Дорога домой

Не успели оглянуться, и уже снова оказались на борту судна. Венти неприкрыто зевал, сонно оглядывал морскую гладь, алеющий над горизонтом рассвет. Спокойные покачивания на волнах разморили его, Венти буквально висел на борту. Их ожидал долгий путь. От Наруками до Ватацуми можно добраться за несколько часов — Венти успел изучить карту — вот только корабль вынужден петлять между островами, превращая маршрут в запутанную вереницу. Если он правильно запомнил, то их ещё ждала пересадка на другое судно где-то на небольшом островке недалеко от острова Ясиори. Благо хоть это путешествие выдастся поспокойнее, нежели пересечение границ на Алькоре — шторм окружал Инадзуму по периметру, так что во внутренних водах им ничего не угрожало. — Ты обещал показать мне кое-что. — напомнил Венти, прикрыв зевок кулаком. Сяо, отнëсшийся к красоте утренней природы более прохладно, стоял к солнцу спиной, из-за чего его лицо оказалось погружено в тень, в отличие от полностью освещённого Венти. Никто так и не сомкнул глаз этой ночью, и оба надеялись исправить это обстоятельство хорошим дневным сном, желательно, без кошмаров. В крайнем случае они могут спать по очереди. — Я о письменности шаманов. — уточнил, на случай, если Сяо всё-таки успел позабыть. — Сначала выспись. — лаконично отрезал он, оттолкнулся от борта, двинувшись в сторону каюты. Венти следовать за ним не спешил, его страдальческий вздох заполнил пространство. — Не драматизируй. — бросил Сяо через плечо. — Это я ещё не начал допытывать тебя о том, что случилось в тот раз. — особая интонация говорила сама за себя. Венти закатил глаза, пользуясь тем, что Сяо на него не смотрел, сморщился, как от кислоты недозревших яблок. Яблоки… Если задуматься, то он давно их не ел, в чистом виде уж точно. Надо будет исправить ситуацию как-нибудь. А пока Венти только тихо подкрался к неспешно удаляющемуся от него Сяо, резко напрыгнул на его спину. Тот задушено ахнул от неожиданности, покачнулся, грозясь уронить их обоих. К счастью, обошлось малой кровью. Венти вцепился в него всеми конечностями, оплëл ногами за талию, руками окольцевал шею да так крепко, что не отодрать. Сяо хмыкнул каким-то своим размышлениям, поддержал Венти под бëдра, подтолкнув чуть выше, чтобы тому было удобнее сидеть, после спокойно продолжил свой путь к каюте. Члены экипажа корабля предпочли притвориться слепыми. — Тебе нужно больше есть. Совсем ничего не весишь. — недовольно проворчал Сяо, но быстро смягчился, когда острый подбородок опустился ему на плечо, нос Венти едва ощутимо коснулся уха. Иногда начинали мелькать мысли, что Венти им беззастенчиво манипулирует, прекрасно зная, что Сяо не способен реагировать на него адекватно. Особенно, когда он ведёт себя подобным образом. Сяо в отместку ущипнул Венти за ляжку, отчего тот возмущëнно зашипел. Сяо распахнул дверь каюты, дошёл до кровати, после чего сказал не собирающемуся отлипать от него Венти. — Спускайся давай. Без особого желания хватка всё же ослабла. Венти легко спрыгнул на пол, а уже через мгновение у Сяо закружилась голова. Он никак не ожидал подвоха, расслабился, не успел отреагировать на хитрый манëвр Венти, который со всей силы пихнул его вперёд, заставив свалиться на кровать. Схватиться было не за что, поэтому Сяо решил, что если уж падать, то хоть не одному, пальцы сомкнулись на запястье довольным своей подлянкой Венти, потянули за собой. Беспощадная гравитация распластала их на кровати, тело, упавшее на Сяо сверху, уже не казалось таким невесомым, как раньше. Венти приподнялся на руках: одна упиралась в кровать совсем рядом с головой Сяо, вторая же покоилась на его груди. Гулкие удары сердца под пальцами сводили с ума. Венти театрально нахмурился, изображая крайнюю степень обиды. Но обижаться здесь должен был Сяо, учитывая, что это его неблагодарно и совершенно неблагородно толкнули. Глаза — зеркало души. Несмотря на то, что Сяо не погружался в тонкую науку изучения душ настолько сильно, ему это было не нужно — в небесной глади напротив он видел достаточно и без всяких особых техник. Вкрапления синих искр, блуждающие блики солнца. Дабы удержать последние крупицы самоконтроля, Сяо не слишком аккуратно спихнул Венти с себя. А тот, казалось, выпал из реальности, безвольным мешком свалился на кровать, пока Сяо спешно поднимался на ноги. Венти хмуро уставился в потолок, раскинул руки в стороны на манер морской звезды. Краем сознания он подмечал перемещения Сяо по комнате, в остальном продолжал изображать неподвижную мебель. Досада саднила в груди, непонятно только, с чего вдруг? Венти неосознанно болтал свисающими с края кровати ногами, мягкое одеяло утягивало в желанное царство снов. Наверняка оно вовсе не такое мягкое, всё дело в том, что Венти слишком утомился вот ему и кажется. Матрас прогнулся где-то сбоку. Сяо забрался на кровать с ногами, предварительно разувшись. Он положил перед собой чистый лист, прокрутил меж пальцев карандаш. И откуда он это достал? Впрочем, так уж важно? Венти без труда догадался, что он собирался делать, оперативно сбросил с ног сандалии, те звонко ударились об пол и были таковы. Венти уселся напротив Сяо, едва ли не подпрыгивал на месте от нетерпения. Сяо его восторг не понимал, не разделял и вообще откуда столько счастья? Он не собирался открывать какую-то тайну мироздания. При всём желании, он ничего такого не знал. Сяо принялся выводить символы на бумаге, Венти его не прерывал, терпеливо следил за этим действом с затаëнным восхищением. Сяо управлялся умело, неудивительно, это же его родной язык. Венти не хотел его отвлекать, но с каждой секундой сдерживаться становилось всё сложнее. Он неожиданно узнавал штрихи, символы. Они так походили на древний язык! Многие были упрощены, не такие витиеватые, но что-то общее легко прослеживалось между ними. Значит, вот почему на печатях шаманов прослеживались символы древнего языка. Это могла быть вовсе и не таинственная письменность минувших эпох, а сам язык шаманов или же производная от слияния двух культур, например, раз уж их письменность так близка. — Одного понять не могу. — всё же не удержался Венти. Сяо отложил карандаш, кивнул, мол, слушает. — Если они похожи, почему тебе так тяжело давалось изучение письменности древнего языка, когда я тебя обучал? — Потому что они только внешне похожи. Но зачастую схожие, а иногда и вовсе идентичные символы двух языков, означают совершенно разные вещи. Из-за этого я только больше путался. — Сяо задумчиво постучал указательным пальцем по листу бумаги. Подбирать слова оказалось сложнее, чем он думал. Объяснения выходили довольно скомканными. — Посмотри, что я написал. Ты можешь понять, что здесь? — Венти наклонился чуть ближе, символы плясали на бумаге, но в слова складываться не спешили. Выходила неразбериха, большинство из букв было ему знакомо, однако предложение по-прежнему не имело смысла. Набор звуков. — Так понятнее? Вот что я испытывал, только в обратную сторону. С устной речью проще, она довольно сильно отличается. — Венти согласно кивнул. Когда Сяо говорил на шаманском, он не улавливал ни единого знакомого слова. Разве что звуки местами походили на древний язык. — Если что, здесь написано, чтобы ты ложился спать и не дурил. — Зану-уда! — протянул Венти, пихнув Сяо плечом. Бесцеремонно смахнул листок на пол, а под ним обнаружился ещё один. Венти на мгновение задумался, взял в руки карандаш. Едва грифель коснулся бумаги, как рука застыла, так и не двинувшись. — Есть одна вещь, о которой я тебе не говорил. Нет, я не о случае в комиссии Ясиро. — сразу прояснил Венти. Сяо с готовностью принялся слушать его. Серьëзный тон заставлял ожидать худшего. — Это случилось в Нефритовом дворце, в тот момент, когда мы уничтожили Тень. Перед смертью