— 2002 год —
Довольно удобно быть миниатюрной девушкой, от которой смешно или даже унизительно ждать угрозы. Сколько бы жертв у неё ни было за спиной, другие это понимают обычно умом, а не глазами. Сколько бы лет ни прослужили вместе, все равно это должно вызывать диссонанс, соотносить невысокую хрупкую девушку, да еще и некогда аристократку, с кем-то хоть сколько-нибудь опасным. Встретить такую ночью на пороге — не очень подозрительно. Помочь ей, раненой и нуждающейся в помощи, — практически подвиг. Немного почесывает собственное самолюбие, может быть. — Кто-то в маске… — объяснялась она на пороге, держась левой рукой за окровавленную правую. — Успел задеть руку. Не получается трансгрессировать, а бадьян только дома. Может, у тебя есть чем пока хотя бы просто перевязать? Учитывая, что не раз Агнес с Трэверсом пересекалась на заданиях, не раз сражалась бок о бок, накапливая порядочный опыт в дуэлях, в его глазах она должна была перестать быть такой уж беззащитной… но она же ранена, как-никак. Как ей не помочь? И как не впустить? Может, в нем так и вовсе говорит какой-то товарищеский дух. На поле боя друг другу помогали, так чего отказывать сейчас? Будь Трэверс внимательнее, помнил бы, что Агнес левша. Колдовала всегда левой рукой, при трансгрессии держала палочку в левой. Кровоточит красными разводами правая. Пока Трэверс копался в поисках какой-нибудь чистой ткани, Агнес в гостиной внимательно следила за тем, чтобы не оставить нигде случайно капель, обагривших ладонь. Резанула она сама себя от души. Надеялась, будет меньше крови. Зато так правдоподобнее. — Кто на тебя напал-то, как думаешь? — спрашивал Трэверс, разрезая белую ткань на лоскуты. Бинтов не нашлось. — Орденовцы без масок ходили. — Не знаю… Жнец? Который в газетах мелькает. Кто-то громадный, и маска не как наша. Черная, без отличительных признаков. — Жнец… — повторил он, раздумывая. — И как ты от него ускользнула? Он троих махом в переулке положил. — Говорю же, громадный. Неповоротливый. Сбежать не так трудно было, я и струсила. А те трое никогда от стычек не отказывались… как будто ты их не знаешь. Трэверс кивнул, соглашаясь. Неплохо их знал. Не лучше, чем Агнес, конечно, ведь был вдвое их старше. Сколько ему там уже? Лет пятьдесят, вероятно. Для волшебников не так уж много, волосы все еще густые и темные, без намека на проседь, но и лоб, и носогубная складка прорежены уже заметными полосами намеченных морщин. А этот измятый халат поверх домашней одежды, в котором он её встретил — явно не ожидая гостей, — только добавлял ему возраста. Наконец, Трэверс протянул ей, сидящей в кресле, чистую ткань, которую Агнес с благодарностью приняла. Приложила импровизированный бинт к ране, пропитывая кровью, и попыталась, нарочито неуклюже, завязать на кисти левой рукой. Неловко поджала губы. — Как была ходячим недоразумением, так и остаешься, — вздохнул Трэверс, вроде бы пренебрежительно, но подцепил все же табуретку, поставил ближе к креслу, чтобы сесть напротив. — Давай сюда. Агнес позволила черствым ладоням взяться за её кисть. Взялся бы чуть дальше, сквозь ткань мантии мог бы нащупать очертания спрятанных под рукавом ножен, и Агнес уже напряглась. Мышцы чуть напряглись, сжались, как пружина, готовые в случае чего напасть. Но Трэверс, тоже не сильно складно орудуя тканью в качестве бинта, дальше кисти пальцами не лез. Интересно, где его палочка. В кармане халата? Во внутреннем кармане? Или не с собой? В любом случае — вне поле зрения, очевидно, сейчас он был слишком занят тем, чтобы прилично перевязать ей руку. Совесть, вопреки этой картине поразительной участливости, трусливо молчала. Удавленная давным-давно, не высовывалась и не кусала. Агнес действительно пыталась, стремилась из любопытства отыскать внутри себя какие-то её блеклые отголоски… смотрела на сосредоточенное лицо того, кто прикрывал её спину на заданиях и кого прикрывала она. Вспоминались