Через тернии к звёздам

При упоминании слова «вор» многие люди испытывают некое отвращение, а скудное количество людей — жалость, единицы же — понимание и сочувствие. Именно последняя категория людей рассматривает их не как бессовестных жуликов, способных только бесчинно воровать, а как тех, кто пострадал от крайней бедности, при которой в худенькой руке могла находиться лишь затвердевшая корка хлеба. Если смотреть на воровство с психологической точки зрения, нередко причиной ему является знакомое большинству чувство, от которого нелегко избавиться — зависть. Рассмотрим на примере данный чёрствый пирожок, начиная с углубления в самое детство и юность. Помимо той или иной жгучей ревности к чужим игрушкам, осознание скудности и бедности приходит постепенно. Сначала кормят сладкими обещаниями, мол, «мы купим тебе это, только подожди». Ждёшь, ждёшь и ждёшь — твоя несуществующая коллекция не пополняется, а не каждый воспитанный (!) ребёнок захочет устраивать громкую истерику, оттого нередко молчит об обещании и терпит. А с возрастом, когда в голове осознанно кружатся мысли о важности денег, без которых ты хрен себя прокормишь, приходят невесёлые размышления о несправедливости мира в целом. Почему кому-то повезло родиться в богатой семейке? Некоторые из таких людей даже жалуются на это, их утомляют эти жалкие бумажки. Но не суть. И вот родители признаются в том, что являются заложниками судьбы: банкротство, бесчисленные долги и там, и сям, и где можно, где нельзя! Им уже не убежать от них. И какие остаются варианты, если на подработках иногда относятся по-скотски, как с самым настоящим жалким животным, чьё единственное призвание — подчинение? И вот ты впервые приносишь краденое, говоря, что сам заработал. Тобой гордятся. И вот ты начинаешь вешать лапшу на уши. Да, я нашёл это на дороге. Да, сегодня удачный день! И вот один родитель находит выход, чтобы избавиться от всех проблем. Но не для семьи. А для себя самого. И вот вы остаётесь вдвоём. Ты любишь, тебя любят. Вы, затонувшие на самом дне горя и безденежья, пытаетесь заполнить лёгкие этой любовью вместо кислорода, чтобы постепенно как-нибудь выкарабкаться из этой пучины убогой нищеты. И вот…! И вот... — Пример отходит от темы. Вернёмся к ней позже.        Итэр остаётся не в самом выгодном положении. Госпожа удача, видимо, решила посмеяться ему в лицо, указывая пальцем. Прямо-таки поставила шах и мат его судьбе. Сама Вселенная, что держит этот мир и Тейват, готова подставлять ему подножку через каждые два шага. Через небольшой промежуток времени, отчаянно пробегая все этапы принятия неизбежного (хотя осадок сам по себе и неотвратимый), блондин способен издать из себя лишь тяжёлый, преисполненный суровостью бытия выдох. Может, всё не так и плохо? Он вроде как не серийный-маньяк-убийца-с-многолетним-стажем, ведь так? Уже славненько. Хотя навряд ли от этого его перестанут искать. Однако всегда есть вариант залечь на дно, ведь так? Точно. На дно! А, стоп, на это требуется не только уйму времени, но и надёжное укрытие. Блондин даже не местный. Что ж, остаётся пока слоняться здесь, действуя по импровизации. Кажется, неких «Среброгривых Стражей» в округе нет, а вот бодрящий запашок, явно умеющий притягивать к себе голодные умы, где-то издали манит к себе вкрадчивым шёпотом до ощущения приятных мурашек на теле. Следует заесть своё горе, раз в рюкзаке едой и не пахнет! Теперь-то понять страстную любовь Паймон к еде не составляет труда. Перед этим на всякий случай Итэр решает оставить револьвер в законном месте — в кобуре, кинжал же спрятался на поясе за пальто. О, заплатка какая-то... кхе, в глаза просто бросилась. Всё-таки это место не сулит абсолютным доверием разуму, но тело продолжает по непонятным причинам наслаждаться пребыванием здесь. Ноги сами направляются к источнику запаха. Глаза замечают небольшой киоск. Сам по себе он прекрасно вписывается в местную атмосферу, однако есть одно большое отличие: этот прилавочек вызывает дикий аппетит, пробуждающий желудок до урчания кита. — О-о, какие люди! — лицо киоскёра расплывается в дружелюбной улыбке. Он машет рукой и, судя по реакции, знал прошлого владельца тела. — Давненько я тебя тут не видел, ты то там, то сям. Ну что, как поживает трёхкратный победитель соревновательного чемпионата по поеданию? О как. А медальку за это давали или в лобик целовали? — Потихоньку. Выбери мне, пожалуйста, что-нибудь на свой