она заговорила со мной. Заговорила у меня в голове, если быть точным. — Это разве возможно? — Сяо размял некстати защемившую шею. — Впервые слышу, чтобы кто-то мог общаться посредством мыслей. — Возможно. Но не для всех. — Венти неловко поджал губы. Говорить о чём-то настолько сокровенном для него было в новинку. — Мы с Ритой могли так. Но она говорила, что это не то, чему можно научиться. Что-то вроде нашей отличительной черты. И тут вдруг, спустя столько лет, со мной снова заговорили подобным образом. Это выбило меня из колеи. Ещё хуже то, что Тень говорила на неизвестном мне языке. Не древний, не шаманский и уж тем более не тейватский. Мне не даёт покоя случившееся. — вдруг рука Венти будто ожила. Грифель оставлял запутанные узоры на белой поверхности бумаги, порхал невесомо, подобно крыльям бабочек. — Такая странная речь… Не похожая ни на что вообще. Я не смог бы её воспроизвести при всём желании. Мне кажется, никто бы не смог. — казалось, что Венти просто дал волю фантазии и теперь разрисовывал лист сложными конструкциями, линиями, зигзагами. — Я задумался, а так ли прост этот случай? Действительно ли Тень была всего лишь Арелимом? Тогда каким образом она общалась мысленно? Я склонен верить Рите, этот навык доступен не всем. Тогда получается, что Тень и Астарот как-то связаны? В таком случае назревает ещё один вопрос. — Венти закончил роспись листа, замер как вкопанный. Его разум был далеко отсюда. — Как во всём этом замешан я? Почему я тоже… — договорить он оказался не в силах. Глаза поражëнно расширились, карандаш выпал из ослабевших пальцев, забытый всеми он покатился дальше, затерялся в складках одеяла. Тремор охватил руки. Венти с каким-то потаëнным страхом пялился на лист перед собой. — Что это такое, чтоб вас? — он нервно хохотнул, дыхание замерло, судорожно дрожало сердце в грудной клетке. — Что это?! — на грани истерики. Мир сошёл с ума? Или он сам лишился рассудка? Треклятые узоры плясали свой смертельный танец на бумаге. Оставленные его рукой, они имели присущую Венти утончëнность, грацию, виртуозность. Но по-прежнему оставались незнакомыми. — Я не знаю этого языка… Тогда как? — лишь воспроизводя в памяти ломаную речь Тени, он перенёс её слова на бумагу. Каким образом? Это даже на язык не похоже, скорее уж орнамент какого-нибудь произведения искусства, изящная резьба на колоннах дворца. — Тише. — его сжали в трепетных объятьях. Венти, как ребёнок, потянулся к теплу, уткнулся носом в шею Сяо, весь сжался, в ожидании чего-то. Его осторожно поглаживали по спине, что-то шептали, приводя в чувства. — Мы во всём разберëмся. Обещаю. Да как тут вообще можно хоть что-то понять? Аяка осторожно пропускала светлые пряди Ëимии сквозь зубья деревянного гребня, любуясь их ещё не окончательно утраченным блеском. Ноги затекли от долгого сидения на коленях, однако Аяка легко переносила столь незначительные неудобства. Очередная бессонная ночь отразилась на впалых щеках девушки, залегла тенями в нижних веках. Частые головокружения то и дело выбивали почву из-под ног, разрушали ориентацию в пространстве. От нервной системы осталось одно название, ещё немного, и Аяка сорвётся. А она всё продолжала ласково перебирать локоны дорогой подруги, успокаивала тем самым натянутые струны души. Ожидание Дня цветения сакуры для Аяки превратилось в смысл жизни. Она вызволит брата любой ценой, ни что ей не помешает. Главное, чтобы не оказалось слишком поздно. Аяка гнала прочь дурные мысли, но те будто назло разрастались, как-то самое мифическое чудовище из старых сказок, на месте отрубленной головы которого вырастали сразу две новые. Она никого не могла защитить так, как это делал брат. Аято представлял собой опору их клана с самого начала, с тех далёких дней, когда Аяка ещё дитëм бегала по двору, играясь с Кадзухой. Аято оберегал их всех, выступал стеной против целого мира, лишь