такую кличку Леоне дал Джорно, поскольку не мог называть своего босса тупицей напрямую, — и что тот великолепный молодой человек с длинными волосами, которого она недавно видела, один из твоих лучших людей. Джорно послушно кивнул, отчаянно пытаясь скрыть то, что он снова чувствовал себя пятнадцатилетним подростком, которого загнал в угол этот человек с кошачьей ловкостью, несмотря на то, что он сейчас формально имел над ним власть. Как и было приказано, Джованна отправился к стойке беседовать с регистратором, однако очередь из простых граждан он выстоял. Перепалка с Бруно заставила его задуматься о своей чрезмерно авторитарной манере поведения и, судя по тому, как резко изменилось выражение лица женщины с умилительного «ой, какой прелестный молодой человек» на крайне испуганное при упоминании мафии, он решил, что уже начал двигаться в правильном направлении. Ему мгновенно открыли двери и провели по отделению неотложной помощи. Менее, чем через минуту, он вернулся в сопровождении дежурного врача. Врач прошел вместе с Джованной к тому ряду, где сидели Аббаккио и остальные. — Синьор Леоне Аббаккио? Вы можете заходить, — пробормотал он с некоторой дрожью в голосе. Бруно одарил доктора вежливой улыбкой, а затем повернулся к Леоне и прошептал ему на ухо «Идем, cucciolo ». Неуверенно, словно вампир, вылезающий из гроба, Леоне поднял голову, тут же надел солнцезащитные очки обратно и схватил Бруно за плечо, чтобы встать. Буччеллати поднялся вслед за Аббаккио и быстро схватил его за талию, опасаясь вероятности обморока. — Удачи, Абба! — сдержанно произнесли Наранча и Фуго. Наранча хотел было похлопать Леоне по руке, когда последний проходил мимо него, но вспомнил, что Аббаккио и в лучшие времена не любил прикосновения к себе. — Удачи, мужик! — неожиданно тихо воскликнул Миста. — Буччи, держи нас в курсе, если сможешь. — Конечно, — кивнул Бруно, а затем перевел взгляд на Джорно. — Ты заранее прощен. Большое спасибо за помощь. — Видимо, в этом и заключаются плюсы быть боссом, — застенчиво улыбнулся Джованна. Регистратор практически сорвалась обратно на свое место: оказалось, что пара «странных педиков» из недавнего прошлого являлась хозяевами Неаполя. — А Вы? — дежурный врач вопросительно взглянул на Бруно. — Бруно Буччеллати — парень Леоне, — сказал он с уверенностью, присущей мафиози, который требует выкуп. Уже не имело значения, были ли люди в этой больнице гомофобами, когда молодые властители Неаполя запросто могли направить им пистолет в голову и избежать наказания. Доктор был немного удивлен таким выбором слов. «Парень… хм», — подумал он про себя. — Отведете нас к кушетке, где потише? Это был скорее тонко завуалированный приказ, нежели простая просьба. — К-конечно, — ответил он, заикаясь. — Ваш, эм, босс п-просил меня о том же. М-могу я спросить, сколько ему лет? — Боссу-то? О, он гораздо старше, чем может показаться! — ответил Бруно так, словно не называл Джорно зародышем десять минут назад. Буччеллати обеспокоенно посмотрел на Аббаккио, когда шум от проходящих мимо людей заставил его прижать одну сторону наушников покрепче к голове. Бруно и Леоне отвели к нише в самом конце палаты, где действительно было тише, чем в передней части, поскольку вокруг оставалось много пустых мест. Врач сел за компьютер, а Бруно взял стул для гостей и придвинул его поближе к койке, чтобы Леоне мог удобно держать его за руку. Буччеллати знал, какую позу Аббаккио занимал в подобные моменты и старался учесть ее в том числе. Как и ожидалось, Леоне свернулся калачиком, скрестив руки на груди и прижав колени к себе, так крепко, что мог ими коснуться лба. Для человека его роста койка оказалась на удивление длинной и вместительной, и в ней он чувствовал себя максимально жалким и полным страха. — Итак, — начал доктор, — рассказывайте. Что Вас привело сюда? Я так понимаю, сильный припадок? — Мы ехали