Киллер-Который-Выжил

Саваду он не любил. Ну, того, который родился с серебряной ложкой во рту, был обласкан Девятым уже по факту своего существования, вел беспечную беззаботную жизнь, наслаждался каждым днем и понятия не имел, сколько боли уже успел причинить дорогим Реборну людям. Мальчик-чудо, мальчик-мечта. Прямой потомок Джотто Примо, он ничего не знал о своем предназначении, об ответственности, которую должен был принять на свои плечи, об усилиях, которые приходилось прикладывать клану для того, чтобы маленький Савада Тсунаеши мог спокойно гулять по улицам Намимори, держать маму за ручку и рассматривать ярких бабочек. Не знал он совершенно ничего и о том, сколько жертв уже оказалось принесено во благо его безопасности. Впрочем, до Девятого, его планов и жертв Реборну не было бы совершенно никакого дела, если бы на алтарь взросления Савады Тсунаеши и его становления Десятым боссом Вонголы никто не собирался торжественно положить жизнь и свободу Занзаса и преданных ему ребятишек. И не следовало удивляться, что в Намимори в условленный час Реборн приехал настроенным весьма скептично, предубежденным и заранее разочарованным. С другой стороны, даже самый мощный самогипноз не смог бы его подготовить к истинному положению дел и подлинной бездне бесталанности, трусости и недалекости Никчемного Тсуны. «И вот это Девятый променял на Занзаса?» — хотелось задать вопрос небесам и замереть в отчаянном безмолвии, но такой роскоши Реборн себе позволить не мог и ринулся в бой, как всегда: очертя голову, почти без плана, но в соответствии с хорошо продуманным сценарием. И начал с того, что подкинул в почту к молодой очаровательной женщине яркий буклет, рекламирующий высокие достижения Реборна на поприще репетиторства. Савада Нана оказалась… очарованием. Невероятно, почти невыносимо наивная, она казалась глупой и недалекой. Типичная домохозяйка, увлеченная лишь приготовлением огромных порций все новых и новых причудливых блюд, блеском натертого пола и списками покупок, она должна была вызывать презрение. Клуша, отвратительная уже тем, что даже о собственном сыне заботилась кое-как, позволяла ему учиться хуже всех в классе, разводить невероятного масштаба срач в своей комнате и потакала всем его капризам. Невольно вспоминалась Молли Уизли, держащая в кулаке едва ли не целый взвод детей, и Реборн мог лишь презрительно хмыкать и думать, что бессмысленнее и легче задания он в своей жизни еще не получал. Когда его мнение изменилось? Когда Савада Нана расплылась в приветливой улыбке, пригласила его за стол, выставила перед ним невероятного размаха пиршество, деликатно устроилась рядом… А затем устроила ему такой допрос, через который он не проходил ни в стане Пожирателей смерти, ни в особых кабинетах Девятого Вонголы, ни даже в тех редких случаях, когда миссии предписывали ему сдаться в руки врагу. Нана узнала все: как он попал к Девятому, как обучал Дино Каваллоне, как познакомился и подружился с Занзасом и его ребятишками, как едва ли не до смертоубийства рассорился с Савадой Емитсу. Еще бы немного — и Гарри принялся бы ей рассказывать, как он прошел сквозь призрачный вокзал, как всю свою жизнь боролся с Волдемортом и как до одиннадцати лет жил в чулане под лестницей. Только вот Савада Нана мягко поднялась со своего места, плавно, словно бы жрица неведомого божества, уплыла на кухню и вернулась со свежезаваренным чаем. Гарри отчаянно пытался прийти в себя и взять себя в руки. Савада Нана не делала ничего такого. Краткий химический анализ всего на свете показывал, что ни в воздухе, ни в пище, ни в предметах мебели не скрывалось ничего такого, что могло бы развязать ему язык. Только вот когда Нана снова уселась за столом напротив и взглянула Реборну в глаза своими прекрасными глазами цвета молочного шоколада, он снова утратил способность самоконтроля. Нана была воплощением доброты и понимания, ни одно, даже самое сильное и прославленное небо не могло бы укрыть страждущего светом такой же силы, какой исходил из нее. Подумалось вдруг, что Йемитсу подправил собственную биографию, примазался к совершенно чужому родству, и от ясных выводов уберегло лишь понимание: даже Джотто такой силой взгляда, если верить источникам, не обладал. К счастью, она больше не задавала вопросов. Зато говорила сама, и с каждым ее словом Реборн опускался все глубже и глубже в пучины стыда и жгучего, почти неприличного счастья. Нана рассказывала о сыне. И с первых секунд становилось ясно: да прекрасно знает она о том, какая судьба уготована ее единственному ребенку. Знает и делает все, чтобы исправить не ею написанный сценарий. Гарри вздрогнул: на миг ему показалось, что с миловидного, совершенно точно азиатского лица на него вдруг посмотрели пронзительно-изумрудные глаза Лили Эванс. Картинка сложилась. Ему казалось, что история Дино Каваллоне была похожа на его собственную, как две капли воды. Ему казалось, что часть судьбы Занзаса перекликалась с событиями из жизни Гарри Поттера. Ему казалось. Потому что настоящим отражением Мальчика-Который-Выжил, Избранного, проклинаемого и благословляемого, любимого и ненавидимого был именно Савада Тсунаеши. Просто Тсуна, которому не хватало преданных друзей, который не собирался связываться ни с какой мафией, которого пугали насилие и кровопролитие, но сердце которого не позволяло отвернуться и пройти мимо, если творилась несправедливость. Рассказы Наны, а затем и собственные наблюдения помогли разгадать