бы его родные не пострадали. Аяка плохо помнила родителей, особенно маму. У неё не осталось к этим людям особых чувств. Разве что негодование разгоралось в ней каждый раз, стоило подумать об отце. Аяка не глупа, она осознавала, что времена тогда стояли не из лучших, что их отец был занят обеспечением для них лучшего будущего — по крайней мере, так её всегда успокаивал брат, а вот по открытому лицу Томы, который попросту не научился врать, Аяка читала совсем иное — ему нет дела. Да, отец на самом деле много работал, но не ради них, а ради себя самого. И даже в те редкие дни, когда он появлялся дома, он не уделял детям и толики родительской заботы, любви. Они для него остались чужими, балластом, лишним грузом, от которого хотелось бы избавиться, да человечность внутри ещё окончательно не сгнила. А может, боялся реакции общественности, хотя такой человек, как их отец, нашёл бы способ провернуть их «исчезновение» так, чтобы ещё и в лучшем свете остаться. Но вот от Аято он бы точно не избавился, наследник клана всё-таки. Тома же родом из Мондштадта, он был сыном близкой подруги их матери, после скоропостижной смерти которой его ввели в клан Камисато. А Аяка… Вот она отцу всегда была, что бельмо на глазу. Однажды в их семье появился новый человек — Томо. Вернее, они были знакомы с давних пор, ведь тот был внуком одной из работниц дома. Когда его бабушка скончалась, у Томо не осталось никого. Аяка правда не знала на какие ухищрения и уговоры пошёл брат, чтобы отец позволил Томо остаться. И вряд ли тот когда-то им это расскажет. А вскоре к ним присоединился и Кадзуха, когда его клан окончательно распался. Здесь глава Камисато действовал исключительно в корыстных целях, забирая мальчишку себе. В глазах общественности он выступил добряком, что не оставил ребёнка после падения его семьи. Комиссии Ясиро даже подобные вещи играли на руку. Аяка не склонна жаловаться на своё детство. По большей степени оно прошло прекрасно в кругу любящих её людей. Равнодушие отца не сломило её, ведь Аяка росла, как маленькая принцесса в окружении старших братьев. Это позволяло ей определëнные капризы. Однако Аяка таким человеком не являлась, лишь изредка позволяла себе подобные шалости. Для неё всегда примером для восхищение был Аято. Стойкий, волевой, он никогда не показывал им то, насколько тяжело ему всё это давалось. Пожалуй, только Тома наверняка знал все его тяготы. Обидно немного на самом деле. Сколько она себя помнила, эти двое всегда стояли плечом к плечу, не разлей вода. Будучи ребёнком, Аяка ревновала. Ей тоже хотелось быть вместе с ними, заниматься делами клана, заботиться об остальных. Но она не могла в силу возраста. Когда-то Аяка подарила Томе цветок. Самый простой, полевой, с белыми лепестками почти в цвет собственных волос. Маленькая девочка протянула ему подарок, привстав на носочки, чтобы казаться внушительнее, чуть надув щëки от неловкости. Тома застыл на месте, не зная куда податься. Они уже второй час вместе с Аято перетаскивали коробки, вероятно, разбирали одну из старых кладовых, так как прислуги в доме было катастрофически мало. Весь в пыли, с торчащими в разные стороны волосами, во взмокшей свободной одежде, съехавшей чуть вбок, отчего острые ключицы оказались видны всем, Тома казался самым очаровательным созданием на свете. И он просто стоял и растерянно смотрел на юную госпожу перед собой, на белоснежный цветок в маленьких ладошках. Смотрел и не знал, как реагировать. Аято за его спиной улыбался как-то натянуто, угрожающая аура холодила спину. Неизвестно, на кого именно направлялся весь негатив, но чувствовал его, видимо, только Тома, ведь Аяка всё также невозмутимо протягивала ему цветок. — Малышка, а мне что-нибудь достанется? — сладко и нараспев поинтересовался Аято. — Нет, только Томе. Улыбка треснула. Тома уже взмолился всем Архонтам, дабы этот бедлам быстрее