***
Тридцать первое декабря, день рождения Тома, был совершенно обычным днём. Это там, в будущем далёком и несуществующем, в этот день отмечали наступление нового года. Теперь же, в дни основателей, тридцать первое декабря было ничем непримечательным тёмным днём в середине зимы. В ночь перед его восемнадцатилетием, морозы ударили такие, что стволы деревьев на опушке запретного леса затрещали. Он ещё успел услышать этот странный, какой-то потусторонний звук ранним утром, когда Хельга, окружённая согревающими чарами, настояла на прогулке. Если уж быть честным, Том совершенно не понимал это стремление колдунов прошлого обязательно выходить на улицу даже в настолько холодный день зимы. Да только Хельга была непреклонна. – Зима способна свести с ума, если будешь жить затворником, так что не пренебрегай возможностью выйти на прогулку – настаивала она всякий раз, когда Том заговаривал об этом. – Но почему все в этом так уверены? – спрашивал молодой колдун. Основательница только отмахивалась от этого вопроса. Она настаивала на том, что со временем Том сам поймёт. Как ни странно, он и впрямь понял это в день своего рождения, когда из-за вмиг усилившегося ветра, никто не смог открыть ни ворот замка, ни боковых его дверей. Погода испортилась стремительно. Ещё за час до этого солнце играло на заиндевевших ветвях сотнями искорок, а вот – не видно ничего вокруг, только белая воющая круговерть снежинок и льда. Метель была страшная. Том растерянно смотрел на зачарованный потолок обеденного зала и думал о том, что Поттеру и тут повезло больше, чем ему. Какой праздник будет у него? Уж точно ни костра, ни звёздного неба Тому сегодня не видать. Он понял, что завидует Гарри Поттеру, родившемуся в середине лета, понял, что в том, что он сам появился на свет в зимнюю стужу было несправедливо. Тут-то он и понял, о чём говорила Хельга. Тоска по солнечному свету и летнему теплу действительно сводила с ума. Причём Том совершенно не замечал этого прежде. Сейчас же, он просто поймал себя на мыслях неправильных и неподобающих. С чего вдруг-то его стало волновать то, что он родился зимой? Тем более, отчего стал завидовать Поттеру из-за этого? Поздний завтрак был в самом разгаре. Том покосился на Гарри. Он и впрямь завидовал его силе, умениям, какой-то нездоровой проницательности. Однако, это было не то тёмное чувство, заставлявшее желать кому-то беды. Уж в подобном младший Слизерин разбирался. В Хогвартсе будущего зима не была столь выматывающей и беспощадной. Ведь на столах школьников в изобилии были свежие фрукты, а сквозняки не гуляли по замку вольготно и не таясь, как здесь. Впрочем, дети не выглядели уставшими. Они то и дело переглядывались, предвкушая весёлый день. Он смотрел на них, счастливых, хоть и бледных из-за нехватки солнца и избытка холода. Он понял, что, впервые, его день рождения станет настоящим праздником, причём не только для него самого, но и для всех, кто будет рядом с ним. – Отчего тебя одолели тяжёлые мысли, Том? – спросила Хельга с неподдельным беспокойством. Она вновь пила сдерживающее зелье. Реддл сам варил теперь его для возлюбленной. – Это всё зима, – ответил он. Она улыбнулась ему. – Понял, наконец, о чем мы тут все толкуем? Том кивнул. Хельга накрыла его руку своей ладонью, тёплой и мягкой. У юноши побежали по телу мурашки от этого прикосновения, пусть и невинного. – Вы говорили про авитаминоз, полагаю, – со всезнающим видом ответил Том, прекрасно понимая, что Хельга не поймёт значение этого слова. – Это какое-то проклятье? – спросила она обеспокоенно. Том рассмеялся. Завтрак приближался к концу. Когда тарелки были почти пустыми, Салазар встал из-за стола. – Сегодня мы чествуем моего наследника и вашего любимого учителя! Том! Мы все желаем тебе множество лет жизни! – сказал он. Все присутствующие разразились аплодисментами. Даже Поттер, настроение которого было ужасным с тех пор, как заболела Иоланта, снизошёл