загадку, найти ответ. Гарри смотрел на Тсуну, а видел себя. Гарри слушал нелепое бормотание застенчивого нерешительного подростка и пытался понять, какую роль ему самому на этот раз избрал многорукий сценарист: Хагрида, быть может, профессора Снейпа, профессора Люпина? Гарри подбирал для Тсуны друзей-хранителей и никак не мог забыть Рона и Гермиону. Гарри создавал испытания, а видел коридор на Третьем этаже, лабиринт Турнира Трех Волшебников и полет на фестралах до министерства магии. Кокуйо-ленд и Малфой с его компанией, пилюли предсмертной воли и яркие рубины в огромных часах Большого зала, разъяренные и ослепленные гневом и болью предательства глаза Занзаса и свои же собственные слова: «Когда он попытается вернуться в следующий раз, я буду готов». И напутствие Дамблдора напоследок: «Если ты вернешься, быть может, в мире станет меньше разбитых семей и несчастных детей, и я надеюсь, что для тебя — это достаточная причина». Гарри не справился в свое время с потоком, но Тсунаеши — вставал снова и снова. Убегал и возвращался. Плакал, но стискивал кулаки. Боялся всего на свете и без страха опускал собственную жизнь на чашу весов. И Реборн дрогнул. Он не смог довести начатое до конца, привязался к доброму, светлому мальчишке, как к собственному сыну, как к Занзасу. План Девятого с каждым новым днем становился все более туманным и непостижимым, а Реборн лишь улыбался из-под полей федоры и писал невероятно скучные в своем однообразии отчеты: учится, постигает, старается, будет готов. Он спасал Тсуну, а еще изо дня в день терзал свое сердце, любуясь его матерью. Той, что принимала в своем доме, защищала, оберегала и успокаивала, исцеляла словом и советом всех покалеченных мафией мальчишек и девчонок, какие только попадались на пути Реборна и его незадачливого ученика. Нана быстро поняла, что нанятый Девятым репетитор принялся переписывать сценарий, и ее благодарная улыбка схватила сердце все еще молодого мужчины куда сильнее, чем порой способны инструменты палача схватить пальцы приговоренного. Нана ничего от него не требовала и ничего ему не обещала. Он мог бы намекнуть ей, потребовать обмен, пообещать спасение взамен на взаимность, до даже от мыслей об этом становилось тошно. Ее свет, ее смех, ее улыбка и ее глаза — да он и без того мир был готов перевернуть с ног на голову, лишь бы она оставалась счастливой. Впрочем, в стороне Нана оставалась не так уж и долго. — Ты же знаешь, чем все должно закончится? — спросила его онав тот день, когда Тсунаеши лишь каким-то чудом удалось отбить Базиля и выдержать появление Червелло, а Реборну — выстоять под растерянным взглядом «преданного» ученика. — Знаю, — с сожалением кивнул Реборн и подумал, что Савада Нана, должно быть, как Альбус Дамблдор в свое время скажет своему временному невольному союзнику: «просто мальчик должен умереть». И что с того, что речь пойдет совершенно о другом мальчике? Больно кольнуло в сердце: Реборн оставался верным Занзасу, но желал стать верным и ей. К сожалению, подобное теперь становилось, кажется, невозмодным. — Но ведь ни тебе, ни мне такой исход не нравится, — Нана покачала головой. — Я уже приютила столько детей… Как думаешь, у меня есть шанс справиться с запутавшимся подростком? Голова закружилась от сказанного, потому что такого подарка она не могла ему сделать, даже если бы вывернулась наизнанку. Но она делала, обещая шанс как своему ребенку, так и совершенно чужому ей пареньку. Реборн смешался, смутился и понес вдруг околесицу, чего не делал уже очень, очень давно. — Если ты имеешь в виду меня… — заговорил он, потому что прекрасно понимал: нет, разумеется, нет, не его, только вот остановиться уже никак не мог и подобрать правильные слова тоже, — то я тебе скажу, что запутавшийся подросток не имеет никакого желания называть тебя матерью. — Эгоист, — беззлобно рассмеялась Нана, но не отвернулась и сопротивляться на стала, когда Реборн-Гарри почти с мучительным стоном прильнул к ее губам. Она решила задачу, над которой он бился уже несколько лет, и он был счастлив, что она, в конце концов, оказалась на его стороне. Или он на ее… Тут еще нужно было посмотреть. — Не забывай, что имя названой матери — единственное, что я могу дать кому бы то ни было… Вне зависимости от моих собственных желаний. Она посерьезнела, у уголка губ залегла горькая складка. Он зарылся макушкой в ее волосы, вдохнул цветочно-терпкий запах и пожал плечами. — Я исправлю это в любой момент, когда ты только скажешь, — решительно сказал он и покинул дом. Вечером на кухне, среди перепуганного и бодрящегося вонгольского молодняка оказались предусмотрительно связанные отчаянно матерящиеся варийцы, между которыми с самой светлой улыбкой суетилась Савада Нана. Она приносила чай, рассказывала последние сплетни, успокаивала и разнимала Ламбо и И-Пин, поддерживала Тсуну и его друзей, а еще с мягкой улыбкой смотрела на Реборна. Можно было не сомневаться: до того момента, как путы больше не пригодятся, оставался час, максимум, полтора. А затем история Вонголы свернет совсем в иную сторону. Киллер смотрел на творящееся безобразие и думал о том, что его работа репетитором, кажется, подходила к своему концу. Любовался Наной и верил: однажды эта женщина спустится к нему, чтобы подарить мир, тепло и уют давно потерявшемуся в себе Мальчику-Который-Выжил и позволить ему снова стать просто Гарри, просто Реборном, просто счастливым, одаренным любовью человеком. Не сейчас, но очень, очень скоро.