прекратился. — А почему только ему? — Тома пронзительно взвизгнул, когда руки Аято резко опустились ему на плечи, прибивая к полу. — Потому что он мне нравится! — и обворожительная улыбка. Тома сделался по цвету в тон багрового заката, а Аято за его спиной грозился сломать ему плечи. — Госпожа, нельзя же так! — Бери подарок, дорогуша. — от этого тона хотелось зарыться под землю и больше никогда не видеть света белого. — Моя сестра очень тебе благоволит. — увесистый шлепок по лопаткам, Тома по инерции сделал пару шагов вперёд. Обернувшись, он увидел всю такую же приторную улыбку Аято. — Чего ждёшь? — поспешно отвернулся и наконец принял цветок из рук довольной девочки, которая тут же побежала дальше по своим делам. Тома стоял с этим несчастным цветком и мечтал о том, чтобы его убила молния на месте. Тогда Аяка обратила внимания на одну интересную деталь. Она видела, как мальчишки снова вернулись к работе, как Аято закинул руку на шею Томы, потащил его за собой к очередной партии коробок. Атмосфера между ними перестала трещать, Аято уже спокойно улыбался, подарок Аяки как влитой покоился в небольшом нагрудном кармашке Томы. И всё ничего, никто не поссорился, все разошлись с миром. Но что-то странное было в этой картине, в том, как мальчишки взаимодействовали друг с другом. Они будто из другой вселенной, понимали друг друга с полуслова. И почему-то Аяке показалось, что ей не было места рядом с ними. — Вот. Так-то лучше. — Аяка осмотрела свою работу со всех сторон. Аккуратная причёска, простая в своём исполнении, но тем и прекрасна. Если честно, Ëимии шло что угодно, такой уж она человек. Аяка поправила заколку в светлых волосах и удовлетворëнно кивнула. — Чудесно выглядишь. — она отчаянно желала услышать в ответ знакомый звонкий голосок, задорный и приятный слуху. — Помнишь, когда-то и ты мне заплетала волосы. У тебя отлично получалось, ведь ты часто причëсывала детишек, забегающих в ваш семейный магазин. Они всегда крутились вокруг тебя. — заколка, будто издеваясь, съехала на бок. Как ножом по сердцу. Аяка поспешила вернуть её на место. — А я вот… В общем, практики не достаёт. Ну, ничего. Всяко лучше, чем в первый раз, да? Ëимия — особая частичка души Аяки, первый друг за пределами клана. Озорная и яркая, с заливистым смехом и безумными идеями. Они вместе запускали фейерверки, бегали по улицам, не боясь ободрать колени. А дома Аяка выслушивала нотации Томы, после чего снова рвалась к Ëимии. Выросшая с мальчишками, Аяка первое время боялась сделать что-нибудь не так, выставить себя глупой перед новой подругой, но Ëимия с радостью принимала её и все её ошибки. Не знаешь — расскажем, не можешь — научим. Так строились их взаимоотношения. На её памяти Ëимия плакала лишь раз — в день смерти её отца. Аяка долго просидела рядом с ней, молча обнимала её. Она не знала, что нужно говорить в таком случае. Откровенно говоря, ей тяжело было понять боль Ëимии, ведь к своему отцу Аяка не испытывала и толики любви. Она старалась, правда пыталась. Ради неё, ради светлой девчонки, вздорной, но родной. — Я скучаю по тебе. — кривая улыбка, отдающая тоской. — Если бы ты была рядом, я бы свернула горы. Ты всегда находила способ меня поддержать. — Аяка ломалась, прогибалась под тяжестью свалившегося на неё груза. Клан, комиссия, войны с сëгунатом, маячащий на горизонте Хэйдзо, сопротивление, страх за жизнь Аято. Страх… Да, он пропитал её насквозь. Страх оказаться бесполезной, ненужной. Она не Аято, она всего-навсего слабачка. Она всегда пряталась за широкой спиной брата, оставляла ему все разборки, а сама жила преспокойно, не ведая бед. А Аято держался, вступил в должность главы клана, будучи ещё юнцом, вошёл в сëгунат, завоевал такой железный авторитет для комиссии Ясиро, чтобы никто не посмел идти против них. Всё подкосилось с появлением Глаза Бога, Аято экстренно оставил клан, чтобы не