Дорога домой

Аль-Хайтам не припоминал, чтобы его дом был местной гостиницей. Тогда с какого перепугу в нём становилось всё больше людей? Бывший Архонт, Якса, хотя тот и съехал сейчас в Академию, агрессивный парень в шляпе и подозрительный владелец двух Глаз Бога. И главный вопрос — где их всех разместить, учитывая наличие только двух комнат в доме и дивана в гостиной? Про цель пребывания Аль-Хайтам вообще не заикался, оставив за ними право хранить свои секреты. В итоге было решено отдать гостям в распоряжение комнату Кавеха, пока сам архитектор переберëтся к Аль-Хайтаму. Обоих такое положение вещей не шибко устраивало, ведь у каждого была своя работа и необходимость в личном пространстве, но, сцепив зубы, пришлось пойти на компромисс. Так и порешили, ослабшего Кадзуху положили в комнате Кавеха, и тот практически мгновенно уснул из-за усталости, Аль-Хайтам оккупировал кухню, где разложил весь необходимый для работы инвентарь, Кавех же перебрался в его комнату и взялся за чертежи. В гостиной остались Венти и Скарамучча. — В общем, Кусанали сказала, что нужно будет повторить процедуру ещё несколько раз, прежде чем Кадзуха окончательно достигнет баланса. — Скарамучча коротко описал ситуацию. Что ж, ожидать мгновенного результата не стоило, элементы отнюдь не простая штука. — Я предлагал ему найти другое место для проживания, но он упëрся как баран, и его не переубедить. Наверное решил, раз вы тут оба рядом, так ни к чему порознь торчать. — Вы главное не попадитесь никому. — предостерëг Венти, усевшись на подлокотник дивана. — Ты-то свой элемент спрятать можешь, а у Кадзухи с этим явные проблемы. — Скарамучча фыркнул на напрасные беспокойства. Он умел перемещаться незаметно, к тому же многим благословлëнным приходилось так выживать. Да и вообще они же смогли добраться сюда без происшествий. Венти только поразился его самоуверенности. — Ты сам как себя чувствуешь? — неожиданно перевёл тему, чем сбил с толку Скарамуччу. Он оказался не готов к чужому беспокойству. — Не возникает проблем с Глазом Бога? — искреннее участие поражало. Скарамучча привык, что в большинстве своём окружающим плевать на беды других, оттого любое проявление бескорыстной заботы становилось потрясением. В итоге Скарамучча что-то неопределённо пробурчал в ответ, но Венти расценил это как хороший знак, улыбнулся. — Мне кажется или вы стали с Кадзухой ближе чем раньше? — Венти чуть наклонился корпусом в сторону сидящего на диване Скарамуччи. — А вот это уже точно не твоё дело. — он отодвинулся подальше, забавно поморщившись. В такие моменты он чем-то напоминал Сяо, тот тоже любил отпихивать людей фразой о том, что это конкретное дело их не касается. — Мне не нравится твоё выражение лица. — наверное, потому что Венти улыбался во весь рот и откровенно игрался. — Как со стеной говорю. — Скарамучча вскочил на ноги, демонстративно топая, направился к той комнате, где спал Кадзуха. Громко хлопнула дверь. — Тоже думаешь, что между ними что-то есть? — обратился Венти к выглянувшей из-за угла светлой макушке. За ухом торчал карандаш, волосы закручены в причудливый хвост на затылке — кривой и растрëпанный, но оттого делающий образ Кавеха очаровательнее. — Определëнно. У меня нюх на подобное! — он прошествовал по направлению к кухне, остановился в дверном проëме, когда в спину врезался вопрос: — Это уже седьмая кружка кофе? — Венти укоризненно покачал головой. — У тебя сердце остановится. — Кавех картинно закатил глаза, выражая неподдельное пренебрежение к предупреждению. — Я сдам тебя мадам Фарузан, если ты не прекратишь. — раздался с кухни голос Аль-Хайтама. — Ты и так гиперактивный, а скоро вообще