Дорога домой

Минули сутки. Спокойные, отчего казалось, что они попросту тратят время. Венти предложил дождаться завершения фестиваля и тогда уже отобрать ключ у Фокалорс, раз она собирается посетить торжество. Был вариант пробраться каким-либо образом на судебное заседание, но эту затею Венти отмёл сразу. Много людей вокруг, без свидетелей не выйдет, а втягивать в разборки народ не хотелось. Проще выловить Фокалорс на фестивале, например, в парке, который так удачно скрывался за массивной сценой и деревьями. Пока им оставалось только ждать. Венти нравилось расспрашивать Барбару о её семье, друзьях. Он постоянно слышал восхищения старшей сестрой. Джинн — настоящий рыцарь. Гордая, с железной выдержкой, с бесконечным чувством ответственности. У неё зависимость от крепкого кофе, который в Мондштадте нелегко достать, так как он производился в Сумеру, а заграничные товары давным-давно не в почёте. Джинн постоянно работала, тянула на себе весь орден. Нежная привязанность к младшей сестре пряталась за суровым взглядом, ласковая рука, которая трепала Барбару по макушке, уверенно сжимала рукоять меча. Расслабиться Джинн себе позволяла лишь в присутствии подруги, даже перед Барбарой она держалась сильным лидером. Библиотекарь Ордо Фавониус непростая личность. Лиза училась в Сумеру на даршане Спантамад, и когда Венти услышал это, то подскочил на месте. В личных разговорах Кавех упоминал о некой девушке, которая присматривала за Сайно, когда тот попал в Академию. Она училась на том же даршане, а по окончании учёбы покинула Сумеру и больше не возвращалась к научной деятельности. Её звали Лиза, он чётко запомнил это имя. Барбара на его доводы пожала плечами, так как не копала глубоко в прошлое подруги сестры, но подтвердила, что Лиза вполне могла быть тем человеком. В очередной раз Венти поразился переплетению связей. Они все где-то пересекались. Очень волнующе. На вопросы о Видящей, что проживала в Мондштадте, отвечать было сложно. Её звали Мона, она действительно видела будущее, как Туманы, но ей это давалось сложнее. Вдали от Энканомии силы провидения слабели, влияло и смешение крови с другими народами. Туманы сохранили свои способности, потому как объединились в группы, единоличный дар стал даром общим, а близость Артерий земли к поверхности в пустыне давала некие поблажки. Мона же, по-видимому, удержала силу с помощью звёзд. Астарот в мыслях успела похвалить Видящую за находчивость. Даже поинтересовалась, умеет ли она видеть души так, как это делали энканомийцы — в неактивном состоянии, без прямого воздействия. Ни у кого в настоящее время, кроме Асмодей, этой силы не осталось, поэтому вряд ли Мона стала исключением. Венти передал чужой вопрос Барбаре, на что та неловко пробурчала извинения. Ей это неизвестно. Грустно она отзывалась о двух друзьях детства, одним из которых был носитель фамилии Рагнвиндр — Дилюк, второй же стал ему братом, пускай не по крови — Кэйа. Барбара не пожелала о них говорить, лишь призналась, что была слишком маленькой, чтобы понять происходящее. Они дружили — её старшая сестра и эти два мальчика были ровесниками. Барбара хвостиком увивалась за ними. А потом что-то случилось. Отец Дилюка погиб. Резко. Неожиданно. Барбара не знала, что случилось в тот роковой день. Мальчики, скорее всего, поругались, во всяком случае, сестра просила больше никогда не упоминать Кэйю, а тот куда-то пропал. И не появлялся отныне. Джинн была в курсе обстоятельств, но не просвещала Барбару, будто опасаясь чего-то. Дилюк замкнулся в себе после тех трагических событий. Они все являлись носителями Глаз Бога. Джинн взяла силу Анемо, у Дилюка