подвергать семью опасности, продолжал помогать им удалëнно. Но его поймали. И всё обернулось новой трагедией. — Мне так страшно. — шептала она в звенящую тишину, зная, что не услышит ответ. — Ещё и Кадзуху отпустила в свободное плавание. Кто знает, что он учудит? Я и ему помочь не смогу. — желчный смех, полный ненависти к самой себе. — Отвратительно. — сорвалось с губ. — Мерзко. Жалко. — слова вылетали тяжёлым камнем, оседали под рëбрами. — Я просто сижу здесь и плачусь тебе. Той, кто вынуждена не жить, а существовать, той, кто перенесла настоящий кошмар. — откинулась спиной на стену позади себя, тяжёлые веки сомкнулись. — Что я должна сделать? Как поступить? Скажи мне, Ëимия. — за окном перекликались птицы, солнечные лучи нежно освещали комнату. — Я спасу его. Как он всегда спасал меня. — едва различимый шёпот в пустоту. Кристально чистые слëзы катились по щекам драгоценными жемчужинами. — Мой брат заслужил спокойной жизни. Я не позволю им сломать его. — Ëимия вдруг опустила голову на колени Аяки. Она часто так делала, это уже вошло в привычку. Причёска тут же разлетелась, волосы разметались в разные стороны. Все труды напрасно, ну и неважно. — И тебя я верну. — холодные пальцы очертили линию роста волос, огладили лоб. — И мы снова заживём, как раньше. А ты переедешь к нам. Аято будет как всегда строить всех, как ему вздумается, Тома познакомит тебя с лучшим репертуаром своих блюд. Он прекрасный повар, в его еду невозможно не влюбиться. Кадзуха вечерами будет устраивать нам свои представления. Он такие стихи пишет, ты и вообразить не можешь. — она вдруг запнулась, прикрыла рот рукой, заглушая всхлип. Картины настолько ярко расцветали перед взором, отчего становились ещё более иллюзорными. — Томо… Да, без него ничего не будет как прежде. Зря я тут распинаюсь. — прерывистый выдох. Слеза упала на щëку Ëимии, а та даже не моргнула. — Прости, заливаю тут тебя слезами. — большой палец ласково убрал влагу с лица девушки. — Вот такая госпожа Камисато жалкая на самом деле. Ты ошибалась на мой счёт. — она зажмурилась, сжала зубы до треска. Надрывной всхлип вырвался из груди, сломал и без того хлипкую опору внутри. — Кто-нибудь, пожалуйста, спасите их. Что мне нужно отдать, чтобы всё стало как в детстве? Чтобы снова увидеть улыбки родных. А всё это время в коридоре был Тома, который слышал монолог Аяки от начала до конца. Он сидел у стены, подтянув к себе колени. Его лицо осунулось, присущий блеск покинул глаза. Ему тоже тяжело, он тоже трещал по швам, но старался быть достойной опорой для госпожи. Тыльной стороной ладони Тома утëр непрошенные слëзы. Ради Аято, ради всего их клана он обязан выстоять, не сломаться, уберечь их. Потому что это его дом. Хоть в крови Томы неизбежно лились хмельные вина далёкой земли, его родины, духом он прижился в Инадзуме, в кругу тех, кто стал ему настоящей семьёй. — Госпо… — Тома жестом показал так не вовремя подоспевшему слуге замолчать. Тот побледнел с перепугу, но голос снизил до шёпота. — Господин Тома, там ваша помощь необходима. Кто бы сомневался. В этом доме хоть что-то способны сделать без него? Пришлось тихо подняться с пола и незаметно исчезнуть, не потревожив покой Аяки и Ëимии. Впрочем, назвать то, что происходило в комнате «покоем» — надо ещё умудриться. Кусанали любила людей. Точнее, старалась любить. Потому что это чувство, что некогда было её неотъемлемой, самой важной частью, постепенно становилось всё более далёким. Она ценила жизнь по-прежнему, однако нежность покидала её с каждым днём, месяцем, годом. Будто песок сквозь пальцы. Нахида прогуливалась по вечно оживлëнному базару, на сцене выступала известная танцовщица их краëв, все взгляды были прикованы к ней, к её грации и безупречности. Кусанали искала в себе силы любить каждый день. Танец вызвал восхищение. Однако восторг ударился о металлическую пластину вокруг её сердца, так