***
— Спасибо, я бы справился. — Пренепременно. Гостиная с открытыми гардинами в их отсутствие потеплела. Везде на поверхностях видны следы бытования. Гарри старается напомнить себе, что ему плевать, замечает ли это Малфой. Тот всегда найдет, к чему придраться. Все, о чем Драко говорит в их компании в Лунго, похоже на один список рекламаций. Как бы то ни было, он тронут порывом Малфоя сервировать ему пастуший пирог на бумажной тарелке, но в то же время хочет кинуть в него жалящее. Может, хотя бы это сотрет с его лица заново обретенную бесстрастность. Уж лучше расставить все точки над «и», чем терпеть эти услужливые терпимость и снисходительность. — Вкусно, — сообщает Гарри, но все равно не так, впрочем, как у Джинни. А что, если он скажет это вслух? Малфой больше не придет? — Не должно быть, — просто говорит Малфой, — Это из мэнора. Матушка теперь сама готовит. Не очень-то это умеет. Но ей нравится. — Так вы теперь что-то вроде без домовиков? — Да нет, остался один. Не то, чтобы это были лишения войны, не подумай. — Как вообще твоя семья? — Процветает. Лорд Малфой вхож в общество, леди Малфой поддерживает его как может — учреждает благотворительный фонд. — Ого. Что ж, версия о том, что слизеринец хочет укрепиться в обществе за его счет, перестает быть правдоподобной. А что ему надо? Опомнился, что им нужно подружиться? — Ты же сказал, я не знаю, что такое «плохо». Я никогда прежде этого не говорил, но сойдемся на том, что ты прав, — салютирует Драко чашкой. — И все же, это не ответ на то, как ты сам. — Тогда я не услышал вопроса. Гарри смутился. — Я никогда прежде этого не говорил, но сойдемся на том, что ты прав. Малфой пространно улыбнулся, и в очередной раз из вежливости притронулся к своему чаю. — На самом деле, тебе не интересно, как я. Я тебя понимаю. Когда хреново — до лампочки, что там у других. — Раз ты понимаешь, значит имел дело, и не все так уж хорошо. Малфой пожал плечами. Дурацкий разговор. Мерлин, как все вокруг них оказалось странно. И тем не менее, в корне не верно то, что сейчас сказал слизеринец, ведь то, что он светится здесь в откровенно невыносимый для Гарри жизненный этап, не означает, что Гарри не хочет знать о нем. Может быть, все эти два года он только и хотел услышать от Драко что-то похожее. Может, такой разговор между ними всплывал у Гарри в пространных мечтах по пути до дома. Он не уверен. Он уверен, что хочет взбунтоваться против этого заявления. — Это не навсегда. Я имею в виду, то, как я… мое…гм. — Меланхолия. Это состояние зовется меланхолией. — Как угодно. И я не умираю и все такое. На самом деле мне интересно. Про тебя узнать. Я спрошу тебя, когда мне станет лучше. А ты расскажешь. — Это обещание? — Это договор. — Когда ты придешь в кафе Лавгуд, наверное, теперь ты случайно обнаружишь меня там. — Тебя сложно не заметить. На секунду показалось, что взгляд у его бывшего сокурсника просветлел. А может, это в комнате посветлело из-за вышедшего солнца. Малфой, проходясь бульдозером по комплименту Гарри и той безопасной мели, на которую они случайно забрели, затянул трель из сложноподчиненных предложений и императивов, похожую на Вулнера Санентур, залечивающую, однако, какую-то другую рану. — У меня что-то вроде обеда, который я предпочел потратить на тебя. Сейчас он подошел к концу, мне нужно вернуться. В этом пакете твой обед, там белок в хорошей пропорции с углеводами, тебе лучше съесть все. В третьем пакете выпечка из Лунго — Лавгуд подала что-то специальное для тебя, и стейк из тунца. Вечером я приду снова. Постарайся не заснуть с сигаретой в руке, лады? Тонкие пальцы касаются его виска, нежно и легко, будто на кромку уха села бабочка, а Гарри отбрасывает, как от медузы. Драко всего лишь вынимает из-за его уха когда-то начатый окурок. — Не могу обещать, — сконфуженно бурчит Гарри, всерьез думая, что во втором пакете никакая не сбалансированная пища, а правильное количество миллиграмм зелья №113 на 70 кг его веса.Часть 2 — Нож
23 сентября 2023 г. в 15:01
Около полудня Драко Малфой появляется в гостиной Блэков, где Гарри, окруженный окурками и стаканами с тонизирующими напитками, занят починкой двигателя прямо на антикварном столе, накрытом старым Пророком и бракоразводными документами. Включено радио, но то не песни, а белый шум. Гардины плотно зашторены, а воздух в комнате плотно прокурен.