заодно и трупы, и нечеловеческие вопли маглов, и то, как он живьем одной из жертв конечности отпиливал. Многосторонняя он, конечно, личность. — Спасибо, — поблагодарила она, рассматривая тугую вязь ткани на кисти, когда Трэверс закончил. Перевела безразличный взгляд на расслабленно выпрямившегося мужчину. — Мне даже немного жаль. — Чего жаль? Как-то рановато заканчивался в этот раз цирк. Агнес не прочь поболтать ещё, но более удобного момента может и не подвернуться. «Даорен», — отозвалось в уме приятной истомой, как наркотик, уже привычное невербальное заклинание. И одновременно с этим — рывок вперед и вверх. Выдвинувшееся из ножен лезвие вошло глубоко в глотку. Прорезало кожу, мышцы, жилы. С мокрым хриплым звуком мужские губы разомкнулись, выпуская изо рта кровь, потекшую по щетинистому подбородку. Агнес смотрела на это сверху вниз, на алую струйку, на растерянность в замерших, распахнутых на неё в ужасе глазах. Всё ещё ничего. Никаких эмоций. Лишь затих наконец зуд тревоги и нетерпения, преследующий её весь путь до дома Трэверса. Грохот тела — повалившегося с табуретки на пол, стоило ей выдернуть лезвие, — был довольно громким, но некому прибежать на звук. Трэверс — поистине пропащий холостяк, жены у него не было, да и замызганный его вечной ленью дом не располагал к атмосфере семейного гнездышка. Кожа высоких черных ботинок заскрипела, когда Агнес присела к истекающему кровью телу на корточки. Зашарила по карманам и отыскала палочку все-таки во внутреннем. За время поисков ещё теплое тело совсем размякло, и её пальцы к тому моменту, прижавшись к шее, не нащупали пульс. Хорошо. Оставлять ли на этот раз подпись? Или газетчики уже сами додумаются? Решить Агнес, уже поднявшаяся и задумчиво глядящая на труп свысока, не успела. — Пап? — прозвучал детский голосок откуда-то из коридора. Твою мать. Среагировала Агнес мгновенно, махнула палочкой, гася свет и выдвигая диван так, чтобы широкая мебель перекрыла собой тело, заливающее уродливой кровавой кляксой ковер. Одновременно с этим накинула на голову капюшон мантии, материализовывая перед лицом маску. Очень вовремя, потому что в ту же секунду на пороге гостиной появилось маленькое тельце, лет трех, сонно потирая глаза. Заплетенные в косички волосы от подушки растрепались, лицо недоуменно хмурилось. Агнес метнула взгляд на тело и ботинком неловко подвинула выглядывающую из-за дивана безжизненную руку. Гребаный Трэверс, ну какого черта? Какого черта впускает в дом сомнительных личностей, пока в комнате спит ребенок? Каким вообще образом он мог отцом оказаться… Она не совсем уж идиотка, последние дни наведывалась на эту улицу, посматривала, один он живет или нет. Такого сюрприза уж точно не ожидала. А девочка уже разглядела в полумраке фигуру. Испуганно замерла, глядя на неё своими большими глазами. Уйти бы, да и всё. Агнес, секунду помедлив, поднесла палочку к своему горлу. Ткнула кончиком в гортань. — У тебя… — и сама же поморщилась от того, как отвратно прозвучал её подправленный магией голос. Кладбищенски, совсем уж паранормально. Девочка ожидаемо дернулась, но не осмелилась убежать. Агнес попробовала снова: — У тебя есть кто-нибудь, кроме папы? Ему что-то… нехорошо. Бестолковый вопрос. Помотает эта перепуганная девчонка головой, скажет «нет», и что дальше? В приют её спихнуть? — Мама… — И где твоя мама? — Утром… утром меня заберет. Это уже сильно облегчает ситуацию. Трэв только на выходные дочку забирал? Больше похоже на правду, чем будь он настоящим семьянином. Не её дело, но это зато слегка оправдывало Агнес в своих же глазах — было бы куда паршивее, умудрись она не знать, что Трэверс давно уже остепенился и обзавелся полноценной семьей. — Тогда возвращайся в комнату и не выходи, пока она не придет. Девочка была достаточно напугана или, может, благоразумна для своих совсем уж мелких лет, чтобы не взбунтоваться, а действительно, попятившись, маленькими