Легенда о Жнеце

— 2002 год —

Иногда Агнес смотрела на свою левую руку, и её искушало жгучее желание отрезать ту себе по локоть. Такие жертвы, может, и не требовались — мелькали нередко в уставшем уме мысли и срезать только конкретную область на предплечье всего-навсего, каким-нибудь ядовитым проклятьем выжечь и залить бадьяном. Но эта магия, черная, алчная до любых аномалий, въедалась, наверное, до самой кости, проникала в саму суть. Срежешь — проявится новая метка на новой коже. Тот, кто создавал эту мерзость, явно знал, что делает, знал, как сковать подданных невидимыми цепями потяжелее. Агнес не испытывала именно ярой ненависти к классическому для нынешних времен клейму у себя на предплечье, это было скорее чем-то нагнетающим. Черная Метка напоминала о слишком многом. Досаждала, щипала разум. Не давая слишком часто мозолить себе глаза, Агнес даже в одиночестве прятала руки как угодно, чаще всего выбирая одежду с длинным рукавом. Так и сейчас — выбравшись из-под обжигающего душа, который послужил способом хоть немного расслабить ноющие, натруженные недавней тренировкой мышцы, она тут же закуталась в тонкий и короткий, но с длинными рукавами халат, убирая череп со змеей с глаз долой. Конец августа выдался душным, поэтому сейчас контраст между напаренной ванной и температурой в квартире ощущался особенно приятно: воздух, чаще липнущий к коже, омывал перегретое тело легкой прохладой. Не зажигая светильники, спокойно перемещаясь в темноте, Агнес уже готова была назвать эту ночь удивительно неплохой. Безмятежной, что редкость. Только правая рука донимала — костерост запросто справился с переломом ещё недели назад, но оставил кость временами гундеть. Не сильно критично. Этот флер удивительно беззаботных мыслей внезапно обрезало увиденное вдалеке. В конце коридора. Из щели под дверью, из кабинета, на пол вытекал блеклый свет. Скинуть бы это на простую рассеянность, в её случае недопустимую, и все-таки Агнес уверена, что свет в кабинете не оставляла. Нервы протяжно натянулись. Палочка тут же оказалась в крепко сжатых пальцах. Прежде чем дать разгуляться паранойе, стоило убедиться: — Гоменум Ревелио, — шепотом, почти одними губами. Легкое, едва уловимое взглядом свечение соскользнуло с палочки и пронеслось по всему коридору, замерев ровно напротив кабинета. Там оно свернуло, прошло сквозь дверь, подобно привидению. Точнейшим образом указывая, где кроется человек. Сердце отяжелело. Надсадные удары в груди отдавались громким пульсом в висках, мешая вслушиваться в возможные звуки. Агнес запретила себе поддаваться панике. Панике, неодолимой колючей тревоге, желанию всего-навсего трансгрессировать из дома от греха подальше. Что странно, незваный гость, даже зная, что его обнаружили, не стремился что-либо предпринимать: Агнес упрямо продолжала попытки вслушаться и все равно не могла различить ни звука, ничего не происходило, сколько бы она ни стояла на одном месте, ожидая чего угодно. Это либо не такой уж и дурной знак, либо наоборот, очень дурной, настолько, что стоило бы уйти немедленно и желательно не возвращаться. Храбрость это или бестолковость, Агнес не могла себе позволить сбежать в неведении. Шаг, второй — как можно тише. Все еще босая после душа, не в самом приглядном виде, настороженно направлялась к своему гостю. Перед кабинетом она взяла паузу на то, чтобы настроиться. Вдохнуть, как вдыхают перед нырянием в непроглядную глубину. Подготовиться ко всему, что ее может ждать. Наконец, повинуясь мановению её палочки, дверь медленно подалась внутрь. Взгляду даже не потребовалось рыскать по пространству в поисках. Сходу впечатался в фигуру у книжных полок. Молодой мужчина стоял к ней спиной, рассматривая многочисленные корешки. Руки заведены за спину в непоколебимо уверенном, спокойном жесте. Её пальцы ещё крепче стиснули палочку. Такая прекрасная мишень. Вот прямо сейчас — произнести заклинание, запросто повергнуть чересчур самонадеянного мага, который все еще не оборачивался, явно убежденный, что никто ему не пальнет Непростительным в спину. — В твоем распоряжении целое родовое поместье, а ты ютишься в городской квартирке. Голос, пробирающий до мурашек. Агнес отвыкла. Как бы часто собственный рассудок ни пытал её этим голосом в моменты одиночества, подкидывая снова и снова назойливые воспоминания, услышать его снова оказалось чем-то почти обезоруживающим. Квартирка эта была жилищем её брата. Не успев построить семью, оставил свой дом сестре, всем сердцем ненавидящей масштабы их особняка с самых юных лет и по сей день. Эван знал об этом. Тот, кто не более чем издевался сейчас над ней, — тоже. Вытянутая рука с палочкой все же неспешно опустилась. Не сейчас. Как бы ни был велик соблазн, это ничего не даст. — Там удручающе пустовато, — беспечно отозвалась Агнес, будто никакой страх не опутывал ей жилы. — Но если составите мне компанию, мой Лорд, я с удовольствием займу вновь отчий дом. Как бы ни звучал её голос под пластами вызывающего спокойствия, сердце не унималось. Продолжало с усилием бить в ребра, каждым ударом призывая к бегству. Агнес своей фразой только прощупывала границы дозволенного. Ждала, что последует за дерзостью. Много времени прошло с тех пор, как она могла позволить себе лишнее, и даже тогда она каждый раз готовилась к тому, что в любой момент удача может её подвести и зеленая вспышка наконец покончит со всем. Обернувшись к ней наконец, Реддл ответил только приподнятым уголком губ. Счесть бы это хорошим предзнаменованием, но Агнес знала, что уж он ровно с той же ухмылкой мог и человека освежевать безразличным взмахом палочки. Не расслаблялась. Занимая кресло за письменным столом так свободно, будто это Агнес была здесь гостем, он невозмутимо осведомился: — Ты избавилась наконец от своей любви к неформальности или это все твоя вечная очаровательная ирония? Неформальность. Отец, знавший Темного Лорда буквально со школьной парты, называл его порой — то ли нарочно, то ли неосознанно, по старой памяти — всего-навсего Том, и эта непозволительная привычка поневоле перекочевала