Дорога домой

Состояние напоминало детство. Не совсем в позитивном ключе. Барбара недавно вернулась из заключения в церкви, организм не адаптировался к новым условиям, и девочка простудилась. Поднялась температура, в горло не лезло ни куска, перед взором проносились равнодушные стены собора, где помогать никто не собирался. Из бреда вырвала мягкая рука, смахивающая тряпкой со лба пот. Пальцы в мозолях от меча, движения несколько неловкие, неопытные. С трудом Барбара узнала Джинн. Это далось нелегко, сбитый с толку разум отказывался сопоставлять факты. — Скоро станет легче. — обещала Джинн, помогая младшей принять лекарства. Целебный отвар стекал по уголкам губ Барбары. — Врач приходил, осмотрел тебя. Обычная простуда. Он дал указания по лечению. — и кому их выполнять? Отец не потрудился найти человека для подобной работы. Пришлось Джинн опять брать ответственность на себя. — Постарайся не гулять больше под дождём. — Но мне нравится дождь. — слабо запротестовала Барбара. — А мне нравится, когда ты здорова. — Джинн поправила подушку, чтобы у Барбары не разболелась шея от неудобного положения. — Дилюк и Кэйа наверняка будут расстроены твоим отсутствием. — Они твои друзья, а не мои. — вышло немного обиженно. Барбару задевало, что мальчишки видели в ней лишь маленькую девочку, а потому чрезмерное покровительство воспринималось в штыки. Джинн тихо рассмеялась, легонько щёлкнула Барбару по кончику носа. — Глупенькая, о чём ты говоришь? Они рады твоей компании. — Джинн собрала на поднос всё необходимое, осмотрелась вокруг, чтобы убедиться, что ничего не забыла. — Пойду отнесу. Ты пока поспи лучше. Я постараюсь скоро вернуться. — обе понимали, что это довольно непростая задача для Джинн, взявшей курс на место магистра Ордо Фавониус, тем более отец не одобрял близкие отношения между дочерьми, считая одну из них позором рода Гуннхильдр. Барбара отвечала ему тем же, нарекая отца предателем не только святой фамилии, но и всего Мондштадта в целом. Война между ребёнком и взрослым шла тайно, скрытно, к тому же отец не мог просто взять и избавиться от Барбары из-за сделки со своей старшей дочерью. Джинн охраняла Барбару издалека. Всеми доступными способами. Она готова была пожертвовать чем угодно, ради неё. В том числе и своей собственной свободой. Всё это незначительная цена за благополучие единственного родного человека. Благодаря обещанию стать магистром, Джинн вырвала Барбару из цепкой хватки, больше не было нужды ни учиться, ни работать в церкви, поэтому по сей день Барбара оставалась на воле, однако теперь ей уже восемнадцать лет и пора бы задуматься о будущем. А какое у неё в принципе будущее? Какие перспективы? Она всё ещё могла стать одной из Сестёр, там также работала Розария, поэтому Барбара не чувствовала себя бы настолько брошенной. Но она не могла заставить себя вновь преклонять колени и опускать голову в молитве тирану. Как она, та, в чьих жилах течёт кровь Пейдж, та, кто наизусть знает песню «Багряное Море одуванчиков», написанную её предком, как она посмела бы опять ступить на этот путь? У Барбары получалось лгать. Но она презирала этот фарс. — Она одиннадцатый Апостол. Осталось ещё четверо. — сквозь сон раздавался до боли желанный голос того, кто появился так неожиданно, вселив надежду. — Ты проснулась? — Венти проверил ладонью температуру лба девушки. И вправду напоминало детство, разум блуждал в потёмках, а заботливая рука удерживала сознание, гладила по волосам. — Лучше себя чувствуешь? Или предпочтёшь ещё поспать? — Барбара отрицательно качнул головой, глядя куда-то в пол. — Это… Ты плачешь? — испуганно огласил Венти, весь подобрался, напрягся. — Что случилось? Всё ещё больно? — окутанный неподдельной тревогой голос доводил до крайности. Барбара задушено всхлипнула. И вдруг