был Пиро, но он относился к элементу неоднозначно, ведь получил Глаз Бога в тот же день, когда поругался с Кэйей. В тот же день, когда умер его отец. Лиза обладала Электро элементом, Мона, как и Барбара, получила Гидро. И вправду много благословлëнных. Даже у детей был Глаз Бога, например, у малышки Кли, которая своим, в прямом смысле слова, взрывным характером ставила под угрозу разоблачения их секрет. Благо за ней присматривал Альбедо. — Кто? — впервые вмешался в разговор Сяо. Они сидели в уличном кафе за самым дальним столиком, в воздухе снова пахло дождём и горячей выпечкой. Шарлотты с ними не было, она убежала куда-то с утра пораньше, да и говорить при ней Барбаре неприятно, артистка и к Сяо-то с недоверием относилась. — Альбедо. — недоумëнно повторила Барбара. — Что-то не так? Конечно не так. Это ведь имя сына Рейндоттир. Вернее того, кого она создала из души своего сына. Того, кому алхимик просила при встрече передать меч, который до сих пор хранился у Венти, как свидетельство невыполненного обещания, нет, просьбы. Надо же, значит им правда удастся выполнить мольбу оступившейся матери. А ведь Рейндоттир сейчас попала в Орден Бездны. Она должна быть в порядке, непременно, иначе Асмодей уже бы воспользовалась возможностью понаблюдать за их страданиями от плохих новостей. Раз она молчала, значит Голд в относительной норме. Спокойнее ли от этого? Нет. Она по-прежнему в руках врага. Послышался какой-то шум со стороны улицы, волнения. Венти сначала намеревался подойти поближе, чтобы узнать, что там произошло, но вовремя одумался, заметив делегацию Фатуи во главе со знакомой ему Предвестницей. Синьора. Голубые глаза стали такими же мрачными, как пасмурное небо над Фонтейном. Их давняя встреча вспыхнула в голове маяком горьких воспоминаний, солёных от стекающих слёз, удушающих от выкрикиваемых обвинений. Потерявшая любимого человека Синьора изливала своё негодование на никчёмного Архонта, допустившего подобное безумие. А Венти был согласен с каждым её острым словом. Минула по ощущениям целая вечность, боль Синьоры уже не вырывалась наружу через цепкий взор, но она жила внутри, притупилась, но всё же тлела углями костра. Внешне она практически не изменилась, кровь древних созданий позволяла ей сохранять долголетие. Походка уверенная, вальяжная, глаза суровые и насмешливые. Быстро же они прибыли в Фонтейн, прошло всего два дня с обнаружения тела Арлекино. Синьора направлялась прямиком к поместью Фокалорс. Хорошо, что Венти не вскочил с места, попадаться на пути Синьоры опасно, вряд ли её ненависть к нему угасла. Разве можно простить того, по чьей вине погиб твой любимый человек? Багряное Море одуванчиков будет преследовать Венти вечно. — Повезло, что отправили её. — Шарлотта профессионально проявлялась в самый неожиданный момент. Она сидела на корточках, словно прячась, уложив руки на столе и опустив на них подбородок, осторожно выглядывала. — Будь здесь Коломбина, на следующий день нашли бы уже мой труп. — уловив чужое недоумение, Шарлотта страдальчески вздохнула. Вечно приходится объяснять на пальцах. — Коломбина была очень близка с Арлекино, а я выставила её смерть на всеобщее обозрение. Скорее всего, меня бы разорвали на куски, прямо как на сделанных мною фото. Синьора же ведёт холодные переговоры, поэтому мне немного спокойнее. — когда фатуйцы исчезли из поля зрения, Шарлотта выпрямилась, кряхтя что-то о больных коленях. — Хотя мне точно достанется. Не пройдёт и получаса, как Фокалорс вызовет меня для разговора. И с Синьорой мне приходилось сталкиваться, причём редко когда при хороших обстоятельствах, так что, она меня терпеть не