Дорога домой

Венти помнил гору Ëго, как безжизненное место, где когда-то встретил маленькую лисичку, страдающую от голода. Запрет покидать гору, что ранее служил для защиты кицунэ при предыдущем Архонте, обратился против них самих. Яэ Мико — последняя из их рода. Именно её, едва живую, голодающую, Венти нашёл, будучи ребёнком. Он накормил кицунэ, уснул с ней в обнимку, игнорируя холод, пробегающий по спине от стены ветхого храма, к которой привалился. И там же он познакомился с Макото, с её нежностью, с грацией молнии, которая могла не только сверкать угрозой, как Вельзевул, но и красотой, заботой обо всём живом. Сëстры имели лишь внешнее сходство, их характеры являлись зеркальным отражением друг друга. Они подобны двум сторонам одной монеты, двум разным чертам Электро, способного и на разрушение, и на похищающую восторженные взгляды вспышку. Нежные лепестки сакуры кружили в воздухе, подобно проливному дождю, что вместо холодных капель нëс с собой пленительную красоту. Венти остановился, до вершины оставалось всего пара ступеней. Что-то удерживало, назойливо шептало в сознании о глупости его порывов. Если он перешагнёт эту черту, то сломается. Прошлое настигнет его, заставит вспомнить всё. То, что пожелал бы забыть навеки. И оно оживёт яркими картинами перед взором, на руках блеснëт зловещий алый цвет. У Венти не было права забывать о произошедшем, никогда. Только живя бок о бок со своими грехами, он мог позволить себе шагать дальше, в неизвестность, в темноту, в туман и мрак. Сяо осторожно заглянул ему в глаза, как бы спрашивая, в порядке ли он. И оба знали ответ. Нет, и никогда не был. Венти только болезненно улыбнулся на чужое беспокойство, коснулся плеча Сяо кончиками пальцев как раз в том месте, где сияла печать. Пока Венти был занят дрейфом печальных мыслей, Сяо успел подняться на ступень выше, из-за чего теперь смотрел на него сверху вниз. Ветер гулял между ними своевольным гостем, сладковатый запах сакуры цеплял струны души, будто играя на лире. Лира… Давно Венти не брал в руки инструмент. Сяо тяжело было смотреть за горечью в изгибе губ, за тоской в невероятных глазах, что своим сиянием затмевали цветы леса Тиндзю. О чём он думал? Что вызвало в нём такие глубокие чувства? Расскажет ли Венти ему хоть когда-нибудь? Что для него значила Баал? Яэ Мико? Почему он считал, что виноват перед этой страной? Что произошло между ним и Вельзевул? Хватка на плече Сяо усилилась, Венти приподнялся на носочки, чтобы удержать равновесие вторая ладонь легла совсем рядом с шеей Сяо, нос коснулся носа. Глаза в глаза, одно дыхание на двоих. Их связывали общие страхи, кошмары, ужасы прошлого. А ещё потребность, сравнимая с жизненной необходимостью делать вдох каждый раз после выдоха. Секунда, и печать с них спала по мановению руки Венти, но оба не стали обращать на это внимания. Они изучали друг друга и каждый раз по-новому, и каждый раз заново, и каждый раз находили что-то неожиданное. Они просто замерли в неудобном положении, всё исчезло, перестало иметь значение. Венти едва ли не задохнулся, когда сильные руки подхватили его за талию, подняли над землёй, закружили. Он коротко вскрикнул, вцепившись в Сяо, будто бы боясь упасть. Но это бы не произошло, его держали крепко. Голова закружилась, ветер засвистел в ушах. Венти рассмеялся, внезапное счастье затопило его, сгладило острые углы скорби. На пальце блестел тёмный ободок кольца, но глаза напротив сияли ещё ярче. Сяо улыбнулся краешком губ, наконец перестал их кружить, однако отпускать и не думал, только перехватил поудобнее, чуть отклонился назад, чтобы удержать равновесие. Теперь сверху вниз смотрел уже Венти. Горечь исчезла, он сиял так ярко, что слепило глаза. Шаманская речь обволакивала, несмотря на то, что Венти не понимал её, ему было достаточно того