«В прошлый раз я без слов ушёл поздней ночью, оставив лишь записку».
Златоглазый обнимает её в ответ с меньшей неловкостью, чем раньше: уж за время пребывания здесь тот подметил её склонность к тактильной коммуникации. А за период, проведённый в путешествии, немало повстречал и таких, и иных: тот же адепт, например, не казался особо тактильной личностью. — Пожалуйста, береги себя. Надеюсь, что в выпуске новостей я тебя не вижу, — она тихо усмехается, выпустив сына из тёплых семейных оков, — в самом хорошем смысле, конечно же. — Я постараюсь, — Итэр кивает, а уголок его губ вольно-невольно приподнимается. — И ты будь осторожна. Всякое может случиться. Дом оставил-таки в его душе что-то тёплое. Можно попробовать спихнуть это «тёплое» на тот факт, что тело, как неизменное физиологическое, привыкло ко всему в нём — от сожителей-паучков до обоев с потёртостями, где-то отклеивающихся, где-то с разводами от некогда потёкшей крыши. Все подобные мелкие бытовые элементы не создавали дискомфорта, да и сам путешественник был вынужден находиться и не в таких условиях. Хотя даже тогда, например, еду он готовил и себе, и спутнице сам, здесь же её могли вдруг принести с ни с того ни с сего, прогретую и приправленную любовью. Обладательница таких же пшеничных волос улыбается, на её худых щеках возникают неглубокие ямочки. Приподнимает уголки губ и Итэр, кивая и отводя взгляд вбок, после покидая здание и выходя на небольшую безлюдную улицу. Дом наряду с парочкой других находится за скрипучей и проржавевшей оградой, которую тот успешно переходит и закрывает доступ к этому маленькому жилому островку. Посидели, погостили, а теперь, чтоб понять всю сущность бытия здесь, приходится стать человеком без постоянного места жительства. Столько произошло, пока тот был в этом небольшом жилом районе, кипящем разве что благодаря работягам. Вспоминать последнюю откатившуюся назад смерть не хотелось, однако мысли приходили на ум сами по себе — коварно устроен человеческий мозг. И, на самом деле, приятно, что со временем этот яркий эпизод перестанет быть таковым: иссякнет вся та навалившаяся буря эмоций, фантомное ощущение острой боли забудется… Да, бывает и такое. Блондин накидывает на себя капюшон, предварительно затянув свой конский хвост, внутри которого хаос далеко не убегал, потуже. Итак, можно рассмотреть величавое здание Бойцовского клуба не из окна. Почему сначала именно его? Да, вывески любопытно светятся: круглые сутки боксёрские перчатки пялятся друг на друга, взывая на ринг. Меж ними красуется такая же подсвеченная соответствующим цветом звезда. Может, на самом деле эти перчатки хотят объединиться, чтобы показать ей, где раки зимуют? Вот это уже страшно. Заходить немного рисково, ведь возможность встречи с каким-нибудь недругом никуда не испарилась. Итэр не знает, сколько их у Эфира, где сейчас ходит да колабродит тот самый лысый злосчастный гость и прочее, прочее, прочее. Однако, осторожничая, навряд ли он узнает новую информацию, ведь так? С такой мыслью он поднялся по ступеням вовнутрь, где вход предстаёт не только дверью, но и защищающими её от неизвестной беды двумя старыми выцветшими тканями, а плакат с мужской фигурой рядом прямо-таки намекает на вступление в подобный занимательный клуб. Первым делом предстаёт восхищённая толпа, кричащая «давай! бей!» раз за разом, поднимающая кверху сжатые в кулаки руки. Весь народ стоит вокруг небольшой платформы, ограниченной сеткой с непостоянным уровнем высоты: там она повыше, там она пониже и так далее. На стенах пестрят различные плакаты, привлекающие к себе своеобразный интерес. Некоторые их собратья будто бы вызывают сомнительную агрессию?.. Рост Эфира позволяет ознакомиться с обстановкой в центре, где происходит поединок между рыжевато-огненным парнем где-то его возраста и другого такого же ровесника. Если так взглянуть, то, судя по довольным лыбам на юношеских лицах, те явно воодушевлены таким своеобразным соревнованием. Несмотря на отсутствие интереса к этим боям, любопытный нос блондина решил намекнуть на то, что следует остаться — как раз посмотрит на процесс драки самых обыкновенных людей, а не… ай, ладно, вы сами поняли. Протискиваясь через толпу, не обращающую на него и доли своего внимания из-за интересной схватки, тот