Легенда о тьме

***

— …таким образом, — бойко подытоживает Дик в конце доклада, — проверка показала, что всё в порядке. — Всё в порядке.       У Дика красивое лицо, красивый разрез глаз. Молодые жрицы не даром вьются вокруг него как бабочки вокруг свечи. И длинные волосы ему идут, хоть я и не понимаю, как он их терпит. Цвет странный — темно-рыжий. При том, что большинство жителей Дхарры — русые, как Дариус. Изредка только чужая кровь просачивается через поколения и вылезает, как у меня, темными волосами. — Но всё же, может, стоит ещё раз копнуть? Поглубже? Если сведения верны, махинации таких масштабов, да ещё в больнице, тем более под предлогом благотворительности… недопустимы.       Я привыкал к Дику медленно, неохотно. А потом в один день внезапно привык настолько, что перестал представлять себе, каково обходиться без него. Раньше Дик всегда был рядом. Теперь он рад любому предлогу исчезнуть. И готов смотреть в любое из окон, лишь бы не на меня. От этого немного грустно. — Милорд? — Да, конечно стоит копнуть, — покладисто соглашаюсь я, — займитесь этим, магистр Хиггин, и… Вы забрали из Канцелярии бумаги, которые я просил? — Да, разумеется. По слову вашему, милорд Аш.       Передо мной на стол ложится тонкая папка с верёвочными тесёмками, в которой свободно болтаются несколько листков. — К сожалению, в Канцелярии сказали, сведения крайне скудны и, боюсь, это — всё, что они смогли собрать.       С чёрно-белой фотографии на первой странице скалится самый настоящий урод свирепого вида со шрамами через всю рожу. Хотя, если верить дате, снимок сделан уже более десяти лет назад. Наверняка Джахфар за это время порядочно постарел и значительно изменился.       Пока я перебираю страницы в личном деле, Дик мнётся у двери. Расследование в местной больнице, где, якобы, стало умирать слишком много народа — один из поводов скрыться, которые я ему подарил. Мне хочется спросить напрямую, в тягость ли ему находиться рядом со смертельно больным или он что-то подозревает. Как назло именно в этот момент меня настигает яростный приступ кашля, хотя обычно я стараюсь сдерживаться, чтобы не видеть лишний раз брезгливого страха в глазах окружающих. На платке остается кровь. Дик заметно бледнеет и меняется в лице. — Я могу быть свободен? — мямлит он. — Да. То есть нет… То есть… — Я поднимаюсь с кресла, опираясь на стол рукой. Болезнь быстро прогрессирует, и любое усилие, даже самое незначительное, теперь даётся с неимоверным трудом.       Служанки шепчутся, что мне недолго осталось, когда по утрам убирают с ночного столика носовые платки в пятнах крови. А Дик старается не встречаться со мной взглядом, будто не желая замечать, как я изменился. Атмосфера смерти витает в воздухе, и все смотрят на меня искоса, как на живой труп, что лишь чудом ещё может двигаться, в душе заранее смирившись с моей скорой кончиной. Но я сам ещё не смирился. Я ещё не готов. Я столько времени по крупицам собирал информацию. Слухи и сплетни. Легенды и показания, выбитые на допросах. Пока все осколки не сложились в единое целое. И теперь время для финала этой истории. Пора. Потому что я не знаю, сумею ли пережить ещё одну ночь. — Сегодня вечером, магистр Хиггин, вы мне понадобитесь. Мне хотелось бы, чтобы вы составили мне компанию во время… Прогулки.       Если у меня может быть друг — это он. С тех пор, как семья осталась за порогом Храма. Со дня, когда я отрекся от имени, полученного при рождении, от Дома, от отца, чтобы взять имя Аша и долг Лорда любить всех детей Ратха одинаково, не принадлежа ни к одному роду. С самого начала, когда вокруг не осталось никого, как того требовал Свет. Дик стал самым близким и родным человеком. Я уверен, он меня поймет. — Но больница, мессир … — в отчаянье тянет Дик, напоминая школяра, пытающегося отвертеться от скучного урока. — Это ведь очень важно. Кроме того, на всех встречах и во всех поездках вас обязан сопровождать магистр Дариус или охрана из числа хранителей. Если хотите, я сообщу ему…       Только Дариуса мне не хватало. Я качаю головой, отпускаю Дика взмахом руки, и он исчезает — быстро, как по волшебству. Я остаюсь в кабинете один.       За время болезни периодически ноющие боли в груди стали мне привычны, но эта боль — другая, хотя и засела там же — у сердца. И терпеть её, не подавая вида, почему-то сложнее.        Донесения послов из соседнего Харкона приходятся кстати. Я срываю сургучные печати, распечатываю конверты, пытаюсь читать в попытке занять себя чем-то до ночи, но буквы пляшут перед глазами. В итоге я сижу, глядя на середину листа, не запомнив ни единого слова.       К вечеру слуги уходят. Шторы опущены, камин гаснет. Я дожидаюсь, когда последний жрец покинет приемную и запираю дверь. Сбрасываю мантию и переодеваюсь в удобную повседневную одежду. Никто не может выйти незамеченным из главных ворот, тем более Лорд. Но специально на такой случай я держу козырь в рукаве: чёрный ход, ведущий за пределы Храма, берущий начало в моём кабинете. Кто и зачем его построил в покоях светлого Лорда, замаскировав под книжные полки, для меня так и осталось загадкой. В записях моих предшественников нет никаких пояснений на этот счёт, кроме указаний, где отыскать и как открыть, но приходится он весьма кстати. Выход с другой стороны — в квартале отсюда. Никто уже не сможет меня остановить. Остается только нажать на потайную пружину, спрятанную за рядами книг. Стеллаж отъезжает в сторону, и я пролезаю в открывшуюся щель. Двадцать семь ступеней вниз по винтовой лестнице и шестьсот футов вперёд по широкому коридору, выложенному грубым камнем. Если надо незаметно исчезнуть — лучшего способа и придумать нельзя.       