особенного взгляда, что дарил ему Сяо. Он обязательно спросит его позже, что значит эта фраза, которую тот произнёс уже второй раз за сегодня на языке его народа. А пока Венти аккуратно поставили на ноги, так бережно, словно он был хрупкой статуэткой. Сяо пришлось приложить множество усилий, чтобы отпустить его, преодолеть последние ступени бесконечной лестницы, оборвав иррациональное желание заключить Венти в трепетные объятия и кружить, кружить, чтобы снова услышать заливистый смех. — Почему ты снял иллюзию? — хриплый тон выдавал его с головой, Сяо тщетно пытался увести разговор в иное русло, чтобы не сорваться. — В одном своём предположении, высказанном ранее, ты был неправ. — Венти быстро нагнал его на лестнице в два прыжка. Казалось, он магию момента вообще не уловил, точнее, воспринял её несколько иначе, чем Сяо. Одно только радовало — настроение у Венти явно улучшилось. — Я всё же планирую спросить о ключах. Правда, на нужный нам ответ рассчитывать не стоит. Ну, надо хотя бы попытаться. Святилище пустовало, в преддверии вечера жрицы покинули гору. Все, кроме одной, той, что была хозяйкой этого места. Храм затих, исчезли лишние звуки. Яэ Мико любила такие моменты, когда всё застывало, пропадала суета бренного мира. И что-то неземное проникало в атмосферу, Священная сакура, казалось, распускалась только ярче к вечеру, к ночи, чтобы окрасить ту в нежные оттенки опавших лепестков. И в то же время Яэ Мико боялась тишины, замирания мира в неуловимых мгновениях. Потому что это напоминало о тех скорбных днях её детства, когда она была совсем одна на горе Ëго, медленно погибала, исчезала в быстром потоке времени, что в заброшенном храме, наоборот, замедлялось, утягивало за собой всё вокруг, высасывало бьющуюся под кожей жизнь. В один такой бесконечный день, что растянулся полотном на полсвета, в храме появился гость. Утончённая леди с зонтиком, с искрами молний и запахом грозы. Вместо того, чтобы уничтожить сторонника другого Божества, Макото решила спасти кицунэ. Ей не чуждо милосердие, любовь к живым существам. Она не могла оставаться рядом надолго, но каждый её приход превращался для Яэ Мико в настоящий праздник, она радовалась каждой минуте, проведённой с Макото. Потому что одиночество её угнетало, потому что Макото была добра к ней. Она оживала рядом с ней. Только ради возможности вновь увидеть её Яэ Мико открывала глаза каждое утро. И ждала, ждала, ждала. И однажды в храме появился совершенно иной гость. — Какое волшебное место. — раздался голос за спиной. Жрица заложила руки за спину, чуть наклонила голову вбок. Редко кто приходил в храм вечерами. Кого же принесло так поздно, когда закат уже обратил небеса в кровавое море, а редкие звёзды блеснули на небе кристаллами? — Я помню его совсем другим. — Должно быть, вы бывали здесь очень давно? — без интереса откликнулась Яэ Мико. Гость за спиной тихо рассмеялся. Судя по звуку шагов, посетителей было двое, но второй предпочитал сохранять молчание. — Да, очень. — что-то знакомое было в его голосе, перезвон колокольчиков, уже не столь звонкий, как когда-то, но по-прежнему похищающий сердца тех, кому доводилось его услышать. — Я помню безжизненную гору, заброшенный храм. — ветер пробежался по волосам. Нет, не обычный поток воздуха. Анемо, чистейший, первозданный, неповторимый в своей лёгкости. Яэ Мико поражëнно вздохнула, ресницы затрепетали. — А ещё я помню одну маленькую кицунэ. Госпожа Яэ Мико, а вы не позабыли меня? Она резко обернулась, встречаясь с синевой небес. Все, кто знал Яэ Мико, с уверенностью уверяли, что это поистине сильная женщина с хитрым и сложным характером, способная обвести вокруг пальца любого. В принципе, они правы, жрица святилища Наруками таковой и являлась. Однако в это мгновение всё исчезло, и статность, и властность, и