может. Я далеко не в первый раз освещаю проблемы Фатуи. — Шарлотта не только профессионально появлялась как из-под земли, но и не менее профессионально доводила окружающих до белого каления. — Если я не вернусь до заката, идите к моему начальнику. — Он тебе поможет? — осторожно предположила Барбара. — Он организует похороны. — ухмыльнулась Шарлотта. Артистка возмущённо ахнула её небрежным словам. — Ну, святоша, в обморок не падай, ладно? — поддела Шарлотта девушку. — Дети такие впечатлительные. — Шарлотте за двадцать, хоть она и выглядела, как подросток, потому считала, что имеет право посмеиваться над молодняком, только-только вылетевшим из гнезда. Наблюдая за ними, непроизвольно наслаивались давние воспоминания. Шарлотта и Барбара похожи характерами на Гуй Чжун и Макото. Отдалённо, почти незаметно, просто они тоже переругивались подобным образом. — О, прямо-таки рекорд. — вяло пробормотала Шарлотта, заметив приближающегося к ним человека в форме — точно посланник Фокалорс. Тот слова вымолвить не успел, Шарлотта махнула рукой на прощание и двинулась к месту жительства Фокалорс. — Удачи мне. Удачи. И кому она там больше понадобится — Шарлотте, Фокалорс или Синьоре? «Слушай, Рита.» — несколькими часами позже обратился Венти мысленно к подруге, оставшись в одиночестве. — «Чисто в теории, если мондштадтцы считают меня своим Архонтом, то может ли быть так, что желание, необходимое для пробуждения Апостола, принадлежит мне? Как в случае с Агаресом и Мораксом, ведь Горо синхронизировался как раз-таки с мечтой прошлого Гео Архонта — обнять того, кого уже нет рядом.» — этот момент не давал Венти покоя. Астарот несколько минут хранила молчание. — «Желание, охватившее Скарамуччу, было что-то вроде… Сделать дорогого человека счастливым. Да, думаю как-то так. Может ли оно принадлежать мне, а не Андрасу? С другой же стороны, я не был человеком, моя душа появилась в этом мире вместе с бессмертным телом, так есть ли у меня желание в принципе?» — в рассуждениях он заходил дальше и дальше, погружался глубже и глубже, надеясь отыскать необходимые ответы. «Мне неведомо.» — не ложь. Астарот неизвестно, с какого угла подступиться к этой непростой загадке. Ладно, неважно. Его интерес имел смысл, если люди на самом деле считают его своим Архонтом, во что верилось слабо. К тому же Астарот говорила не думать о пробуждении ключей и Апостолов. Пора бы последовать её совету. Венти не привык бросать ситуацию на самотёк, осознание того, что есть что-то, что не подчинялось их воле, усилиям — оно пугало. Такова цена за сделанное предсказание. Астарот нарушила привычные устои, обрекла Тейват на смерть, стёрла другие дороги судьбы, избрала для мира точку конца, за что пора было держать ответ. Венти готов заплатить любую цену вместе с Астарот, разделить с ней ношу, взять на себя часть ответственности, потому что он не посмел бы бросить подругу в водовороте сумасшедших событий, куда они оказались втянуты. Каким бы ни было уготовленное им будущее, они найдут выход. И пойдут дальше с гордо поднятой головой. Балы, празднества, суды — всё это одно и то же. Люди, шум, бег голосов. Кто-то презрительно назовёт это фарсом. Пусть так, Фокалорс привыкла к непониманию. Она любит фарс. Пышные праздники и громкие крики. Вычурные наряды, бьющую по ушам музыку, высокопарные речи. Вальс, где двое кружатся в танце, словно единый организм. Смех, шёпот, стук каблуков по паркету. Изящество, грация, величие. Фарс? Он самый. Яркий, пошлый в своей открытости и наглости. Фурина слилась с фарсом воедино, впитала его дух. Её ярко-синий наряд невозможно не заметить в толпе, на светлой макушке