***
Белтейн был не просто праздничной ночью. Это было время, когда позволено несколько больше, когда маги могли быть собой, не боясь ни осуждения, ни нападок. Том и Хельга скрылись где-то в лесу, озарённом луной раньше прочих, отдаляясь от праздничного костра. Весть об их помолвке сильно повеселила Годрика и Салазара, совершенно не удивила Луну и Равенну и выбила из колеи Гарри. – А тебе не рано, Реддл? – спросил он, переходя на парслетанг прямо посреди обеденного зала. – Слизерин, – с достоинством поправил его Том, – чтобы ты знал: в этом времени браки между волшебниками с четырнадцати лет заключают. Гарри чуть не выронил вилку. Невольно его взгляд метнулся в сторону Иоланты. Это от Тома не укрылось. Тот рассмеялся. – На воре шапка горит, Поттер, – сказал он, а затем добавил, – и в следующий раз уводи её целоваться подальше от тропинок, где любит гулять Хельга. Я уже дважды уводил её окольными путями от вас двоих. Если бы не змеиное зрение – тебе бы так не везло. Том рассмеялся пуще прежнего, глядя на то, как с каждым его словом Поттер краснеет сильнее. Гарри проводил взглядом Тома и Хельгу, вспоминая тот разговор. Этой ночью вновь горел праздничный костёр, а на голове Поттера был венок из ивовых веток, покрытых нежной зеленью. Его водрузила на его голову Иоланта с таким торжественным видом, будто коронует его. Сейчас он сидел на траве и смотрел, как она танцевала. Колдунья и впрямь была хороша в мерцающем свете пляшущего костра. Даже лучше, чем он себе представлял. Она двигалась под музыку зачарованных инструментов, её распущенные волосы закрыли лицо девушки почти на половину. С прикрытыми глазами, раскрасневшаяся и кружащаяся, она выглядела столь чувственно, что Гарри порадовался, что детей в ночь Белтейна к костру не подпускали. Это был праздник взросления, зрелости и плодородия, объяснял накануне Салазар. Когда Ио открыла глаза и подошла к нему, протягивая руку, Гарри уже позабыл о том, что они в целом мире были не одни. Он позволил увести себя под сень леса подальше от чужих глаз. Позволил целовать себя и целовал девушку в ответ. Гарри опомнился, только когда с плеча её вниз поползла ткань платья. Поттер смущённый и растерянный, вмиг сбросил с себя всю очарованность моментом и оттолкнул Иоланту. Гнев и обида мелькнули на её лице. Оно было и понятно: жар Белтейновского костра заставил их обоих на несколько сладких мгновений позабыть обо всём на свете. Его тело стремилось к ней, так же, как и она стремилась к нему. Поттеру неоткуда было знать, что в эту ночь среди магов этого времени многое дозволено. Это была ночь новых начал, создания новых связей, ночь, когда обнажаются истинные желания и никто не видит в том ничего зазорного. Только Гарри ничего подобного не ведал. То, что для большинства было естественном, то, что для Иоланты было в порядке вещей, юношу напугало. Он не хотел терять контроль, не желал поддаваться порывам, которые сдержать отчего-то становилось трудно. Не ведал, что каждый волшебник чувствует тоже самое в эти часы. Белтейн помогал разобраться в себе, помогал рушить преграды, помогал преодолеть сомнения своей настойчивой, обнажающей сущности магией. Иоланта в эту ночь знала наверняка: ей нужен был этот странный, полный тайн и силы волшебник напротив неё. Не только потому, что он был красив, не только потому, что союз с ним нёс ей выгоду. Ей хотелось владеть его сердцем, его помыслами и чаяньями для себя самой. Она видела, танцуя у костра в его глазах схожие желания и совершенно не понимала, отчего он отверг её. Поттер сбежал в замок, пробормотав извинения, сбивчивые и неуместные. Злые слёзы подступили к глазам Иоланты, не желая никуда деваться. Что она сделала не так? Где ошиблась? Неужели она недосточно желанна для него, недостаточно красива? Иоланта злилась. Не на Гарри, а на себя саму за порыв, за проявленную инициативу, за то, что отвергнута она была лишь потому, что поторопилась. В то же время, девушка не понимала, отчаянно не понимала, почему он оттолкнул её. Очарование ночи, полной звёзд, света и музыки потеряли свою власть над ней. Она почувствовала головокружение, чуть погодя утёрла с лица струйку