до нескольких хлопков. Том побаивался такого Поттера: апатичного и раздражительного. Отчего-то он винил себя в неосмотрительности Иоланты. Он никак не мог понять почему. – В тех местах, где вырос Том, – продолжал Слизерин, – принято в день рождения преподносить дары… Поддержим эту традицию, тем более, что Том своим трудом и смекалкой заслужил такую честь. Пусть он выберет имя для василиска! Зал наполнился одобрительными возгласами. Том же не смог сдержать счастливую улыбку, появившуюся на лице. Маленький василиск вылупился в день зимнего солнцестояния. Салазар видел в этом хороший знак: жизнь волшебного существа обещала быть очень долгой. Крошечный змеёныш не был ещё ядовит, а взгляд его не был смертоносен. И то, и другое свойство появится позже, когда змея вырастет до подобающих ей размеров. Василиск будет расти медленно и пройдут годы прежде, чем он научится обращать живое в камень. Вчера у крошки появились едва заметные наросты у надбровных дуг, а значит детёныш был самцом. Настало время дать необчыному питомцу имя, но Салазар, отчего-то, не стал нарекать его сразу же. Теперь ясно, в чём была причина. – Я назову его Автандил, – не колеблясь сказал Том. Он, изучавший некогда книги о василисках, знал о персидском происхождении этих существ. Да и, к тому же, он любил фантазировать о собственном василиске. Именно из тех старых фантазий и было родом это имя. Автандил переводилось с древнеперсидского «Сердце Родины», достойное имя для царя змей! Поттер с шумом поставил свой кубок на стол. Никто, казалось не обратил на это внимание, да только младший Слизерин знал, что это не совсем так. Все искренне радовались, когда речь заходила о волшебном питомце, родившемся в подземельях оплота. Только Поттер, казалось, был совершенно не рад ни этим разговорам, ни самому факту появления малыша на свет. Они обсуждали странное поведение Поттера с Хельгой и Салазаром, но объяснений этому не находили. Разве что старший Слизерин, как-то, обмолвился: – Я не уверен, что и впрямь хочу знать истинную причину ненависти Гарри к василиску, – сказал он задумчиво. – Ненависти? – переспросил Том. Тот больше был склонен полагать, что это ещё одна грань нелюбви Поттера к змеям в принципе. Эта самая нелюбовь приводила Тома в недоумение с самого момента знакомства с Поттером: разве симпатия к змеям не естественна для змееуста? Салазар отказался развивать эту тему. Да и вообще после этого перестал поддерживать подобные разговоры. Том испытывал смешанные чувства. С одной стороны, ему ужасно, нестерпимо хотелось спросить у Поттера в чём дело. Может он и впрямь знал что-то, что было неведомо даже основателям?. Однако, младший Слизеринец не мог заставить себя просто поговорить с партнёром по спаррингам начистоту потому, что злился. Он, как и прочие обитатели замка, столько сил вложили в выхаживание птенца, а этот… Поттер совершенно не ценил их стараний! Стоп! Сегодня его день рождения! Он не позволит мыслям о Поттере портить первый в его жизни настоящий праздник.***
Вечером метель и не думала утихать, превращаясь в настоящий воющий буран. Все жители Хогвартса, начиная от колдунов, заканчивая самой крохотной змейкой, собрались в обеденной зале для празднования. Только Иоланта спала подле зачарованной жаровни, напившись макового молока. Гарри не переставая думал о ней, потому-то он не пил мёд и почти ничего не ел. Тот факт, что он не мог навестить девушку по её же просьбе просто не укладывался в голове. Он просил Хельгу уговорить её, объяснить, что её внешний вид во время болезни в этой ситуации волнует его в последнюю очередь. Однако, Иоланта, не меняла своего решения. Гарри вновь с тоской вспоминал мантию-невидимку и, в то же время, понимал: едва ли он решился бы ею воспользоваться. Поттер чувствовал себя… Кем? Он сам не мог понять. Неужели Иоланта думает, что он из тех, кто разочаровывается в девушке сразу же, как у неё на носу прыщик вскакивает? Было