неконтролируемым станешь. — Кругом одни предатели! Бессонная ночь. Такая же, как и сотни до этого. Тигнари кое-как добрëл до дома, захлопнул дверь и сполз по ней на ледяной пол. Темнота и тишина. Ничто не напоминало о том, что когда-то здесь царила бурная жизнь, а на кухне всегда ждала вкусная еда. Они с Сайно могли часами просиживать за какой-нибудь исследовательской работой, пока их не разгонит учитель. Иногда они втроём садились играть в карты, Сайно всегда их обыгрывал, из-за чего учитель в один день поклялся никогда больше не садиться с ним за один стол. И всё равно хватало его не надолго. Надо же. Фантомные образы так чётко выстроились перед ним, что-то в груди защемило. Сейчас Тигнари совсем не походил на того мальчишку, коим был в те времена. На щеках в темноте с трудом можно было разобрать пятна крови. И она не его. Вот что самое отвратительное. В итоге Тигнари стал тем, кого презирал, по чьей вине страдали люди. Но эти же зверства должны спасти народ. Жизнь меньшинства за жизнь большинства. Безжалостный закон. Противен сам факт его существования. Но всё что Тигнари по силам — играть по правилам. Именно поэтому он поднялся с пола на дрожащие ноги, побрёл вглубь дома, чтобы приступить к отчёту. Он близок. Он почти достиг своей цели. Важно, чтобы никто другой этого не понял. Его задача — найти лекарство в тайне ото всех, после чего сбежать, пока никто не успел накинуть удавку на его шею. Конечно, перед побегом он оставит результаты своих исследований учёным, чтобы те запустили производство лекарства, но раньше этого момента они не должны прознать ни о чём. Нельзя останавливаться на полпути, задумываться над тем, что он сотворил. Да, на его руках кровь, он тот, кто обязан поплатиться за свои грехи. Но не сейчас, ему необходимо время. Он виноват, он такой же монстр, как и все остальные, плевать, что весь этот зверский ужас он творил не по своей воле. Важен сам факт. И он готов просидеть в тюрьме до конца жизни, отправиться на смертную казнь, если то посчитают хоть немного соизмеримым с принесëнным им ущербом. В ушах стояли крики, запах медикаментов и крови не отступал. Извинения ничего не исправят, но он всё равно раз за разом просил прощения. У каждой невинной жертвы. Никто не будет забыт. Жертвы послужат на благо народа… Но до чего же мерзкие слова. Благо народа? Жертва? А кто из них хотел этого? Как удобно оправдывать бесчеловечные бесчинства красивыми речами. Тигнари обязан справиться. Осталось немного. Вскоре нужно будет перейти к следующему этапу плана. А для этого ему понадобится помощь Аль-Хайтама. Река тихо журчала, переговаривалась с шумом листвы и отдалëнными звуками города. На берегу сидели два внешне неприметных человека, но то была иллюзия, созданная руками Венти. Несмотря на то, что это место весьма уединëнное, он не хотел провоцировать удачу на неожиданные выпады. Нахида же в принципе могла не прятаться, но так удобнее. Обувь отброшена в сторону, босые стопы Венти погрузились в прохладную воду, расчерчивая узоры по дрожащей поверхности. Нахида наблюдала за ним из-под полуприкрытых век, подперев щёку кулаком, а локоть устроив на согнутой коленке. Они оба выглядели вымотанными, сохраняли хрупкую тишину, атмосферу момента, мнимое умиротворение. С их прошлой встречи прошло всего несколько часов, наступил новый день, повлëкший извечную рутину Сумеру: шумных торговцев на улице, студентов, спешащих на занятия. И там, в неприметном местечке, где стихала привычная суета, встретились два Божества. — Вы поладили с Сяо, так? — невзначай бросил Венти, перенёс вес на отставленные за спину руки, запрокинул голову назад, устремив взгляд к пасмурному