экстравагантная шляпка, в глазах капли, как отражение её элемента. Фурина де Фонтейн аристократка до мозга костей. Она родилась ей, жила в роскоши. Имея кровную связь с правящей в те времена семьёй, Фурина не знала бед. Материальных бед. Касательно отношений между родственниками она не распространялась, потому что не желала, чтобы кто-то знал нелицеприятную правду — Фурина росла брошенным ребёнком. Красавица мать не обладала ни чем, кроме прекрасной внешности и легкомысленного характера. Наверное, от неё Фурина и переняла любовь к богатству, одежде. Отец суров, высокомерен и холоден. От него Фурина подхватила презрение к людям, высоко поднятый подбородок. Никто из них не научил девочку любить, а та и не стремилась. Она искренне восторгалась лишь своим Архонтом, её идеалами справедливости. Фурина хотела стать как она, подражала в каждой мелочи Божеству, но беда крылась в том, что они диаметрально противоположные. В Богине были элегантность, а не вычурность, холодный рассудок, а не чёрствое сердце, спокойствие, а не равнодушие. Сколько бы Фурина не старалась, ей не стать похожей на Архонта. В конце концов, её одержимость изменила направление. Потому что идеальная Богиня ошиблась. — Госпожа уверена в вашей непричастности. — вежливый тон Синьоры наскучил. Фокалорс в некоторой степени нравилась Предвестница, та обладала притягательной красотой, надменностью, жестоким нравом. Пафос и фарс — то, что так любила Гидро Архонт. — У вас нет причин вредить нашей организации. — Фокалорс показательно зевнула, чем очень взбесила Синьору, но она не подала виду. — Мы рассчитываем на ваше сотрудничество. По крайней мере, не препятствуйте нашей работе. — большой сад с богато украшенной беседкой, где Фокалорс решила принять гостей. На столе лёгкие закуски, посуда осыпана драгоценными камнями, что вызывало у Синьоры приступ тошноты. Какая пошлость. — Госпожа, мы привели её. — форма на рабочих тоже смотрелась дорого, умелый пошив, качественные ткани синих и белых цветов. Мужчина с глубоким уважением поклонился Фокалорс, убрав одну руку за спину, а вторую положив на сердце. Фурина легкомысленно улыбнулась, отставила чашку с чаем в сторону — фарфоровый сервиз высшего качества стоил едва ли не дороже всего, что было в этом саду. Вроде как Ли Юэ считался самым богатым регионом, но в Фонтейне тоже недостатка в деньгах не замечено. Просто здесь всё это выставлялось на показ. — Поняла. Можешь быть свободен. — небрежно отмахнулась Фурина, поднимаясь с насиженного места, поправила невидимые складки на одежде. Синьора увидела, кого привёл слуга, её безэмоциональная маска треснула. Шарлотта. Наглая журналистка, портящая им нервные клетки. — Ты догадываешься, почему здесь? — будто заседание суда, строгий обвиняющий тон с нотками манерности. Никто не догадывался, что Фурина подсознательно копировала манеру поведения отца в такие моменты. Её мимика — зеркальное отражение строгого аристократа. Только один человек знал о её бедах и сдержанно просил Фурину прекратить развлекаться в зале суда… Единственный человек, с которым Фокалорс считалась когда-то. — Отвечай. — она повторяла ситуации из собственного детства. Вот маленькая Фурина разбила дорогую вазу, которую крайне обожала её мать. Больше чем родную дочь, но об этом никто никогда не скажет вслух. Неприлично, они всё-таки благородных кровей. Девочка, низко склонив голову, стояла перед разъярённым отцом. Злоба его холодная, оседающая тягучей глиной на лёгких. Отец отчитывал дочь, требовал от неё признания в содеянном. Фурина молчала, ведь на самом деле она не виновата, это был старший брат. Стоило заикнуться о нём, как