и не достигнув центра. Происходящее сложно описать, невозможно понять. Кусанали раздосадовано отвернулась и побрела прочь. Люди здоровались с ней, дети ярко сверкали улыбками, в которых зачастую недоставало парочки молочных зубов. Она отвечала им тем же. А чувствовала в половину меньше. Кусанали поднялась по уходящей вверх дороге обратно на оживлëнную улицу, оставив базар позади. Она решила прогуляться в сторону Академии, посмотреть, как там идут дела. Академия сама по себе — обширное здание, однако Нахида имела доступ хорошо если к пятидесяти процентам всех помещений. Её власть — это народ, а всё, что касалось науки, было в руках Данталиона. Электро Архонты давным-давно поделили между собой два бремени — народ и войну, а Дендро — народ и исследования. Кусанали резко развернулась на пятках, побрела в противоположную от Академии сторону. Настроение как-то испортилось. Она незаметно скользнула в поток людей, благо с давних пор научилась теряться в толпе, вынырнула уже на более спокойной улице, свернула за угол и покинула город, решив спуститься к реке. У берега её ожидал неожиданный сюрприз — кто-то тоже пытался скрыться от шума улиц. Юноша сидел на траве, на ногах у него лежал холст, повсюду валялись карандаши самых разных видов. Блондинистые волосы блестели на солнце, парень что-то усердно черкал, не обращая внимания на неожиданного зрителя. Поначалу. — Аль-Хайтам, если ты опять заявился сюда, чтобы трепать мне нервы, то поди прочь, иначе этот карандаш окажется у тебя в шее. — парень, не оборачиваясь, продемонстрировал тот самый карандаш с особенно сильно заточенным грифелем. — А и ещё… — он прокрутил между пальцев потенциальное орудие убийства. — Ещё раз заберёшь с собой мои ключи от дома, я тебя в этой реке утоплю. Я понятно выражаюсь? — наконец парень обернулся. Кусанали приветливо помахала ему рукой. А тот и не удивился, по крайней мере, удачно это скрыл. — Малая властительница Кусанали, могли бы предупредить, что вы не тот придурок. — Аль-Хайтам опять оставил ночевать тебя на улице? — Нахида присела рядом с парнем, предусмотрительно оставила между ними дистанцию, зная, как он ненавидел излишне близкие контакты во время работы. — Почему не обратился ко мне за помощью? Знаешь ведь, я не брошу в случае чего, Кавех. — Вот ещё вас по пустякам тревожить. А эта сволочь такой же, как и все в его обожаемой Академии. — у Кавеха особые отношения с этим местом. Он учился в даршане Кшахревар, где изучалась архитектура и механизмы. Невероятно талантливый ученик, легенда своего подразделения, все пророчили ему восхитительное будущее. Но Кавех внезапно подал заявление на отчисление за неделю до выпуска. И никто был не в силах его удержать. Учёные обозлились на него, стали вставлять палки в колёса, рушали карьеру Кавеха, которая и так пошла под откос — никому не хотелось сотрудничать с сумасбродом, не окончившим обучение. Рождались самые невероятные слухи, за спиной Кавеха шептались о том, что на самом деле его выкинули из Академии с позором за роман с одной из преподавательниц. Короче говоря, одна легенда фантастичнее другой. Не исключено, что большая часть из них появлялась из-под палки самой Академии. Жаль, но у Кусанали над учёными и Академией власти не было. — Вот построю шедевр, и все они локти обкусают! — энтузиазма ему не занимать. Сейчас у Кавеха и карманных-то денег не водилось, из-за чего приходилось жить в квартире Аль-Хайтама. Где же он достанет финансирование на строительство своего творения? Кавех вернулся к своим чертежам, Кусанали не стала его отвлекать от работы. Парень родился в семье потомственных архитекторов, все его предшественники достигли определённых успехов, а дальний предок и вовсе построил известный на весь Тейват дворец в Снежной, способный менять свой облик и свойства в зависимости от хозяина. Кавех отчаянно хотел превзойти его, построить