небу. День обещал быть мрачным, воздух пропитан запахом дождя. — Я рад этому. Меня пугало, что он никого не подпускает к себе. — Я бы хотела назваться его другом. — призналась Кусанали. Бледный цвет лица свидетельствовал о том, что она ещё не восстановилась после событий минувшего вечера. — Однако не думаю, что мы настолько близки. Хотя мне определëнно импонирует его компания, да и Сяо придерживается схожего мнения, я уверена. — они с Венти когда-нибудь разговаривали так? Спокойно, как если бы были друзьями? В прошлом Анемо и Дендро Архонты не были близки, но на самом деле у них много общего. Даже их странность относительно других Архонтов. — Как мне поступить, Венти? — она повернулась к журчащей воде, когда взгляд голубых глаз упëрся в неё, прошибая насквозь. Она говорила о ключах. — Я не смею пойти против брата, но и позволить миру угасать выше моих сил. Я в смятении. — Твоя любовь к Данталиону безгранична. — начал он издалека. Ноги от холодной воды начинало ломить, впрочем, эта боль помогала, удерживала разум и ускользающие мысли. — Это нормально — любить того, кто тебе дорог. Нормально, что ты не хочешь за его спиной проворачивать дела, отдавать то, чем дорожит любой Архонт. Но, Нахида… — он крайне редко использовал это имя для обращения и теперь жалел. — Давай взглянем правде в глаза. Скажи, ты правда веришь, что он любит тебя так же, как ты его? — Венти поступал весьма жестоко, но она была готова к удару. — Он пойдёт на такие же жертвы ради тебя, что и ты? Данталион… Ты ведь знаешь, что ему плевать на людей? — Кусанали мрачно усмехнулась. Надо же, Барбатос понял. И как давно? Впрочем, не то чтобы это прямо-таки сложно заметить. — Его волнует исключительно наука, народ для него — ресурс и материал. А ты — оружие. — да, так и есть. Ни к одной фразе не придирëшься. Данталион жесток и равнодушен по своей натуре, всю человечность он вырвал с корнем. Дендро в разделении элементов относится к ветви Жизни, значит внутренний демон Данталиона — Привязанность. Вернее, её полная противоположность. То же касалось, к примеру, Вельзевул, что являлась носителем внутреннего демона Прощения, но горела от ненависти к Барбатосу. Они оба сами подкармливали негативные чувства внутри себя, взращивали их. Из-за этого и желания начинали тускнеть. — Коли ты всё понимаешь, то почему до сих пор остаёшься на его стороне? — Потому что он мой брат. — очевидный ответ, разве нет? Венти вытащил ноги из воды, боль от холода стала нестерпимой. — Неважно как он относится ко мне, я люблю его. И он по-своему любит меня, оберегает, заботится. — То, что ты называешь заботой, на деле является тотальным контролем. — не согласился Венти. — Ты не можешь передвигаться, как тебе вздумается, вмешиваться в дела Академии. Ты только пляшешь под его дудку, играя роль удобной сестры, на которую можно скинуть столь ненужные ему обязанности Архонта по присмотру за людьми. — Нахида закусила губу от досады. Венти проходился по самым глубоким ранам, не жалея. — Твоя память искалечена, а некоторые пробелы вызывают у меня бесчисленные вопросы. Ты ведь не помнишь те моменты, когда открыто пошла против него, нарушила запрет: сначала случай с Дешретом, потом с Каэнри’ах. Ты не помнишь ни то, что произошло, ни то, что было после. — На что ты намекаешь? — Кусанали теряла терпение. — Обвиняешь брата в том, что он стирает мои воспоминания? — Не совсем. Я не думаю, что ему это под силу, но, согласись, некая закономерность присутствует. Меня пугает это, Нахида. — осторожно взял дрожащую ладонь в свою, показывая, что у него нет дурных намерений, чистое беспокойство. — Твоя память, твой разум — они нестабильны. И ты сама… Ты