отец окончательно потерял терпение. В руках линейка, Фурина поняла, что это значит, молча протянула ладони. Запястья обожгло болью, предыдущие раны ещё не зажили. — Я всего-навсего выполняла свою работу. — спокойно ответила Шарлотта, игнорируя давление Фокалорс. Гидро Архонт не в первый раз отчитывала её. Журналистка не подозревала, что ей очень повезло, что Фурина с детства не переваривает линейки, иначе кои-чьи конечности не пережили бы их встречу. — Это мой долг, как журналиста. У Фурины длинные рукава и перчатки, скрывающие руки. Следы линейки зажили, стоило ей переродиться Арелимом, но тогда появилась новая беда. Фурина сама раздирала свои запястья, беспричинно наносила увечья, так как привыкла к отметинам, затем она намеренно перестала залечивать повреждения. До тех пор, пока они не опасны для жизни, Архонты могли позволить себе оставить шрамы при желании, но разве кому-то такое понадобится? Фурина и тут выделилась. Одному человеку не нравилось это её пристрастие, однако переубедить Фурину ему не удалось. — Хочешь снова попасть под судебное разбирательство? — Фокалорс одного роста с Шарлоттой, однако за счёт высокомерного взгляда она казалась выше. — Я выиграла практически все. — верно, потому что идеал Фокалорс — справедливость. Если Шарлотту было в чëм обвинить, она обвиняла, если нет, то отпускала с миром. Вернее сказать, Фурина выступала в роли зрителя, не участвовала в процессе напрямую, но оставляла за собой право повлиять на решение суда. Это то, к чему её приучил тот человек. То, что её раздражало, но теперь Фурина не смела поступать по-другому, ибо однажды уже совершила ошибку. И хрупкая жизнь оборвалась. — Однажды ты допрыгаешься. — предостерегла её Фокалорс, после приступила наконец к делу. — С Синьорой ты знакома. Она хочет узнать, что тебе удалось выяснить по этому делу. В твоих интересах сотрудничать. — и в интересах Фонтейна в принципе, учитывая, что на территории Гидро Архонта пострадало уже два Предвестника. Синьора поднялась из-за стола, уважительно кивнула на прощание Фокалорс. Скорее, как необходимость. Она не притронулась ни к еде, ни к напиткам. Демонстративно. Забавно, Фокалорс интересно наблюдать за подобными личностями. Гости ушли, Фурина вновь осталась одна. Как и всегда. Она опять устроилась за столом, изящно отпила из кружки. В округе никого, но она продолжала показательное выступление. Как привыкла. Одна. Фурина любила вальс, но этот танец исполняют в паре. Единственная пара для Фокалорс — это её же одиночество, с которым они давно попали в синхрон, шли нога в ногу. Ох, этот сад… В детстве она мечтала приходить сюда чаще, но он принадлежал матери, а та не любила делиться своими вещами. Впервые Фурине выпала честь присутствовать на чаепитие в саду в десять лет. Здесь собрались множество важных дам, все непременно благородного происхождения, была и дальняя родственница — жена короля. Они делили одну фамилию — де Фонтейн, что крайне раздражало правящую семью, но Фурина не могла этого знать. Ей десять, лазурное платье подчёркивало бледную кожу. Любовь к шляпам ещё не проявилась во всей красе, вернее ей запрещали их носить, обзывая выбор ребёнка безвкусицей. Фурина лучилась энтузиазмом, утончённые реверансы, вежливые улыбки гостям. Мать покровительски поддерживала девочку за плечо, подобное проявление любви настоящая редкость. Все устроились за столом, Фурина не вслушивалась в разговоры взрослых. В горле пересохло, девочка потянулась к своей чашке с чаем, но матушка вдруг незаметно для гостей протянула ей свою, заявив, что её напиток ещё не остыл, и малышка обожжëтся. Обрадовавшись материнской заботе, Фурина