***
Бродяга в ответ на хитрое «сюрприз» по старой привычке закатывает глаза. Ну не любит он сюрпризы. Чуть позже он неловко топчется вокруг обустроенного Брутом уголка. Место, безусловно, красивое, подсолнухи красивые, но… — Не понимаю, нахрена было это делать. Могли и дома полежать, — беззлобно ворчит, но позволяет утянуть себя в объятия, с готовностью подается ближе. Брут фыркает ему в плечо. Ну да, конечно, когда дело доходит до романтики, Бродяга строит из себя сурового шерстяного волчару с мощными лапищами, но Брута уже не обманешь — он прекрасно знает, как этот волчара его рукам доверчиво подставляется, раскрывается, как урчит и трется большим котом, нежно прикусывая, когда чувствами перехлестывает. — Неважно, где. Важно с кем, — Брут, рук не расцепляя, как можно аккуратнее роняет их обоих на плед, и Бродяга даже не сопротивляется. Наоборот, сразу Брута тянет за ворот майки выше и прижимается к губам. Они какое-то время просто лениво целуются, и Брут, ловя момент пока он контролирует ситуацию, ведет поцелуями дальше — скулы, линия челюсти, шея. Мстительно кусает над кадыком, вырывая первый стон. Ну, кажется, теперь тот бадлон с высоким воротом они будут носить по очереди — на коже появляется красная метка. Он с Бродяги тянет через голову странную кофту. Пробивающееся через дырявые стены солнце танцует пятнами на бледной коже, и Брут нервно выдыхает, любуясь. Стандартам красоты Полиса Бродяга не соответствует. Слишком костлявый, слишком жилистый; у него, кажется, нет в теле ни одной кости, которая не была сломана, он весь в синяках и ссадинах. В стандарты красоты Брута Бродяга вписывается более чем полностью. Брут гладит бока и впалый живот, ведет по внутренней стороне бедра, кусает острые ключицы. Бродяга гнется под ним, разгоряченный и раскрасневшийся, царапает спину, чуть не ломая ногти о протез и даже не орет, чтобы Брут не лез к нему холодной железякой. Брут вдруг замирает, стальной хваткой обнимает его вокруг талии, ухом ложится на грудную клетку и слушает, как хреначит у волчонка сердце — как будто ребра сейчас пробьет. Оба тяжело дышат, и Брут чувствует, как в волосы вплетаются худые пальцы и требовательно тянут. Инициативу у него перехватывают до смешного легко — Бродяга сжимает его бока коленями и рывком меняет их местами. Теперь уже Брута размазывает тонким слоем, вжимает в землю. Бродяга на нем ерзает и нахально задирает майку. Принимается зацеловывать ребра и низ живота, кусая и сразу зализывая. Брут обреченно стонет и запрокидывает голову — ласку принимать ему все еще немного неловко, но приятно, от прикосновений хочется то ли уйти, то ли получить больше, и от этих противоречивых чувств вкупе с разукрашивающим его тело багровыми метками Бродягой его бросает в жар. Был бы на руке браслет — сгорел бы и расплавился нахер вместе с рукой, пытаясь охладить этот взрыв. Бродяга сползает с его бедер, бросает темный взгляд снизу вверх и довольно хмыкает — с этого ракурса Брут выглядит еще лучше, с красиво вытянутой шеей и прикрытыми глазами, покрасневший до кончиков ушей, раскатанный тонким слоем. Бродяга снова прикусывает его под ребрами, находит вслепую завязки штанов и медленно тянет шнурок.***
Бруту приходится пересмотреть многие привычные вещи, ко многому надо привыкать заново, но к тому, что вытворяет Бродяга, он привыкнет примерно никогда. Бродяга потом на стене выцарапывает дурацкое сердечко с их инициалами, как влюбленный подросток, на все подколы Брута только отнекивается и пожимает плечами, а сам думает — не так уж сильно он и не любит сюрпризы.