торопливо шажками вернуться сперва в темноту коридора, а после в одну из комнат. Агнес же вздохнула шумно, загребая в напряженно сжатые легкие воздух. Ослушается ли девочка, найдет ли папино тело сама, не дождавшись матери, — уже не её проблема. Избавиться от трупа, даже во благо детской психики, Агнес не может. Это лишит смысла само убийство в принципе. Лишь надеясь, что первой реакцией матери этой девочки будет ступор, а не крик, на который та точно прибежит, Агнес двинулась к окну. Не хотела пугать лишний раз своими приближающимися шагами, когда будет идти по коридору до двери, да и окно все равно ближе. Свежий воздух должен был привести её в чувства, но не привел. Даже уже почувствовав под ногами не пол, а землю, даже окунувшись в ночную осеннюю прохладу, Агнес чувствовала этот осадок, густо устеливший дно легких. Не допустила излишней беспечности, оглядела закуток улицы — не видел ли никто на улице её, вылезшую из окна, — затем уже трансгрессировала и сперва на всякий случай проверила чарами, нет ли никого в квартире. Нет, всё чисто. Палочку Трэверса к прочим пяти Агнес закидывала в весьма скверном расположении духа. Будь он неладен… Даже никакого удовлетворения от расправы. Традиционные моральные ценности, стоит сказать, были уже давно ею смяты, выкинуты и забыты, и Агнес явно не имела никакого желания их возвращать. Ей нравилось, что она делает. Ей нравилось, что взлелеянная в ней заботливой рукой жестокость наконец могла быть направлена в иное русло. Ей нравилась иллюзия власти. Не над жертвой, а над возможным будущим Британии. Над настроениями в обществе… Ей нравилось быть значимой. Не благодаря кому-то, а по собственной воле, собственными усилиями. Скинуть с себя роль жертвы обстоятельств, самолично нести угрозу, не будучи только тусклой тенью кого-то другого. Нравилось. Но во всю эту картину слегка не вписывалось нанесение увечий психике маленьких девочек. Великолепный бы из неё вышел школьный учитель, ничего не скажешь. — В первую встречу ты была болтливее. Мужской голос заставил вынырнуть наконец из этой удавки, недавними событиями стянувшей шею. Вынырнуть в вечер следующего уже дня, в милую квартирку, утопленную в чересчур теплых тонах. Приглушенные цвета — оранжевый, бежевый, коричневый… Агнес в этой уютной обители казалась сама себе каким-то случайным пятном от чернил на чистой бумаге. Черная мантия, черные штаны, черные ботинки. Темные волосы и бледная кожа. Загорелый Уизли с рыжими и неудобно-длинноватыми, а потому собранными сзади кожаным ремешком, волосами, вписывался сюда куда лучше, очевидно. Стоял у стола, скрещивая мускулистые руки на груди. Агнес же занимала одно из кресел. Разместив локоть на подлокотнике, в глубокой задумчивости касалась пальцами шеи с одной стороны, пока не опомнилась. — Это ты звал поговорить, — напомнила она, расслабленно опуская обе руки на подлокотники и откидываясь на спинку. — Я вся внимание. Под прицелом его все еще недружелюбных глаз она чувствовала себя все равно что в кресле для допроса, но ей не привыкать. Перед кем-либо отчитываться — кажется, её уже почти естественное состояние. — Что у вас там сейчас творится? — после устало-раздраженного вздоха перешел он к сути. — Газеты дают только огрызки информации. Что ещё за Жнец? Уголок её губ чуть приподнялся. Столько вопросов, которые можно было спросить. А в первую очередь задался именно этим. Счел это наиболее важным… — Ничего примечательного, — отмахнулась она. — Всего лишь новый сомнительный герой с тягой к эпатажу и слабыми попытками в правосудие, — частично процитировала она одного скептика, приправляя щепоткой чего-то своего. — Ходит, убивает по ночам Пожирателей. — И сколько уже убил? — Пятерых… или шестерых? — она повела плечом. — Около того. На её взгляд, за два-то месяца это весьма и весьма неплохо, и это было настоящей усладой для собственного честолюбия. Уизли поджал губы, переваривая