безропотно приняла бокал из её рук, сделала первый глоток. Она до сих пор помнит, как её рвало кровью. Ныне Фокалорс сидела в том же злополучном саду, разве что беседку она перестроила на свой манер, и появилось множество новых видов растений. Фокалорс с бесчувственной улыбкой пригубила чай. Да, весёлый выдался денёк тогда. Пока ребёнок задыхался в собственной крови, мать лишь недовольно цыкнула, уставившись на королеву. Позже Фурина поймёт, что это всё политические игры, королева планировала отравить её мать, но та, смекнув, проверила напиток на наличие яда на собственном ребёнке. Отрава не смертельная, королева не стала бы убивать в открытую, хотела лишь припугнуть, но для ребёнка подобная доза могла стать летальной. Больше Фурина не рвалась в сад, а когда матушка приглашала её с собой на чаепитие — билась в истерике, правда иногда приходилось соглашаться. И каждый раз незаметно для других, она давала свой бокал на пробу дочери. Матушка вполне в состоянии нанять того, кто будет проверять еду и напитки на яд, более того, таковые в поместье имелись, но ей просто нравилось мучить дочь. Фокалорс отставила пустую чашку в сторону, откинулась на спинку стула. Иногда она воображала, как соберёт всю семьи в саду на чаепитие. Она, матушка, отец, старший брат. Разговоры наполнят беседку, тихий шум дождя успокоит. А потом они попробуют чай. Ягодный, терпкий, насыщенный. С привкусом яда. Фокалорс злилась на предыдущего Архонта не потому, что она убила её и её семью. Фурина хотела сделать это сама. Всех. Каждого. До единого. А ещё в ней горела жажда мести правящей семье, что выставила их изменниками. Справедливость должна восторжествовать. С этими мыслями Фурина переродилась. С этими мыслями пришла к Богине, рассказав, как всё было на самом деле. И не дала возможности ответить. Наверное, ей было жаль. Наверное, она сгорала от чувства вины за то, что нарушила свои же правила, сгубила невинных, хотя всегда провозглашала справедливость единственным идеалом. Фурине наплевать на это. Она забрала Фонтейн себе. Она уничтожила правящую семью. Переняла идеалы предшественницы, рассказала свою историю — не всю, лишь про ложные обвинения — поделилась и желанием. Фокалорс пообещала нести справедливость. Задрала рукав, под которым виднелся браслет глубокого синего цвета, под ним же находились порезы. Фокалорс любовно огладила ключ. Фарс, фальш, пафос, пошлость, ложь, одиночество. Громкая музыка, за которой не слышно гула мыслей. Она принимала это, как данность. Она любила это. Гидро Архонт Фокалорс. Богиня справедливости, танцующая вальс одиночки. Фурина не испытывала жалости к своей судьбе. Нет, её всё устраивало. Она добилась чего возжелала, наказала виновных. Фурина де Фонтейн — кривое зеркало истины. И она не несчастна. Важно это понимать. Тот человек думал иначе. Он смотрел на неё и видел исключительно брошенного ребёнка. Тот человек заботился о ней, будто бы Фокалорс была его дочерью, но беда в том, что для Фурины подобные сравнения были чем-то пугающим, учитывая, какими были её родители. Но человек старался помочь ей, поддержать. Он наставлял, объяснял, учил. Фокалорс злилась, упрямилась. До тех пор, пока не потеряла его. Венти недовольно смотрел в окно. Снова дождь. Уж не отдавала ли таким образом Фокалорс дань уважения предыдущему Архонту? Он сильно сомневался. Нет, подобные практики встречались. Например, в Снежной. Царице подвластен лёд, но снег всё равно устилал земли. Он не такой, как был при предыдущем Архонте, его структура сложнее, потому как сплетена из мельчайших льдинок. Так Царица напоминала о своей предшественнице. У Фокалорс же иной