— Утро, — приветствует Малфой.
Гарри протирает опухшие глаза, машинально поднимая очки. Необходимость этого действия фантомная — такая же, как запах горячих сырников с утра, «Милый, завтракать!», и визги медвежьей возни этажом выше. Подобные миражи посещали его на рассвете. На самом же деле его очки где-то под диваном, а семьи нет. Если бы была, сейчас она находилась бы за океаном.
Вместо аромата сырников у него аромат французского багета и дорогого мужского парфюма; сигарет и кофе. Вместо «Милый, завтракать!» — «Поттер», а визг медвежьей возни превращен в какофонию самых мерзких шершавых бумажных пакетов.
С Драко, помимо раздражающе непроницаемой бодрости, три свертка — один в правой и два — в левой. Когда Гарри отрывается от лица бывшего сокурсника, они оказываются прямо перед его носом, крамольно накрывая собой рукописное пособие Сириуса Блэка по ремонту мотоцикла.
— Малфой, ты ж воспитанный. Не такой, как мы все. Являться в чужой дом без предупреждения — плохой тон. Ауч! — внезапный порыв солнечных лучей с улицы, пущенных с легкой руки слизеринца, сиюсекундно заставляет Гарри спрятать лицо в ладони.
Малфой беспристрастен; игнорирует эти комментарии, занятый распаковкой. ‘Двадцать секунд мучений, и все закончится’, — повторяет про себя Гарри.
— Видишь ли, даже герои умирают от голода, — говорит он.
— Я бы мог себе что-то приготовить.
— Но не станешь.
Их взгляды сталкиваются впервые за несколько… Месяцев? Лет? Глаза Малфоя ледяные, как обычно — как семь и более лет назад. От этого взгляда хочется поежиться, нахмурить брови, вооружиться палочкой, но сейчас, вместо вызова необоснованной тревоги, они отрезвляют. Гарри не по себе, и в то же время это почти что самое родное, что он видел за последние сутки. Потому что этот дом ему не дом. В нем нет ни его вещей, ни семейных колдофотографий. Это печалит его, и в его взгляде, он уверен, это отразилось. Иначе отчего глаза у Малфоя стали вдруг сострадающими?
Вопреки всему, Гарри отвечает:
— Что ж, спасибо. Я надеюсь, это последний из двух раз, когда ты проявляешь непрошенную заботу в мой адрес.
— Всего лишь выполняю приятельское поручение.
— О, да ладно. Малфои и слово? Впрочем…забудь.
Он тотчас же смешался от сложной, почти контрастирующей комбинации сочувствия, подобия колкой боли и жадности, обнаруженных в глазах напротив, и, занятый вызволением драгоценных записей из-под пакетов, поклялся себе за этот короткий визит не смотреть больше на своего гостя.
Тем временем верхняя губа у его визави поднимается в презрении, а непробиваемого благодушия и след простыл.
— Не старайся, Поттер. Я не поведусь на твою грубость, вызванную… — он замешкался, находя слова.
— Чем?
— …Лишениями жизни и капризами твоего геройского настроения.
Надо отдать должное, Малфой воздержался от «… тем, что твоя женушка от тебя сбежала, куколд, и ты ведешь себя как навозный жук», хотя на лице именно это и было написано. Так и написано, Гарри клянется. Он яростно мнет бумажную салфетку из кафе.