ищет более удобное местечко, чтобы если и наблюдать за исходом битвы, то не на цыпочках. Спасение оказалось за спинами людей пониже. Главное, чтоб его не узнали. Глядя на рвение и напористость бойцов, можно смело заявить: дайте им волю, и они отдадут борьбе свой последний вздох. Обмен ударами, будто громы и молнии, разряжаются над рингом, сопровождаемые восторженными аплодисментами и возгласами очарованной битвой толпы. Физическая выносливость и мастерство, контратаки — всё делает поединок ещё волнительнее. И Итэр запоминает каждое движение. Уверенное, ловкое. Каждую технику удара, каждый уворот. Они не пытаются избить друг друга до смерти, просто борьба — их хобби, а их соперник не только ещё одна монетка в копилке драгоценного опыта, но и друг, которому можно протянуть руку помощи. Здание заполняется овациями, когда победа окрашивается огнём, очевидно, не в буквальном смысле: побеждает рыжеволосый паренёк. Рефери поднимает его руку, которая оказалась, на удивление Итэра, протезом, призывая зрителей к действию. Толпа заливается новыми возгласами, поздравляя огневолосого с очередной знаменательной победой. — Ого, какая встреча! — бодрый голос звучит из-за спины, от неожиданности которого парень резко оборачивается, взявшись за капюшон, а после хмурится: вот и синеволосый симпатяга подоспел, весь довольный такой. От него не скрыться, видимо. — А ты рисковый. Вдруг Лука тебя заметит? Не говоря уже и о Зеле, она тоже пришла посмотреть столь захватывающий поединок. — Привет, Сампо. Просто решил недолго поглазеть и уйти, — не стал особо напрягаться над ответом блондин, поглядывая на ринг. — Вот как! А я-то думал… — говорит тот мечтательно, как замечает на себе чей-то пристальный взгляд цвета зачаровывающего чароита. Сампо вдруг встаёт сбоку, будто бы прикрывая «Эфира» от кого-то, а после продолжает приветливо улыбаться. — Ладно, не суть! Синевласка хлопает ему по плечу, на секунду всматриваясь в мёд, находящийся в эфировских глазах. Итэр не даст соврать, что подобные игры в гляделки доставляют груз дискомфорта совершенно бесплатно, а в подарок идёт ощущение стеснения, от которого хмурый взор отводится куда угодно, только бы не смотреть в ответ. — Сампо, слушай, — Итэр вспоминает одну из мыслей, пришедших во время ещё одного залипания в окно, — есть ли для меня ещё какие-либо варианты вернуться в Надземье? Желательно без лишнего внимания. Мужчина вскидывает брови, задумчиво глядя в потолок, словно решение для данного вопроса где-то там и пряталось. — Хм. Кроме того поезда выхода-то и нет. В крайнем случае, полагаю, можно попробовать договориться на «ночной рейс», — берётся пауза с ноткой недосказанности. — Однако если в прошлый раз у меня получилось договориться о скидке, то уж о такой услуге — как получится! Машинист же старик, да и сам понимаешь, не охота навязываться, хоть мы с тобой и близкие друзья. — Понятно, — кивает парень, — тогда пока не стоит, но спасибо, Сампо. Когда собеседник ещё раз слышит своё имя, то его будто переполняет гордость, отчего улыбка становится выразительнее и довольнее. — Рад, что ты меня понимаешь! — пожимает тот себе руку а-ля в примиряющем жесте, а после с долей опаски оборачивается назад. — Эфир, мне кажется, что на нас кое-кто косо смотрит. Самое интересное окончилось, так что предлагаю деликатно удалиться. Удивительно, как Сампо прикрывает его спину что в прошлый раз, что сейчас, хотя Итэр, если так подумать, выступая в роли Эфира, должен был это сделать сам. Но в этом и вся суть, что только прочувствовав местные «вкусности» он поймёт, как себя в таких случаях вести. Синевласка проходит через толпу, как призрак через стены: его не видят, не слышат, не чувствуют. Итэр лишь выполняет где-то одну треть от каждого пункта. — Эй! — звучит женский голос из толпы, что едва пропускает её хозяйку наружу. Двое этим пользуются, быстро выбегая из здания, внутри которого вновь криками и призывами бойцов зажигается любительская страсть и рвение к бою. — Ещё увидимся, Эфир! — отсалютовав, говорит напоследок Сампо, а после те разбегаются по разные стороны. «Поразительный человек», — умозаключает блондин. Убедившись, что за ним нет следа, тот сбавляет темп и, поправив стропы рюкзака, идёт дальше, в основном находясь у самых стен высоких