характер. Она не горевала по прошлому Архонту, Венти был эмпатом, он знал. Скорее всего, Фокалорс всего лишь любила дожди, да и те не всегда шли по её желанию, в конце концов, погода имела право меняться и самостоятельно, иначе бы дожди не выпадали в других регионах, верно? Хотя тот же снег имелся исключительно в Снежной, но это совсем другая история. Шарлотта отдала им запасные ключи от квартиры, чтобы они имели возможность попадать внутрь самостоятельно. Сама же журналистка вернулась около часа назад и на удивление живая, разве что выжитая и уставшая. Жалобы на Синьору лились из её рта бесконтрольным потоком, Шарлотта возмущалась её неприятному характеру, в красках расписывала процедуру допроса — именно допроса, а не расспроса. Теперь ей придётся вести расследование вместе с Предвестницей, иначе та вышибет ей мозги — судя по всему, прямая цитата из диалога. Шарлотта в гневе что-то строчила в блокноте, закопавшись в документах и записях, которые заполонили весь дом, Сяо издевался над печатью — другого слова Венти подобрать не мог, наблюдая за его фокусами. Что он только не перепробовал для усовершенствования, но даже призвать Нефритовый коршун без участие Венти ему не удавалось. Злился Сяо тихо, сжимая челюсти. Когда ему надоедало, он переключался на печать звука. И так по кругу. Бесконечному. Венти и сам увлёкся печатью. Той, что отвечала за сон. Пока конкретные идеи не приходили на ум, Венти вертел сердцевину и так и сяк, как-то не соображал, куда её можно двинуть, чтобы исправить положение. Ухао ещё на начальном этапе предупреждал, что он взялся за довольно гиблое дело. Как он говорил, даже у шаманов не было такого рода печатей, потому что махинации с сознанием и подсознанием — проще говоря, с мозгом — весьма сложны, если не сказать опасны. К счастью, последнее не являлось для Венти проблемой, тут он чётко ощущал грань и куда не надо сворачивать в этом кривом маршруте, чтобы не повредить чью-нибудь голову. Ну, или свою. Весь предыдущий день и сегодняшний он занимался либо работой с печатью, либо общался с Барбарой. Он спрашивал её обо всём, буквально о каждом моменте жизни, который она считала важным и была не против поделиться. Забавно, они столь много общались, но Венти никогда не поднимал тему конкретно Мондштадта, и Барбара это заприметила, набралась смелости спросить о причинах его молчания, в душе опасаясь, что их лорд мог охладеть к родным землям. Венти улавливал смену её настроения без всякой эмпатии, девочка для него как открытая книга. Терпеливо объяснить мотивы оказалось нелегко. Венти не понимал, что сказать. Он боялся? Наверное, да. Но чего? Наверное, всего подряд. Странно, но Барбару не разочаровала чужая откровенность, наоборот, она ещё сильнее потянулась к Венти, будто ощутив его человечность и приземлëнность. Вот что ей нравилось в Анемо Архонте, как и большинству мондштадтцев. Венти это было невдомёк. Ничего, она найдёт способ донести до него их чувства. Главное что их лорд жив. Остальное мелочи. Даже если тот решит не возвращаться в Мондштадт. — Шарли, ещё один бокал кофе, и у тебя сердце начнёт чечётку на полу отплясывать. — развелось же этих кофеманов неадекватных. Один Кавех мог впихнуть в себя годовые запасы Сумеру. — Не называй меня так! — недовольно воскликнула журналистка. Венти взял привычку сокращать её имя на самый разный манер, довольствуясь чужой реакцией. Ощущение, что с возвращением части сил, пришёл и его задорный характер. Хотя на самом деле радоваться снятию половины печати вовсе не стоило. Каждый раз при подобных мыслях Венти мрачнел, ощущая непосильную вину перед Астарот. Есть за что… — То