— Всего-то предлагаю тебе взаимовыгодные условия сотрудничества. Если я правильно помню, с тобой разумно разговаривать только на языке выгоды. — Будто против собственной воли, губы у Гарри кривятся в похожей манере, что у Малфоя. Это слишком похоже на манту, которую знаешь, что нельзя чесать, но все равно чешешь.
— Ты занимаешься своими обычными чистокровными делами, я рассказываю Рону и Герм, что все замечательно, и что не нуждаюсь в твоих каких бы то ни было услугах. На этом мы расходимся: тебе не приходится нянчиться со мной, мне — упражняться в учтивости.
— Тебе стоило разговаривать со мной чаще, — отвечает Малфой, сложив, наконец башню из многочисленных контейнеров, — А впрочем…забудь.
— У нас разные понятия о ценностях, Малфой, мы выяснили это еще в школе. Так…это означает «по рукам»?
— Это означает «нет, Поттер, болван».
— Что не так?
— Ты себя в зеркало видел? Кого ты собрался убедить?
Черт бы побрал Хорька! Гарри, против своей же клятвы, меряет его ненавистным взглядом и, кажется, мог бы быть счастлив, не получив ничего похожего на то, что уже раз увидел в этих глазах.
— Ты дьявол во плоти, Драко Люциус Малфой, — цокает Гарри.
— Приятно познакомиться.
Малфой, что еще хуже, смотрит на него, как Джинни Уизли смотрит на грубости трехлетки, доказывающего свою автономность от родителей, и не роняет больше ни слова.
Гарри возвращается к работе. Издалека доносятся стенания Вальбурги, и большие часы-маятник обнародуют свой тяжелый раздражающий ход только сейчас. Малфой, что ни разу не присел с тех пор, как явился, явно не заинтересованный пререканиями, отходит к окнам, чтобы открыть высокую форточку. Он смотрит в окно, находя себе место в нише. В его тонких, впалых чертах сама осень, и какое-то необъяснимое страдание, понятное теперь Гарри. Иной раз он гадает, это от окон сквозит, или это ветра пустой, как старая зала мэнора, души Малфоя. Из-за темных гардин его скупую, черную фигуру почти не видно, и, если бы не этот холодок, можно поверить, что он ушел.
Полный абсурд, эта идея Рона с Гермионой! С таким же успехом можно оставить больную овцу в сенях с волком. Пригласить на именины черную вдову. Если бы у Малфоя были добрые помыслы, до сего момента они как минимум перебрасывались бы по паре фраз в неделю. Возможно даже, эта встреча в парке повлекла бы за собой более явные плоды, увидь они друг друга впервые за долгий срок.
Однако ж правда в том, что на протяжении вот уже двух лет вместе их сталкивает каждое буднее 14:00, в пристройке на первом этаже Атриума, в месте, зовущимся Лунго. Это место — довольно популярное кафе, где их общая подруга Луна Лавгуд работает официанткой и является совладелицей заведения. Там, для их большой компании из восьми-десяти человек непременно свободен уютный уголок у чайного бара с двумя диванами, низеньким террасным столиком и парой кресел. Ни у кого нет особого места, но Малфой, сам будучи особенным — явно особенней других, обязательно стремится занять то, что спиной к стойке за большим ротанговым креслом. Чтобы куда бы ты ни посмотрел, взгляд возвращался на его бледное философичное лицо. Белая ворона. Лишняя нота в опусе Дебюсси. По иронии, Гарри частенько достается кресло напротив, просто потому, что их дружный разношерстный кружок негласно разделен на пары: Рон-Гермиона, Томас- Финниган, либо близняшки Патил, Невилл — Луна (если позволяет случай присоединиться). Только они двое предоставлены сами себе. Никогда за эти два года, кроме просьб передать что-то, или занять очередь, между ними не было никакого разговора.