не та, что раньше. Я помню тебя другой. И по тем воспоминаниям, что ты показала нам вчера, я лишь убедился в этом. Поправь меня, если я ошибаюсь, но, Нахида, ты принимаешь облик ребёнка не просто так. Ты бежишь от собственного зачерствевшего сердца, только в этой форме оно продолжает биться и болеть за других, как когда-то давно. И чем сложнее становятся для тебя эмоции, тем дольше ты остаёшься в виде маленькой девочки. Когда ты последний раз становилась собой? Нахида, что происходит? Я не верю, что всё это лишь влияние времени. И не пытайся убедить меня, что всё в порядке. Я не утверждаю, что ты бесчувственная, но у тебя точно возникли проблемы. Ты застряла на одном месте, тебя загнали в угол, из которого никак не сбежать. — Ты ведь тоже изменился. — подул прохладный ветер, запуская неприятную дрожь. — Особенно после смерти Гуй Чжун и Астарот. — Венти заметно помрачнел, слишком опасную тему выбрала Нахида, не то, что ему хотелось бы обсуждать. — Ты стал слабейшим Архонтом, но я-то помню, что ты не всегда был таким. Даже твой взгляд… Всё изменилось. Ты всегда взирал на других с чуть приподнятым подбородком, не высокомерно или самодовольно, а показывая свой статус. Ты умел делать это так, что практически никому не становилось обидно. Ты был воплощением уверенности. Но когда их не стало, всё пошло прахом. Я больше ни разу не видела тот самый завораживающий взгляд, как в нашу первую встречу. Нет, не так. Ты и вовсе перестал смотреть на нас. Отстранился настолько, что будто пропал вовсе. — Нахида замолчала на несколько секунд. Нет, она допустила ошибку в своих речах. Венти всегда был сам по себе в кругу Архонтов, ему не доверяли. Из них всех только Макото была его другом, а Моракс присматривал за юным Божеством, при этом зачастую действуя так незаметно, что тот и не замечал. И, по правде говоря, это не Венти отстранился от Архонтов, это они отгородились от неизвестной переменной. А своими дальнейшими действиями Венти всё только усугублял. — Я согласна с твоими словами. И меня это пугает до ужаса. Что-то во мне отмирает вместе с памятью, я никак не могу повлиять на данный процесс. Я запуталась, Венти. Что будет правильно, а что нет. Знаешь, я иногда ощущаю себя запрограммированной машиной, чья главная установка — не перечить брату. Порой я и сама осознаю, как глупо поступаю, но мне не хватает смелости опять пойти против него. Тем более… — она осторожно высвободила руку из цепких пальцев. — Я верю, что он заботится обо мне, несмотря ни на что. Но отказавшись от человеческой сущности, он лишился возможности правильно проявлять свои чувства. Венти пришлось сдаться. Переубедить Нахиду ему не удалось, давить на неё смысла нет. Хорошо уже то, что в её сердце поселились сомнения. Оставалось надеяться, что Сяо удастся достать ключи самостоятельно. Однако жужжащая мысль не давала покоя — что-то определëнно пойдёт не так. — Можно я попрошу тебя кое-что сделать? Это никак не связано с тем, о чём мы говорили. — тут же прояснил он. Нахида насторожилась, выражение лица Венти было печальным. — Ирминсуль хранит информацию обо всех, кто жил на этом свете, верно? — мелькнула смутная догадка. И, как оказалось, Нахида была права. — Ты могла бы попытаться узнать что-то о моей человеческой жизни? — Венти неловко почесал шею, ногти оставили рваные полосы на бледной коже. — Или твоей связи с Ирминсулем недостаточно для этого? — Я попытаюсь. — ей не требовалось знать даже имени, ведь она будет искать по самой душе. Нахида взяла Венти за руку, закрыла глаза. — Подожди немного. — не нужно перемещаться к Ирминсулю физически, чтобы произвести запрос необходимой информации. Ладонь Венти была