Дорога домой

Тихая поступь и запах морозных цветов. Люмин узнала Аяку мгновенно. Лунная Бездна пела свои скорбные песни в ночи, устремляясь ввысь. Тишина, шум воды и шорох ветра после напряжённого дня — настоящая награда. Люмин сидела на краю платформы, бесстрашно свесив ноги навстречу ярким лучам. Постепенно мир на Ватацуми восстанавливался. Люди оправились от потрясения после потери госпожи Сангономии, учились жить самостоятельно, а Люмин вместе с Горо старалась им в этом помогать. Проблема с продовольствием практически решилась благодаря труду фермеров, к тому же удалось восстановить связь с Каннадзукой, и поставки необходимых материалов возобновились. Это стало возможно исключительно благодаря приказу Сёгуна Райден о прекращении войны, соответственно, войска сёгуната отступили с Каннадзуки. Они сосуществовали в шатком мире. Война прекращена, но никакой безопасности по-прежнему никто не ощущал. Потому что пока Небесный порядок диктует свои условия, гонения на благословлëнных продолжатся. Уйдя от активных военных действий, Инадзума вернулась к стандартной практике ссылки в Бездну. Менее кровопролитно, но от этого не легче. Ватацуми же стал своеобразной крепостью, пересечь границу которой враг не способен — его поглотит морская пучина. Что до Наруками, то оттуда они получали известия благодаря Сиюмацу-бан и Хэйдзо. Детектив покинул комиссию Тэнрë, стал работать сам по себе. Сейчас он помогал вести расследование против Кудзë Сары, и вся страна ждала решения Вельзевул относительно её судьбы. — Ночью прохладно. Ты не замёрзнешь? — поинтересовалась Люмин, когда рядом с ней присела Аяка. Они отбросили лишние формальности, нашли друг в друге отражения самих себя. Люмин поначалу чувствовала определённую неловкость рядом с ней, очень терзала вина за то, что она так и не помогла Аяке никоим образом, не оказала ей поддержку. Люмин знала каково это — лишиться брата. Знала лучше, чем кто-либо. Её вечно преследовал во снах облик Итэра, что стремительно удалялся от неё. Сколько бы она не кричала, сколько бы не молила, он ни разу не обернулся. Просыпаясь в слезах, Люмин закрывала лицо руками и подолгу сидела в одном положении. Иногда она в бреду хваталась за шею, будто надеясь нащупать на ней холодный металл цепочки. Но там ничего не было. Лишь пустота. Потому, глядя на Аяку, Люмин видела саму себя. Только госпоже Камисато удалось спасти брата. А ей нет. — Не так уж и холодно. — отозвалась Аяка. Она истощена. Потеря Ëимии убила что-то светлое в её взоре, её мучали нескончаемые кошмары, фигура изломанного тела и безудержное пламя, пожирающее родные стены, где она выросла, где познала и счастье, и скорбь. Они лишились дома, звания комиссии, положения в обществе. — Я поговорила с братом, как ты и советовала. Он был очень… Эмоционален в своих высказываниях. — трудно представить Аято, который не держал бы себя в руках, но Люмин не сомневалась, что так оно и было, учитывая тему разговора. Аяка настойчиво избегала компании брата по причине того, что ей не хотелось обсуждать произошедшее, сгоревшие, рухнувшие надежды, её изначальное намерение остаться на Наруками, в то время как Аято и Тома должны были отправиться на Ватацуми. Она боялась его реакции. Небезосновательно, естественно. — Он разозлился. — этого недостаточно, чтобы описать всю полноту картины, вселенский ужас в родных глазах, когда Аято понял, что мог и вовсе не встретиться с Аякой. — Но быстро смягчился. — он обнимал сестру так крепко, как никогда раньше, возвращая в те времена, когда Аяка смело считала себя хозяйкой того маленького карманного мира, в котором жила. Она разрыдалась, навзрыд, не сдерживая себя. Ей так этого не хватало — ощутить себя в безопасности, под крылом старшего брата, под его понимающим взором и заботливыми руками. — Что там с генералом Горо? Я видела его сегодня в поселении, он выглядел лучше, чем обычно. — Ему тяжело смириться с потерей. — Люмин откинулась корпусом на выставленные за спиной руки. — Он старается двигаться дальше ради людей, поддерживает солдат, которые в жизни ничего