— Изв-…из окна дождь, вроде бы, — подает голос Гарри. Он и вправду начинает верить, что Малфоя нет, дожидаясь хоть какой-то реакции.
— Что, закрыть? — наконец, отвечает Малфой.
— Не надо. Останься на чай в этот раз, хорошо?
В нещедром свете ноябрьского солнца, что бы тот ни сказал в ответ, профиль Малфоя кажется почти уязвимым. Заметив это, Гарри снова отворачивается. Он снова обещает себе — много, много обещаний: не грубить, не решать за двоих, не додумывать, не пялиться на Малфоя, не искать в нем ничего доброго, или же человечного, не находить ничего очаровательного и чувственного. Он ждет.
— Как скажешь.
Поттер зовет Кикимера, — раз, два, три, — но того похоже и след простыл. Должно быть, сбежал. Кто в здравом, или больном уме обречет себя на вечное служение сварливому, гниющему портрету?
Наспех взмахнув палочкой, Гарри очистил стол.
— Располагайся, я скоро буду.
Скорее всего, это единственный раз, когда они чаевничают друг с другом наедине, и придется его достопочтенному гостю потерпеть эти бутафорские ухаживания — так подумал Гарри.
Перед глазами замельтешили звездочки, но виду не подал. Неуклюжий в движениях от продолжительного сидения, Поттер удалился за чайным сервизом, пока Малфой с выражением деланной скуки, рассматривает древние фотоснимки и рассохшиеся корешки книг.
В маленькой кухонке, прямо за портретом, старуху слышно сильнее всего. Это ничего на этот раз. Это помогает заглушить тонкий голосок стыда и сожаления.
‘Так-так, нам нужны две чашки, две тарелки, верно? ’, — спрашивает себя Гарри,’А еще сахарница’ — потому что, как видимо, Малфой в его детских воспоминаниях — это конфетный барон.
— Ложки, вилки и нож. — Услышав сам себя, он встает в ступор.
Мерлин правый, что он несет? Какой чай? Малфой и чаепитие? Он не чувствует себя в своей тарелке еще сильнее, чем черно-зеленая половинка лимона на дорогом китайском блюдце, случайно обнаруженная им в буфете.
— Блюдца. Гостям как минимум предлагают блюдца, невежественный крысеныш! Твой дом посетил могущественный чистокровный волшебник и без пяти минут лорд! Если в тебе осталась хоть толика достойного хозяина, а домовика у тебя днем не сыщешь…
— Замолчи, Вальбурга!
— Недоносок, грязное отребье! Как ты смеешь говорить со мной в таком тоне! Ты…е…не…
«Хоть толика достойного хозяина…»
Осталась ли в Гарри хоть толика чего бы то ни было?..
…У Джинни Уизли получался замечательный чай. Она заваривала один, особенно удачный, по праздникам. Чай с айвой и розмарином. В их доме всегда был сахар, как следует настоящим хозяйкам из рода Уизли — для пирогов и пудингов, но его никогда не подавали к столу. Разумеется, ведь эти пудинги и пироги до того были сладки и ароматны, и так манили гостей взять кусочек еще до того, как чай был разлит по чашкам, что никто не вспоминал о сахарнице.
— Мерлин праведный, Гарри, это предполагалось для гостей! — смеется лучезарная Джинни, пряча от супруга тарелку пушистых домашних зефиров — Ты ужасный хозяин!..
Джинни Уизли во всем лучше него. И до войны, и после, она огранялась, она сияла, как бриллиант, в отличие от Гарри, чей геройский блеск поблек сразу после выпуска из Хогвартса. И даже то хорошее, что она в нем воспитала, она унесла с собой.
— …я…сл...ишь, Поттер? Гарри!
— Чт-…А? — огромные, испуганные глаза напротив сканировали его. У Джин другие глаза. Теплые, как чай. А это? Ах, это малфоевы. Талая вода, или грозовое небо с раскатами грома. Красиво. И то, и другое приводит в чувства. Чувства? В чувство.