бросилась на шею Венти, крепко обхватив руками. Тот ошарашено замер в одном положении, не зная, куда деть руки. Недоумённый взгляд устремился через плечо на стоящего неподалёку Сяо, который будто бы совершенно не удивился происходящему, многозначительно хмыкнул, мол, а чего ты ожидал? Ответ примитивен — ничего. Он растерялся от проявления чужой нежной слабости, искренней привязанности, жажды людского тепла. Поразмыслив мгновение, Венти всё-таки ответил на объятия. В очередной раз пришло осознание, насколько хрупко тело этого ребёнка, под белым платьем ощущались выступающие рёбра — Барбара не могла набрать вес, сколько бы ни пыталась, два года в соборе сломали неокрепший детский организм. Маленькая. Она такая маленькая. Венти кольнула эта мысль, как лезвие. Самый настоящий ребёнок. Она рвалась на свободу, хотя никогда не видела ту собственными глазами. Изголодавшись по чужому теплу, девочка тянулась к любому проявлению заботы. Глубокая тоска Барбары резонировала с его личной, вросшей в кости века назад. Вина перед Джинн душила, не давала идти дальше, тянула назад. Венти видел это в мрачной тени за спиной Барбары, он не мог разобрать, кто это был, но догадывался, пока глаза чуть неприятно покалывало. Странная всё-таки вещь его эмпатия. Одно дело улавливать чужие чувства, другое — лицезреть их проявление в живую, как провал куда-то между реальностями, но Астарот смело заявила, что это тут не причём. Вероятно, из всех чувств сильнее всего Венти познал вину, поэтому именно она окрашивала мир алым, рисовала мрачных теней за спинами людей. Интересно, почему он получил подобную способность? Вопросов чрезвычайно много. Само происхождение Венти сбивало с толку. А тут выясняется, что он ещё и не подвержен запрету Небесного порядка касаемо отлова владельцев Глаз Бога. И как это понимать? Венти боялся думать об этом. Потому он крепче обнял маленькую девочку в своих руках, ощущая непередаваемое родство с ней. Как же дорога она ему стала в короткий срок. Фонтейн претерпел изменения с последнего визита Барбатоса, когда земли ещё находились под властью Богини дождя. Как минимум исчез величественный дворец, возвышающийся в центре города, а с ним и вся королевская семья. Новое Божество казнило их. Барбатос воспринял информацию со смешанным чувствами. Неизвестно на что способна Фокалорс, они ещё ни разу не встречались, однако Барбатос уже не ожидал ничего хорошего, привыкнув к сплошным разочарованиям. Печать вилась змеёй на его коже, пряча в глубине настоящего монстра, а вина корнями уходила в бесконечную вереницу событий. Смена Архонта произошла около пяти лет назад, поэтому люди успели привыкнуть к новым порядкам. Сначала Барбатос приятно удивился их лояльности новому Божеству, не всегда Архонтам удавалось в первые десять лет склонить народ на свою сторону, а тут минуло вдвое меньше. Он расспрашивал жителей о Фокалорс и уже было вообразил себе образ идеальной преемницы Богини справедливости. Гидро Архонт переняла её идеалы всецело, усовершенствовала, наказала виновных и продолжала оберегать народ от лжи. Но всё это было со слов смертных. Каждый знал о желании Фокалорс, которое якобы совпадало с волей предыдущей Богини, но та более не могла нести свой крест, потому пришло время перемен. Вдохновившись рассказами, Барбатос пришёл к Фокалорс, которая была готова к его визиту. Все представления Анемо Архонта разбились в миг, когда он увидел Фокалорс. Алчность, тяга к богатству. Причём жажда нездоровая, чрезмерная, вычурная, пошлая. Фокалорс надменно уставилась на Барбатоса. Тот встречался с разными взглядами, потому не отреагировал. Белые одеяния струились по тонкой фигуре девушки. Она оценивала Бога перед собой. Оценивала, может ли судить его. До чего нагло. С предыдущим Архонтом Фонтейна у Барбатоса