попросту обидно, да и, к тому же, вся эта ситуация заставляла Поттера чувствовать себя бессильным. Этого он не любил больше всего. Гарри прекрасно знал, что его раздражительность не укрылась ни от кого в замке, но поделать с собой ничего не мог. Иоланта своим решением лишила его возможности искупить вину. Что бы там не говорила Хельга, Гарри полагал, что он виноват в болезни девушки. Если бы он был более внимателен к ней в ту ночь, всего этого можно было бы избежать. Хах! Да если бы он не тянул с ответом до последнего момента, она бы и вовсе не пошла бы за ним на улицу! Тогда бы она точно не оказалась прикованной к постели. Он смотрел на веселье вокруг и понимал две вещи: он не имеет права веселиться со всеми и не имеет права портить всем настроение своим хмурым видом. Что за дурацкий парадокс? Ещё и этот василиск… Тому было восемнадцать лет. Пусть была середина зимы, а на улицу даже нельзя было выйти из-за непогоды, Том выглядел счастливым. Гарри наблюдал за ним и поражался тому, насколько естественно он смотрелся. Будто бы всю свою жизнь он провёл в этом времени, будто бы не знал ни красот, ни ужасов другой эпохи. Он танцевал с Хельгой, которая смеялась, что-то обсуждая с ним, перекрикивая музыку. Зачарованные инструменты громко и весело отыгрывали одну мелодию за другой. Волшебники, то собирались в кружащийся хоровод, то рассыпались по залу по одному или находя пару. Гарри понял, что Реддл выучил движения каких-то мудрёных танцев и воспроизводил их ничуть не хуже Годрика, танцевавшего с улыбчивой и тихой Луной. Когда успел-то? Почему у Тома так просто получается отпустить прошлое? Почему Гарри было намного сложнее? Почему он, Поттер, должен помнить, как умирали его друзья, как рушались стены Хогвартса под вспышками заклинаний? Почему Том получил второй шанс и вернулся в прошлое не в день последней битвы, а намного-намного раньше, когда душа его и память были чисты? Разве это справедливо? Годрик вскочил на стол, призывая лютню. Все остановились, уставшие от быстрого танца. Том обнимал за талию Хельгу. Глаза его горели, на голове был венок из ветвей рябины, зачарованный так, чтобы ягоды и сухие листья даже не думали опадать. Гриффиндор пел какую-то невероятно красивую песню о любви, но Гарри почти не слышал слов. Он продолжал смотреть на Тома и гадал, как же так вышло, что ему всего восемнадцать? Почему он возродился, хотя душа его была уничтожена. Почему магия перенесла его из юности, вопреки ходу истории. Ведь Гарри знал: невозможно изменить то, что, бесспорно, произошло! Впервые с тех пор, как он оказался во временах основателей, Поттер думал об это парадоксе. Думал, даже не замечая, что магия в его теле готова дать ответ. Вдруг в ушах зазвенело. На миг время будто бы остановилось, а зрение, волшебное и изменённое стало острее десятикратно. Он увидел ясно и чётко Тома, которого уже давно не считал Тёмным Лордом. Увидел его суть, истинную природу, облик его магии, его таланты и слабости, переплетающиеся вокруг юноши разноцветными линиями. Внутри его тела, сумел разглядеть кое-что ещё. Серебристое, сияющее нечто мирно хранилось чуть правее сердца. Гарри понял с удивительной ясностью: это была душа. Душа. Серебристая, тёплая, живая и сияющая. Душа, поверхность которой расчерчивалась бордовыми полосами, похожими на послеоперационные швы. Шрамы отчётливо проступали на её поверхности, будто бы сшитой из нескольких неравных частей. Гарри не нужно было считать, чтобы догадаться: их всего семь. Стоило страшной догадке сформироваться у него в мыслях, время вновь ускорило свой бег. Музыка сменила хрустальный звон, а всё, что он видел – было лишь пульсацией магии и тонкими нитями связей между людьми, не более, но и не менее. Поттер не знал, как дышать. Не знал, как теперь говорить с Томом и даже как смотреть на него спокойно. Ведь теперь Гарри узнал наверняка: восемнадцатилетний юноша и впрямь оказался Волан-де-мортом.