Чувство такое, будто его душу вынули и вложили обратно не той стороной. Тело не слушается, а в голове туман. И будто прошли годы с тех пор, как он оправился за чашками для них с Малфоем.
— Ты пропал на Мерлин знает сколько. Я пошел тебя искать, а ты стоишь на кухне, с… Позволь?
Гарри опускает взгляд туда же, куда и Малфой. Там, в ладонях его некогда врага, его собственные руки сжимают нож острием внутрь, а на полу россыпь алых капель. ‘Это что, кровь?’ В тот же момент саднящая боль дала о себе знать, возникнув словно ниоткуда, и его глаза, полные непонимания, вернулись к тревожным малфоевым.
— Это не я, клянусь!
— Я знаю. Черт, чего я не знаю, так того, это как это произошло. Я просто задумался, и…
— Чшш, — шепчет блондин, — Спокойно, Поттер. Не объясняй. Я помогу.
Все еще держа его руки, холодные пальцы прошлись по фалангам в ласковом поглаживании, пообещав, что не причинят боли, а затем, с мягкой настойчивостью разжали кулак. Вопреки обещанию, больно было. Потревоженное острие ножа на секунду вонзилось в рану глубже, войдя как скребок, под новым углом, а затем вышло, обнажив длинную глубокую продольную рану, пока совсем вскоре кровь не заполнила ее. Ее, ладонь Гарри, вместе с фарфоровыми пальцами Драко.
Два слова, что навсегда отпечатались когда-то в его сознании, снова донеслись до него: Вулнера Санентур. Новый укол вины прошиб его. Голосом Малфоя в этом воспоминании отзывался стонами, теперь же пел эту витиеватую молитву. Его собственная кровь запечатывается в ладонь. И что-то происходит между ними дальше, о чем ему предстоит думать после полуночи.
— Все будет хорошо, Поттер, — тихо произносит Малфой.
Крови нет, нет раны, но красивые руки по-прежнему касаются его ладони, обводят каждый ее бугорок, что-то точно задевая в его немой, опустошенной душе.
— Поттер?
У Гарри мурашки по телу. Он никогда не слышал мягкость в голосе Драко. Это похоже на поддержку. Это похоже на любовь. Это могло бы быть приятно. Если бы отчаянно не колыхало что-то, что двигаться не должно.
— Кажется, еще пару минут назад я случайно стал Гарри.
— Да. Так получилось.
— Что ты делаешь? — пальцы замирают, в них чувствуется дрожь.
— Не знаю. Наверное, пытаюсь сказать, что все будет хорошо.
— Я слышу. И все же, Драко, ты ни черта не знаешь даже о том, что такое «плохо».
— Я жалею, что не поблагодарил тебя за это.
— Считай, что поблагодарил.
Взгляд. Рваный вздох. Потеря дыхания. Гарри одергивается, задевает блюдце с лимоном, разбивая вместо него какой-то необъяснимый, хрупкий момент. Его рука схватилась за столешницу позади себя, и нож, лежащий на ней, вновь едва не впился ему в руку.
Против своих действий, Малфой говорит:
— Ну ты и придурок, Поттер. Еще не видел более бесполезного существа, чем ты. Пожалуй, есть только одно место, где ты незаменим.
Гарри мгновенно ощетинивается, выдергивая одну свою ладонь из крепкой хватки, и вообще себя самого из ловушки между телом Хорька и кухонным гарнитуром.
— Да-да, Аврорат, ведь я только и умею, что геройствовать. А теперь я и на это не способен. Такого ты мнения обо мне.
Гарри едва заметил, какими больными сделались у Малфоя глаза. Его ладони притянуты к груди в молитвенном жесте, или будто у Малфоя закололо в сердце. Да что такое?
— Я нужен там, - скупо говорит Гарри.
— Я и не о твоей богадельне, - отвечает его гость.
Гарри хотел было спросить: «А о чем?», но, решительно схватив приготовленную посуду, закончил этот неловкий момент. По дороге в гостиную он думает, что Хорек выводил на его ладони? Должно быть, проклятие.