сохранялись абсолютно те же натянутые отношения, как и с большинством других Богов, но они практически никогда не вступали в споры, конфликтов между ними и вовсе не было. Однажды Барбатос напрямую спросил, как Богиня относится к нему, на что повелительница дождя задумчиво поджала губы. Она сказала, что не может судить Барбатоса, как остальных. На закономерный вопрос о причинах подобных отличий Богиня сказала, что он другой. Она не знает его. Не понимает. Но если она не понимает, то это не вина самого Барбатоса. Это был единственный их продолжительный диалог, из которого Барбатос сделал определённые выводы — Богиня справедливости принимает сторону истины, но в его случае были некоторые помехи, чтобы определить где правда, а где фальшь. Богиня дождя относилась к Барбатосу с осторожностью, но не стремилась обвинить во всех грехах. А вот Фокалорс очень хотелось судить всех и каждого. Завистливое чадо с ощущением всевластия. Как выяснилось позже, все юные Архонты страдали подобным, если пробыли в статусе Арелима или малого Божества недостаточно долго. Они наивно полагали, что весь мир у их ног, что власть над элементом даровала им невероятную мощь, что раз сама природа подчинялась им, то и абсолютно каждое живое существо находилось под их влиянием. Фокалорс лживо улыбалась Барбатосу, она не испытывала нервозность от столкновения с более старшим Божеством, потому что ей довелось за эти пять лет дважды переговорить с Мораксом — первый раз, так как Гео Архонт считал своим долгом хоть раз встретиться с новым Архонтом, второй же вышел по необходимости, потому что Ли Юэ и Фонтейн имели общие границы. В общем, Барбатос не смутил Фокалорс своим приходом. Наоборот, она была абсолютно спокойна, а покрытые странной пеленой глаза то и дело цеплялись за роскошные белоснежный крылья. Фокалорс многое узнала о Барбатосе и считала его абсолютно бесполезным Божеством, которое только мешает своим постоянным присутствием куда более выдающемуся Архонту — Декарабиану. Она не видела чего-то стоящего в Барбатосе, не чувствовала в нём никакой мощи. В принципе Фокалорс абсолютно права, у Анемо Архонта не было ничего, даже силы, ведь та оказалась врагом всем тем, кто ему дорог. И ему самому. Вполне логично, что и без того подверженная высокомерию Фокалорс изучала Барбатоса со снисхождением, заранее ставя себя на ступень выше. Но вот крылья… Да, Фокалорс явно зацепило, что столь величественная красота была у кого-то вроде Барбатоса. И только у него. Ни один Архонт более не мог похвастаться подобным. Уловив зависть в чужих чувствах, Барбатос потерял дар речи. Гидро Архонт… О, Небеса. Точно ли в её руках Фонтейн будет в порядке? Высокое самомнение мешало Фокалорс и будет мешать в будущем. Барбатос внутренне усмехнулся, заметив на чужом запястье тёмно-синий браслет. Абсолютно точно то был ключ, потому что кроме Божественных одеяний Фокалорс ничего не носила, пока что считая белый цвет высшим доказательством сущности Архонта, к тому же Фокалорс ещё не приловчилась скрывать пускай слабую, но всё-таки заметную энергию ключа. Может быть, неопытные Боги и не заметили бы, но Барбатос к ним не относился, хотя многие упрямо стремились забыть об этом. — Полагаю, ты Барбатос? — а к Мораксу она тоже при первой встрече обратилась на «ты»? Надо будет после узнать. Интереса ради. — Что привело тебя на мои земли? — Хотел посмотреть на преемницу Фонтейна. — лучше бы развернулся сразу после рассказов людей, поверив, что Фокалорс правда достойная последовательница идеалов справедливости. — Как тебе жизнь в статусе Архонта? — Барбатос бегло осмотрелся вокруг. Красивый сад, беседка. Судя по словам народа, в этом поместье Фурина, как её звали человеком, проживала вместе с семьёй. — Чудесные ощущения. — она предложила гостю наконец