эти сведения. — Так равнодушно о нем отзываешься, — заметил он, и Агнес ощутила укол дежавю. — Не боишься? — А стоит? — она приподняла бровь. — Я не очень расстроюсь, если до меня дойдет очередь, но спасибо. Твое неравнодушие крайне льстит. Своим ответом Агнес по сути признавала, что да, Жнец ей тоже может грозить, а значит, очевидно, она из числа Пожирателей Смерти. Что и так было на поверхности, но всё-таки вслух не подтверждалось. Поэтому теперь она внимательно вглядывалась в его веснушчатое, немного обветренное лицо. Изучала реакцию, которой особо и не было. Светлые глаза и так были щедры на недоверие, в выдающейся линии челюсти и так неизменно читалось напряжение. Зато был вопрос. Неожиданный. — В каких ты отношениях с этим своим немерником? Опять это непонятное румынское слово, явно не подразумевающее никакой любезности. — Да что это за немерник такой? — Тебе поцензурнее перевести? Агнес усмехнулась. Ладно, оставит пространство для собственной фантазии. — Что именно тебя интересует? — уточнила она преувеличенно невинно. — На каком ты у него счету. Почему он так тебе доверяет. — Агнес посмотрела на него с неприкрытым скепсисом. — Он допустил, чтобы ты узнала о его крестраже. Он посылал тебя на переговоры от его лица. Неспроста ведь это все. Неспроста он подпустил тебя к себе так близко. — Он ценит меня как прислужницу. — За что же? — За исполнительность. — То есть ты исполнительнее каких-нибудь фанатиков вроде Крауча или Лестрейндж? Вот же пристал. Нет, правда, фанатикам ведь наоборот доверять особо не стоит. Никогда не знаешь, что у них в голове перещелкнет, сменится одна крайность на другую, и всё. Объяснять это Агнес не имела никакого желания. — Что именно ты ожидаешь услышать? Что я добилась его расположения через постель? — Её губы изогнулись в насмешливой ухмылке. — Осторожно, Уизли, я ведь могу и счесть такой интерес за симпатию… Настолько понравилась тебе в первую встречу? Смутить тридцатилетнего драконолога — довольно сложно, и все же Уизли явно был не в восторге от того, куда завело поднятую им тему. Нечего было её поднимать. — Мне хотелось бы узнать, с кем имею дело, прежде чем ввязываться в сомнительные авантюры, — сохранял он удивительное спокойствие, вместо того чтобы по-гриффиндорски вспылить из-за её заметно досаждающей несговорчивости. — Будешь спорить с тем, что личные счеты обычно несколько усложняют дело? Агнес фыркнула. Отвела глаза, еле сдерживаясь, чтобы их не закатить. Вместо этого чуть склонила голову вбок, размышляя. Разумеется, нет смысла скрывать и играть героиню, руководствующуюся исключительно благими намерениями. Он бы и не поверил. — Счеты действительно личные, — признала она. — Но отношения сугубо деловые. — Усмехнулась: — Или Темный Лорд так сильно похож на любителя служебных романов? Да уж, такой он дамский угодник. Оставалось надеяться, что через толщу этой иронии не проступала жалкая уязвленность собственными же словами. Всё-таки, каким бы там «угодником» он ни был, он определенно немало развлекся годы назад, пока играл на хрупких струнках её глупой девичьей души.— 1994 год —
Зима выдалась непразднично бесснежной, но все-таки морозной. Кожу от контраста — из холода сразу в тепло — покалывало, замерзшие пальцы еле сгибались, на шерстяной ткани пальто блестели капли мокрого снега. От всего этого спасли бы простые чары, но в чем смысл этой затянувшейся прогулки, кроме как заморозить себя до изнеможения? Полюбоваться серыми пейзажами? Нет, ей надышаться ледяного воздуха хотелось и, может, даже слечь с болезненным жаром на денек-другой. Вдруг хоть тогда отец явил бы крупицу своего небезразличия к ней как к дочери, а не как к звену для продолжения рода. Нет. Очень вряд ли. Поэтому, отдав промокшее пальто недремлющим домовикам и оставшись только в платье и шелковом шарфе, Агнес была намерена отправиться сперва в горячую ванну, чтобы оттаяло тело до самых костей. А