Шарли, то Лотти! Кто дальше? — Лот? Чарли? Тотти? — перебирал варианты Венти под закипающий аккомпанемент в виде выдержки журналистки. Её берет грозился в любой момент взлететь в воздух, как крышка кипящего чайника. По крайней мере, звуки те же. — Шот? — Не перекладывай на неё свою любовь к алкоголю. — не удержался от комментария Сяо, устроившийся на полу, что его совсем не смущало. — Кстати о нём. — отключил зрение сигила, потирая вспухшее веко. От бесчисленных часов работы кое-кто скоро ослепнет. — Здесь где-нибудь продаётся мондштадтское вино? — Венти глупо заулыбался. Значит, Сяо прекрасно помнил его желание отметить день рождения конкретно с этой бутылкой вина. — Смотря какое. — Шарлотта стянула монокль, отрываясь от писанины. — Одуванчиковое вряд ли, оно нынче вообще за границу не поставляется, а вот любое другое думаю есть. — а любое другое Венти не нужно. Вот досада, он именно одуванчиковое хотел. Ободряюще улыбнулся Сяо, чтобы показать, что всё в порядке, хотя самого горечь взяла. Тоска по Мондштадту после знакомства с Барбарой разрослась до безумия. — Лотти, а почему ты в журналисты пошла? — сменил тему Венти. На обращение Шарлотта показательно фыркнула. — Идеал нашего Архонта — справедливость. — неожиданно взялась откровенничать журналистка. — И эту справедливость, правду я всегда хотела донести до людей. Какой бы она ни была. — Шарлотта размяла плечевые суставы. Как же ныли мышцы от долгого сидения в одном положении. — Вы не подумайте, я как и все здесь люблю Фокалорс. Её цели мне по нраву. Просто поведение Гидро Архонта… Немного непонятное, яркое. Её тяга к роскоши мне не близка, а вот убеждения нравятся. Я столько проблем ей доставила, проще было бы засадить меня за решётку или как минимум лишить лицензии, но каждый раз, когда я оказываюсь в суде, Фокалорс следит, чтобы всё прошло честно. — Венти молча слушал исповедь Шарлотты, не вмешиваясь. Вроде бы радостно слышать, что Фокалорс знакомо понятие совести. Но… Да, было одно «но». — Она самовлюблённая, но честная. Это единственное, что меня волнует. Честность? Венти спрятал усмешку в кулаке. А Фокалорс умела водить людей за нос. Им неизвестно, как она яро выступала за уничтожения Каэнри’ах вместе с мирным населением. Им неизвестно, каким презрением одаривала его Фокалорс. Справедливость Гидро Архонта субъективна. Крайне. Многое зависело от её личного отношения. В отличие от её предшественницы, которая всегда оставляла собственную личность в стороне, когда дело касалось суда, истины. Фокалорс — ребёнок, заигравшийся в Бога. И это в Венти говорила не давняя обида, отнюдь, ни одного Архонта он не обвинял в жестоком обращении к себе, он понимал их. Фокалорс обиженный ребёнок. Самый что ни на есть. Она сама верила в то, что поступает правильно, по справедливости и не замечала, как накладывает отпечаток собственной личности на окружающих. Она помогала Шарлотте, потому что видела некое сходство между ними, потому что журналистка симпатична ей. Однажды Венти говорил о подобном с Мораксом, спрашивал, не плод ли это его живого воображения, и Гео Архонт согласился с чужими доводами. Фокалорс — эгоистка, застрявшая в прошлом, манипулятор, умело переманившая целую нацию на свою сторону. Да, она была жертвой. Тогда, при бытности человеком. Ныне она беспощадный палач. Одиночка, танцующая вальс. Венти искренне жаль её. Ещё больше его брало отвращение. Потому что Фокалорс взяла идеалы, которые ей не принадлежали, и перестроила их, сломала, разбила, осквернила. Он не был другом с прошлой Богиней Фонтейна, однако безмерно уважал её. Больно наблюдать, как все её мечты настолько исказили.