превосходство. Обнажилась душа, хрупкая и дрожащая. Яэ Мико широко раскрытыми глазами уставилась на человека перед собой. Нет, не человека. Она помнила его, немного иным, с большими крыльями за спиной, что напоминали облака и были мягче ваты, в белых одеждах, с босыми ногами. Она помнила ребёнка, который сам боялся жестокости окружающего мира, но пытался спасти других. Ребёнка, что накормил её, пригрел в своих ласковых руках. Ребёнка, что стал другом Макото. Ребёнка, что спас её. Взрослого Барбатоса она тоже встречала, однако им не удавалось нормально поговорить, лишь обменяться короткими взглядами. Анемо Архонт всегда приветствовал её радушно, он ласково улыбался Яэ Мико, как умели далеко не все. Она благодарна ему за всё. Именно поэтому ей тяжело видеть его вновь. Ведь тот, кто спас её, стал тем, кто её разрушил. — Что ты здесь делаешь? — она старалась звучать холодно, но Венти слышал её плохо скрываемое счастье, за которое Яэ Мико внутренне корила себя. Она не должна так реагировать на появление Барбатоса, не после всего случившегося. Но что-то детское проснулось в ней, вся уверенность, присущая статному образу жрицы, испарилась. Ей хотелось смеяться, но щёку обожгла одинокая слеза. Яэ Мико тут же смахнула её, глубоко втянула воздух носом, чтобы привести себя в порядок. Всё, что она выстраивала долгие годы, рухнуло за секунду, стоило ей увидеть Барбатоса, его открытый взгляд, улыбку. Он всегда встречал её, как старого друга. И сейчас поступил также. Но теперь изменилась уже сама Яэ Мико. — На что ты рассчитывал, приходя сюда? — сталь в уголках глаз не подействовала на Венти, готового к любой реакции на своё появление. — Преступник заявляется в храм. Просто смехотворно! — злость и желчь обжигали. Сяо, что стоял чуть позади, не видел выражения лица Венти, что его очень беспокоило. — Я немедленно доложу обо всём Эи! — самообладание и хвалëнная выдержка Яэ Мико таяли. Она не справлялась с эмоциями, поэтому предпочла выбрать тактику нападения, чтобы сохранить за собой хоть какое-то преимущество. — Почему ты молчишь?! — она подлетела к Венти, схватила его за грудки, а тот покорно позволил ей это. Сяо тут же напрягся, двинулся было к ним, однако Венти остановил его едва заметным жестом руки. — Зачем ты это сделал?! — она кричала Венти в лицо, выплëвывала всю горечь, негодование, накопленные за столько лет. — Почему ты улыбаешься? — Яэ Мико злостно встряхнула его. — Тебе смешно? — едко усмехнулась. Она рассыпалась, подобно песку, неспособному удержать форму. — Скажи, что это ложь. — перешла на шёпот, пальцы ослабили захват. — Ну почему ты улыбаешься? — снова этот же глупый вопрос. Ведь она видела, что улыбка Венти горчила тоской. — Прекрати. — она зажмурилась, стиснула челюсти с такой силой, что послышался хруст. — Ты ведь не делал этого? Ты не мог. — она мелко дрожала, сжимая ворот одежд Венти не столько со злобой, сколько от отчаяния, будто хватаясь за последний рубеж, удерживающий её от падения. — Почему ты просто не объяснишь? — Потому что никто не станет меня слушать. — наконец ответил Венти, мягко убрал чужие ослабшие руки от себя, отступил на шаг назад. — Я пришёл сюда не за этим, Мико. Мне нужен ключ. — Ты что издеваешься надо мной? — она нервно рассмеялась, помотав головой. — Барбатос, о чëм ты только думаешь? Я не скажу тебе ничего о ключе Эи. По крайней мере, пока ты не расскажешь, что на самом деле произошло пятьсот лет назад. — Я устал оправдываться. — Сяо уловил что-то действительно страшное в его фразе. Потаëнное, очень глубокое. И кровоточащее. — Тем более, ты и так знаешь. Все знают. Что ты хочешь услышать от меня? Хватит, меня достали тщетные попытки достучаться до вас всех. — Венти запустил ладонь в волосы на затылке, тихо хмыкнул. — Никто не стал меня слушать, Мико. А теперь говорить я не