и ей. Но, пусть это «мой Лорд» жгло неестественностью на языке, разлука длиной в полтора года уже выела из Агнес всё желание обращаться к нему по имени. Хотя «разлукой» это также сложно назвать. Агнес надеялась, что работа вдали от дома будет как глотком свежего воздуха, ослаблением удавки на шее, но все то время, что она блуждала по странам, выполняя разного рода поручения, он мерещился ей всюду. В лицах других людей, во мраке, в бесцветных снах. В чужих прикосновениях. Недостаточно жестоких, недостаточно опьяняющих и уничтожающих, попросту не таких. Когда пыталась забыться, даже с каким-нибудь незнакомцем, стоило только закрыть глаза — под темнотой век возникал он. Как неотвязный призрак, личный дьявол, поселившийся в уме. Отрава. Главное — она была уверена, что он в свою очередь о ней и не думает. Связь, ненавистная и родившаяся вопреки здравому смыслу, не могла иметь одинаковый разрушительный вес с обеих сторон. Если и существовало какое-то далекое подобие на особенное отношение к ней, искаженное и шаткое, это стиралось каждым месяцем, каждым днем, что она не пересекала границу родного острова. Наверняка Агнес тускнела в его памяти, принимала личину обычной переменной в череде министерских дел и поручений, о которой вспомнить лишний раз требовала только необходимость. И вот он — сейчас, в её квартире. Сразу же как Агнес вернулась. Ещё даже привыкнуть обратно к Лондону не успела, как Реддл снова единовластно вторгся в её существование. Ответить ему было нечего, Реддл и не требовал серьезного ответа. Только рассматривали друг друга с обоюдной внимательностью, будто за это время многое в них могло измениться. Она — в тонком шелке после душа, и это явно не тот вид, в котором нужно принимать у себя настолько значимую личность. Он — как всегда безупречный: безупречность в аккуратной прическе, в скульптурном лице, в изысканном костюме. От этой безупречности едва не скрипели зубы, настолько он был выверен во всем. Как будто сделанный, искусственно вылепленный. Неживой. Назвать бы его пустым, но слишком большая мощь таилась под этой идеальной картинкой. Угроза в каждом движении. У Агнес ни единой идеи, как она еще не свихнулась за эти девять лет. Если не свихнулась. Её же вид его не особо смущал: то ли его безукоризненные манеры давали о себе знать не только в моменты, когда он стремился расположить собеседника к себе, то ли она ему в этом смысле уже неинтересна, он не опускал свой взгляд ниже её лица. Задержал внимание разве что на волосах. Насмешливо: — Жажда перемен? Ты даже не представляешь… — Да… давно. Прежде длинные, даже чересчур длинные волосы, темные и вьющиеся, теперь были ей по ключицы, и это они еще отяжелели, напитавшись влагой. Высохнут — будут лишь слегка касаться плеч. И списать бы это на простое удобство… Агнес давно уже не падка на чрезмерное самокопание, будто всего лишь переключателем убрала дотошный внутренний голос за ненадобностью, но бывали все же периоды, когда накрывало приступом самобичевания. И вот так, в очередной момент, когда её затошнило от собственного же отражения, — состригла. Могла бы и перекрасить, для пущего эффекта, но это уже походило бы на обыкновенный подростковый бунт. Обсуждать с самим Темным Лордом новую прическу — слегка абсурд, поэтому её напряженный взгляд заблуждал по пространству, подыскивая более подходящие темы. А тот возвращался, как приколдованный, к столу, на котором лежал выпуск Пророка не первой свежести. К теме, которую лучше первой не начинать. Агнес к этому не готова. — Знала бы я, что у вас здесь творятся подобные занятные вещи, вернулась бы раньше. Все равно что сама себя этим вопросом пнула в мутный тинистый омут, неуверенная, что выплывет. Но лучше покончить поскорее с этой недосказанностью. Отливающие багрецом глаза проследили за её собственными. Шорох раскрывающейся газеты в его руках… — Ты о той маленькой резне в подворотне? — «Маленькой». — Ничего сильно занятного. Всего лишь новый сомнительный герой с тягой к эпатажу. Агнес еле сдержалась, чтобы не скривить губы. Его презрением к абсолютно всему в этом мире можно захлебнуться. Неисчерпаемое. Ничто его не трогает, ничто его не впечатляет… — Разве «герой» стал бы свою подпись вырезать на руке у жертвы? — Потому и говорю — сомнительный. Такой обычный разговор, если не брать во внимание тему обсуждения. Почти-приятельский. Стороннего наблюдателя подобный тон беседы точно ввел бы в заблуждение, в то время как на деле у Агнес все нервы трещали от натяжения. Стоять всё так же неприкаянно среди кабинета было некомфортно, но и приближаться она не осмеливалась. Продолжала рассуждать: — Мне кажется, больше похоже на какого-нибудь обыкновенного психа, которому эти трое невовремя подвернулись. На фоне всех событий некоторые могли слегка тронуться умом. Глаза отцепились снова от газеты, интересом прожгли Агнес, мечтающую в эту секунду только о том, чтобы скинуть с себя этот всегда пристальный взгляд, как будто на расстоянии пытающийся забраться ей в голову магией. — То есть ты рассматриваешь вариант, что это просто случайность? — Я рассматриваю всё, — ответила она, подступая все же ближе к столу. Коснулась уже отложенного Реддлом в сторону пергамента, разглядывая переплетение букв, ведающих мерзковатую историю. — Честно, я бы не удивилась даже, если бы они и сами друг друга перерезали по пьяни, но тому противоречит подпись. Сказала бы, что это орденовцы могли снова высунуться из норы, но… — Чересчур для них грязно. — Да, я о том же. Реддл помолчал мгновение, продолжая её рассматривать. А затем поднялся из-за стола. Агнес не дернулась только чудом, оставшись стоять, где стояла, запрещая себе отступать. — Почему это вовсе так тебя занимает? Не замечал, чтобы ты имела тягу к Отделу правопорядка. — Я заинтригована, — повела она плечом. — Если это все-таки Орден подает признаки жизни или какая-нибудь новая самоубийственная шайка, это может грозить неприятностями. Я бы не хотела отсиживаться где-то вдали, пока все самое интересное происходит здесь. Отвечая, Агнес делала вид, что разглядывание