кроме войны и не знали. Он очень сильный, но всё же человек есть человек. Ему плохо и больно. Каждое утро он через силу заставляет себя открывать глаза. Впрочем, тебе это знакомо. — и Люмин тоже. Потеряв того, кто был для него смыслом, человек превращается в безвольный механизм. Горо хорошо держался, но смотреть на него без сочувствия было невозможно. Люмин старалась по возможности не нагружать его, но бывали моменты, когда ей казалось, что работа наоборот благотворно влияет на Горо. Будучи занятым каким-либо делом, он не успевал погружаться в себя, в печальные мысли. — Новое потрясение для него — перемена в Гео элементе. К счастью, господин Камисато дал ему пару советов, как свыкнуться с этим. Похоже, они неплохо поладили. — Чего не скажешь об отношениях между братом и Скарамуччей. — хмыкнула Аяка, блуждая взглядом по темноте ночи, разрезаемой лучами Лунной Бездны. Таинственная и глубокая, она скрывала под толщей воды путь в, пожалуй, самое древнее место обитания людей — Энканомию. — Им доставляет удовольствие отпускать едкие комментарии в адрес друг друга, отчего Кадзуха вечно чувствует себя некомфортно. Благо Тома вовремя разводит их по разным углам, иначе случилась бы беда. — нельзя сказать, что между ними была прямо-таки война, скорее, буйная натура давала о себе знать. Как бы Аято не выстраивал образ спокойного, как водная гладь, человека, он всё равно был довольно эмоциональным, просто в силу положения раньше ему противопоказано было это демонстрировать, а вот теперь появилась возможность отыграться за столько лет воздержания. — Я понимаю, что брат просто беспокоится за благосостояния Кадзухи, но разве это не чересчур? Он уже взрослый человек и сам может решать, что для него лучше. — Вы очень близки, да? С Кадзухой? — Аяка улыбнулась краешком губ. Этот мимолётный жест превратил её в очаровательную маленькую девочку, убрав ту глубокую усталость, что въелась в каждую клеточку тела. — Конечно, как иначе? Мы практически ровесники, поэтому всегда держались ближе. Я тоже волнуюсь за него, но мне радостно наблюдать, как Кадзуха расцветает в присутствии того, кто ему, сомнений нет, нравится. Хоть из-за Скарамуччи мы уже и не можем проводить так много времени вместе, как когда-то, это не столь важно, если Кадзуха счастлив. Гораздо больше волнения вызывали два Глаза Бога, что никак не могли достигнуть баланса. У них вообще сложилась очень странная ситуация: двое благословлëнных слились с элементами, один получил Глаз Бога от бывшего Анемо Архонта, а ещё один заполучил сразу две стихии в своё распоряжение. И никто не понимал, что с этим делать и как оно работает. — Знаешь, я снова и снова вижу её. — тихо начала Аяка. По тоске в её голосе не возникало сомнений, о ком именно шла речь. — В каждом прохожем мне мерещится её образ. Я слышу её смех, её бодрую речь. Почему она должна была умереть, Люмин? За что ей досталась такая судьба? И, знаешь, это та причина, по которой я никогда не прощу Сёгуна Райден. Потому что она позволила всему этому случиться, потому что дала в руки Сары власть, и та уничтожила мою подругу, мой дом, пыталась тоже самое сделать с моим братом. А Сёгун Райден собственноручно убила Томо. За это им нет прощения. Как бы плохо Вельзевул не было, сколько бы она не перенесла страданий — мне всё равно. Я ничего не могу с этим поделать. Никогда в жизни я не прощу её. — Ненависть отравляет разум. — мягко прервала её Люмин. Она не пыталась спорить, но оставить всё как есть тоже не могла. — Ты не обязана её прощать, понимать мотивы её поступков. Ты никому ничего не должна, Аяка. Но злоба уничтожит тебя, пойми это. — Люмин повернулась к собеседнице, которая всё так же разглядывала Лунную Бездну под ними. — Когда я потеряла Итэра, во мне всколыхнулась злоба, но если бы я позволила ей разрастись, то никогда бы мы с тобой не встретились. — Аяка тоже развернулась к Люмин, их глаза встретились. — Ты сделала всё, что могла. Ты отлично постаралась. А теперь не упусти ту возможность, которую с таким трудом получила: будь рядом со своей семьёй. Иди, Аяка. Покуда