хочу. В конце концов, я действительно виноват. Всё на моей совести. — Но ведь есть что-то ещё! — осторожный шаг вперёд, на который Венти ответил двумя шагами назад. Он врезался спиной в Сяо, который тут же придержал его за плечи, словно боясь, что тот может упасть в любой момент. Прикосновения немного успокоили. — Скажи мне, Барбатос. Я поверю тебе. Пускай не поверили они, но я… — Поздно. — опустил взгляд в пол, длинные волосы закрыли лицо, бросая мрачные тени. — Уже неважно. Какая разница, в большей или в меньшей степени? Я всё равно виноват. Вот что главное. — В таком случае нам не о чем с тобой говорить. — жрица развернулась и двинулась прочь, будто находится рядом с Венти для неё было физически больно. — В память о том, что ты для меня сделал, я оставлю твой визит в тайне. Обещаю. А теперь уходи. — Гибель всего живого. — вдруг произнёс Сяо. Леденящая душу тишина воцарилась в святилище, та самая, что всегда пугала маленькую кицунэ. Эта тишина преследовала её холодными ночами, сжигала надежду на лучшее. Венти медленно отстранился от Сяо, в неспешном темпе направился к лестнице, как если бы не произошло ничего удивительного. — Тейват будет уничтожен. И единственный способ как-то предотвратить это — собрать ключи. — накидка трепетала за спиной, подкидываемая потоками ветра. Венти вытянул руку в сторону ладонью вверх, ту самую, на которой виднелось кольцо. Тёмный металл ожил, зашевелился, будто расплавился от невыносимого жара, и уже через мгновение над ладонью Венти появился ключ Гео Архонта, переливающийся золотом и тьмой. — Это невозможно… — ожидаемая реакция. Венти позволил ключу вновь обратиться кольцом. Он ни разу не обернулся на Яэ Мико. — Что за чушь? — но Сяо смотрел на неё предельно серьёзно. — Барбатос! — возмущëнно воскликнула она, поняв, что Венти действительно собирался просто уйти, не объяснив толком ничего. — Вы ждёте, что я поверю в это? — Я всего лишь сказал правду. — возразил Сяо, которого уже порядком достал этот разговор. — Вы же этого и хотели. — Оставь, Сяо-эр. — вдруг подал голос Венти. Он уже достиг лестницы, остановился только ради того, чтобы подождать своего спутника. — Так было всегда. И со всеми. Стук сандалий о мрамор, размеренный, но этим и жуткий. Венти явно высказал свою позицию — убеждать кого-то он не намерен. Сяо частично понимал его, однако речь ведь шла о глобальных вещах, каждая минута была на счету. Разве можно сейчас упорствовать, не проще ли найти компромисс? С другой стороны, Сяо слишком многого не знал, чтобы судить. А Венти не спешил ему открываться. Тяжкий вздох, Сяо почти бегом устремился за исчезнувшим из поля зрения Венти. Вслед ему раздалось: — Не думала, что когда-нибудь увижу Барбатоса в чьей-то компании. Кроме Астарот, рядом с ним никого не было. Достаточно долго и близко. — Яэ Мико прикрыла тяжёлые веки, позволив темноте ненадолго забрать её от внешнего мира, спрятать. — Если то, что вы сказали действительно правда, то я не знаю, как поступить. Ключ Эи, то есть, Вельзевул… Я знаю, где он, но как я могу взять и открыть вам местонахождение столь важной для неё вещи? Она доверилась мне. Ты ведь знаешь, что для Архонтов значат их ключи? — Сяо замер у выхода, обернулся к жрице, показывая, что слушает её. — Я правда хочу узнать, что случилось пятьсот лет назад, но Барбатос такой упрямый. Пожалуйста, присмотри за ним. И ни в коем случае не позволь им с Вельзевул встретиться. — Знаю. — коротко бросил Сяо. Он бы и без её предупреждение не допустил бы подобного. — Не беспокойтесь, я не оставлю его. Никогда. И, кстати… — Сяо ступил на первую ступеньку, его фигура медленно скрывалась от глаз Яэ Мико. Но перед тем, как окончательно исчезнуть, он договорил самую важную, по его мнению, часть. — Его зовут Венти. Кадзуха облокотился на ледяную поверхность