присесть за стол, пока сама наслаждалась чаем. Судя по отдалённым ощущениям боли, в чашке находилось нечто другое. Пришлось поуменьшить эмпатию. — Восстановила справедливость, расквиталась с врагами, теперь веду народ к процветанию. Ох, тебе, наверное, сложно понять, прошу прощения. — Барбатос улыбнулся, сделав глоток чая. Как прямо она поддела, с ходу заявив, что у него нет ни земли, ни последователей. Возможно, столкнись они раньше, в те года, когда Барбатос сам смело носил ключ в качестве серьги, тогда он бы нашёл слова для ответа и даже вышел победителем, потому что, вопреки всему, Анемо Архонт умел постоять за себя. Однако в настоящее время он был слишком измучен и желания доказывать что-то молодому Божеству не нашлось. Не словами, по крайней мере. — Скоро состоится суд. Хочешь поприсутствовать? — она превращала серьёзное дело в игру, а на кону были чужие судьбы. Барбатос отставил чашку в сторону, горечь на языке обожгла. Нет, не от предложения Фокалорс. Голубые глаза невозмутимо столкнулись с насмешливыми каплями в зрачках, как само отражение Гидро. — Благодарю, но откажусь — ноги на мгновение ослабли, когда Барбатос вышел из-за стола. Фурина с любопытством следила за ним. — Ответь-ка на один вопрос. Нет, на два. — она только того и ждала. — Чем ты меня опоила и зачем? — Яд. — спокойно отозвалась Фокалорс, ничуть не смутившись. — Я пью точно такой же. Хотела проверить, все ли Архонты имеют иммунитет к такого рода вещам или это моя особенность. — Пока в груди Сердце Бога, оно будет оберегать своего хозяина. — предел возможностей есть, например, если доза яда слишком велика, и сама отрава сильна, или в случае огромного количества механических повреждений тела, тут у каждого свой порог. Также разбив Сердце Бога напрямую, допустим, пробив его оружием, тогда, скорее всего, оно уже не восстановится. — Да и яд ты выбрала слабый. — Исправлюсь в следующий раз. — Фокалорс не находила ничего особенного в том, что сотворила. Будто обычное дело. Рутина. Барбатос последовал к выходу из сада, перед глазами возникли чёрные пятна. — Жду не дождусь возможности, когда мне удастся судить тебя! — крикнула она вдогонку вместо прощания, отсалютовав чашкой. Барбатос стоически продержался до того момента, пока не покинул город. Там его накрыли последствия необдуманного поведения, кровавый кашель раздирал грудь. Даже Сердце Бога не всесильное, а в случае Барбатоса, большая часть силы которого осталась под печатью, всё ещё непригляднее. Тем не менее, он не хотел давать ей очередной повод смотреть свысока, он выпил яд демонстративно, чтобы показать, что она слишком юна, рано задирать нос. Судить его? До чего прямолинейно, Фурина. — Неужели она всё-таки сотворила это? — чей-то голос нарушил тишину. Барбатос внутренне выругался. Надо было отойти подальше от города. — Прошу прощения, она порой совсем не ведает, что творит. — взгляд с неохотой сфокусировался на говорящем. Статный мужчина с благородной сединой — или его волосы сами по себе имели такой оттенок? — спокойное лицо, но чётко улавливаемая эмпатией досада. Поначалу Барбатос даже принял его за Божество, но вскоре понял, что перед ним обычный смертный. — Обиженный ребёнок с вросшим под кости садизмом. Я стараюсь помочь ей, но не всегда мне то удаётся. Мне очень жаль, что так вышло. — извинения искренние, но Барбатос так невероятно устал, чтобы проявить хотя бы каплю прежней доброты. — Я понимаю, что у неё была тяжёлая судьба. — хрипло ответил Барбатос, стирая кровь с губ. — И мне глубоко наплевать на её попытку отравить меня. — в конце концов, Барбатос намеренно позволил ей это, потому что хотел показать, что не стоит его недооценивать. Откажись он от угощения, дал бы Фокалорс ещё больше окрепнуть в своём высокомерии. — Меня волнует лишь то, как это