сердце бьётся, значит мы живы. Иди и проживай ту жизнь, что подарила тебе Ëимия своей жертвой. А Люмин останется здесь слушать шёпот ночи, в котором раздавался далёкий голос Итэра. Но это лишь иллюзия. Вода отражала звёздное небо. Кадзуха робел перед такой всепоглощающей красотой, перед мрачным царством песчаного берега, на который раз за разом нападали голодные волны. Он был счастлив моменту, счастлив, что его семья в порядке, и даже Электро Глаз Бога на его бедре не вызывал прежней тоски. Он служил напоминанием о том, кто был его другом и братом, кто погиб за свои убеждения, кто бросился в пекло, устав от несправедливости. Всё чаще Кадзуха вспоминал о Бэй Доу, ловил себя на мысли, что очень скучает по ней. Как она? Справилась ли с потерей? Нет, конечно нет, прошло так мало времени, хоть по ощущениям и казалось, что минула целая вечность. Вдруг поток ветра ударил в спину, практически сбивая с ног. Кадзуха по инерции сделал несколько шагов вперёд, поспешно оглянулся. Улыбка сама расцвела на губах при виде чуть вздëрнутого подбородка, извечной шляпы и насмешливых холодных глаз. — Ночь сегодня на редкость прекрасная. — вместо приветствия изрёк Кадзуха, двинувшись навстречу Скарамучче. — Не спится, Хидэко? — чуть склонил голову набок, кленовые листья в волосах сверкнули в свете луны. — Или ты просто хотел меня увидеть? — Не бери на себя слишком много. — едва ли Кадзуха поверил такому ответу. Он остановился в метре от Скарамуччи, не прерывал, давая тому возможность закончить свои оправдания. — Мне всего-навсего стало скучно. — Конечно, я верю. — рука беспардонно зарылась в тёмные волосы Хидэко, шляпа отлетела в сторону. — Тебе совсем-совсем на меня плевать. — пальцы оттягивали пряди довольно ощутимо, вызывая приятную боль в области затылка. — И пришёл ты сюда не из-за меня. — Скарамучча фыркнул на такое очевидное издевательство. Кто-то решил продемонстрировать характер. Что ж, похвально. Но ему ещё учиться и учиться. — Помнишь, ты сказал тогда, что я люблю тебя? Что я без ума от твоих прикосновений, что я жажду, чтобы ты поцеловал меня? — конечно, он помнил всё. И то, как рассыпался в его руках Кадзуха от проникновенных слов, как дрожало его тело, как краснело лицо. Разве посмел бы он забыть такое? — Хидэко, так это ведь касается не одного меня. — и он упрямо называл Скарамуччу этим именем, игнорируя всё остальное. Хватка на волосах усилилась, Кадзуха самодовольно усмехнулся, не пропустив тот факт, как потемнели глаза напротив. — Ты любишь меня. — Кадзуха уже через мгновение ощутил удар ветра в спину, который буквально толкнул его в хищные руки Скарамуччи, что плотным кольцом сомкнулись на его боках. Их носы соприкоснулись, дыхание смешалось. — Не зазнавайся слишком сильно. — прорычал Скарамучча, на что Кадзуха отреагировал весьма спокойно, только иронично выгнув бровь. — Ты не менее зависимый, чем я. — Никто не отрицает. — Кадзуха получал особое удовольствие, наблюдая, как Скарамучча постепенно терял контроль и над ситуацией, и над собой. — Но ты любишь меня, Хидэко. Любишь безумно и отчаянно. — шёпот прямо в губы, наглый и совершенно несвойственный Кадзухе. Сколько же в нём смелости проснулось, надо же. — Признай это. Скажи, что сходишь с ума также, как и я. — Ты хочешь, чтобы я соврал? — Скарамуччу резко дëрнули за волосы, увеличивая такую лишнюю между ними дистанцию. Тот болезненно зашипел. — Хочешь правду? Как пожелаешь. — каким-то чудом вырвавшись из захвата, Скарамучча резко подался вперёд. Над ухом раздался интимный шёпот. — Я люблю тебя, Кад-зу-ха. И я давал тебе шанс сбежать, но раз уж ты настаиваешь… — зубы игриво сомкнулись на стремительно покрасневшей мочке уха. — Тебе придётся мириться со мной до конца своих дней. — Это предложение? — силясь сохранить лицо спросил Кадзуха, скептически хмыкнув, хотя его алые щёки и сбитое дыхание выдавали его с головой. — Руки и сердца? — Это утверждение. Потому что своё согласие ты уже давно дал. Кудзё Сара была уверена в том, что всё поправимо. Даже когда её заточили в тюрьму, ежедневно