камня, игнорируя тот факт, что выступ впивался ему прямо в лопатки. Он рассеянно водил ногой по земле, наблюдал за едва заметными следами, что оставляла его обувь. Такие же незначительные, как и он сам. Они сотрутся от первого же потока ветра, капли дождя. Кадзуха упустил его, снова. Того, кто давным-давно похитил все мысли ещё совсем юного мальчишки, стал вдохновением, другом. И тайной. Кадзуха не знал его имени, потому что тот его не назвал, поэтому придумал ему новое. Хидэко — звучало мягко, перекатывалось на языке лаской ледяных цветов леса Тиндзю, блеском алых кленовых листьев, отдавало такой необходимой горечью. Кадзуха, на самом деле, не любил горькое. Но Хидэко был той горечью, которую он желал ощутить. Она заземляла, как бы говорила: «Раз тебе больно, значит ты всё ещё жив.» Хидэко покинул его внезапно, исчез в одно мгновение, а на их привычном месте Кадзуха обнаружил лишь кровоточащие клёны. То была детская обида, что со временем переросла в нечто иное. Непонимание. И желание понять. Может, Кадзуха и был тогда ребёнком, но от этого его привязанность не становилась слабее, наоборот, она возрастала, пропитывалась ещё более трепетными, первозданными чувствами, на которые способны только дети. Кадзуха часто сбегал в лес, когда на душе становилось плохо. В клане Камисато всё было далеко не так гладко, и старшие братья не всегда могли усмирить тоску детского нежного сердца. Тогда Кадзуха приходил к Хидэко, что встречал его без какого-либо энтузиазма, недовольно морщась, пытаясь прогнать при любом удобном случае, но Кадзуха хорошо осознавал, что и Хидэко нравились эти встречи, сколько бы тот не пытался утверждать обратное. — Кадзуха? — он выпал из реальности настолько, что не заметил, как его одиночество нарушили. Венти стоял прямо перед ним и, судя по всему, уже не первый раз пытался достучаться до Кадзухи. Заметив осознанность в его взгляде, Венти облегчëнно выдохнул. — Перепугал меня. — где-то сбоку хмыкнул Сяо, не став комментировать произошедшее. — Что-то случилось? — Всё в порядке. С чего ты это взял? — принялся отнекиваться Кадзуха. — Может, потому что у тебя глаза все красные? — вмешался Сяо, как бы невзначай. Кадзуха вытер лицо тыльной стороной ладони. Надо же, совсем раскис. Венти хотел спросить что-то ещё, но наткнувшись на предостерегающий взгляд Сяо, промолчал. Вечера на Ватацуми проходили также тошнотворно безмятежно, как и дни. За обманчивой робостью острова скрывалась животрепещущая жестокость. Даже в том, как волны бились о берег, было что-то дикое, необузданное. Они казались спокойными, набегали на землю невесомым покрывалом, но Люмин кожей ощущала гнев морских глубин, их кровожадность, их голод. Шагнëшь чуть ближе, позволишь воде коснуться лодыжек, и ты пропал. Затянет, затопит, разорвёт. Война бурлила в крови людей, она стала частью Инадзумы, слилась с морем, с землёй, пропитанной грозами. Порой на Люмин накатывала такая тоска, что хотелось выть от безысходности. Желудок закручивался в тугой узел, голод пожирал последнюю мягкость в сердцах местных жителей. А Люмин жалела, что первым делом не наведалась в Сумеру, чтобы синхронизироваться с Дендро элементом, от которого сейчас точно был бы больший прок, чем от Электро. Люмин опустилась на одно колено, прощупала почву. Под руку ей сразу попалась пожухлая морковь, которая не пережила этот день. Что же такое пронизывало Ватацуми, что делало его бесплодным? Люмин осматривала грядку, искала причину гибели урожая, пока позади между собой переругивались фермеры, такими выражениями описывая проблему, что уши сворачивались в трубочку. В данный момент и сама Люмин была бы не прочь грязно выругаться, проклясть всё и вся. Снова без еды, запасы уже на исходе, а продукты пока только убавляются. Такими темпами… Нет, она даже думать об этом не