вкус, — отвечает белокурый, рассматривая с любопытством продуктовый киоск. По виду концы с концами он всё-таки не сводит, но обновить его стоило бы. Мужчина кивает и подаёт ему сате. На вид самый обыкновенный шашлычок, но слюнки текут сами по себе, а разум затуманивается аппетитным запахом. — Сколько? — Всё так же тысячу восемьсот кредитов. Итэр понятия не имеет, много ли это по меркам этого мира, но заплатить заплатил. Одного только не понимает: продавец знает его только как победителя? Если нет, то почему такая спокойная реакция? Ну, ладно, за еду уже огромное уважение… Мясо на высшем уровне, оно ничуть не уступает тейватскому. Вкуснятина до мурашек, восхищения, восторга и других сотни существительных, олицетворяющих удовлетворение. Тает, плавится во рту, согревая её своим теплом, лаская полость рта нежнейшим и в меру жёстким мясом. ох, вот она — первая любовь в этом страшном неизведанном мире. В лице блондина так и читается упоение от этих восхитительных шашлычков. Но они точно несравнимы с теми, что он жарил вместе с Паймон! Да! И точка. — Кстати, ко мне поступили наконец-то наши белобожские колбаски! Будешь? Грех отказываться. Вдоволь насытившись местной едой, тот взаправду чувствует тающее внутри него умиротворение вместе с желанием где-нибудь сладко вздремнуть, не скрывая и храпа. Хотя тот и не храпит вовсе. Наоборот: во время путешествий во сне постоянно сопела Паймон! Ох, ну снова-таки, как же не хватает её рядом. За всё время Итэр к ней так привык. Иногда в его голове уже возникал вопрос: а что будет, если он наконец найдёт свою сестру, они всё обговорят и решат вновь путешествовать среди звёзд? Каково тогда будущее фиалковой дыни? Охохоушки, хоу-хоу... Мозг предпочёл оказывать сопротивление данным размышлениям, потому блондин, от души поблагодарив киоскёра, направился на изучающую городок прогулку дальше. Он спускается по лестнице, освещённой тусклым светом уличного фонаря. Впереди растирается главная и обширная по площади улица.        Проходящие мимо люди его вовсе и не сторожились, если судить по взглядам, но дети подходить весьма побаивались. А вот местные кошки, напротив, его возлюбили и чуть ли не заигрывающе обвивались вокруг него, будто бы Итэр — не обычный человек со всеми присущими ему человеческими качествами, а ходячая кошачья мята, обувь которой можно использовать как пуфик. Парень, будучи в ступоре, присел на корточки, пока его руки занялись поглаживанием кошечек. Звучит странно, однако хотелось бы отметить их гладкую шерсть… Итэр не то чтобы любил кошек, скорее, он и собачником-то и не был. Находился где-то в золотой середине, подкармливая и тех, и этих. Однако сейчас он с радостью находится в окружении этих пушистых существ — они не хуже еды дарят умиротворение любой непокойной душе, лишнего не скажут и явно не осудят. Но и вечно с ними не посидишь. Почесав последней чёрной кошечке лобик, парень от её ответной любви не смог сдержать улыбку. Теперь-то смело скажем панике нет! Выйдя в центр улицы, он краем уха слышит что-то про новости последних дней. Было бы полезно узнать, что здесь происходит — хотя и не всегда получится переварить информацию ввиду незнания тех же названий всяких организаций, так что блондин встаёт неподалёку и принимает должность внимательного слушателя. Мужчина читает подробный доклад о трёх людях, прибывших с некого Звёздного экспресса, что и помогли избавиться от Вечной зимы, устранив попутно какой-то Фрагментум и чётко установленную границу между Подземьем и Надземьем — видимо, им теперь вся планета пожизненно обязана. Удивительные, наверное, люди, раз столько всего сделали. Вдруг чья-то рука аккуратно берёт Итэра за локоть. От неожиданности он вздрогнул, с удивлением переведя взгляд на незнакомку. Её глаза, несмотря на предельную черноту радужки, выглядят живыми и полными надежды на что-то. — Эфир? — она изумлённо хлопает глазами, а после внезапно обнимает его. Обнимает крепко, со всех своих небольших силёнок, с явной любовью и теплом, от которого телу и сердцу становится уже втройне спокойнее. — Я думала, что больше не увижу тебя, что ты прячешься от меня! К чему мне были все твои письма с деньгами, ну скажи, если я хочу увидеть тебя, увидеть целым и невредимым? Какой же ты у меня дурак! О-ох... Итэр молчит, с недоумением рассматривая белокурую макушку женщины. Лёгкие на мгновение сжались в тугой комок. Он чувствует, как орган в грудной клетке