Постепенно тоннель начинает идти под уклоном вверх, поднимаясь из недр земли к поверхности, и, наконец, упирается в стену. Я дёргаю рычаг сбоку, раздается скрежет. Плита, закрывающая выход, начинает было сдвигаться, но заедает: проход древний, и им давно никто не пользовался. Образовавшийся зазор не шире ладони — слишком мало, чтобы можно было протиснуться.       В моём измождённом теле не хватает сил преодолеть эту преграду. Можно было бы световой волной разнести её в крошки, но лишний шум — совсем не то, что сейчас нужно. Я стою в темноте, чувствуя, что еще немного и начну хохотать, когда в щель неожиданно пролезают чьи-то пальцы. Некто с другой стороны хватается за край плиты и, судя по натужному дыханию, налегает на неё со всех сил.       Импровизированная дверь нехотя поддается и уходит в стену еще на пару футов — достаточно, чтобы пролезть. Таинственный незнакомец тут же шагает навстречу. — Добрый вечер, милорд, — как всегда без тени улыбки приветствует меня Дариус. — Вы позволите?       И прежде, чем я успеваю сообразить, как лучше ответить, он, поднатужившись, одним резким усилием закрывает проход за моей спиной. Замаскированная под каменную кладку плита встаёт на место. Мы стоим в тупике между домами, окруженные с трёх сторон глухими стенами без окон. — Магистр Дариус, что вы здесь делаете? — Удивление в голосе даже не приходится играть. Но если Светлый Лорд не обязан ни перед кем отчитываться, то главе моих хранителей придется объясниться. — Выполняю свой долг, — всё так же спокойно отвечает Дариус. — Прошу прощения…       И прежде чем я успеваю ответить, он хлопает меня по плечам, стряхивая пыль и паутину.       Вечно с ним так: не поймешь, когда шутит, а когда серьёзен. А ещё всегда преследует странное ощущение, будто он втихаря, при полной внешней почтительности, посмеивается надо мной. — Вы не ответили на вопрос. — Разве? — удивляется Дариус. — Разве это не очевидно? Моя главная обязанность — всегда быть на шаг позади Лорда, быть готовым защитить его любой ценой. Неужели можно было подумать, что я останусь в стороне, когда вы один разгуливаете ночью по городу безо всякой охраны? Магистр Хиггин днем обмолвился, что намечается какая-то поездка, но вы не попросили подготовить сопровождение. Я заключил, что шумный эскорт нежелателен, и решил, не привлекая внимания, лично обеспечить вашу безопасность. — Это не объясняет, почему вы ждали меня именно здесь, — голос предательски дрожит.       Волнение и так давало о себе знать, а неожиданная встреча окончательно выбивает меня из колеи. Как бы это не превратилось в ещё более непреодолимое препятствие на моем пути, нежели каменная плита. К тому же, я тороплюсь.       Поблизости ни души, да и ночь безлунная. Ореол света вокруг ближайшего фонаря не достает до нас, так что случайный свидетель, выглянувший в окно, вряд ли сможет разглядеть что-либо кроме силуэтов, но всё же…       Дариус стаскивает с себя рыжую кожаную куртку и почтительно набрасывает мне её на плечи, опустив капюшон как можно ниже на лоб. — Будет лучше, если вас никто не увидит, — тихо поясняет он, — учитывая, куда вы направляетесь.       Это уже слишком. — Вы забываетесь, магистр! Хотите сказать, вам известны наперёд все мои планы? Даже без просьбы, без приказа… Вы следите за мной?       Дариус неожиданно краснеет, но не отводит взгляд. Это настолько неожиданно, что я даже злиться прекращаю. — Знать мысли Лорда и угадывать его желания — не из любопытства, но единственно ради обеспечения безопасности Светлейшего — часть моей работы, — твердо говорит Дариус. — Мне известно о потайном ходе, что ведёт отсюда прямиком к вашим покоям. Я был бы плохим защитником, если бы позволил чему-то столь важному ускользнуть от моего внимания. И если мои догадки верны, вы хотите встретиться с неким Джахфаром, вожаком стаи гайтрешей, что обитает в Новых кварталах. Канцелярия прислала отчет. Вы очень интересовались этим тёмным. А когда я услышал о некой прогулке от Хиггина и не получил приказа о подготовить эскорт, я предположил, что вы решили отправиться на встречу с Джахфаром в одиночку. Я не смею спрашивать зачем. Я не имею права задавать Лорду вопросы. Но это опасное предприятие, и я прошу позволения стать вашим сопровождающим на сегодня. Вам нечего опасаться. Вы — Светлый Лорд, мессир Аш, мой повелитель. И всегда им будете. Ваш приказ — высший закон для меня. Если вы не доверяете моему обещанию хранить тайну, то после сегодняшней ночи, по возвращению, просто прикажите мне умереть.       Я буквально пришпилен к стене ясным твёрдым взглядом человека, уверенного в своих силах, в своих чувствах. Ни отвращения, ни страха — только непоколебимая преданность. И повинуясь скорее мимолетному порыву, чем голосу разума, я слабо улыбаюсь и подаю ему руку.