Неожиданное наследие (Unexpected Heritage)

      Шерлок наблюдал, как Джон разваливается, желая, чтобы он мог сильнее помочь своему другу. Черт бы побрал Мэри за то, что она все-таки выстрелила в него, подумал он, потому что, даже если бы у нее не было выбора, сейчас травма серьезно его ограничивала, когда ему понадобились все его способности для того, что могло стать одним из самых важных в его жизни разговоров.              Потому что он обещал защищать Джона и Мэри — обещал их оберегать. Их, ребенка, брак. Но все это было до... этого. До того, как он узнал, что Мэри была... кем бы она ни была. Конечно, обученная. С оружием даже лучше, чем Джон. Подготовленная и способная быть безжалостной.              Но она также делала все возможное, чтобы обезопасить Джона.              Или, ну, чтобы сохранить ее и Джона в безопасности.              Он не сомневался, что, если бы она посчитала смерть Шерлока единственным способом этого добиться, то прямо сейчас он был бы мертв, без малейших угрызений совести. (Или без достаточного раскаяния, потому что он все равно был бы мертв.)              Он прекрасно ее понимал, потому что, будь ситуация обратной, для спасения Джона Уотсона он сделал бы все возможное. Шерлок мог поклясться защищать их обоих — и он это сделает, — но если до того дойдет, он всегда предпочтет Джона Мэри.              В некотором смысле, было жаль, что ребенок, которого она носила, усложнил простую математику.              Но не в этом случае, не прямо сейчас. В данный момент для Джона было лучше, чтобы он понял, как сильно о нем заботились. Мэри, возможно, застрелила Магнуссена, но она сделала это, чтобы защитить Джона (и себя). Джон сделал для Шерлока почти то же самое, и Шерлок не сомневался, что ради Мэри Джон мгновенно убьет. Или, ну, до сегодняшнего вечера он бы это сделал, и, будучи Джоном, вероятно, все еще сделает. И, в любом случае, Магнуссен был не очень хорошим человеком.              Даже то, что Мэри подстрелила Шерлока, было объяснимо, потому что это был единственный способ отвлечь неправильное внимание от самого Джона, неожиданно появившегося в здании в ту ночь, когда она пришла уничтожить шантажиста. Шерлок это понимал и был только благодарен за то, что благодаря ее мастерству его рана была относительно незначительной, а не по-настоящему опасной для жизни.              Шерлок все это понимал, потому что они с Мэри были удивительно похожи — они оба сделали бы что угодно для человека, который у них на глазах разваливался на куски.              Если бы он думал, что увезти Джона от Мэри, чтобы исцелить, было бы для него лучшим, он бы в одно мгновение это сделал. Он был уверен, что дедушка Джона помог бы, а изучение того, как стать графом, дало бы Джону достаточно времени, чтобы отвлечься от мимолетной душевной боли.              Кроме того, Шерлок знал, что это не было тем, чего хотел Джон. Возможно, в пригороде ему было скучно (и это было так очевидно), но он любил Мэри и будущего ребенка. Джон был бы ужасен, как традиционный муж и отец — в конце концов, в Джоне Уотсоне не было ничего обычного, не там, где это имело значение, — но это не значит, что он не заслуживал этой семьи. Что он не хотел эту свою новую, растущую семью.              Что означало, что ему нужна Мэри.              Это означало, что ему нужно было понять.              И поэтому Шерлок спросил: — Кто она?              — Моя лживая жена, — сказал Джон, его глаза горели, когда он повернулся к ней лицом.              — Нет, — поправил Шерлок и снова спросил: — Кто она?              — Мать моего ребенка, которая лгала мне с того дня, как мы встретились?              Шерлок не смог удержаться и от боли на мгновение закрыл глаза, но не смог удержать их закрытыми, притянутый лицом Джона, полным страсти. Как в отношении своей собственной природы Джон мог быть таким невежественным? Да, вся эта ситуация была болезненной для всех них (и у него были швы, чтобы это доказать), но все же…  часть Джона этим наслаждалась, жаждала крайностей жизни. Опасность, страсть… Джону Уотсону не суждено мирно прожить спокойную жизнь. Сама его индивидуальность вела его к самым дальним пределам жизненных возможностей.              Шерлок был уверен, что Джон понятия не имел, как сильно, даже несмотря на горе, ярость и боль, блестели его глаза, когда он разговаривал с Мэри. Это было почти как прелюдия, несмотря на боль и предательство. Под всей этой очень реальной, разрушительной болью часть Джона прямо сейчас жила.              Однако он наблюдал, как Джон заглушил ее, когда оглянулся на Шерлока: — Верно. Тогда, будь по-твоему. Всегда по-твоему. — Он пододвинул стул и велел Мэри сесть.              — Почему?— спросила она, и это было первое слово, которое она произнесла с тех пор, как они приехали. Шерлок мог только восхищаться ее умением читать мысли своего мужа. Она терпеливо ждала, когда Шерлок вступит за нее в битву, веря, что он позаботится о ее интересах, хотя бы потому, что они совпадали с интересами Джона. Спасение их брака было тем, что было лучше для Джона, и поэтому она отступила, чтобы позволить ему это сделать — позволив Шерлоку провести Джона через самую трудную часть этого, признание его самого глубокого «я».              Нет, она ждала, зная, что если заговорит слишком рано, скажет хотя бы одно неверное слово, пока Джон находился в таком состоянии, она его потеряет. Но теперь, когда Джон преодолел худшую часть гнева, теперь все было в безопасности, она позволила себе заговорить, задать вопрос.              — Потому что там они сидят, — сказал Джон, почти шипя. — Клиенты. Потому что теперь ты, Мэри, именно клиент. Они приходят со своими проблемами и рассказывают свои истории, и только тогда мы решаем, нужны ли они нам.              Шерлок заметил на лице Мэри при этих словах проблеск боли, наблюдая, как Джон занял свое место в кресле, словно судья, выступающий в суде. Шерлок тихо прошел по полу, чтобы осторожно сесть в свое собственное, желая, чтобы ему стало от этого лучше. Даже в большей степени, чем при любой из конфронтаций с Мориарти, это был единственный разговор в его жизни, который он обязательно должен был провести хорошо.              Как только они оба сели, Мэри кивнула, а затем переместилась на пустой стул, расставив ноги и приготовившись к тому, что будет дальше. Вот оно — первый момент их оставшейся жизни, и прямо сейчас Шерлок понятия не имел, как все будет дальше.              #              Джон позвонил в дверь, пытаясь устоять перед искушением прислониться в ожидании к стене. В жизни, в которой было множество худших дней, он не знал, превзошел ли этот день тот, когда в него стреляли, или день, когда умерла его мать, или даже день, когда Шерлок спрыгнул с Бартса. Ну, на самом деле, это было близко, хотя, по крайней мере, сегодня все, о ком он заботился, все еще дышали. Но все остальное, что, по его мнению, он знал... оказалось, что нет.              Прямо сейчас ему было трудно ходить, потому что он не был уверен, что земля под его ногами останется твердой. Ни один из других фундаментов, на которые он рассчитывал, все еще не был устойчивым — почему он должен предполагать, что основы геологии из начальной школы тоже не изменятся? Хотя он предполагал, что это может зайти слишком далеко. В отличие от некоторых людей, он знал, вокруг чего вращается земля, и это был не он.              Боже, нет. Совершенно очевидно, что ничто во всей вселенной не пошло так, как хотел Джон Уотсон. Или ожидал. Или даже верил.              Действительно, возможность того, что земля провалится под его несколько нетвердыми ногами, казалась такой же вероятной, как и то, что мать его ребенка в другой жизни была тайным агентом и убийцей.              Он, уставившись на дверь, издал усталый смешок. Одному богу известно, какие за ней скрывались тайны. Возможно, хороший, анонимный отель оказался бы лучшим выбором, но было уже слишком поздно. Он заранее позвонил, и его ждали.              Затем дверь открылась, и дворецкий его дедушки просто кивнул ему, отступая назад: — Входите, сэр. Его светлость вас ожидает.              Джон был встревожен: — Да? В такой час? Мне очень жаль. Я никогда не намеревался...              Он почти повернулся к двери, но дворецкий быстро ее закрыл: — Не могли бы вы последовать за мной?              Замечательно, подумал он, мало того, что мой мир рухнул, но теперь я не даю спать ночью своему 93-летнему дедушке. Дедушке, о существовании которого месяц назад я даже не подозревал. Серьезно, как это стало моей жизнью?              Он едва сдерживался, чтобы не хихикать, когда последовал за другим мужчиной вверх по лестнице, извинение уже было на его губах, когда он вошел в указанную ему дверь, но дедушка уже говорил: — А что еще, по-твоему, я мог сделать, когда ты позвонил, Джон? Конечно, я не сплю.              Проснулся, да, но Джон с облегчением увидел, что его дедушка удобно устроился в своей кровати, рядом стоял стул, а чайник с чаем слегка дымился. Это выглядело тепло и приветливо, но не так тепло, как выражение беспокойства на лице старика, когда Джон пересек комнату: — Просто уже так поздно. Мне очень жаль.              — Не говори глупостей, — сказал он, покачав головой. — Я только рад, что ты почувствовал, что можешь мне позвонить. Сядь и выпей чаю. Это смесь мяты и ромашки с медом из наших собственных ульев — очень успокаивает.              — Успокаивает — это хорошо, — сказал Джон с усталым смехом, потянувшись, чтобы налить им обоим чаю. Он откинулся на спинку кресла, вдыхая аромат трав и ничего не говоря.              — У Шерлока все в порядке? — наконец, спросил его дедушка.              — О, да, — отозвался Джон. — Он благополучно вернулся в больницу, будучи не слишком потрепанным. Он порвал пару швов всего через день после ранения, но никакого реального вреда не причинил. Это...              Он даже не мог понять, куда должна пойти эта фраза. Как он должен все это объяснить?              — Что? — голос его дедушки был нежным.              — Просто... Это была Мэри, — выпалил он. — Она — та, кто стреляла в него и убила Магнуссена.              — Мэри?              Было почти приятно слышать, что кто-то еще так же удивлен, как и он. По крайней мере, не все в его жизни были всевидящими социопатами.              — По-видимому, она… Я... — он сделал паузу, чтобы глотнуть ароматного чая и собраться с мыслями. — Магнуссен шантажировал и ее, хотя я не знаю подробностей — только то, что у нее, по-видимому, есть тайное прошлое, что-то вроде того, что она была шпионкой, или убийцей, или еще кем-то в этом роде. Она как раз собиралась его уничтожить, когда появились мы с Шерлоком и... она подстрелила Шерлока, чтобы отвести подозрения.              — Она... но… кто бы мог ее заподозрить?              — Не ее. Меня. Чтобы отвести от меня подозрения, — поправил его Джон. — Если бы Магнуссена застрелили, а я там присутствовал, они бы заподозрили меня, поэтому она выстрелила в Шерлока, чтобы этого не произошло.              Он не мог поверить словам, слетавшим с его губ, но что-то в том, чтобы услышать их произнесенными вслух, внезапно сделало их ужасающе реальными, а затем Джон зарыдал. Глубокие, душераздирающие, унизительные рыдания, каких он не помнил. Он никогда так не плакал ни по одному из своих армейских товарищей, ни по Шерлоку, погибшему на другой войне три года назад. Даже потеря матери, когда ему было 20 лет, не была такой страшной. Так почему же сейчас, когда, по крайней мере, все еще дышали (кроме дорогого старого ЧОМа, и кто о нем заботился?), он так сильно реагировал?              Он услышал шорох постельного белья, а затем на его плечо легла теплая рука. И разве это не замечательно, подумал он, поворачиваясь к теплу, у меня есть 90-летний старик, который теперь меня жалеет. И все же он не мог удержаться, чтобы не обнять его и не прильнуть, как чертов пятилетний ребенок, когда старший мужчина выводил круги по его спине.              Это длилось недолго, всего несколько минут, а затем Джон восстановил над собой контроль. В конце концов, прямо сейчас он не мог позволить себе быть слабым. И, кроме того, его дед был слишком хрупким, чтобы вот так над ним склоняться. Он сказал это вслух и слушал, как старик протестовал, что он же не просил его пробежать марафон, даже когда забирался обратно в свою кровать.              — Лучше?              — Мне очень жаль. Я не...              — Не извиняйся. Тебе позволено одну минутку побыть человеком, Джон, прежде чем ты снова станешь стойким солдатом. У тебя была непростая ночь.              Джон посмотрел на чудом не расплескавшуюся фарфоровую чашку в своей руке и поднес ее к губам: — Да, можно и так сказать. Однако на данный момент Шерлок в целости и сохранности находится в больнице, Мэри... ну, я полагаю, она дома, в постели. Этого достаточно.              — И ты проведешь ночь здесь, — настойчиво сказал дедушка.              Джон открыл рот, чтобы возразить, но потом закрыл его, потому что, конечно, так и было. Уже час ночи, а куда ему было еще идти? В 221B? Он мог бы лечь спать рядом с больничной койкой Шерлока, но не похоже, что его другу грозила какая-то опасность, и, честно говоря, Джону нужно было время, чтобы переварить некоторые ночные откровения. Зачем еще он сюда пришел?              И поэтому он кивнул: — Спасибо. Я надеялся, что ты это скажешь. Но я должен дать тебе немного поспать. Поговорим утром?              Дед кивнул: — Когда ты проснешься. Ты выглядишь измученным. Комната напротив ждет.              Джон поднялся на ноги и поставил свою чашку на поднос, затем схватил дедушку за руку: — До утра. Спасибо.              Он, спотыкаясь, вышел в коридор и направился к комнате для гостей, дверь которой была открыта, а покрывала откинуты. Он едва успел раздеться, прежде чем крепко заснуть между простынями.