непривычно холодной. Он боялся услышать ответ, но гораздо сильнее желал узнать истину. Кем он был, где жил, кто был вокруг него, каким было его желание? И когда слабая надежда разрослась мягким цветком внутри, Нахида открыла глаза. Она удивлëнно уставилась на Венти. — Ничего. — пробормотала она. Венти горько усмехнулся. Похоже, всё-таки связи Нахиды с Древом познания не хватило. — Не в том дело. — Кусанали предугадала его умозаключения и поспешила развеять догадки. — Венти, человека с такой душой… Никогда не существовало. Цветок хрупкой надежды в его груди оказался алой розой с шипами. Любить кого-то — разрушительно. Скарамучча убедился в том на собственном опыте. Ты теряешь себя, забываешь о том, кто ты есть, в голове лишь один человек. Сводит с ума. Нет глупее чувства, чем любовь. Она разрушает человека. Незаметно, осторожно, по кирпичику. Умудряется делать это так, что тот ещё и благодарен будет за причинëнную боль, примет её как высшее благо, как дар небес. Он посвятит ей стихи и песни, преподнесёт своё никчëмное сердце на блюдечке. Раздави, сожми, уничтожь — на всё твоя воля. Любовь давала власть тому, кто становился её объектом, и одновременно с тем лишала рассудка того несчастного, кто посмел проявить эти чувства. Сильнее любви к контролю над мозгом приспособлен лишь страх. Зная обо всех рисках, Скарамучча повëлся, шагнул в пропасть и исчез. Он никогда не берёг своё фальшивое сердце, поэтому преподнёс его другому без сожалений. Можешь пронзить лезвием меча, выкинуть за ненадобностью. Это всего лишь сердце. Пустая оболочка, бьющаяся в груди бесполезной помехой. Он так думал. До той поры, пока в его руки не попал Глаз Бога и один хрупкий кленовый листок. Меланхолия алого цвета, тот, кто сам протянул ему сердце — большое и тёплое, кровоточащее. Забирай и делай, что пожелаешь. Оно уже изранено до безобразия, но всё же возьми его. И Скарамучча не посмел отказаться. В конце концов, они оба увязли в этом болоте. Человек по ту сторону Капсулы находился в глубоком сне, элементы продолжали кружиться вокруг, сталкивались, переплетались. А Скарамучча наблюдал за ним, никуда не уходил. Он смирился с тем, что привязался к нему, что его бесчувственное сердце оказалось в чужих ладонях. Пожалуй, он любил его в сотню раз сильнее, чем показывал, в пять сотен раз больше, чем Кадзуха думал. Скарамучча не научен заботиться, на пути ему редко встречалась доброта, а если та и настигала его, то быстро исчезала. Кадзуха как-то пытался разузнать у него о тёмных временах, о том, что конкретно происходило с ним в плену у клана Каэдэхара, о том, кто такой Дотторе, и как он повлиял на бытность Скарамуччи как Предвестника. Кадзуха осторожно подбирался ближе, будил его от ночных кошмарах, где в бреду тот то и дело шептал злополучное имя своего бывшего коллеги. Однако сколько бы Кадзуха не просил, ответа он никогда не получит. Не потому что Скарамучча ему не доверял. Есть вещи, которые ему лучше не знать. Не имеет значения, через что он прошёл, с какой жестокостью столкнулся. Кадзухе не следовало переживать об этом. Пора поберечь его хрупкое сердце. Он правда не хотел его разбивать. Кусанали незаметно наблюдала за ним, покуда её приход не заметили. Любовь — высшее счастье, как бы Скарамучча не силился убедить себя и окружающих в обратном. Она не только разрушает. Она и исцеляет. — Отличный результат. Ты хорошо постарался. — похвалила Нахида обессиленного Кадзуху, когда Капсула мудрости открылась по воле хозяйки. Скарамучча оперативно очутился рядом, подхватил Кадзуху под руки, чтобы тот не рухнул, помог выбраться наружу. — Если всё пойдёт, как задумано, то ещё раз-два и ты достигнешь