книжных полок позади стола, который сейчас медленно обходил Реддл, — куда более интересное занятие, чем что бы то ни было. Куда угодно смотреть, но не ему в глаза, пока он приближался все больше с каждым шагом. Стоять к нему спиной — ещё хуже, поэтому она все-таки повернулась, опираясь о стол. Ритм сердца, за время этого мнимо-безмятежного диалога уже подуспокоившийся, снова зачастил. Никакого личного пространства. С Реддлом и на расстоянии беседовать не легко, а уж теперь… Дышать тяжело. Воздух вокруг будто сгустился, потрескивал напряжением, опасностью, стоило ему оказаться совсем рядом. И всё хуже. Возвышаясь над ней, он поднял руку к её лицу. Коснулся пальцами скулы, заставляя прервать окончательно дыхание, оцепенеть: в каждом его касании всегда чудилась гибель. Точно для убийства ему не нужно никаких заклятий, никакого оружия, у него в кожу это вшито. Её едва не потряхивало — внутри, в костях, пока Агнес прилагала немыслимое количество усилий, чтобы не задрожать в действительности. Как будто и не уезжала никуда. Будто не было всех этих лет. Рядом с ним — всегда будто все та же семнадцатилетняя девчонка, вынужденная преклонить колено под гнетом чужой власти, перед кем-то, кто в разы старше, безжалостнее, ужасающе могущественнее. Его пальцы скользнули по щеке дальше, к волосам, впутались в еще влажные пряди на затылке, сжимая у корней. Задирая голову, чтобы смотрела ему в глаза. Единственное, что рушило его обманчиво привлекательную оболочку, — глаза. Отец говорил, что в школьные годы те были светлыми. Во время войны в семидесятых годах лишь изредка могло померещиться, будто отдают красноватым. Агнес же ни разу не видела у Реддла иных, кроме насыщенно-алых, как будто восстал он девять лет назад не из Тайной комнаты, а из самой Преисподней. В таком случае она — она, ведьма, явно далекая от религии — даже готова была бы взяться за любые молитвы, только бы проклятое чудовище вернулось, откуда выползло. Все эти кипящие злостью мысли казались одновременно единственно правильными и в то же время наивнейшим самообманом. Ей ведь подобная к нему близость внутренности перекручивала, и Агнес не могла бы точно определить, за что презирала себя больше: если это страх или если это не страх. А Реддл наверняка знал, как действует на нее, знал, может, не мог распутать весь клубок её эмоций, но напряжение её тела, прижатого к столу, казалось, было бы ощутимо даже в другом конце комнаты. Реддл слегка склонил к ней голову, еще немного сокращая расстояние, изучая глазами её лицо. Иной сорт интереса, не то внимание, которое он ей уделил, стоило только с ним заговорить минутами ранее. Не внешний вид его интересовал, вероятно, его интересовало, изменили ли её эти полтора года. Но для чего всё это? Чего он от нее хочет? Издевался в очередной раз? Нет, не стал бы он тратить время на глупости, но разобрать, что в его голове, ни сам Мерлин, ни сам Салазар, ни кто-либо еще не смог бы. Чего от него ожидать… А от неё? Чего ожидать от неё, если какая-то потаенная часть внутри — которую извести бы самым едким заклятьем, — прорываясь из-под слоев страха и ненависти, хотела бы внезапно податься вперед? Из интереса. Узнать реакцию. Узнать, возможно ли вывести его из равновесия. Узнать, кто она ему. Вспомнить самой. Вспомнить греховно-сладкий вкус собственного слома. Вспомнить, каково это, когда заглушается здравый смысл шумом сбитых вздохов прямо в чужую ухмылку, неизменно жестокую, когда бессилие заполняет до самых кончиков пальцев, дрожащих и цепляющихся за воплощение абсолютного зла, наслаждающегося каждым оттенком её слабости, им же одновременно взращиваемой и вырываемой с корнем. Вспоминать для неё всегда было чему-то сродни мазохизма, жуткого и восхитительного вида саморазрушения. Уж когда он лично прямо перед ней — тем более. На секунду ей показалось даже, что он и сам мог бы сейчас… Агнес вдруг ощутила, как вышибает все лишние мысли давление невидимого пресса на череп. Тисками сжимает со всех сторон. Вторжение в разум. Легилименция знакомо прошивала её мозг. Отвлекшаяся на его непонятные игры и на собственное ядовитое искушение, Агнес все равно не позволила себе растеряться: ответила на вмешательство в голову отточенным спокойствием, в то время как поводов для паники было не счесть. Реддл тщательно изучал её память, сперва последние дни, недели, с особой скрупулезностью, затем пошел дальше, широким шагом проходясь по внушительному периоду её жизни, избавленному от его же вездесущего контроля. Переговоры с иностранными Министерствами, расправа над бежавшими из Британии предателями. Все то, что рядовому Пожирателю Смерти не доверишь, но и сам не станешь тратить время, раз уж есть возможность возложить это на наиболее приближенных слуг. Не мог не остановиться и у запертых дверей, старательно закрытых ментальных замков. Вскрыл их запросто. Но, наткнувшись лишь на подробности интимного характера, включащие пустые интрижки, равнодушно отбросил. Объем воспоминаний за это время был слишком велик, поэтому вскоре, не обнаружив ничего предосудительного, что бросалось бы в глаза, он оставил её разум в покое. Но так и не отходил. Так и не отпускал её. — Настолько не к чему придраться, что даже подозрительно. — Неужели после всего ты мне не доверяешь? — в её лице — нарочито плохо сыгранная невинность. — Разбиваешь мне сердце… Рано или поздно он попросту отрежет ей язык, Агнес не сомневалась. Ребячиться с ним подобным образом — откровенная дурость. В том и прелесть. Но ему, чтобы наказать её, даже не нужно было причинять никакого физического вреда. Только еще крепче сжать корни волос. Изогнуть губы неискренней улыбкой и констатировать простой факт: — У тебя давно уже нет сердца, Агнесса. — Эта удвоенная «с» из его уст всегда звучала едва уловимо по-особенному. Будто, как полагается змееусту, он смакует шипящее, и иногда ей кажется, что на неё этот голос действует так же, как на змей, сминая легко волю. Напомнил, будто можно забыть: — Я лично об этом позаботился. Всё еще близко, чересчур близко, нависая, смотря глаза