крови, медленно и лениво стекавшую по её губам. В последние дни она чувствовала себя неважно, подобное уже случалось достаточно часто, стоило лишь дать тревогам чуть больше воли, а укрпеляющие отвары давали лишь временный эффект. Ио достала платок из маленького мешочка, что носила у пояса платья. Немудрёной тряпицей, она зажала нос. Слёзы, всё-таки потекли по щекам. Она чувствовала себя униженной и совершенно разбитой. В таком виде её и застала Ровена. Душевное спокойствие от этого пошатнулось окончательно. Наставница подошла к ней неслышно. Кровь, к счастью, уже остановилась. – Не потому ли ты здесь одна в слезах и помятом платье, что юный лорд Поттер скрылся в замке так поспешно? Иоланта утёрла непрошенные слёзы и поправила бархат платья, действительно немного потрёпанный. Что-либо отрицать она смысла особого и не видела. Всё равно наставница её была слишком проницательной и сокрыть от неё хоть что-то, казалось, было почти невозможно. Порой, Иоланта всерьёз полагала, что взяла она её в ученицы как раз затем, чтобы дочь старого врага её побратимов всегда была на виду. Иоланта не винила никого в излишней осторожности и недоверии к себе. В конце концов, она сама бы не доверяла никому накрепко связанному с её дядюшкой. Однако, верно было и другое: Ровена наставляла её честно, без особой нежности, присущей многим женщинам, но и без предвзятого безразличия. Та была сильна, мудра и учила её многому. Как вплетать нити магии в ткань гобелена, как шептаться со звёздами в дни, когда лунный свет не оттенял их мерцание. Она не таила от девушки ни книг, полных тайных знаний, ни карт, где отмечены были земли полные магической силы и трав, названия которых было трудно произносить. Иоланта в наказании своём, в «ссылке» выдуманной для неё ненавистным дядей, обрела неожиданную свободу. Ведь прежде ей приходилось изучать волшебство тайком, по ночам вынося книги из семейной библиотеки и пряча их у потолочных балок. Посему, Иоланта была благодарна и наставнице, и прочим обитателям оплота. Только как, порой, некстати была проницательность леди Когтевран! Она прислонилась к стволу берёзового дерева, где до того они стояли с Гарри… От этого открытия, Иоланта почувствовала совершенно девичью неловкость, будто было ей вновь двенадцать лет. – Ты, должно быть, впрямь влюблена в него, коль в ночь Белтейна увела его в лес… Иоланта вздрогнула, как от удара. Злость всколыхнулась внутри, она была готова защищаться, но упрёков не последовало. Наставница лишь вздохнула протяжно и мечтательно и улыбнулась. – Он очень похож на Салазара, Ио, – сказала она тоном ей несвойственным, – тот тоже, когда был юн не знал куда деваться от собственных сил, а сражение со всеми тварями бездны давалось ему куда проще, чем поцелуи с возлюбленной. Раздражение сменилось удивлением, а оно – любопытством. Колдунья продолжала: – Салазар долго не понимал, что дружбы мне недостаточно, хотя, порой, он терял всякую власть над собой и поцелуи наши были столь жаркими, что лишь глупец решил бы, что после них возможно быть лишь соратниками. Он стал мудрым и хитрым со временем, но до того ему нужно было повзрослеть. Я долго чувствовала себя меж нами старшей и более мудрой, хотя вёсен на земле видела меньше. Долго я его подталкивала вперёд, привязывая к себе и приучая открываться и поддаваться желаниям. Зато позже он стал опорой для меня столь крепкой, что и лютая буря корней не вырвет. Они помолчали. Когтевран, видно, давала возможность Иоланте обдумать услышанное, а та времени не теряла. – Я думала всегда, – сказала наконец ученица, – что это муж ведёт за собой жену. Так разве не правильнее? – Правильно всё бывает лишь в балладах о рыцарях, да и то не всегда. Что касается Поттера – лишь тебе виднее, как дальше поступать. Либо ты принимаешь его таким, каким сотворён он был, даже если это не то, о чём мечталось ночами, когда ты не спала и грезила о грядущем, либо отворачиваешься от него. Сказав так, она резко двинулась с места. Откуда-то с ветки на её плечо спланировал ворон. Наставница улыбнулась ей и добавила: – Знай и то, что те места, откуда родом Гарри Поттер отличны от наших. Там ночь