по автостраде и направлялись во Францию на отдых, — пояснял Бруно, — когда Леоне… он вел машину в этот раз. Он так-то не фанат вождения, но… в общем, когда Леоне вел машину, он сказал, что чувствует, как его ноги и руки увеличиваются. Очевидно, я не заметил никаких изменений, но все равно потрогал их, чтобы успокоить его, и ничего не почувствовал в том числе. А его стэ… то есть, взгляд… он… — сымпровизировал Буччеллати, внезапно вспомнив, что врач понятия не имел, что такое стэнды. — …казался расфокусированным. — Синьор Буччеллати, я ценю Вашу осведомленность и озабоченность по поводу Вашего… партнера, но я хотел бы расспросить обо всем лично его. Из-за солнцезащитных очков Леоне походил на испуганного оленя, которого подсветили фарами на ночной дороге. Тем временем Бруно нахмурил брови и выжидающе посмотрел на доктора. — Прошу прощения, но я говорил на стойке регистрации, что у Леоне аутизм. Разве в карточке об этом не написано? Доктор проверил выданные ему записи, однако не обнаружил ни единого упоминания об этой важнейшей детали; вместо этого регистратор написала «психически болен». Он попробовал разглядеть лицо Аббаккио поближе, а затем снова обратился к Буччеллати. — Аутизм? — усмехнулся врач. — Не смешите меня… Ноздри Бруно раздулись от отвращения — отвращения и злобы на то, что ему вновь пришлось столкнуться с дремучими предрассудками. Он проходил через это десятки, если не сотни раз до этого. И хотя Бруно привык к разочарованию, он все еще сохранял немного глупой веры в медицинскую профессию. — Да, аутизм, — подтвердил он. — Ему поставили этот диагноз в шестилетнем возрасте, но это не означает, что Леоне или кто-то другой перестает быть аутичным во взрослом возрасте. Доктор смотрел или, точнее говоря, визуально изучал Леоне, словно какую-то медицинскую аномалию, щурясь и пытаясь расшифровать диагноз по внешности. Длинные волосы: возможно, фанат тяжелой музыки, но шевелюра выглядит слишком ухоженной, заплетена в косу. Случайно не его ухажером? Уши: проколоты везде, где можно. Сделать электроэнцефалограмму этому джентельмену будет невозможно. Футболка: базовая черная — выглядит мягкой, хорошего качества. Вероятно, брендовая. Джинсы: черные, разорваны на коленях, молодежь такие сейчас любит. Но разве ему не двадцать пять? Рюкзак: Prada — сколько эти бабенки зарабатывают? Обувь: кто носит армейские ботинки в тридцатиградусную жару? Солнцезащитные очки: также Prada. Бижутерия: простое серебряное кольцо. Наушники: знакомая фирма. Скорее всего, с шумоподавлением. Должно быть, одержим своей музыкой. Другие детали: облезлый черный лак на ногтях. В целом: странно выглядящий молодой человек. Становится более странным, если начать складывать все детали внешности воедино. Опрятный, хорошо пахнет, финансово обеспеченный. Вердикт: не аутист. После нескольких секунд молчания, которые показались Леоне вечностью, доктор поделился своими умозаключениями. — Я имею представление о взрослых с аутизмом, — возразил он. — И считаю, что он не похож на аутиста. Понимаете, много молодых людей носят черное, но это не означает, что они все поголовно отстали в развитии. В конце концов, вы двое в мафии, очнитесь! Врач громко цокнул языком. — Что ж, — сказал Бруно с озорной ухмылкой на лице, — мне показалось, что Вы выглядите довольно смышленым, однако внешность обманчива. Леоне сжал руку Буччеллати немного крепче, давая понять, что подкол заставил его улыбнуться. Доктор поморщился. — Ладно, — вздохнул он. — Давайте вернемся к припадкам. Что случилось потом? — Давайте… Так как мы какое-то время нигде не могли остановиться, я попросил его сосредоточиться на дороге, сказал, что с его руками и ногами все в порядке и… Бруно пришлось вносить изменения в свой рассказ на ходу. Если он исключит из истории момент с вражеским стэндом, со стороны будет казаться, что они потратили впустую несколько