в глаза, и этот контраст всегда изумлял. У него — огненно-красные, но на деле, если окунуться в эти глубины, можно замерзнуть, сгнить в холодах его безразличия заживо. У неё — серые, хрустальные, как лед, и отдавать бы им тем же холодом, но они, напротив, чаще горят заревом эмоций, будь то гнев или, как сейчас, нечто иное. Сейчас в них наверняка должно было отражаться, как в уме замелькали, точно рублеными обрывками колдографий, оживленные всего парой его слов воспоминания. «Нет сердца». Лично. Позаботился. Какой же все-таки ублюдок. Её ничтожные мольбы, рыдания, от громкости которых у самой едва не закладывало уши и срывался до хрипоты голос. Унижение, заключенное в дрожащее «пожалуйста», и неиссякаемый ужас. Определенно, Реддл очень постарался, чтобы она, видимо, до конца жизни жалела о том, что не вскрыла себе вены в первый же день его возрождения. Из-за натиска нежеланных воспоминаний Агнес сжала челюсть, и это не могло ускользнуть от его внимания. Что явно его удовлетворило. Выпотрошил из неё-подростка всё прежнее, что в ней было, всё в ней её, оставляя рваными швами наружу, и лениво дергал теперь время от времени за эти облезлые нити, получая явно какое-то садистское наслаждение. Но все же отпустил наконец, отошел, и Агнес бесшумно выдохнула, немеющими от переизбытка эмоций пальцами вцепляясь в край стола. Отойти от этой сцены требовало время, но она сразу же негромко выдала: — Не отсылай меня обратно. Реддл, уже отвернувшийся от нее, повернул к ней обратно голову. Вопросительно приподнял брови. — Я бы хотела вернуться с концами, работать здесь. Если позволишь. — Стоит ли напоминать, как ты сама выпрашивала у меня задание подальше от дома? — Агнес поджала губы. — Нагулялась? — Ты знаешь, из-за чего я просила. Из-за кончины отца. Вернее будет сказать, что причины там были совсем другие, более абстрактные, но существование в новом режиме сталось для нее совсем невыносимым, когда недуг сгубил последнего близкого ей человека и в её жизни остался только… Он. Стоял сейчас перед ней, совершенно этой репликой не тронутый, разумеется, Агнес и не надеялась, поэтому сразу — вдогонку: — Я хочу быть тебе полезной, но ведь больше пользы я приношу в сражениях. Ты сам меня учил сражаться, — напомнила она, как будто это могло добавить больше веса её доводам. Её указательный палец слабо ткнул в лежащую рядом газету. — И если этот «герой» — настоящая угроза и явится еще раз, это единственная возможность не растрачивать умения попусту. Наверное, у него было больше причин отослать ее, чем оставить, она понимала. Чтобы элементарно не следовать капризам девчонки, просящей то об одном, то о другом. Да и в каком-то смысле Агнес же буквально все равно что сбежала от него. Просто обезопасила себя все той же работой на него же, чтобы не числиться предателем и не понести за это кару. К тому же, размышлять теперь, кем заменить её, если снова что-нибудь потребуется за границей… Однозначного «нет» не прозвучало. Реддл какое-то мгновение взвешивал, видимо, её слова, в то время как сама она уже ворошила все возможные варианты, что ей делать, если все-таки отошлет. — Я подумаю, — произнес он по итогу. А затем без всякого прощания направился к дверям. Не ради задушевной беседы он приходил, очевидно, ради того только, чтобы залезть в голову. Убедиться в незыблемой преданности. Не доверял в полной мере. Никогда и никому. И неважно, сколько лет она ему служит, что для него сделала и кто в принципе присягнул ему в первую же очередь по воскрешении. Пусть. Главное — всё, от чего буквально могла зависеть её жизнь прямо сейчас, было надежно спрятано. Не за ментальными замками, а расфасовано по памяти, внутри других воспоминаний, а сверху зашлифовано фальшивыми, искусственно созданными: у неё силы воображения не хватило бы соткать несуществующие куски памяти, поэтому она специально шлялась по разным местам, чтобы было, чем припорошить настоящее её времяпровождение. Иными словами, изучение других культур, в том числе других магических практик, включающих непривычные виды окклюменции, пошло только на пользу. Можно бы выдохнуть, но неожиданно Реддл остановился. Как будто вспомнил что-то, о чем забыл сказать. Обернулся. — Раз уж тебя так захватило это дело — может быть, у тебя есть идеи, что могла бы значить его подпись? Агнес секунду помедлила, будто задумалась. Отрицательно поджала губы, покачала головой. Не имеет ни малейшего представления… Эти слова уже почти даже сорвались с языка, но, раз она буквально только что сказала, что хочет быть полезной, стоило все же озвучить другое: — Что-то из фольклора, очевидно, но не припомню ничего похожего в наших сказках. — Все еще опираясь на стол, она открыла снова разворот выпуска, заверила: — Я поищу информацию, если нужно. Реддл ничего ей не ответил. Только смерил её последним взглядом и исчез. Теперь уже облегчения Агнес не скрывала, и последовавший за уходом гостя выдох был отнюдь не бесшумным. Устало запрокинув голову к потолку, она в миллионный раз поймала себя на мысли, что любое взаимодействие с ним высасывает силы хлеще всех дементоров, боггартов и прочих тварей вместе взятых. Напряженные прежде плечи опустились, невидимая петля на шее развязалась, сердце приходило в норму. Незаинтересованный взгляд упал обратно на газету. Наверное, в её случае странно было перечитывать ту так часто, но Агнес не могла избавиться от развившейся привычки в моменты скуки открывать этот выпуск снова и снова, чтобы мысленно посетовать на неудовлетворительную работу журналистов. Разумеется, что это за «Жнец», у них не было пока никакой веской теории абсолютно, это можно понять. Но сочинили бы хотя бы заголовок поярче. А не шаблонное: «Трое волшебников были найдены мертвыми в Лютном переулке» *** Лютный переулок Агнес посещает уже третий раз за одно только начало августа. Выжидает. Подходящего момента? Или когда надоест прятаться по гостиницам, скрывая свое возвращение в Лондон? Или, может, когда страх взять и решиться дойдет уже до того предела, что затошнит от самой себя и единственным выходом