баланса. Возможно, даже сможешь скрывать элементы. Твоя ситуация крайне необычна, сложно с точностью предсказать результат. — Спасибо вам за помощь. — Нахида не уставала умиляться его улыбкам. Очаровательный мальчик, пожалуй, только такой человек мог вытащить Скарамуччу из той ямы, в которую он свалился, переломал все конечности и давно бросил попытки выбраться. — Ты написал письмо Крио Архонту? — Кадзуха переключился на Скарамуччу, сурово нахмурившись. Тот же закатил глаза и просто потащил его к выходу. — Не игнорируй меня. Тебе сложно? — Нахида глядела в удаляющиеся спины, слушая агрессивное ворчание Скарамуччи и размеренную речь Кадзухи. Шаги становились тише, как и голоса. Ещё немного и в храме Сурастаны Нахида осталась одна. И снова наступила жуткое безмолвие. Она правда опустошена. До предела. Что же ей делать? В какой момент она свернула не туда? Всё те же однотипные вопросы. Она Архонт или кто? Почему она такая жалкая? Смотрит, как всё вокруг медленно разрушается, и бездействует. Бесполезная. Проживание в чужой комнате само по себе неудобно, а если это комната Аль-Хайтама — можно вешаться. Разместить свои чертежи Кавеху попросту негде, потому в дневное время суток он оставался у себя, но на ночь приходилось перебираться к соседу, ведь комната самого архитектора была в распоряжении гостей уже как пару дней. Проблем с ночлегом не возникало — они с Аль-Хайтамом априори не спали практически, а если кого-то и вырубало, то всё равно выходило по очереди, поэтому наличие лишь одной кровати никого не смущало. Куда сильнее беспокоил всего один рабочий стол, из-за чего часть чертежей Кавеха устилала пол непрерывным ковром — ступить негде. Но ни одно из неудобств на повлияло на настрой Кавеха. Он горел идеей как никогда, полностью ушёл в проект, игнорируя реальность. Кажется, вчера к ним заходила Фарузан и вроде даже накормила неугомонного архитектора, правда тот этого и не помнил. Он давно не был так счастлив. Всё вдруг показалось простым, решаемым, непреодолимые преграды стали лишь маленькими препятствиями. Вдохновение делало невообразимые вещи с творческим человеком. Никакой усталости, поразительный прилив энтузиазма, а под рукой расцветал шедевр, мозг соображал с невообразимой скоростью, игнорируя тот факт, что он почти не сомкнул глаз. — Ты вынуждаешь меня связать тебя и приковать к кровати. — Кавех нашёл предупреждение Аль-Хайтама забавным, игриво изогнул бровь. Когда он в последний раз вот так беспечно подшучивал над ним? Пора бы исправить ситуацию. — А я и не думал, что у тебя такие предпочтения. — он знал как соблазнительно выглядел устроившись на полу в свободной рубашке, не скрывающей острых ключиц, закатанные рукава обнажали изящные руки, в которых, впрочем, сохранялась невиданная сила. Кавех обворожителен и в неряшливой обстановке, и с синяками под глазами от недосыпа. И он нагло пользовался внешними данными. Странное настроение нахлынуло на него, хотелось вывести Аль-Хайтама из себя, но не так как обычно, не на злобу и крики, а как-нибудь иначе. Похоже, их совместное с Венти распитие вина имело свои последствия. Что-то перевернулось в разуме Кавеха, шальная мысль: «А что если.» — Ты, безусловно, можешь попытаться, но без боя я не сдамся. — ему не плевать на Кавеха. Не может быть плевать, да? Чем больше он анализировал, проводил параллели, тем скорее убеждался, что он что-то значит для Аль-Хайтама. Всегда значил. Он идиот, раз думал иначе. — Ну, рискнëшь? — провокация чистой воды, заброшенная назад голова, беззащитно подставленная шея хищнику — мгновение и ему прогрызут артерию. Безучастный взгляд, задержавшийся на его коже дольше положенного, побудил