Белтейна для магов не значит ничего, кроме одного лишь слова из старых книг. Он не знает, что желания у Белтейнского костра обостряются, не знает, что нет ничего более искреннего, чем они, рождённые в теле колдуна в эту ночь. – Что же за дикие маги живут в тех землях? – возмущённо воскликнула Иоланта. Сказанное наставницей не укладывалось в голове. Та лишь плечами пожала в ответ. – Он сам тебе расскажет, коли нужным сочтёт, – сказала она уходя. Ио вновь осталась одна. Ночь была ещё темна и луна на небосводе сияла ярко. Значит, Гарри не знал о традиции, не знал, что в ночь Белтейна отказ значит конец невозвратный. Что ж, она ему объяснит, раз так. В конце концов, робкой девица Певерелл никогда прежде не была. Неопытной, возможно, но не более. Когда она возвращалась в замок, заметила, как Ровена и Луна тихо беседуют неподалёку от костра. Леди Гриффиндор взглянула на неё своим странным, всевидящим взглядом. Иоланте показалось, что на прошептала: – Всё будет хорошо.***
Гарри ворвался в свою комнату. Дверь испуганно распахнулась перед ним, боясь, должно быть, что тот снесёт её с петель. Что ж, тем лучше: не ровен час, Поттер и впрямь открыл бы её с ноги с жутким грохотом. Он принялся нервно ходить по комнате, не зная куда деть себя, желание двигаться, бежать и сражаться. Честное слово: вздумай на него сейчас напасть акромантул, например, он голыми руками вырвал бы ему все лапы. Только вот не было врага, которого можно было бы победить, кроме него самого. Юноша вообще не понял, что случилось там, в лесу. Он ведь хотел этого, верно? Только в какой-то момент, он отчаянно осознал, что почти потерял контроль над собой полностью. Магия ли была виновата, его собственная, Иоланты или костра, подле которого танцевала девушка? Может дело было в ином, и он сам настолько потерялся в собственных желаниях? Одно дело, когда он лишь целовал её. Да, так, как никогда прежде и не думал никого целовать. Да, так, что мир, казалось, становился безлюдным, а время останавливало бег. Другое дело, когда его руки, вопреки всякому здравому смыслу, тянутся стянуть с её острых плеч ткань платья. Он прекрасно знал, чем бы всё закончилось, не остановись он тогда. Пугало Поттера не сколько это, а сколько то, что ему совсем не хотелось переживать подобное впервые, совсем потеряв разум. Разве это было правильно? Только Иоланту он обидел. Он понял это почти сразу, но остановиться не смог. Его смущение, растерянность, спутанность собственных чувств побудили его совершить позорный побег, не сказав ни слова. Как теперь загладить свою вину? Ко всему прочему, он не понимал до конца в чём именно она заключалась. «Поттер, ты как был идиот, так и остался!» – зло подумал он и пнул ножку кровати. С потолочных балок посыпалась пыль и опилки. – В чём вина твоей кровати, лорд Поттер? – спросил насмешливый голос из-за спины. Дверь, так и осталось открытой. Гарри понял это лишь сейчас. Что-то не так было с чарами Тома, а, может, Поттер сломал их, дав волю эмоциям в который раз? Не важно было всё это. В проходе стояла Иоланта. Она не выглядела ни обиженной, ни пристыженной, ни грустной. – Иоланта? – сказал лишь Гарри, не зная, что сказать ещё. Девушка закрыла за собой дверь взмахом палочки. Тяжёлый засов опустился в петли. – Я хочу поговорить с тобой, – сказала она тоном, не терпящим возражений. Затвор на двери прибавлял веса её словам. Гарри, невольно потянулся за палочкой, как всегда делал в минуту волнения. «Ну уж нет, мастер, – прошелестел в голове её шёпот, – с девицами разбирайся без моего участия!» Мысль нелепая и странная пришла в голову Поттеру: они со старшей палочкой, похоже, в равной степени были бессильны во всём, что касалось девчонок. – Я не хотел обидеть тебя, – выпалил Гарри. Голос его был слабее, чем ему бы хотелось. Иоланта, выждав немного, спросила: – Чего же ты тогда хотел? Поттер почувствовал, как румянец смущения залил его щёки и шею, как горят уши. Ох! Он мог бы столько всего ответить на этот вопрос! Он мог бы рассказать, что за желания посещают его в полудрёме, когда образ Иоланты приходит ему во снах и утренних грёзах! Он мог бы сказать столь много, если