после забраться в постель и проспать до полудня. Не думать ни о чем хотя бы до завтра. Рефлекторным движением, прежде чем отправиться наверх, она оправила складки платья, потому что ей всегда, даже наедине с собой, нужно выглядеть хорошо. Подобающе члену семьи Розье. Изысканно и правильно. Ей казалось, новый род деятельности собьет с неё эту чрезмерную претенциозность, отучит тратить столько времени на внешний вид, а такое тесное общение с Пожирателями Смерти, включающее вечное лицезрение развязности и жестокости, так и вовсе высечет в ней огрубелость. Как духа, так и тела. Все эти вылазки, дуэли, беготня… К её удивлению, ничего подобного. Всё ещё тянуло нарядиться, носить утонченные вещи даже на тренировках и особенно — когда бегала из кабинета в кабинет в Министерстве. Блузы и платья из легких светлых тканей, не всегда удобные туфли и замысловатые прически были неотъемлемой частью её облика, будто она куталась в них как в способ забыться и притвориться кем-то другим. Чем меньше её даже повседневные наряды походили на практичную одежду бойца, включающую мешковатую темную мантию, тем комфортнее ей было. Тело же, прежде скорее худощавое, просто стало сильнее. Гибче, выносливее. Обрело более изящные, сглаженные изгибы за счет немного подтянувшихся мышц, и это как будто бы даже радовало тоже. Странная отдушина, но все-таки отчасти утешает тот факт, что по мере гниения её подневольной душонки некоторая внешняя привлекательность не только не угасает, вопреки постоянному стрессу и риску, а напротив, в каком-то смысле расцветает. Неизменная ирония. Как будто всегда должен быть этот отвратный баланс — чем притягательнее оболочка, тем червивее нутро. Насколько уже червиво её собственное, вопрос отдельный. Сколько на её счету? Целенаправленно она считать никогда не старалась, наоборот, как будто отгораживалась мысленно всевозможными способами. Тем не менее впечатались в память та самая первая женщина в магловском доме. Грязнокровный мужчина, при убийстве которого Темный Лорд, сдерживая саркастическое обещание, снова присутствовал лично, не давая ей возможности отступить. Магл-старик, за убийством которого проследил уже Крауч, также не оставляя ей пути назад, очевидно, по чьему указу. Дальше… дальше случаи путанные, где-то она причастна только косвенно, где-то значительнее, и Агнес сочла, что лучше уж так. Не вдумываться и не запоминать. Мысли об этом как всегда были зыбучим песком, и Агнес обратила внимание на то, что на втором этаже горит свет, только когда уже почти его миновала, неспешно поднимаясь по лестнице. Дом к этому времени должен был уже затихнуть. Отец продолжал празднование наступления девяноста четвертого года у Ноттов, откуда Агнес, всем этим пресытившись, сбежала почти сразу после того, как часы пробили полночь. Ей сполна хватило отцовских нотаций и слишком для неё явных попыток пропихнуть её в чью-нибудь родословную. Восемнадцать лет аж, как-никак. Уже почти как полгода — пора бы и о семье задумываться. Гадство какое-то. Если только он не успел тоже вернуться за время её прогулки, становится совершенно ясным, кто сидел в гостиной, где горел свет. Иди спать, — приказала она себе. В ванну и спать. Без всяких приключений перед сном, просто нырнуть уже в следующий день, оставив за спиной этот бесконечно тянущийся год. Иди. Спать. Нет же. Спокойно не живется. Агнес крайне неторопливо, как будто давая себе время одуматься, свернула от лестницы по коридору в гостиную. Ещё больше замедлилась в дверях. Издалека, так и остановившись на пороге, рассматривала засевшего в кресле с книгой Тома. В библиотеке читалось хуже? Или в своей комнате? Почему здесь? Агнес провела взглядом по гостиной и обнаружила на столике тарелку с закусками и бутылку вина. Что ж, ладно. В компании книги — и правда недурный способ встретить наступающий год. Агнес точно с куда большим удовольствием предпочла бы такой, чем тот напыщенный