Кавеха продолжать. — Аль-Хайтам, ты язык проглотил? — в его венах бурлила кровь… И что-то ещё. Запах леса проникал в комнату сквозь распахнутое окно или же его источник был другим? — Чего ты добиваешься? — эмоциональный диапазон, как у зубочистки, о Архонты. Вдруг стало интересно, а как Аль-Хайтам отреагирует, если узнает о его чувствах? Прогонит? Накричит? Сделает вид, что это всё не имеет для него значения? Или что? Как он поступит, если Кавех позволит ему увидеть скрытое в грудной клетке пылкое чувство, разрушающее всё на своём пути? — От переутомления последние мозги расплавились? — Плавлюсь я только от тебя. — что-то злое было в его намерении, давняя обида не пройдёт так просто. В этом и суть, почему он должен молчать и позволять Аль-Хайтму жить в спокойном неведении? Ну уж нет, пришла пора играть по-крупному. — Эй, Аль-Хайтам, что ты на самом деле думаешь обо мне? — надменная усмешка ядом плескалась на губах. Сладким, манящим, потому наиболее опасным, смертельным. Кавех поднялся с пола, подошёл к замершему в ожидании Аль-Хайтаму, не разрывая зрительного контакта. Кончики пальцев пробежались по крепкой груди, легли на плечо. Вот такую манеру поведения Кавех на Аль-Хайтаме ещё не применял, потому то, как на мгновение сбилось чужое дыхание, то как блеснуло что-то новое на дне зрачков — всё будоражило до дрожи. — Не хочешь оттолкнуть мою руку? — дразнящий тон, шаг, разрушающий последнюю дистанцию. Несколько непослушных светлых прядей щекотали лицо Аль-Хайтама. — А может, ты и вовсе не против нашего странного положения? — непробиваемая тишина провоцировала на дальнейшие наступления. Аль-Хайтам научен контролировать свои эмоции, но Кавеха не провести. Глаза выдавали его смятение. И что-то ещё. И это «что-то» Кавеху нравилось. Как далеко он сможет зайти? Предвкушающая улыбка смотрелась на его губах не менее эффектно. — Аль-Хайтам, а ты когда-нибудь думал о том, что для меня значишь? — вот так взять и раскрыть все карты. Кавех не видел смысла скрываться, не теперь, когда у него появился шанс прояснить всё раз и навсегда. Кавеха мелко потряхивало от близости чужих плотно сжатых губ. Помнится, когда-то его расстраивало, что пускай всего на пару сантиметров, но Аль-Хайтам был выше него, однако ныне этот факт казался очень даже кстати. — Ты же такой умник, не сделаешь предположение? — Не понимаю, о чём ты говоришь. — удивительно, гений Хараватата бессилен в вопросе чувств. Нервный смешок вырвался из груди. Понемногу Кавех начинал догадываться, что именно произошло в тот день с Расспросом. И там лучше не смеяться, а плакать. Какая нелепость, неужели это правда такой бред? — Что ты делаешь? — Аль-Хайтам не позволил ему приблизиться, удержав широкими ладонями за талию. И то, как он касался его, как сжимал бока — всё абсолютно естественно, приятно. — Ты переработал. Тебе нужно отдохнуть. — Аль-Хайтам, ты идиот. — свободной рукой Кавех схватил его за ворот, потянул на себя. — Я тебя ненавижу, придурок. Всей душой. Ты столько крови мне выпил из-за какой-то нелепости. — кажется, теперь он точно уверен. Хватка на его талии усилилась, грозясь сломать пару костей. Не страшно, это всё неважно. — И я не лучше. Как же раньше не сообразил? Это ведь ты у нас слаб на чувства, а не я. — аромат леса, усиливающийся Дендро. Кавех не замечал изменений, всё его внимание приковано к человеку напротив. — Я спросил тебя, считаешь ли ты меня другом. Твой ответ был отрицательным. И я наконец понял, что произошло тогда. — он приблизился к уху Аль-Хайтама, зашептал, как истинный искуситель. — Ты влюблëн в меня, Аль-Хайтам. По уши. — и как же сжалось кольцо вокруг его талии, как