будет пойти наконец и сделать задуманное? Под определение «подходящего» точно подошел бы любой момент, когда несколько Пожирателей, праздно пропивающих себе мозг и печень в местном кабаке, разделились бы и один из них, нетрезвый, пошел бы своей дорогой. Но они держатся вместе, как приклеенные. Вместе появились — вместе исчезли. Если браться, то тогда уже за всех разом. Самоубийство. Чистой воды. Но Агнес уже начало становиться скучно в тенях. Наблюдать, наблюдать. Выслушивать доносящиеся пьяные бредни, громкие бессвязные песни, сальную брань, изливающуюся из едва раскрывающихся ртов, пока они по двое, по трое, по четверо шатались по грязным улочкам. Укрепившийся в своем положении режим не шел Пожирателям Смерти на пользу — им уже нечего делать. Против Ордена не повоюешь, а работы вроде выискивания прячущихся грязнокровок на всю орду Пожирателей не хватит. Развлекаются, как могут. Решилась Агнес в ночь, когда троих мужчин буквально вышвырнули из уже упомянутого кабака. То ли за драку, то ли за чересчур похабное поведение в отношении официанток. Один из них даже не удосужился оставить бокал внутри, утащил с собой на улицу, хлебал теперь на мостовой среди уже закрывшихся лавок в густой темноте. Если Косая Аллея обычно хорошо освещена фонарями и ночью, то Лютный переулок едва ли освещен даже днем, что уж говорить о сейчас. Беззвучно ступающую за ними девушку никто не замечал, болтая до того громко, что кто-то, высунувшись из окна — может, ночевал кто в своем магазинчике, — на них шикнул. Те только рассмеялись, крикнули что-то не особо цензурное в ответ, но все-таки за угол, узкий и безлюдный, свернули, чтобы не идти по главной дороге. Агнес следовала за ними. Но за поворот пока к ним не выходила, так и осталась стоять на углу, прижавшись спиной к стене одного из зданий. Некоторый вес оружия на правой руке был уже привычен и должен бы внушать спокойствие, хотя бы иллюзию уверенности, но никакого воодушевления и в помине не было. Жуткая отчужденность. Как будто какая-то часть мозга по-прежнему отказывалась признавать и перерабатывать происходящее. Вероятно, оттого будет и проще. Не до конца осознавать, что делает. Это вовсе не должно быть слишком уж сложно именно с моральной точки зрения. Вес палочки, направленной ровно между заплывающими от слез глазами, умоляющими пощадить, годы назад был свинцовым, выдирающим кусок из её собственной груди с корнем, оставляя там процветать червоточину. Уж на этот раз, когда невинность в будущих жертвах обратно пропорциональна их опьянению, может, это даже принесет облегчение. Удовлетворит мерзопакостное чудовище под ребрами, чужой рукой в ней вскормленное. Чужим голосом, нашептывавшим ей когда-то на ухо не искушающие речи, а приказы, которых не ослушаться. «Пожалуйста», — отозвалось тусклым эхом воспоминаний, и Агнес качнула головой, отгоняя слабость, которую так старательно из нее выкорчевывали. И так слишком долго медлит. Пора уже. Вытесняя призраки прошлого из ума, Агнес напомнила себе о более важном: не пользоваться палочкой. Главное — не пользоваться палочкой. Исключить риск быть узнанной впоследствии. Один из редчайших минусов волшебной палочки как оружия — возможность просмотреть всю хронологию твоих преступлений одним только Приори Инкантатем. Из хранящего магию древка незримую кровь не вымыть, в отличие от обезличенной и потому куда более надежной стали. У Агнес сейчас за душой ничего, кроме клинка. Ни возможности использовать палочку, ни конкретного плана действий, ни даже маски. Последнее — специально. Чтобы не было пути назад, чтобы это стало вопросом жизни и смерти. Точно закончить начатое и никого из них не отпустить. Лишь обычно распущенные волосы собраны, заплетены в два тугих колоска, чтобы ни одна прядь не падала на глаза и не мешала, когда пойдет действие, в котором каждая секунда — тончайшая, упоительная грань перед неотвратимым. Происходящее все еще казалось безумием, но либо сейчас, либо никогда. Это не игра, где можно подождать более легкого соперника, повышать уровень сложности постепенно. Сначала одного, потом двух, потом трех. Так не работает, и всё должно решиться сегодня, по сути. Потянется ли дальше кровавая дорожка или вся эта буквально маниакальная идея прервется на корню. Все безрассудно ставится на кон, но было в этом даже что-то будоражащее. Азарт, подгоняющий кровь. Завернув наконец за угол, Агнес не спешила что-либо предпринимать, безмятежно прислонилась плечом к стене. Рассматривая. Флинт. Деррек. Хиггс. Бывшие её однокурсники. Все трое в мантиях, но не с масками — разумеется, не на задании же, хотя палочки Хиггс и Флинт не убирали, как будто здесь этих трех жлобов могла поджидать опасность. Эту опасность они не замечали вплоть до момента, пока та не подала голос сама. — Теренс, ты так налегаешь на виски, будто не тебе завтра тащиться в трансгрессионный центр. Или ты уже уволился? Теренс Хиггс чертыхнулся, едва не подавившись, оттого выругался: — Твою ж… Обратить их внимание на себя было лучше, чем не обращать. Хоть и пьяные вдрызг, отбить нападение непонятно откуда взявшейся неопределенной фигуры в темноте хотя бы на уровне рефлексов проще. Другое дело, если они окончательно расслабятся. — Розье, ты что ли? Три пары мутных глаз уставились на неё, вглядываясь. С Теренсом Хиггсом она года два назад пересекалась в Министерстве, болтали иногда в лифте: она спускалась на уровень пять, в Отдел международного сотрудничества, он — ещё ниже, в Отдел магического транспорта. Остальных же двух она не видела, пожалуй, аж с собраний Пожирателей Смерти в период активных боевых действий. — Я смотрю, ничего не изменилось. Как в слизеринской гостиной дебоширили, так и сейчас не даете покоя бедным работягам. Деррек рассмеялся: — Узнаю нашу прелестную ворчливую старосту, — протянул он. — Где ж тебя носило все это время? — Международные дела. — Агнес пожала плечом. — Поинтереснее, чем в офисе возиться. Флинт подошел ближе, качнулся, но в этом, к сожалению, не читалось уязвимости, скорее какая-то кричащая развязность. — Чего тогда