бы – хах! – у него повернулся бы язык. Поняв, должно быть, что внятного ответа она не дождётся, девушка подошла к нему ближе, так близко, что жар её тела опалил и его. Впрочем, может ему это приведелось? – Белтейн, – сказала она, – обнажает наши чувства и желания. Это магия, одно из чудес Белой богини, один из даров её. Я и без того знала, что хочу, Гарри. Сегодня же, в твоём взгляде я видела те же желания. Те же, обнажённые и истинные. Как ей смелости хватало говорить такое? Поттер не знал, но теперь он смотрел на неё, в её лице была отчаянная решимость, храбрость, которой не хватало ему самому. Гарри Поттеру, который, в общем-то, никогда не жаловался на её недостаток. – Я думаю, что влюблён в тебя, Иоланта, – сказал он внезапно для них обоих. Тишина повисла в комнате тяжёлая, осязаемая. Щёки девушки вспыхнули. Она не ожидала этих слов так же, как и он. Только сказав это, Гарри понял: это чистая правда. Он не просто желал её, он был влюблён в неё. Не только потому, что Ио была красавицей, но и потому, что в груди её билось храброе и заботливое сердце, а язык и ум её были остры. Она подошла к нему ещё ближе, не ответив, впрочем, ничего. Её руки коснулись шнуровки на его рубашке. Он остановил её. – Не надо, Ио. «И кто из нас девица, которая ломается?» – спросил он сам себя. – Почему? – просто спросила она. Он не смог найти ответа. Она осторожно сняла с него рубашку. Он порадовался тому, что месяцы тренировок убрали из его фигуры юношескую нескладность. Впрочем, всё равно, когда тонкие её пальцы касались мышц его живота, Гарри ощутил смущение и неловкость. Он перехватил её ладони и принялся целовать кончики её пальцев. Один за другим, с трепетом и нежностью, а её дыхание стало прерывистым. Они оба понимали, что уже не остановятся. – Ты когда-нибудь? – спросил он. – Нет, – шёпотом ответила она, – а ты? Гарри помотал головой. В общем-то всё могло кончиться катастрофой, только он столько раз представлял этот момент, столько раз стыдился своих фантазий, что теперь робость, внезапно, испарилась. Юноша обвил талию девушки руками, приник губами к её губам, ловя её судорожное дыхания. Та подалась ему навстречу, прогибаясь в пояснице, вторя его движением. Податливая, мягкая, горячая. Он расстегнул пряжку на её поясе. Тот со звоном упал к их ногам, опустил плечики платья, не прерывая поцелуев. Почти не понимая, что он делает. Бархат платья упал на пол. Там, под ним, Иоланта была нага. Её ноги были босыми после танца подле костра. Гарри отстранился. Он медленно скользнул взглядом по её телу, стремясь запомнить этот момент, растянуть его, заполниться им. Иоланта была совершенной. Просто потому, что в отличии от образов из его фантазий, в ней было нечто делавшее её болезненно живой: тонкий шрам под правой ключицей, красный след от тугого пояса чуть выше пупка, жесткие волосы меж её бёдер. Иоланта была реальной. Губы в миг пересохли. Повинуясь порыву, он встал перед ней на колени и приник к её бёдрам губами. Она чуть не упала, ведь ноги её ослабли в миг первого прикосновения. Тело её отзывалось непривычно остро и ярко. Юноша удержал её, приникая губами к ней, проникая языком внутрь, наслаждаясь её дрожью и жаром, пьянея от столь непристойного запретного поцелуя… Когда они опустились на кровать, бёдра её были горячими, губы алели, а волосы растрепались. – Ты такая красивая, – сказал он, наконец. Она притянула его для поцелуя, ноги её согнулись в коленях и он, подхватив её под бёдра, повинуясь неизвестно откуда взявшемуся знанию вошёл в неё…***
– Тебе было очень больно? – спросил Гарри через несколько минут тишины, в которой слышалось лишь их уставшее дыхание. – Только сначала, – ответила она охотно. Тело девушки сковала приятная нега, ей совершенно точно было не до разговоров: хотелось просто уснуть до самого утра, а потом, может быть, когда её тело немного успокоится после пережитого, попросить его вновь целовать её меж разгорячённых бёдер. – В следующий раз у нас получится лучше, – заверил её, зачем-то, Гарри. Иоланта не стала отвечать. Она лишь закинула ногу на его бедро, прижалась к груди лбом и закрыла глаза. Сейчас ей хотелось лишь спать.