расширились зрачки Аль-Хайтама. Откровенно, Кавех немного блефовал, но он решил брать наглостью, чтобы отвертеться Аль-Хайтаму было непросто. Сработало безотказно. — Уже тогда ты не считал меня другом. Я тебе куда ближе. — губы невесомо касались ушной раковины при каждой фразе. Кавех наслаждался дрожью чужого тела, особенно тем, что это он довёл невозмутимого Аль-Хайтама до такого состояния. О, это куда веселее, чем обычная ругань. — Но ты побоялся сказать мне правду, моя реакция была бы слишком непредсказуемой, поэтому предпочёл уже привычную неприязнь, чем что-то неизведанное. Ну ты и трус. — да, он мстил. Сладко и точечно, ударяя в самые слабые места. — Ты идиот, Аль-Хайтам. Мы могли избежать стольких проблем. — провёл носом по чужой шее, от подбородка к изгибу, переходящему в плечо. — Ты мучил нас обоих зазря. Кавех только и успел, что задушено вскрикнуть, как его вдруг схватили за волосы на затылке, резко оттянули назад. Возмущение потонуло в чужих губах, накрывших его собственные. Грубо, горячо, поспешно. Они наконец дорвались до желаемого, извели друг друга до предела. На самом деле глупцы они оба. Один молчал ради сохранения мнимой стабильности, другой ничего не понял, не заметил, о своих же чувствах догадался недавно. Но теперь они всё исправят. Кавех хватался за широкие плечи, боясь, что ноги его подведут, однако опасения излишни, его держали до ужаса крепко даже одной рукой, в то время как хватка другой в волосах смягчилась, пальцы принялись зарываться в светлые пряди, тонуть, путаться, вызывая стон наслаждения прямиком в голодный поцелуй. Рубашка Кавеха сбилась, задралась, обнажая живот, сползла на одно плечо, делая его фигуру слишком порочной, соблазнительной. Но оттого ещё прекраснее, домашнее, уютнее. После трагедии с выходом из строя Акаши Аль-Хайтам перестал считать дом настоящим домом. То же касалось и Кавеха, на время учёбы они оба перебрались в общежития, а затем Аль-Хайтам приобрёл себе уже свой дом — очень удачно, что двухкомнатный, ведь потом Кавех сбежал из Академии и переехал к нему. Речь о том, что Аль-Хайтам давно не ощущал себя так правильно, так дома, как сейчас, стискивая Кавеха в объятиях, прижимая к себе, жадно выхватывая любой звук. Отпускать не хотелось, но они всё-таки отстранились друг от друга, отчаянно стараясь вдохнуть. Вся комната была пронизана Дендро элементом, на дне винных глаз виднелась зелень травы, Глаз Бога на бедре пылал изумрудом. Им столько всего предстояло обсудить, но не вышло. Кавех стремительно слабел, его взгляд замылился. Что-то произошло с его Глазом Бога. Но что? Сознание ускользало, похоже, Аль-Хайтам настойчиво пытался привести его в чувства, однако все его попытки были напрасны. Последнее, что Кавех запомнил — распахнувшаяся дверь и ошарашенное выражение лица Венти. Рейндоттир решительно не понимала, что ей делать. Их много. Куда больше, чем она смела предположить. И сбежать ей не позволят. Плясать под чужую дудку? Она презирала саму мысль о том, чтобы принести разрушение в Тейват, чего столь ревностно желали все они. Зрачки-звëздочки. Они повсюду. И тот, кого она знала, изменился до неузнаваемости. И был ещё странный… Человек? Они шли за ним на пути к концу. И Асмодей. В чëм заключались её мотивы? Почему она здесь? Они не походили на союзников. — Всё просто, Голд. — любезно пояснило воплощение безумия. — Я ждала этого шоу тысячелетиями. Теперь я займу место в первом ряду и буду ждать. А тебе… — сковала невыносимая боль, душу раздирало изнутри. Асмодей мило улыбнулась, на детских щеках появились ямочки. — Стоит выполнять свою работу. Светлые глаза наблюдали за ними со стороны. Фальшивая Первая тень.