собиралась. Выход найдётся. Непременно. Аяка должна со дня на день отправить им приличную поставку съестного. Она не могла делать это часто, чтобы оставаться вне подозрений. Корабль раздобыть в её силах, проблема в самой еде. Крупные закупки приходилось делать через третьих лиц, иначе у сëгуната возникли бы вопросы, зачем клану Камисато такие партии продовольствия. А этих самых «третьих лиц» ещё нужно было отыскать, учитывая то, что комиссия Ясиро постепенно теряла своё влияние и действовать нужно было с предельной аккуратностью. К тому же хоть с судном особых проблем не появлялось, но его также могли отследить, поэтому маршрут всегда строился крайне запутанный. — Предоставьте мне полный список используемых удобрений, методик. В общем, вы свою работу лучше меня знаете. — в итоге сказала Люмин, выпрямилась. Она приложила кулак ко рту, закрыла глаза, погрузившись в раздумья. — Не поднимайте панику среди населения. Госпожа Сангономия что-нибудь придумает. — Да как тут в руках себя держать! — не выдержал один из фермеров. Он раздосадовано сорвал с головы поношенную соломенную шляпу, обнажив благородную седину. — Голод сводит нас с ума! Уже люди начали пропадать! — Люмин оглушило. Она с трудом сглотнула вставший в горле ком. Нет, неужели её опасения уже начали воплощаться в жизнь? — Двое крепких мальцов исчезли. И как сквозь землю! Наталкивает на определённые мысли, да? В условиях нынешнего голода, это… — А ну цыц. — фраза звучала тихо, но от того не менее грозно. Фермер тут же захлопнул рот, уважительно склонил голову в приветствии. Генерал Горо скептически оглядел работников, суровый прищур резал подобно клинку. — Распускать слухи удумали? Может, мне вам языки укоротить? — Люмин поëжилась, хотя недовольство генерала адресовано точно не ей. — Вам что приказано было? Отчёт составить? Ну так ноги в руки и вперёд! А остальные пусть немедленно засаживают новую партию. Семена пшеницы остались ещё? Попробуйте её, она лучше принимается в последнее время. И что это за страх? Всё будет в порядке, у нас всё ещё есть рыба, в конце концов! — тут он привирал, учитывая, что использовать морепродукты в пищу чаще раза в неделю категорически запрещалось — концентрация пагубной энергии в них была высока. — Развезли тут сопли, мне тошно от вас. Наши ребята на передовой гибнут, а они здесь в конвульсиях бьются. Позорище. — местами жёсткая тирада привела фермеров в чувства, даже Люмин ощутила некий подъём сил. — Чего стоим? Только ныть горазды? — они вмиг повскакивали с места и сорвались в разные стороны в небывалом энтузиазме. Горо был суровым, но абсолютно правильным генералом. Таким, каким и должен быть военный. Преданный своему начальству, беспощадный к врагам, оберегающий своих — и это всё сочетал в себе довольно молодой парень со смешанной кровью, делающей его обманчиво милым. Возможно, когда-то Горо таким и являлся, робким юношей со светлыми надеждами на будущее, однако теперь он превратился в превосходного воина, верного солдата, умелого генерала. Он гордо носил свой Глаз Бога, так, как могли не все. Они подсознательно боялись своей силы. Либо её самой, либо того, что она привлекала лишнее внимание, того, что из-за неё они стали врагами народа, Небесного порядка. Горо же относился к тому редкому типу, что смирились с тем, кем они являются. Горо принял свой элемент вместе с бременем, что он нёс с собой. И его это не пугало. Только такой человек мог стоять подле Сангономии Кокоми. Потому что и сама владычица Ватацуми была крайне сложным персонажем этой истории. А Горо на самом деле прост. Не делай ему зла, не вреди его людям, слушай Кокоми и всё — ты не враг. Хотя Люмин и попала под его подозрительный взор из-за чего едва ли не оказалась сброшенной на острые скалы, она наконец поняла мотивы Горо. При первой встрече всё