прием, что остался позади. Казалось, он её присутствие не замечал, и Агнес позволила себе задержать на нем взгляд — нечасто выдается возможность взглянуть на него без риска пересечься с этими ужасными глазами. От упавшей на лоб темной прядки легла на лицо незначительная тень. Из-за опущенного на книгу взгляда веки, обрамленные черными ресницами, казались полуприкрытыми, частично скрывали эти его неестественные радужки. Его худая рука потянулась к бокалу рядом, утонченные пальцы обхватили хрусталь и поднесли к губам. Красивый, дракл его побери. Отвратительно красивый монстр. Идеальный пример воплощения тех её мыслей о вечном несоответствии внутреннего и внешнего. — Я даже слегка заинтригован. Ты полагаешь, что настолько незаметна, или тебя просто ничего не смущает? К счастью, Агнес даже не вздрогнула, когда он заговорил. Отставляя бокал, глаза на неё все еще не поднимал. На неё напала какая-то странная редкая для неё флегматичность. Действительно ничто не смущало. Настолько, что она осмелилась прокомментировать: — Весьма печальная картина, честно сказать. Слова, противоречащие её же мыслям. Ничего печального в таком уединении не было, но ею двигало непонятное желание его уколоть. Узнать, что за этим последует. Уж Том точно не тяготился одиночеством, это Агнес понимала отчетливо. Ему никто не нужен. Ни наступление нового года праздновать, ни собственный день рождения, который был несколько часов назад. У неё вовсе никак два этих понятия не связывались. Том Реддл. И день рождения. Что-то это слишком людское, слишком обыденное для такого, как он. Агнес узнавала несколько месяцев назад у отца, когда у Тома намечено это празднество. Не из желания узнать его поближе, а из опасения, что в такой день Пожиратели Смерти в его честь могли бы устроить какое-нибудь особо жуткое представление… безумцы любят символичность, насколько Агнес знала. Что волшебники, что маглы. К дню рождения одного из магловских диктаторов в середине века что только ни устраивалось, включая громадные костры прямо на улицах, пожирающие всё, что так неугодно их властителю. В их случае горели бы ярким пламенем грязнокровки, вероятно. Агнес начиталась об этом во всяких глупых книжках, что наивно изучала в желании понять, как устроен мозг тех, с кем ей приходится сражаться. Особенно после вскрытия Темным Лордом темниц Азкабана, вновь пополнившего ряды Пожирателей Смерти особо ярыми его поклонниками. Но никакого чествования. К счастью — никаких кровавых представлений, которые могла нарисовать ей перед глазами вечная паранойя. Тому было абсолютно безразлично, какой вчера или сегодня день, не исключено, что большая часть его последователей и не знала об этом ничего даже. Том поднял на неё взгляд. В нем ни надменности, ни злости. Только прошелся изучающе по ней, по дорогому платью, облегающему фигуру в талии и свободно струящемуся тканью вниз, заканчиваясь чуть ниже колена. Повышенное чужое внимание — обычно как награда за старание хорошо выглядеть. Если никто не распускает руки, как было с Роули полгода назад, ей это было только приятно. От его же внимания, такого пристального, всегда иррационально паршиво, хотя, стоит сказать, это отнюдь не тот же взгляд, каким её на празднествах одаривают юноши и мужчины. Том как будто миновал всю отшлифованную обманчивость внешности и заглядывал сразу под кожу, кости, мышцы. Ворошил в ней всё изнутри без всякой магии. — Если тебя это так трогает, можешь разбавить эту картину и выпить со мной. Удивительно. Удивительный человек. Агнес ждала, что он филигранно заденет её в ответ, всего парой фраз протопчется по ней так, что она проглотит язык и уйдет. Ей стоило бы. «Иди спать», — повторила она себе. Вместо этого она прошла глубже в гостиную, медленно стягивая с шеи шарф. Том, засчитав это за согласие, закрыл книгу, отложил её и поднялся, чтобы пройти к столу, заманчиво украшенному бутылкой уже начатого вина. — Я