вернулась? — По тебе, Маркус, истосковалась. От него дыхнуло перегаром, и Агнес равнодушно отвернула голову слегка в сторону, чтобы не вдыхать. Опустила глаза вниз, на его палочку, пока он острил: — Я так и знал, что в школе между нами была искра. Агнес осторожно вынырнула из-под его руки, которую он шаблонно прислонил к стене рядом с ней, и прошла медленно дальше в темень подворотни, ближе к другим двум. Продолжала рассчитывать. У Деррека, стоящего левее Хиггса, палочки в руке не было, спрятана где-то в мантии. До чего же сильно было желание потянуться за своей, хотя бы спокойствия ради, чтобы угомонить гулко бьющийся в висках пульс, но Агнес себя осекала. Нельзя. Нужно учиться обходиться без нее. — Можно смочить горло? Хотя бы глоток. Хиггс, уже потянувший снова бокал ко рту, замер. Флинт, обходивший её, чтобы вернуться к дружкам, фыркнул и снова бросил какую-то издевку, в которую она уже не вслушивалась. Изучала растерянного Хиггса. Телосложение… удобное. Низковат и, кажется, не должен много весить. Наконец, он заторможенно протянул бокал, опустевший уже на две трети. Её пальцы сомкнулись на грязноватом стекле, пока взгляд, обращенный за чужое плечо, наблюдал за Флинтом — наиболее раскабаневшим из всех, — что прогуливался за спиной Хиггса, продолжая что-то болтать. Что ж. Да поможет ей Мерлин. Целая череда действий. Одно за другим. Выплеснула содержимое бокала в лицо Хиггса. Проигнорировала его «сука». Вцепилась в его руку, отвела палочку в сторону, заставляя рефлексом выпущенное заклинание разбиться о землю. Рывком развернула его к себе спиной. А затем — мысленно произнесенное слово, непривычное, даже в уме все еще звучащее нескладно, совсем не похожее на привычную формулу заклинания. «Даорен». В переводе — режущий край, острие, лезвие… Лезвие клинка само по себе вынырнуло из ножен, спрятанных под рукавом мантии. Легчайше рассекло шею Хиггса быстрым движением руки. Кровь брызнула на мостовую. Агнес выдернула палочку из ослабших пальцев Хиггса и, пока он еще не повалился на землю сам, ногой пнула его со всей силы в спину, толкая на Флинта. Обернулась на Деррека. Тот палочку уже достал, но навести не успел. Агнес его опередила, швырнув оглушающее. Обездвиженное тело отлетело в сторону и грузным мешком упало в десятке ярдов от неё. Остался только Флинт, но оказался он главной проблемой. А риск беспардонного использования чужой палочки себя не оправдал. Вспышки заклинаний замелькали беспрерывной очередью. Агнес отбила три из четырех — четвертое впечатало её со всей силы в стену: чужая палочка дала осечку, изламывая щит. Удар вышиб из легких воздух. Охватил болью часть черепа. На секунду всё исчезло — исчезло зрение, исчезла напрочь палочка из рук. Свалившаяся наземь, Агнес попыталась сразу подняться, но тут же по ней полоснуло очередным заклятьем, жаля болью и припечатывая к земле. Флинт на фоне разражался какой-то бранной тирадой, в которую она не вникала, выцепляя только куски фраз: «…что, одна из перебежчиков?», «семь долбанных лет в школе… и рука не дрогнула, дракл тебя дери». Его речи оставались проигнорированными, пока Агнес направляла все силы на то, чтобы хотя бы встать, а тело всё подводило. Соблазн воспользоваться своей палочкой рос с каждой секундой, но это, удивительно, не было паникой. Пусть все летело к чертям, Агнес испытывала скорее щепотку раздражения. Желание заткнуть идиотскую болтовню. Которая стала ближе. Флинт подошел ближе. Удар. Ногой — по лицу. Заставляя по инерции от силы удара перекатиться на спину. Челюсть онемела, губу ошпарило болью. Во рту — вкус железа. Одна её рука потянулась тут же к источнику боли, но вторая, уже скрывшая лезвие обратно в рукав, оказалась обездвижена массивным ботинком, на который Флинт затем перенес весь свой вес. Хруст — не секундный, продолжительный, гремевший будто вечность, пока трещала, ломалась кость. Надрывный рев, заглушенный собственной ладонью, драл горло и грудь, но и тот вскоре стих, закончился в легких воздух. В закутке и так было темно, но теперь еще и пятна перед глазами поедали часть пространства. Грудная клетка часто вздымалась, наверстывая утраченное в легких. Если не шевелить сломанной рукой, боль притуплялась, но от каждого малейшего движения та жгучим огнем пронзала всю конечность. Кончик палочки, наведенной на неё сверху вниз, мелькал размыто, лица Флинта в смазанном пространство не было видно вовсе. — Добить бы тебя сразу… — всё бормотал он. По-прежнему изрядно пьяный, он пошатнулся, невольно убирая ногу с раздробленной кости. — Но мне слишком интересно. У тебя все было. Лорд давал тебе все. Чем тебя так соблазнил твой вшивый Орден, что ты решила своих предать? Забавно даже. Ей почему-то казалось, что уж по ней точно видно, что она скорее самолично удавится, чем станет работать с орденовцами. Для нее в этой войне никогда не было сторон. Агнес — против Ордена Феникса, против Пожирателей Смерти. Против себя в каком-то смысле. Скверно живется, когда весь мир делаешь своим врагом, зато не соскучишься. Рассеченная ударом губа саднила, пульсировала болью. Обагренная линия рта все равно искривилась ухмылкой. — Почему ты не допускаешь… — Агнес слизала кровь с губ, чтобы было проще говорить. — Что меня к вам подослал Лорд? Лоб его нахмурился, на лице отразилось следствие тяжелого умственного процесса, для пьяного мозга оказавшегося непосильным. Этого замешательства было достаточно для рывка. Одно невербальное слово, и клинок снова явил себя, полосуя по вытянутой руке Флинта. Её собственное запястье от резкого движения полыхнуло раскаленной добела, ослепляющей болью, и за этой пеленой Агнес не видела почти ничего — действовала интуитивно. Сразу же, не мешкая, оттолкнула раненую руку Флинта в сторону, и лезвием — по его ногам, по внутренней части колен, заставляя те подогнуться. А пока Флинт со стоном заваливался коленями на землю, Агнес использовала его плечо как опору, поднимаясь. Через чернь в глазах пальцы нашарили жесткие волосы, заставляя откинуть голову назад. И снова этот звук, рассекающий кожу. Бульканье в глотке и