сложилось несколько иначе. Люмин прибыла в Каннадзуку на подмогу сопротивлению как раз вовремя. К сожалению, путешественница не была всесильной. Её приход, безусловно, помог войскам продержаться дольше, спас жизни множества солдат, но чуда не сотворил. Она всё ещё человек, несколько иной, но человек. Люмин привыкла к битвам, однако ей редко приходилось видеть, как одни люди убивают других. Обычно смертные боролись с нечистью, с чем-то иным, отличным от них. А здесь по обе стороны стояли простые люди. И Люмин, неожиданно, сделалось дурно, когда меч вошёл в плоть, кровь брызнула в разные стороны. Она убивала людей, разное случалось, но впервые она позволила себе задуматься над этим. Очень зря, ведь осознание буквально выбило почву у неё из-под ног. У всех них свои семьи, любимые, близкие. Свои цели, желания, мечты, хрупкие жизни, обрывающиеся в мгновение ока. Руки Люмин задрожали, что стало её ошибкой. Её загнали в угол. И она вспомнила, что тоже смертна. Что и её сердце легко вырвать из грудной клетки, сжать, разломить, обнажив самое сокровенное. Её протащило по земле, песок попал в лёгкие, вызвав удушье. Лязг металла, звон лезвий, крики и шум, гул в ушах. В ту секунду она наконец заметила многочисленные раны на своём теле, которые игнорировала в пылу схватки, обнаружила, что ноги её не держали, клинок стал таким тяжёлым. А солдат стремительно приближался к ней, лезвие блеснуло совсем близко. Люмин увидела в нём своё отражение вместе с пасмурным небом, за которым не удавалось разглядеть ни лучика солнца. В мрачном мире по ту сторону оружия мелькнуло что-то ещё. Безграничное море. Солдата отбросило в сторону, а метко выпущенная непонятно откуда стрела попала точно промеж глаз. Люмин как в бреду следила за его бесполезными трепыханиями, за кровавым кашлем, за жуткой гримасой, с которой солдат и встретил равнодушную госпожу Смерть. Госпожа Смерть… Вот с кем ассоциировалась Сангономия Кокоми. Такая молодая, с по-детски округлым лицом, большими чистыми очами, глубже морских впадин. И в этих впадинах осела бессердечная тьма. Да, Кокоми в чём-то бессердечна. Мягкие тона её одежд вводили в заблуждение, длинные шелковистые волосы водопадом ниспадали на плечи. Только шрам, перечëркивающий правый глаз, выделялся на ласковом облике Кокоми. Он же напоминал, кто оказался перед Люмин. Главнокомандующая сопротивления, хозяйка Ватацуми, безграничное море — Сангономия Кокоми. — Горо, оставляю остальное на тебя. — тонкий девичий голос отчего-то пугал, запускал мурашки по телу. Кокоми забросила руку Люмин себе на плечо, придержала, помогла подняться. — Я заберу тебя с нами. Тебя надо подлатать. — она бегло оценила ситуацию на поле, недовольно цыкнула своим мыслям. — Отступаем! — солдаты были счастливы своевременному прибытию Кокоми, они тут же подчинились приказу, начали подготавливать пути к отходу. Тот, кого Кокоми назвала Горо, руководил армией, сжимая в руках тяжёлый лук — явно та стрела принадлежала ему. Они ушли на другую часть острова, армия сëгуната не стала их преследовать, справедливо опасаясь Кокоми и её цепного пса. Люмин сидела чуть поодаль, она уже рассказала и генералу, и его госпоже о том, что она пришла на помощь от клана Камисато. Сейчас же она просто наблюдала за выстроившимися в шеренгу воинами и Горо, что бродил от одного к другому, о чём-то расспрашивая. Его лицо оставалось непроницаемым, будто разговор шёл о чём-то незначительном, но Люмин чувствовала весь холод атмосферы, потаëнную опасность, исходящую от Горо. Вдруг рядом с ней опустилась Кокоми. От неожиданности Люмин чуть не откусила собственный язык. Тихое, бесшумное перемещение, как волна-убийца Кокоми резко оказалась рядом, накрыла с головой, втянула в солёные воды. Ощущение, что к горлу подставили клинок, расслабишься, и хлынет кровь. А Кокоми