построек. — «Напоминает кого-то». В конечном итоге он выходит на просторную центральную улицу с теми же людьми, что и были здесь в первый раз: справа новостей последних дней, увы, не замечается (видимо, тоже смотрит поединок…), слева же стоит одинокий киоск всякой приятной мелочи. Главное внимание на себя привлекает чёрный котёнок, появившийся из неоткуда у ноги Итэра, принявшись обвиваться вокруг. Он размером с ладонь, точно-точно! Присаживаясь, тот начинает гладить маленькую мордашку без какой-либо брезгливости. С виду очень даже чистенький, ухоженный, но игривый: в один момент решается погрызть своими клычками итэровские пальцы, и, признаться, это скорее забавно, чем больно. Удивительно, как к Эфиру притягиваются местные представители кошачьих. Блондин сжимает руку в кулак — котёнок настораживается. Блондин резко выпячивает пальцы — котёнок отпрыгивает, а после подбегает обратно. Блондин делает так ещё раз, и котёнок заигрывается! И так раз за разом, пока милое маленькое неугомонное существо не начинает вертеться вокруг себя, кусая собственный хвост, обычно так делают уже собаки. — Смешной ты, — выдыхает Итэр, погладив мелкую гладкую макушку, после выпрямляя ноги. В рюкзаке для подрастающего организма ничего сносного не было. Или, по крайней мере, не особо хотелось ему как-либо навредить таким образом. Несмотря на то, что те видятся впервые, чёрный комочек шерсти набирается решимости следовать за человеком, что больше него в десятки раз. Парнишка этим приятно удивлён, не видя смысла отказывать ему в дружеской компании, не зная, где его матушка. Так, вместе они идут мимо невысоких построек, ничем и не отличающихся от остальных. Чем дольше путь, тем меньше живого встречается по дороге — с каждым шагом начинает казаться, будто замолкает всё окружающее, чего-то опасаясь. Людей вовсе нет, а местность здесь куда пустыннее и более разрушенная. Звенящая тишина пугала, напряжение так и повисло в воздухе наряду с пылью. Дальнейший путь ограждает препятствие из уже знакомых заржавевших прутьев, загромождённых коробками и прочим хламом. Итэр осматривается: помимо притомившихся каменных стен, собравших всю суровость бытия, есть и мертвенно бурые трубы, сворачивающие на ещё не побитую жизнью лестницу. Удивительно, но, несмотря на перечисленные факты, здесь присутствуют рабочие фонарные столбы, отдавая хоть чем-то одушевлённым. Двое ребят пренеприятным желтым свечением, все остальные — блёклым белым. Рассуждаем здраво. Неспроста это место, скорее всего, заброшено (только наличие электричества вызывает недоумение) и отчаянно ограждено от остальных. И всё же это не отменяет того факта, что блондину… нет, терять как раз-таки есть чего, но так или иначе может ли быть путешествие без приключений? Уж навряд ли. К слову, всегда можно удрать, сверкая пятками. … Так ведь? Ноги ступают по лестнице, натыкаясь на рабочий переносной фонарь, уединённый на деревянной коробке с шахтёрской каской. Ввиду наличия здесь света, можно не мешать им, проходя дальше, однако шерстяной юноша с этим не согласен, прерывая всю романтику шлепком по рабочему головному убору, отчего тот оказывается на асфальте. Ну и ломающий всю атмосферу шалунишка! Чёрная субстанция подобная кристаллу, переливающаяся с хорошо выраженным янтарным цветом, не только сразу бросается в глаза, но и взывает к вопросам. На сей раз любопытный нос не хочет подходить к этой штуковине, инстинкт самосохранения берёт своё (хотя, будь оно так, то тот бы уже свернул назад). «Что это?» — вполне естественный вопрос, пробуждённый тягой к знаниям, которые должны будут когда-либо пригодиться. Ушастого не особо радует сия встреча: его тело, в силу мелкости, немного выгибается, хвост встаёт дыбом и кое-как он то ли пытается зашипеть, то ли просто бормотаниями накладывает проклятье на эту странноватую находку, являющейся здесь не единственной: схожая въелась между этажами высокого дома, другая его копия находится совсем неподалёку. Кошачья реакция даёт понять, что лучше закончить свидание с данной субстанцией и продолжить путь, чем Итэр, недоверчиво осмотрев её напоследок, и занялся — такая себе собеседница. Доверия отнюдь не вызывает. Заброшенное кафе. Блондин проводит пальцем по запыленному уличному столику, явно не первый месяц отлынивающим от своей