отразится на людях. — Я не позволю ей творить, что вздумается. — с уверенностью пообещал мужчина. Он ожидал, что вот сейчас Барбатос насмешливо фыркнет, заявив, что обычному человеку не справиться с Божеством. Однако Анемо Архонт произнёс совсем иное: — Очень надеюсь на это. — неспешно обогнул собеседника, стараясь двигаться прямо и не давая телу возможности завалиться набок. — Я верю, что люди способны на многое. Потому что они всегда восхищали Барбатоса. Снова в одиночестве в саду. В последние дни так неспокойно со всеми этими фатуйцами. Главное, чтобы смерть Арлекино не отразилась на Соцветии, так хочется посмотреть на закрытие фестиваля, говорят, финальный вечер должен быть грандиозным. А пока Фокалорс разглядывала ключ, заставив того принять свою настоящую форму. Роспись узоров мягко сияла на корпусе с обеих сторон. С чего вдруг произошли изменения? Хотелось бы узнать, да возможности нет. Она же абсолютно одна. Что же, это нормально. Все великие не могут найти понимания. Кроме Барбатоса, уж в его одиночестве точно не величие виновато. Вновь Фокалорс вспомнила о нём. С чего бы это? И какой смысл? Бесполезный Бог без права на существование. Жаль, что его не убили в тот роковой день пятьсот лет назад. Фурина лично бы подала оружие Вельзевул, чтобы та выполнила заслуженный приговор. Дайнити Микоси мигал во тьме, неравномерно освещая руины Энканомии. Астарот в последний раз проверила состояние Люмин, убедившись, что яда в крови не осталось. Путешественница рвалась в путь, пеняя на то, что они и без того потеряли драгоценное время. Астарот понимала её нетерпение, и самой хотелось как можно скорее вновь увидеться с Венти, но спешить нельзя, иначе они стали бы обузой: Люмин по причине яда, Астарот — потому что её тело не окрепло после восстановления памяти и, относительно, сил. Потому и приходилось до бесконечности оттягивать долгожданный момент. Теперь они наконец могут отправиться в дорогу. Люмин пришла в норму, спокойно держала меч в руках и могла принять бой в случае необходимости. Сама Астарот чувствовала, что наконец стала стабильнее, исчез призрачный, но всё же риск, что она опять лишится физической оболочки или вовсе умрёт с концами, стоит ей покинуть Энканомию или применить даже те незначительные крупицы управления временем. — Готова? — Люмин кивнула, не терпелось вновь увидеть небо. Рита хмыкнула чужому боевому настрою. Общество Люмин воспринималось легко, для Астарот, привыкшей держаться в стороне, это было в новинку. Кроме Венти она никого не подпускала близко. А тут появилось сразу два кандидата, правда со вторым им предстояло ещё пообщаться по душам, однозначно. — Осталось сделать последний штрих. — в воздухе повисло напряжение. Астарот взглянула куда-то в сторону. — Выходи, я знаю, что ты здесь. — А госпожа Токоё не теряет навыков, да? — Люмин вытянулась как струна от задорного голоса. Нет, ну почему опять она?! — Тише, брошенка, я сегодня с миром. — нараспев протянула Асмодей, показательно вскинув руки вверх. — Астарот позвала меня в гости, и я не могла отказаться! — Люмин тут же перевела шокированный взор на Риту. Та глубоко вздохнула. — Благо способности к мысленной связи сохранились, несмотря на рассоединение с осколком, верно? Нелегко расставаться с преимуществами существования в качестве тени Фанета, да? — Я таковой давно не считаюсь. — грубо отрезала Астарот. — А способностью пользуешься до сих пор, ещё и тот остаток Истинного… — Ты будешь сотрудничать или как? — нервы сдали. Астарот смерила свою преемницу уничтожающим взглядом. — Тебе вроде бы понравилась моя затея. — Не скажу, что в восторге, я бы выбрала что-то поразрушительнее, но ничего против не имею, раз уж ты лично решилась на подобное. — Асмодей обратила внимание на растерянную Люмин. — А она не в курсе