здесь, в Сумеру, нечто ещё более прекрасное. И тут он внезапно бросил учёбу, понимая, что навлечёт гнев Академии. Что же случилось на самом деле? Кусанали знала его печальную историю. Плавно мысли перетекли в иное русло. На душе было неспокойно. Она получила сообщение от Царицы. Короткое и в том жуткое: «Он возвращается». Кусанали без труда догадалась, о ком шла речь. Скарамучча всё же сорвался в Инадзуму. Кусанали молилась Высшим, чтобы тот не пострадал. Потому что во второй раз она его уже не соберёт. Венти успокоился спустя полчаса, устроившись в крепких руках Сяо, где ощущал себя защищëнным, как никогда. Он бездумно пилил взглядом листок с символами. Похоже, ему уже пора привыкнуть к крутым поворотам на своём пути. Венти на ум пришла мысль, что вся эта история ещё более запутанная, чем казалась изначально. Она уходила корнями глубоко в прошлое, к самым истокам. Множество поначалу несвязных меж собой событий переплетались там, за гранью, за полем его зрения. Астарот знала. Всё знала. О Небесном расколе, о мысленной связи. И Тень как-то связана со всем этим. И сам Венти. Но каким образом? — Там, за столом в комиссии Ясиро, я увидел нечто жуткое. — в конце концов, он не должен продолжать скрывать от Сяо случившееся. Скомкано Венти попытался объяснить, что это было. Сяо хмурился, не перебивал. Выходило что-то совсем необычное. Тень за спиной? Новое проявление эмпатии? Хорошо, что Сяо додумался закрыть Венти глаза, иначе… Он ведь не контролировал это состояние, страшно предположить, что бы случилось. — Ты чувствовал сильные негативные эмоции. Может, это были переживания Аяки, а силуэт позади — что-то вроде их физического воплощения? Давай попробуем повторить эксперимент на мне? — Венти идея не нравилась, однако определённый смысл был. Лучше разобраться сразу, что это такое и как с этим бороться. — Я закрою тебе глаза, если пойму, что ты не справляешься. Не волнуйся. Венти отстранился, усилил эмпатию до предела, как не поступал уже давно. С непривычки дыхание спëрло, как если бы ему ударили коленом в солнечное сплетение. Венти сразу узнал это чувство — скорбь. И вина. Пространство вокруг начало темнеть, пугающе быстро, что свидетельствовало о нестабильности его сил. Видимо, не при каких условиях ему отныне не стоило усиливать чувствительность до такого уровня. Благо он и не рвался. Венти ощутил знакомый тошнотворный запах, из его глаз снова пошли кровавые слëзы, что словно забирали его жизненные силы. Лёгкие плавились, огонь пожирал внутренние органы. Венти не мог пошевелиться, страх сковал его тело. Или нечто иное? Невидимые путы удерживали прочно, не позволяли даже моргнуть. Они хотели, чтобы он видел. Видел всё. От начала до конца. Каждую секунду. Чтобы ничего не осталось незамеченным. Позади Сяо появился силуэт. Женский силуэт. И Венти узнал её, так легко, что сам себе поразился, учитывая, что кроме пустых глазниц, из которых хлестала кровь, фигура была очень смазанной. Едва различимые два длинных хвоста тоже привлекли внимание. Несомненно, перед ним была Ху Тао, что назойливо что-то нашëптывала Сяо. Венти собирался прислушаться, чтобы лучше разобрать слова, однако холодная ладонь неожиданно опустилась на его веки. Когда мир вернул очертания, весь ужас растворился без следа. — Мне показалось, что прошло слишком много времени. Я успел вовремя? — беспокойство сквозило в каждой фразе. Венти не сдержал улыбки. — Всё хорошо, даже немного рано. Я не успел расслышать, что она говорила. — Она? — Венти задумался. А нужно ли рассказывать Сяо, что он увидел? Как тот отреагирует? Это секундное замешательство сказало Сяо больше, чем следовало. — Я думал о Ху Тао. О своей вине перед ней. — картина медленно собиралась в сознании. И Сяо, и Венти, похоже, приблизились к разгадке. — Ты видел её, так? — Да. — Сяо шумно выдохнул. В каюте сделалось как-то прохладно. Во что они вляпались?