трепетно забился, а руки инстинктивно тянутся окутать её собой в ответ и защитить — блондин послушно это делает, сглотнув. — Эфир, я же, в конце концов, твоя мама. К чему был весь этот спектакль? Ты бы знал, как я о тебе переживала. а сейчас, когда со дня на день вот-вот сюда заявятся Среброгривые Стражи!.. Ох, если ты попадёшь в тюрьму — я же тем более с ума сойду! — слышатся всхлипы. — Прости, — неуверенно прорезается из уст блондина, который способен лишь обнять «маму» крепче. Если когда-то он выберется из этого тела и возвратится в Тейват, не стоит оставлять «Эфиру» плохие отношения с ней, ведь так? Отпустив «сына», но продолжая держать его за руки, та безнадёжно улыбается. Она — распускающиеся летние цветы, она — и есть та забота и любовь, что глубже океанов. Её руки нежные и тонкие, да и сама их владелица весьма хрупка по натуре. — Главное, что ты жив и здоров! Может, наконец зайдёшь домой? Тебя там так давно не было, — предлагает «мама», протирая горячие слёзы с графитовых глаз. Итэр соглашается. Он и не мог бы отказать: ни самой ситуации, ни глазам, смотрящим на него с нежностью и трепетом. «Ма» берёт его под руку и с улыбкой, полной материнского счастья, направила его тело домой. — Расскажи, как у тебя дела? Где ты был всё это время? Мне говорили, что ты ночевал в Поселении роботов, что и в Заклёпкограде тебя часто видели. Блондин отвечает, что с ним всё в порядке, что да, действительно, он там был (хотя опять-таки он не знает названия даже этого поселения) и, как она могла заметить, жив и здоров — словом, свеж как огурчик. Женщина кивает, спокойно принимая подобный ответ и крепче держа руку своего драгоценного сына. Они подходят к одиноко стоящему дому. Он выглядит уставшим, словно возвращающийся с работы шахтёр, и ещё более тусклым на фоне остальных домов Подземья. Казалось, что единственной его живой единицей были неприметные цветы, посаженные по горшкам на старом подоконнике. При заходе создаётся впечатление, будто бы все строения здесь так или иначе пронизаны собственным понятием уюта и комфорта, своим теплом, несмотря на внешний холод. Время будто останавливается, и душа может насладиться спокойствием и умиротворением. — Ты не голоден, солнце? Может, мне заварить чай? — она осторожно берёт его за ладошку обеими руками на уровне своих плеч. Смотришь на неё и понимаешь: таким глазам невозможно отказывать, они смотрят в самую душу, в её сокровенные глубины, ищут любую возможность для родительской заботы. Однако женщина замечает только сейчас то, что цвет глаз её сына «немного» отличается, что сам его взгляд более живой. Он другой. — Ты теперь носишь линзы? — спрашивает она, удивлённо разглядывая его глаза. Здесь, на этой планете, нужно знатно постараться, чтобы найти их (как и найти сына в её случае). — А? Да... да, ношу, — тот кивает, ложь и сама вырывается из горла от растерянности. Ну, как ложь. Он и не знает, какой цвет глаз был у «Эфира». — Меры предосторожности, да? — Да. И от чая не откажусь. Пока та на кухне, Итэр осторожно рассматривает местный быт: якобы краем глаза ищет в убранстве изменения, а не комнаты, что и видит впервые. Узкость дома обусловлена тремя этажами. Деревянная лестница скрепит, где-то от уличного освещения можно увидеть, как витает в воздушном вальсе пыль. Наконец видна ванная комната: что ванна, что туалет новизной не блестят, но как минимум искрятся чистотой. Пред парнем встаёт старое зеркало, тоже отполированное до блеска. Там же — почти идентичный по внешности блондин, с более растрёпанными волосами и странным шрамом, переходящий от щеки к носу. Слишком подозрительно, что он и Эфир, чьё имя тоже схоже на его, будто бы один человек и единственное, что их правда отличает, так это жизненный путь и цели. Вполне логично предположить следующее: Сяо и Паймон могли бы переместиться сюда по похожей схеме, однако навряд ли госпожа удача улыбнётся их встрече так легко. Это явно будет одно из самых запоминающихся путешествий. Без сестры, без Паймон — в полной самостоятельности и ответственности за себя. — Эфир, чай готов! В неизведанном мире, с нуля. — Я и бутерброды нарезала! ...Почти с нуля. На краденом можно какое-то время пожить. Главное, чтобы ничего не полетело в тартарары. — Иду! — кричит в ответ Итэр, выдыхая через нос. Он ещё недолго смотрит на второго себя, смирившись со всем происходящим окончательно.       

...Чай тут вкусный и бутербродики хорошие.