обязанности вместе с остальными полуразрушенными братьями и стульями, некоторые из которых решили нежиться в тени на разбитом асфальте. На деревянном штендере серым по более его тёмному родственнику нарисованы какие-то неразборчивые каракули, так и не давая познать ранее существовавшее здесь меню. Парень с осторожностью берётся за спинку стула и задумывается, поднимая его и ставя на законное место: в спешке отсюда бежали только так, сверкая пятками. Печально получается. Если взяться за реанимирование местности, то, зуб даём, здесь будет очень даже мило. Странное тепло в затылке и шипение чёрного комочка шерсти… сердце на секунду перестало биться. Когда слышится взмах, блондин эксплуатировал стул в качестве щита; он, расстроившись сей новости, начал гореть и плавиться, пока враг достал из его остатков горящую секиру. Человекоподобная фигура источает из себя пламя. Его облачение напоминает форменную одежду, кажется, что это кто-то из Среброгривых Стражей, только немного из войска эдак «необычных» и «странных», а главное — «агрессивно настроенных». — Может, не надо? — пытается выйти на диалог Итэр, сам не особо веря шансу подобного, пока прячет котёнка в свой широкий карман пальто, откуда видна лишь его милая невинная моська с поджатыми мелкими ушками. В ответ тишина… Жаль, что сверчки не жужжат, хоть как-то её прерывая. «Нет, обойдёшься», — говорит последующий замах оружия недоброжелателя, от которого парень успешно уворачивается и хватает из кобуры револьвер. Возникает небольшая загвоздка, ибо тот им пользоваться-то и не пользовался. Знает лишь теорию в виде основ: барабанчик, курок, спуск, а дальше по мелочи. На что тот в прошлый раз надеялся, целясь в мужчину?.. «Вот так держать надо», — говорит знакомый голос на духовном уровне. Правая рука держит огнестрел, левая её поддерживает что морально, что физически снизу, не захватывая барабан с помощью фантомного и лёгкого, щекотливого прикосновения к его рукам, помогающее в результате и прицелиться — он спускает курок, жмёт на спуск и происходит первый в итэровской жизни громковатый выстрел револьвера, из-за которого к ушам рефлекторно прилагаются плечи. Пуля пролетает рядом у вражеского виска — всё спасибо отдаче, появившейся в руках из-за непривычки самого Итэра, а не эфировского тела: разницу в подготовках и устойчивости тот яро почувствовал.«Для первого раза пойдёт».
Да кто это говорит? Голос хриплый, с нотками усмешки и ехидства. Неприятно. Думать тоже некогда. Заявляется нежданный «брат» противника, являющийся полной его противоположностью: от него источает холодом, морозом, вызывающими неприятные мурашки по коже и мелкий страх перед ещё одним неизведанным, заглушаемый опытом путешествий и фактом наличия тех битв, в которых обычные люди едва протянут и больше минуты. Наверное, единственное, что их объединяет — работа палача для бедного Итэра. И тот решает бежать, придерживая котенка у груди. Он ещё мало что знает об уязвимостях каждого, а один револьвер, пользоваться которым помогают только старые телесные привычки и некто знакомый, явно, увы, не подходит для начинающих этапов с подобными противниками. Мимо них пролетают каменные стены, а после путь преграждает ещё одно существо. Его схожий на замысловатую броню наряд золотовато-глициновый, оружия при себе не имеет — когтистые руки по-любому заменяют такую функцию. Страшно представить как! В отличие от братов-акробатов, оно парит в воздухе и не слишком-то похоже на человека — в общем, тоже доставляет чувство дискомфорта. Исключительно по велению госпожи удачи парню удается пробежать мимо него дальше, вниз по лестнице, едва увернувшись от внезапного выстрела чем-то, похожим на поток своеобразной магии, оставившей от старенькой мусорки лишь боковые выжженые стенки. Ножками топ-топ, пробегая мимо хорошо освещённого островка со странными устройствами и проводами, время рассматривать которых немного ограничено, оттого бегство продолжается дальше, ещё ниже, пока не появляется развилка. Налево пойдёшь — не знаем, что найдёшь, направо пойдёшь — у чёрной субстанции ты вздохнёшь. И впрямь! Она больше предыдущей, да и всего-навсего дышит — доверия, словом, никоим образом не вызывает. Курс Итэр выбирает налево, не решаясь воспользоваться рядом стоящими высокими