оросивший землю поток крови. Тело повалилось вперед, и счесть бы это моментом триумфа, но Агнес смогла полюбоваться поверженным Флинтом только жалкую миллисекунду. Прежде чем согнулась от боли в конечности, едва не заскулив. Ради этого маневра с Флинтом пришлось спрятать все паршивейшие ощущения тела куда-то в дальний угол сознания, но теперь они вернулись с новой силой, накрывая, наглухо. Цедя сквозь зубы бессвязные проклятья, Агнес всё прижимала руку к груди, будто это могло бы умерить муку. А затем размытый взгляд зацепился за Деррека, все еще лежащего обездвиженно, но живого. Да чтоб его… она и забыть о нем успела. Приблизившись, она присела на корточки. Не желая лишний раз шевелить раненой рукой, она левой — к большому счастью, будучи левшой — отсоединила лезвие от ножен и вогнала поглубже в выглядывающую из-за ворота мантии полоску кожи на шее. Оглушенное тело конвульсивно дернулось и снова размякло. Прежде чем подняться, Агнес удостоверилась, что его дыхание и сердце замолкли, как и других двух. Возможно, должно бы насторожить все-таки, насколько она ничего сейчас не чувствовала. Ничего, кроме жалоб своего покалеченного тела. Кромешная тишина внутри. Учитывая, что это же не незнакомцы, в каком-то смысле не чужие ей люди… Но Агнес давно уже не видела различий. Для неё за эти годы из человеческой личности вымылась любая ценность, все одни и те же безликие существа из плоти и костей. Разве что мутило от такого обилия крови — лезвием, а не палочкой, ей прежде доводилось расправляться разве что с тем мужчиной, у которого она и позаимствовала это великолепное полумагическое орудие, что станет ей теперь верным другом. Избавляться от торговца, конечно, было необходимостью не такой уж и острой, но все-таки необходимостью. Обливиэйт — хороший способ заставить забыть иностранную покупательницу, однако не всегда стопроцентно надежный. Да и нужно же было испробовать разрекламированное им приспособление на практике… Стоило бы покинуть уже место преступления, но внезапная мысль заставила остановиться. Журналисты же определенно выдумают убийце имя. Пусть не после первого инцидента, но когда за одним последует другое целой кровавой цепочкой, и из совпадений это преобразуется в ясную картину закономерностей. Страшно подумать, что могут навыдумывать в Пророке. Какой примитивностью обозвать. Агнес стояла так какое-то мгновение, обдумывая, сформировывая какую-то едва уловимую идею. Можно бы и подтолкнуть бедных журналистов ближе к правде. Подобранной с земли палочкой Агнес перевернула тело Флинта на спину. Села рядом с ним, распорола рукав, оголяя левую руку, уже хранящую одно клеймо. Все та же проклятая Черная метка. Это даже слегка задевало самолюбие. Среди приспешников Темного Лорда есть негласная иерархия, определенно. Кто-то настолько приближен к своему Лорду, что уму непостижимо, кто-то едва ли видел его вблизи больше пары раз за всю жизнь. Кого-то Лорд уважал за стратегии, или за исполнительность, или за яростный фанатизм. А кто-то только мелькал на периферии его внимания, начиная заикаться в его присутствии. Но все — носят один и тот же знак. Не то чтобы это было весомым поводом для хандры, и все-таки эта некоторая несправедливость не могла не проявиться в том, как усердно и кропотливо Агнес оставляла лезвием подпись прямо над черным черепом. Или, может, она всего лишь не особо благородно мстила за рассеченную губу и сломанную руку. Так или иначе, аккуратное выведение шести английских букв заняло некоторое время, но торопиться и некуда. В это Мерлином забытое место забредет разве что такое же, как эти, пьяное существо, которое сочтет увиденное следствием белой горячки. Разглядывая получившуюся надпись, Агнес скептически наклонила голову вбок. Чтобы не оставлять газетчикам простора для фантазии, а именно для ложных догадок, она добавила впереди еще две буквы. Сочтут еще гении, что неизвестный жнецом не себя нарек, а жертву… Красноречивое «By Reaper» же указывало куда точнее. Последним штрихом стало изъятие палочки у всех троих. Могут пригодиться. На том она и трансгрессировала, растворяясь в ночи. *** — Ты не можешь без должной на то причины приходить в школу, когда тебе заблагорассудится. О, этот знакомый сухой тон. Будто Агнес снова оказалась за школьной партой и изо всех сил старалась приготовить зелье, точь-в-точь следуя рецепту с доски, но все равно промахиваясь с дозировкой какого-нибудь ингредиента и обрушивая на себя неодобрение угрюмого зельевара. — Но причина ведь есть, — возразила она, прогуливаясь по директорскому кабинету. Его владелец тем временем даже и глаз своих не поднимал, сидел за столом, за которым занимался бумажной волокитой — пожалуй, худшей частью этой должности. Хотя Снейпу, наверное, приносило куда больше удовольствия взаимодействие именно с бумагами, чем с детьми или преподавательским составом. Агнес задавалась вопросом даже — если бы не приказ непосредственно Темного Лорда, Снейп бы занял этот пост, со всей-то его любовью к людям? В любом случае, после внезапной, но впечатляющей экзекуции Долорес Амбридж выбора у него особого не было. Занимавшая эту должность еще при жизни Дамблдора, казалось, она должна была пробыть на своем излюбленном посте едва не до глубочайшей старости, пустив корни в директорское кресло намертво, но её разросшееся чувство собственной важности сыграло с ней же плохую шутку. Побудило на одном из министерских собраний возразить Темному Лорду по какому-то мелочному вопросу. Весьма настойчиво. Агнес там не было, но ей рассказывали. И она могла живо, во всех красках вообразить. Зловещее молчание сразу после того, как Амбридж сама же осознала, что перешла черту. Переглядывание других министерских. Затянувшееся и оттого еще более настораживающее бездействие. Ленивый взмах реддловской палочки, и голова женщины грузно падает вперед, катится по всему длинному столу, в то время как тучное тело остается сидеть на стуле. Скоропостижно опустевший пост занял по итогу знаменитый убийца Дамблдора, и, когда Агнес об этом узнала, её на миг вышвырнуло из