донимали допросами, когда Хэйдзо манипулировал её настроением, тем самым выводя на чистую воду, выуживая всё больше подробностей, она верила, что это лишь временные трудности. Потому что Сёгун Райден никогда её не бросит. Она придёт за ней. Она спасёт её. Иначе и быть не могло. Однако вместо госпожи пришёл кое-кто другой. — Жалкое зрелище. — голос Яэ Мико всколыхнул в груди отвращение. Жрица выглядела хищно, на губах сохранялась улыбка, но истинные чувства были иными. — Скажу честно, я ждала этого момента. — Яэ Мико мрачно хихикнула, прикрыв рот тонкими пальцами. И куда же делся её обожаемых гохэй? Жрица присела на одно колено, вгляделась в лицо Сары, запоминая каждую деталь, упиваясь её слабостью. — Я и подумать не могла, что ты настолько гнилостная тварь, Сара. Ничтожество. — грубо схватила генерала за подбородок, окорябала ногтями кожу. — Ты убила Эи, понимаешь? Ты сломала её. — улыбка трещала по швам, злоба одолевала Яэ Мико. Она не стала пытаться возвать к совести Сары упоминанием несчастных жертв её произвола, ведь понимала, что ей нет дела до людей, потому Яэ Мико хотела надавить хотя бы через Эи. — И ты поплатишься за это. — Госпожа не бросит меня. — высокомерно изрекла Сара. Её руки закованы в кандалы, вырваться из хватки жрицы не удавалось. — Ты обижена тем, что она всегда выбирала меня, а не тебя. Послышался громкий смех. Яэ Мико едва ли пополам не согнулась от хохота, настолько её позабавило изречение Сары. Генерала раздражало её легкомыслие. Вдруг Яэ Мико перестала смеяться, хватка на чужом подбородке усилилась. — Мелкая букашка думает, что ей подвластно всё. — сладким голоском протянула Яэ Мико. — Она мановением руки отправляет людей на смерть, распоряжается чужими судьбами, смеётся в лицо скорбящим родителям, которые только что похоронили своих детей. И она думает, что ей всё сойдёт с рук. — резко потянула Сару на себя, схватившись за ворот, генерал впечаталась лбом в железные прутья клетки, послышался болезненный стон. — Ты подохнешь, как гниль, как грязь. Тебя растопчут, Сара. И Эи не встанет на твою защиту. — Яэ Мико кровожадно усмехнулась. — А я буду с упоением наблюдать за твоим концом. Нет. Это невозможно. Вельзевул никогда не пойдёт на такое. Сара уверена. Нет более очевидной вещи, чем этот факт. Яэ Мико не удастся её запугать. Поэтому когда Сару под конвоем отвели на главную площадь, она ликовала. Сейчас госпожа заберёт её из этого ада. Сейчас всё закончится. И Сёгун Райден пришла. Причём в своём истинном облике, не использовав куклу. Вельзевул была в печали, на грани срыва. Вся её вера рухнула, все её надежды разбиты, доверие предано. Впустив в своё сердце человека, она совершила роковую ошибку. Доказательства неопровержимы, она лично следила за ходом расследования, каждый день встречалась с Хэйдзо и всё больше убеждалась — её обманули. Сара не та, кем казалась. Она предатель. И этот удар отразился на Эи куда сильнее, чем можно было представить. К тому же встреча с Барбатосом потревожила незаживающие раны души, напомнила, по чьей вине Макото не стояла рядом с ней, а исчезла во времени. Застыла в вечности. Эи впервые за долгие годы позвала к себе Яэ Мико сама. Жрица тут же примчалась, взбудораженная и взволнованная. И Эи обняла её. Так, как давно уже не делала. Крепко и искренне, желая ощутить чужое тепло. Разочаровавшись в любом проявлении доверия, она надеялась найти поддержку хотя бы в Яэ Мико. А та с готовностью раскрыла свои объятья, приняла израненную душу под свою опеку. Как жестоко Эи обращалась с Яэ Мико, как много раз прогоняла её прочь, а та всё равно прибежала, стоило только ей получить приглашение, прижала к груди, успокаивающе погладила по дрожащей спине мягкими ладонями, что так напоминали Макото. Вельзевул вышла на площадь в компании жрицы, чего жители Инадзумы не видели многие сотни лет. Сару поставили на колени, но не к Божеству, чьë доверие она предала, а к народу, к людям, что пострадали по её вине. Хэйдзо, как главный руководитель всего расследования, вышел вперёд и огласил полный список преступлений Сары. В