дверями, ибо они, скорее всего, запоют скрипящими душераздирающими песнями, от которых завоет сердце и затрясутся руки. Нога ступает на ещё одну, не поверите, каменную лестницу, ведущую вверх. Немигающий взгляд — в сторону, откуда предполагаемо должны были хвостом явиться эти существа, однако их и след простыл. Славненько! Путь продолжается, однако не стоит забывать оборачиваться по сторонам, так, на всякий. Перед блондином простирается скромная детская площадка, состоящая из горки и пары качелей — все старенькие и не особо броские. К нему прилагается, как предполагает Итэр, немалый детский сад, однако не исключён факт, что это может быть здание с иным назначением; если судить по экстерьеру, то больше похоже на дом. Сперва его внимание привлекает тянущаяся кверху, будто к необходимой свободе, чёрное нечто, изящно переливающееся с золотом, вокруг которого красиво плетутся пара белых нитей вплоть до верха. Потом интерес цепляется к по-детски изрисованному разными цветами высокому забору, по бокам которого простираются ступени. Забавное солнышко, милые облака, зелёная трава, злой недовольный демонёнок и миленький по самому центру зверёк с шахтёрский шапочкой на своей головушке — вся изображённая детская беззаботность ограничена теми же назойливыми субстанциями, так страстно стремящимися к соблазнительному Надземью. Котёнок спрыгивает с рук, а парень с тяжестью вздыхает, убирая револьвер обратно в кобуру и повторно осознавая заброшенность этого места. Ему неизвестно, что здесь произошло, но лишь хотел надеяться, что с маленькими людьми, когда-то живущими здесь, всё хорошо. Делая шаги к качелям, Итэр видит, как теперь пред ним, в низах, простирается городской горизонт. Одинокие дома собою закрывают вид на большинство дорог и улиц, оставляя вид отсюда лишь на две: одна ведёт к ещё одним горящим непривлекательным пламенем братцам, другая — к проходу, ведущему в неизвестность, ведь дальше доступ к просмотру закрыт не только высоким бренным домом, но и снежными скалами. Стоило бы проверить, что там. Рядом слышится прерывистый шум, будто что-то потихоньку ломается или выгибается. Блондин медленно тянет руки к револьверу, резко оборачивается в сторону звуков, нацеливая ствол: впереди пусто, а ниже из ниоткуда проявляется ещё одна чёрная субстанция. До чего ж настырные! Только прежде, чем подумать об этом, Итэр ощущает, как его голова тяжелеет, над ней точно вальсом резвятся звёздочки; в глазах мутнеет, а сознание уходит на боковую. — Уходи, — звучит отнюдь неубедительно из уст матушки, со стороны которой звучат всхлипы. — Эфир, пожалуйста, вернись в комнату. Юношеские глаза, полные живого обсидиана, уставились на отца, мёртвенно-бледного и странно парящего в воздухе… наверное? В детской голове данная картина была неясна. — Мам, а почему?.. — он не успевает договорить: женщина падает на колени и начинает судорожно дрожать, запрятав пальцы в ухоженных локонах. — Мамочка! Мальчик горит беспокойством, подбегая к маме и аккуратно, будто бы со страхом, взяв её за запястья и медленно оттянув их от белокурой её головы. Не понимает, что делать, пока в собственных руках от подступившего неведомого чувства бьёт холод, любые слова застревают громоздким камнем в глотке. В разбегающемся взгляде — тревога. Вопросы стараются добраться до крови, раствориться в ней и циркулировать непрерывно, пополняясь в очередном хаосе:«Почему? Что я не так делала? Почему он молча ушёл? Я была плохой женой?
Почему?
Почему?..
Почему...»
На плечи тоннами оседает тяжесть. Хрип, вырывающийся из губ, переполнен отчаянием, спокойно дышать мешает отдающая в грудь боль. Графитовые глаза жжёт от слёз. Кулаки сжимаются до кровавых полумесяцев на внутренней стороне ладони, которые отчаянно пытается разжать сын. — Прости, — она хватает маленькое тело в объятия, — прости, прости. Твоя мама не уберегла папу, — заливается слезами. Взгляд ребёнка начинает мутнеть — дело в море таких же режущих щёки слёз. Его маленькие губы тряслись. Он не верит, не хочет верить и не будет. …Мысли ворохом вылетают из ушей, в них — режущий гул. Мальчик пытается ещё раз поднять взор на фигуру отца, но его голову обратно поворачивает к себе бережная женская рука. Громкие всхлипы постепенно становятся тише, но не прекратятся в ближайшее время.