твоей затеи? — явно намеревалась снова ткнуть Астарот в тот факт, что она вечно то лжёт, то увиливает, то просто молчит. Рита не стала дожидаться, пока Асмодей подберёт ещё одну порцию едких комментариев, развернулась и подошла вплотную к маяку. Асмодей поняла, что пока придётся повременить с насмешками. Слабый свет маяка уже едва освещал центральный остров, монстры спокойно гуляли в округе и даже нападали, если иметь неосторожность приблизиться к ним на метр. Несколько тварей ошивались около Тенебриса, ещё пара на нижних ступеньках лестницы. Они пока не поднимались наверх, но были в шаге от этого. — Держись ближе ко мне и не зевай. — бросила Асмодей замешкавшейся Люмин. — Сейчас маяк погаснет. Что? — Эта падшая, полная грязи и горечи страна должна наконец уснуть вечным сном. — Астарот прижалась лбом к холодному камню. Внутри сгорали последние остатки её энергии и тепло Тенебриса. — Как правитель, я не сделала ничего для её защиты. Я бросила народ, дав волю съедающему гневу. Нет, я не простила их за то, что они сделали с Марго. Но я сама виновата, что не спасла её. Виновата, что покинула эти земли, хотя здесь всё ещё остались те, кто невиновен, те, кто просто хотел жить, кто не желал зла ни мне, ни моей сестрице. — Асмодей показательно закатила глаза. Ей непонятны душевные муки Астарот. Та, не оборачиваясь, уловила скепсис Первой тени нового поколения. — Ты тоже жертва моей глупости, Асмодей. И ты, и Дайнслейф. — Да, жертва. — фыркнула Асмодей, любуясь медленно отмирающими энергетическими каналами Дайнити Микоси, которые проступили на камне, будто кровеносные сосуды. — Если бы ты просто убила их всех, было бы проще. — Опять ты за своё. — тускло усмехнулась Астарот. — В этом твоя беда. Ты пощадила тех, кого не стоило, дала им возможность взрастить злобу ко всему миру. Небесный раскол случился, потому что ты не убила их сразу. И мне нет дела до того, что при таком исходе я бы не появилась на свет. Даже лучше, будь это так. — мрачно подвела итоги Асмодей. Свет становился всё тусклее, а рычание монстров громче. — Вы с Венти стоите друг друга. Два добряка. Иногда я думаю, не может ли он на самом деле быть пере… — Невозможно. — Люмин вздрогнула от несдерживаемой злобы Астарот. Что-то очень её зацепило. — Он никак не связан с нами. Не больше чем те, кто был до него. — Если тебе так спокойнее думать. — продолжала издеваться Асмодей. Дайнити Микоси угрожающе затрещал. — У него нет осколка! — не выдержала в итоге Астарот. Темнота опускалась на Энканомию. Люмин с трудом различала выражения чужих лиц. Асмодей опять страдальчески вздохнула, выудила откуда-то небольшое устройство, похожее на фонарь. Он действительно служил источником света. Асмодей бесцеремонно всучила его Люмин, та даже возразить ничего не смогла. — Возможно, права ты. — Асмодей почему-то не стала дальше мучить Астарот. — А возможно, я. — не удержалась от финального слова. Тьма окончательно одолела свет. Монстры обезумели, наконец получив возможность действовать, как им вздумается. Люмин уже хотела было призвать меч и вступить в бой, но Асмодей сжала её плечо, грубо остановила. Небольшой фонарь в руках Люмин отбрасывал мрачные тени на её лицо. Мгновение и монстры попадали на землю, будто придавленные чем-то тяжёлым. Асмодей воздействовала на их души, мелкие, противные и абсолютно безвкусные. Сейчас она выглядела довольно странно: тёмный плащ походил на те, что носили члены Ордена Бездны, но отличался более изысканным кроем и присутствием простой, но приятной глазу вышивки из золотой нити. Раньше Асмодей ходила в той же одежде, что и носила будучи Линой. Всё детское, невинное, отчего её безумный образ пугал до невозможности. Теперь же она смотрелась куда старше, пусть до сих пор и сохраняла облик ребёнка, нет, подростка — всё-таки она росла. Светлые волосы струились по спине, в одежде кроме чёрного и золотого не присутствовало ни одного другого цвета, глаза нечеловечески светились во мраке. А ещё со столь серьёзным взором она не казалась безумной. Но это лишь видимость. Она ненормальная. Просто не настолько, как пыталась казаться. — Идём. — Астарот аккуратно потянула Люмин за локоть, выводя из оцепенения. Асмодей начала спускаться вниз и им необходимо было поспешить. Ясно, вот для чего Астарот позвала её сюда. После того, как маяк погас, монстры стали слишком опасны, вдвоём им бы пришлось туго. — Зачем ты это сделала? — прошептала Люмин, глядя в пол. Впереди уверенно шла Асмодей, будто ей вовсе не требовался свет, чтобы ориентироваться в пространстве. — Энканомии давно пора уйти на покой. Это пережиток прошлого. — терпеливо пояснила Астарот. Ящеры рычали, но не могли пошевелиться с места, чтобы напасть, утолить жажду крови. Сияние Тенебриса казалось особенно прекрасным в этой тьме. Он останется единственным ярким пятном в руинах. Навечно. — Дайнити Микоси некого охранять отныне. И я… Не вернусь сюда. — больно говорить об этом. Астарот искренне полюбила землю с запахом мрака, а потом столь же свято возненавидела. Лишившись воспоминаний, она всё никак не могла понять, какие чувства испытывала к Энканомии, почему ей невероятно тошно здесь. Всё встало на свои места, когда память вернулась. — Я хочу отпустить эту страну. — как когда-то Марго умоляла её сбежать. — Всё циклично в нашем мире. — вдруг заговорила Асмодей, не оборачиваясь. Эхо шагов разносилось по павшему городу. — Что-то появляется, что-то исчезает. Кто-то рождается, кто-то умирает. И коли запущен порочный процесс, он не остановится. Ты не убила их, дав семени зла распространиться. Я убила их всех, но, к сожалению, сделала это слишком поздно, многие успели разбежаться. А затем Архонты повторили твою ошибку. И вот весь Тейват на грани гибели. — чем ближе они подходили к Тенебрису, тем сильнее тот захватывал в свои золотистые лучи светлые волосы Асмодей. — Но мне нет до этого дела. Пусть мир разрушится, я с радостью понаблюдаю за его концом. Я ждала этого захватывающее момента с того самого дня. — проходя мимо Тенебриса, провела кончиками пальцев по стволу. До того нежно, что возникали противоречия. Похоже древо — единственное, что Асмодей не ненавидит в этой стране. — Куда вам надо попасть? — перевела тему, потеряв интерес к обсуждению. — Раз уж Астарот дала мне возможность наконец лицезреть окончательную смерть Энканомии, я отблагодарю вас. — В Фонтейн. — сказала Астарот. Похоже, она не боялась посвящать Асмодей в их планы, будто знала, что та не станет о них никому сообщать. Первая тень хотела шоу, а для этого гораздо интереснее умалчивать информацию. — Хм, там ещё не пробудили Узлы. А, нет, есть один у границы с Натланом. Подойдёт? — Астарот с готовностью приняла предложение. — Тогда решено. — по щелчку пальцев Узел активировался, открылся портал. — Не волнуйтесь, если бы я хотела доставить вас в Орден Бездны, то сделала бы это раньше. — предназначалось объяснение преимущественно для Люмин, потому что Астарот и без того понимала чужие мотивы. — Прошу. — приглашающий жест рукой. Астарот вновь мягко потянула Люмин за собой, чтобы та чувствовала себя спокойнее. Первый шаг, лёгкое головокружение. — Эй, брошенка. — окликнула она Люмин напоследок. Усмешка на губах Асмодей отдавала не только издевательством, но и необъяснимой печалью. — Мне тебя искренне жаль. Пространство исказилось, две фигуры скрылись в портале. Венти отложил письмо в сторону, ущипнул переносицу. Он просил Яэ Мико тщательно осмотреть Священную сакуру, потому что та как никто другой должна знать всё об этом дереве. Худшие опасения подтвердились. Одна из ветвей оказалась сломана.