очень ценных секунд, которые могли бы намекнуть, что на самом деле произошло с Аббаккио. Буччеллати чуть не вздрогнул от беспокойства за то, что выставлял себя беспечным, а это было в корне не так. — …затем понял, что он больше не сможет водить, поэтому фактически начал вести за него: держал руль и дотянулся до педалей. Я понимаю, что это не самый безопасный способ вождения, но нам правда было негде остановиться. Вдруг я почувствовал, как его руки очень крепко сжали руль, затем ослабли, и так несколько раз в течение двух минут. То же самое произошло с его головой и спиной. А после этого… он… Бруно прикусил внутреннюю часть щеки. Сейчас было не самое удобное время для слез, и он не хотел, чтобы Леоне видел его таким. Скорее всего, он почувствует себя виноватым за свои припадки, поскольку в любой ситуации чувствовал стыд за то, каким был. — …он потерял сознание, хотя я думаю, что он мог потерять его задолго до того, как закрыл глаза. Буччеллати сделал глубокий вдох и заметил, как выражение лица доктора смягчилось. — Наш друг вытащил его из водительского сидения. Мне пришлось сделать чрезвычайно быстрый маневр, чтобы не потерять контроль над авто, и я действительно припарковался довольно хорошо и безопасно. Вместе с другим нашим другом он уложил Леоне боком, пытаясь максимально смягчить место, где была его голова. — Вам удалось засечь, сколько времени это примерно заняло? Взгляд Бруно устремился наверх. — Еще один наш друг слушал песню, и когда Леоне сказал про свои руки и ноги, он убрал Walkman в сторону, чтобы присматривать за ним. Друг выключил плеер к моменту прекращения конвульсий, и мы вычислили, что припадок длился пять с половиной минут. Доктор вновь поморщился, но на этот раз по другой причине. — Синьор Аббаккио, — обратился он напрямую к Леоне. — Боюсь, нам придется оставить Вас здесь на ночь. Желудок Леоне скрутило в тугой узел; Бруно инстинктивно схватил его за руки, словно тот собирался сбежать. — Нам придется провести компьютерную томографию, чтобы проверить, имеются ли какие-либо повреждения мозга, поскольку у Вас могло быть сотрясение. Также мы вынуждены сделать МРТ, возможно, приступ спровоцировало злокачественное новообразование. И добавим ЭЭГ в этот список, посмотрим электрическую активность мозга… Аббаккио начал царапать ногтями бумажные полотенца на кушетке: он изо всех сил старался убедить себя, что все будет в порядке, что Бруно решит любую проблему, пока у него невербальный эпизод. Леоне знал, что он будет в полном порядке, потому что был уверен в своем заболевании — это не опухоль, не микроскопический вражеский стэнд, оккупировавший его голову, а просто чертова эпилепсия. Самым сложным в этой ситуации было не признаться в эпилепсии, а выбрать правильное время для признания. Не врачам, а Бруно. Его пальцы начали расслабляться от умелой ласки Буччеллати, когда доктор спросил то, чего он больше всего опасался: — Синьор Аббаккио, Вы постоянно принимаете лекарства? — Он пьет «Ламотриджин». У него биполярное расстройство второго типа, — ответил Бруно и на мгновение задумался. — У него уже давно депрессия, и, насколько мы можем судить, периодов гипомании еще не было… — Это… очень странно, — врач был в глубоком замешательстве. — «Ламотриджин» в первую очередь предназначен для остановки эпилептических припадков. Буччеллати выглядел растерянным, однако еще не успел раскусить обман Аббаккио. — Ну тогда препарат бы предотвратил припадок, если бы он был разовым, нет? — Вот и я об этом думаю. Вы уверены, что синьор Аббаккио пьет «Ламотриджин» не от эпилепсии? — Да, на сто процентов. Он мне обо всем рассказывает. Сейчас Леоне больше, чем когда-либо, желал, чтобы Дьяволо получше справился со своей работой на Сардинии, или стробоскопы из яркой ночи 1995 года убили его тогда на месте и лишили шанса встретить своего соулмэйта, не говоря уже о том, чтобы солгать ему.