толпе раздавались волнения, слышались всхлипы тех несчастных, кто потерял детей, родителей, друзей по милости главы Кудзё, тут и там звучали крики возмущения, требования жестокого наказания. Решение было за Эи. Она молча выслушала Хэйдзо, на самом деле уже в второй раз за сегодня, ведь до этого у них состоялась личная беседа, по ходу которой Вельзевул определилась с наказанием. Эи подняла руку, призывая народ к молчанию, затем приблизилась к Саре, что сидела на коленях к ней спиной. — Тебе есть, что сказать? — Сара вздрогнула от жестокости, сквозящей в каждом слове. — Я не виновата, всемогущий Сёгун. Я делала это ради вашего блага, ради страны. — повисло молчание. Сара ждала вердикта, заранее зная, что, вероятно, её лишат звания главы комиссии. Но это поправимо, она найдёт способ выбраться из ситуации. — Мне всё ясно. Тогда приступим к оглашению приговора. — напоследок переглянувшись с Яэ Мико, Эи набралась необходимой смелости. — Во-первых, Кудзё Сара снимается с должности главы комиссии Тэнрë. — да, она так и полагала. Сёгун Райден у неё как на ладони. — Во-вторых, лишается поста главы клана Кудзё. — как удар под дых. Вот это уже плохо. Липкий страх охватил тело. А что если Вельзевул не простит её? Нет, это невозможно. — В-третьих, за все совершённые грехи Кудзё Сара приговаривается… — неожиданно сверкнула молния, свист металла ударил по ушам. В глазах Эи полыхала зарница. — К смертной казни. Сара только и успела, что непонимающе моргнуть. Электро жадно рванул с лезвия меча, пространство окрасилось в ярко-фиолетовые цвета. Мусу иссин перерезал Саре горло с отвратительным звуком рассекаемой плоти, голова упала на землю, прокатилась несколько метров вперёд. Никто не посмел сказать ни слова. Люди застыли в оцепенении, только Хэйдзо не был удивлён, ведь о намерении Вельзевул он знал. Яэ Мико была обеспокоена, но не случившимся, а состоянием Электро Архонта. — Я виновата перед вами — моим народом. — сказала Эи, убирая клинок в сторону. Ни единой эмоции. Опустошение охватило её. — И я искуплю свою вину. Клянусь. Она лишила жизни того, кто был её опорой. Вельзевул равнодушно осмотрела мёртвое тело перед собой. Вот и всё. Теперь точно всё. Среди зелени маленькие дети в Сумеру нередко видели необыкновенных существ — аранар. Но ныне не один ребёнок не нашёл бы в густом лесу представителей лесного народа. Все они разбежались в страхе от неожиданной болезни, проникнувшей в их родные земли. У болезни были длинные белые волосы, детское телосложение и безумие во взгляде. Асмодей брела по запутанным тропам, напевая незатейливую песенку себе под нос. Она вдруг остановилась, взор её устремился за горизонт. — Один, два, три… Четыре. Ох, нет, уже пятый пробудился. И сосуд частично открылся миру. — губы расплылись в жутком оскале. — Вы ведь уже идёте, мои маленькие друзья? Мне не терпится увидеть ваши души. Венти… — она вдруг заливисто расхохоталась. — Тебя постигнет та же участь, что и остальных? Декарабиан продержался довольно долго, ты и вовсе бьëшь все рекорды. — она заложила руки за спину и двинулась дальше. — Четыре тени Фанета, восемь семян, четыре осколка. — она коснулась рукой грудной клетки, где методично отбивало ритм бесчувственное сердце. — Первая. — затем она закрыла глаза, погрузившись в ощущения, махнула куда-то в сторону. — Вторая среди песков. — после Асмодей закружилась, будто сошедшая с ума стрелка компаса, её рука отчаянно пыталась найти нужное направление, но в итоге опустилась вниз так и не определившись. Асмодей хмыкнула. — Третья затаилась во тьме. И не одна, а с фальшивой Первой. — ладонь снова указала куда-то вперёд. — Четвёртая среди огня. — Асмодей открыла глаза, посмотрела на густые кроны деревьев. — Ты совершила ошибку, Астарот, не убив их всех разом. И Архонты повторили твою участь. Небо падёт, оно разобьётся на части, как стекло. Изначальных не осталось после гибели Третьей. — Асмодей ухмыльнулась. — Или осталась ещё одна, Астарот? А может, две? — громкий смешок. Госпожа Токоё, какая же интереснейшая история ожидает их всех впереди.