только мило улыбалась ей. Люмин понимала, что та изучала её, каждую реакцию, жест, мимику — ничто не ускользало от блестящего стратега, влюблëнного в анализ, не способного прожить без вскрытия чужих грудных клеток. Кокоми нужно было знать, что происходит у людей внутри. Это её потребность. Почти маниакальная. — Знаешь, почему всё так сложилось? — любезно поинтересовалась она. — Почему столько моих людей погибло сегодня зазря? Почему они пошли на армию сëгуната без моего приказа? — конечно, Люмин не ведала причин. Только помнила смятение Аяки и Томы, когда те узнали о случившемся. Они оба сразу сообразили, что что-то произошло в рядах армии, ведь Кокоми ни за что не пошла бы на такой бессмысленный шаг. — Предательство страшная вещь, Люмин. Терпеть её не могу. Впрочем, не я одна. — и словно по команде раздался чей-то вскрик. Люмин отвлеклась от рассматривания Кокоми и увидела стоящего на коленях солдата, который держался за горящую щëку. А генерал возвышался над ним, разминая руку. — За своих людей Горо готов стоять до конца. Для него все они, как братья, старшие и младшие — неважно. Все они превратились для него в подобие семьи. Но когда необходимо, Горо способен проявить жестокость. — острое колено генерала встретилось с челюстью предателя. Тот взвыл, упал на бок. Никто из солдат не посмел вмешаться, некоторые только сильнее втянули голову в плечи, боясь, что та же участь постигнет и их. Другие же презрительно кривились от вида мечущегося по земле предателя. Они ненавидели его за смерть товарищей ничуть не меньше своего генерала. — Поэтому он и удостоился такого звания. — Горо выхватил из-за пояса предателя его же меч, остриë упëрлось в подрагивающее горло. — Поэтому он и стоит рядом со мной. — что-то сладкое было в этих речах, отчего начинало подташнивать. — Покайся в своих грехах. — в словах Горо слышался рокот камня и грохот грозы. — Я… Я виноват! — он рыдал, захлëбываясь слезами. — Но я хотел как лучше! Я не предавал вас! — Горо не перебивал его, а вот в толпе солдат слышался нарастающий гул. — Я думал, мы справимся! В их лагере не должно было быть так много людей! Я подумал, что мы сможем этой атакой отвоевать себе Каннадзуку! И я… Я… — кто-то выступил из общей шеренги с гневными криками в адрес самонадеянного юнца, но Горо одним жестом заставил его отступить. Авторитет генерала сомнению не подлежал. — Я сказал всем, что это приказ госпожи Сангономии. И повёл их за собой. Простите меня! Умоляю! Простите! Я хотел принести нашей армии победу! Ради наших родных, ради своих братьев! — Заткнись. — такая короткая фраза подействовала сильнее ушата ледяной воды. Люмин забыла, как дышать. Кокоми же, как ни в чëм не бывало, сложила губы в полуулыбке, оставаясь в стороне. Ей будто доставляло удовольствие эта картина, она и не намеревалась вмешиваться, оставив всю свободу действий в руках своего цепного пса. — Как смеешь ты оправдываться чем-то подобным? Ради нас? Ради братьев? Ты сделал это только ради себя и своего эго. Ты опорочил всех нас. Своих братьев, меня, и, самое страшное, госпожу. Ты посмел действовать от её лица, омрачил статус госпожи Сангономии в глазах товарищей. Ты омерзителен. — рывок, короткий вскрик, брызги крови, хлюпаюший кашель. А в ушах Люмин так и застыло брошенное Кокоми: «Поэтому он и стоит рядом со мной». А Сангономия Кокоми не повела и бровью, мягкость её лица приводила в ужас. Она улыбалась столь безмятежно, словно была живым воплощением Ватацуми. Рваный шрам пересекал её правый глаз, светлые волосы блестели подобно жемчугу. Она безумна. Абсолютно безумна. А разве можно остаться в своём уме в таком кошмаре? Только потому, что она безумна, Кокоми достигла таких высот. Сëгунату очень не повезло с противником. Ведь сколько бы у них не было людей, морская пучина поглотит их всех.