реальности. Вспомнилось, как сама она в отрочестве мечтала взобраться однажды на директорский пост. Усердно училась, вопреки категорическому неодобрению отца хотела после выпуска уйти в преподавание. А затем случился Реддл, и Агнес даже выпускные экзамены не довелось сдать, не говоря уж о том, что теперь она бы причислила скорее к людям, которым к детям приближаться противопоказано. — Твои необъяснимые игры в аврора не в счет, — ответил Снейп на её возражение, выдергивая из секундной задумчивости. — Не хочешь объяснить, к слову, чем продиктован такой интерес? — Мне скучно. Вскинутый на неё наконец взгляд ледяных черных глаз того стоил, и уголок её губ потянуло в сторону. Но, прежде чем Снейп вышвырнул бы её из своего кабинета, а заодно и из замка, Агнес не без труда заставила себя посерьезнеть: — Кто-то убил трех моих однокурсников. За раз. А у аврората все еще никаких наводок. Я отыщу этого горе-героя, сдам Лорду и со спокойной душой вернусь к рутине в Министерстве. Если, конечно, Реддл все же не пошлет её куда-нибудь с новым поручением, а то ведь он с той встречи так и не появлялся, классически заставляя её вариться в неведении. — А от меня тебе что нужно, позволь узнать? — Я бы хотела поспрашивать призраков о возможных легендах, на которые может отсылать та подпись на руке Флинта. В том, что я уже изучила, ничего не нашлось, так что, может, это что-то из совсем старины. Но не могу же я свободно бродить по замку без разрешения директора… Снейп вздохнул, покачал головой, будто не верил, что она взаправду проделала такой путь и отвлекла его от дел ради такой бессмыслицы. — Делай, что хочешь. Агнес улыбнулась. Идя сюда, опасалась, что придется убеждать значительно дольше, но она, видимо, недооценила масштабы его усталости, которая при встрече оказалась видна невооруженным глазом. Как будто его отделяла только одна какая-нибудь ничтожная крупица здравомыслия от того, чтобы пойти и скинуться с башни. Для своих сорока двух он выглядел лет на десять старше. — Спасибо, профессор, — легко поблагодарила она, пока спиной делала шаг к двери, после чего повернулась и направилась к выходу, по пути снимая с лица улыбку. Это будет сложно. Очень. Агнес и так не возлагала особо наивных надежд, но теперь, когда она оказалась уже совсем близко к цели, уверенность в своих действиях таяла с каждой секундой. Сколько часов у неё есть на беседы с призраками, прежде чем это начнет казаться подозрительным? Или Снейп вполне может это списать на её безосновательную, но изрядную одержимость Жнецом? Горгулья выпустила её из башни, и Агнес побрела по коридорам, в которых оказалось предсказуемо неуютно. Пусто, хотя учебный год уже начался как несколько дней: нагрянула осень, гостеприимно распахивая ворота школы для зашуганных детей. Ещё по пути в кабинет директора она заметила, что столь любимая когда-то школа как будто омертвела. Затихла, придавленная тяжестью всего, что творилось в магическом мире. Зачахла и выцвела. Это уже совершенно не тот Хогвартс, в котором она училась — учеников стало меньше из-за того, что маглорожденные не допускались к обучению, знакомые каменные стены сочились холодом, портреты и призраки, прежде болтливые, безмолвствовали, окуная замок в скорбную тишину. Как бы странно ни звучало, иногда удавалось забыться. Сидя за бумагами в Отделе международного сотрудничества, ни о чем не думаешь, делаешь свое дело, но затем выходишь в коридоры Министерства и видишь почти такую же картину, что сейчас в Хогвартсе, или, пожалуй, хуже. В разы. Бесконтрольно тонешь в атмосфере абсолютного бессилия, сплошной серости без единого проблеска чего-то светлого в новой палитре существования. Со временем к этому привыкаешь, обзаводишься иммунитетом к этой атмосфере, к этому виду маглорожденных бедолаг, ведомых под суд, к их крикам даже, разносящимся по коридорам, прежде чем в них отправляют Силенцио, чтобы заткнуть раздражающее сотрудников чужое отчаяние. Но Агнес за время своих путешествий успела начисто отвыкнуть. Ей заново теперь привыкать к этому ощущению тотальной угнетенности, давящей на плечи. Становилось хуже, стоило подумать о том, как со временем эта чума поползет за пределы Великобритании. Очевидно, Реддл не может просто поработить маглов, это обернется целой войной, на которой никто из других стран не примет его сторону. Воевать ему придется не только с маглами, но и с волшебниками со всего мира, которые пожелают устранить настолько весомую угрозу Статусу о секретности, а это уже сулит поражением. Поэтому пока — медленно, но уверенно — Реддл только расширяет влияние. Осторожно склоняет главы министерств к нужным ему выводам. Не громкими радикальными речами, от которых любой здравый человек сразу открестится, а тихими, тонкими манипуляциями. Тому способствовала вновь обретенная молодость. Он не торопился. Не делал необдуманных шагов. Стал терпелив. Поэтому вполне были причины верить, что её самоубийственные, совершенно безумные планы успеют возыметь плоды до того, как Реддл перейдет к более решительным действиям. Не то чтобы Агнес выступала за мир во всем мире — да и сложно было бы прикрываться подобного рода благими намерениями, учитывая, что её целью является буквально погружение целой страны в анархию, — но все-таки было что-то приятное в мысли, что в случае успеха она подсобит другим странам, не позволив устроить там то же, что воцарилось здесь. Начинать в любом случае стоило с малого, поэтому она и блуждает сейчас по школе. Занимается глупостью, на первый взгляд. Ищет призраков. Очевидно, отнюдь не о Жнеце она с ними собирается развязывать беседу. Всё-таки, пока её новый род деятельности не навел слишком уж много шуму и не заставил Темного Лорда поистине насторожиться, нужно этим пользоваться. Взяться и за другой способ раскачивания установившегося положения, еще более чреватый. Сложный ввиду своей неопределенности. Незнания, за что хвататься. Но, если её предположения, включающие некоторую склонность Тома Реддла к символизму, верны… пожалуй, именно где-то в замке может быть спрятан его крестраж.