полагаю, у Ноттов картина еще более печальная, раз уж ты явилась так рано? — выразил он наверняка фальшивый интерес, доставая из горлышка пробку. — Была бы более сносной, если бы подобные мероприятия не превращались в способ заведения крепких семейных уз. Такая бессмыслица. Уже как полгода Агнес — участница необъявленной войны, разгоравшейся все больше и больше. Изрядно запачкавшая руки в крови, вбиравшая раны, ужас и жар проклятий. А наиболее неразрешимой проблемой в её буднях было отцовское желание выдать её замуж. Но на первое никак не повлияешь, капкан давно захлопнулся, острыми зубьями впившись до раздробленной кости. Необратимо. А со вторым она примиряться пока не планировала. Что поразительнее — это то, как свободно она жаловалась Тому на такие мелочи жизни. Насколько уже привыкла к их отвлеченным беседам, зачем-то вечно маскирующим то, кто он и кто она. За эти месяцы их абсурдное общение в принципе всё крепчало. Том наставлял её не только в дуэльной практике, ещё и в других областях магического познания. Всё чаще они пересекались в библиотеке, в саду, в зале, в других частях особняка. Всё больше Агнес позволяла себе говорить с ним на ужине даже при отце. С которым, если сравнивать, Агнес не общалась практически вовсе. Более того. Порой ей казалось, что и Том с её отцом говорит значительно меньше, чем с ней. Необъяснимым образом встретить в доме беседующих Тома и Агнес стало даже проще, обыденнее, чем Тома и Розье-старшего. — Абрам пытался подыскать тебе партию? — развил он тему, беря в руку появившийся из ниоткуда чистый бокал. Давно. Но это уже уточнять Агнес не стала, неловко промолчала, почему-то наконец смутившись того, насколько всё-таки личную проблему сама же выкопала. Как вообще она могла счесть её пригодной для непринужденной болтовни? — Я поговорю с ним, — бросил Том вдруг так равнодушно, будто это само собой разумеющееся, и Агнес растерялась: — Зачем? Ему-то какое дело… — Может, я тебя удивлю, но и подобные вещи должны быть согласованы со мной, — заявил он, протягивая ей наполненный бокал. И прежде чем она, его принимая, успела допустить желчную мысль о том, что Том снова переходит границу со своим вездесущим контролем, он пояснил: — Положим, найдется тебе достойная партия, за этим последует помолвка. Затем свадебная суета и, очевидно, дети, что выведет тебя из строя по меньшей мере на год. Именно когда мне нужно как можно больше бойцов. Меня это не устраивает. Из всего этого ответа, её немало угнетающего по своей сути — очередным подтверждением, насколько Агнес в его власти, буквально все сферы её жизни под его контролем, — отдельно выцепила она отдельный кусок. Исправила мысленно: намного больше, чем на год. Агнес еще лет в шестнадцать, когда ровесницы начали заговаривать на эту тему, осознала, что ей придется несколько тяжелее прочих девушек. Ей пришлось бы, выполняя свой дочерний долг, родить в браке как минимум двух наследников. Двух мальчиков, и повезет еще, если это будет два мальчика подряд, без девочек между ними. Чтобы один взял её фамилию и продолжил прерванный из-за смерти Эвана род Розье. А учитывая, что и её потенциальный супруг не мог бы обойтись без наследника, — да, по меньшей мере двое. Отвратительно. Агнес ненавидела об этом думать. У неё никогда не было материнского примера перед глазами, чтобы счесть женскую участь чем-то хотя бы немного заманчивым. Первая жена её отца умерла от драконьей оспы, когда Эвану было десять. Вторая его жена умерла практически сразу после появления Агнес на свет — роды дались тяжело. Как какое-то проклятье рода Розье. И как при таком раскладе хотеть себе семью вообще? Даже не то что сейчас. А в принципе. С другой стороны, лишь теперь, после его слов, Агнес задумалась, что это ведь могло бы стать для неё спасением. Освобождением от обязанностей Пожирателей Смерти. Хотя бы на год. И что из этого лучше? Хуже? Похоронить себя под семейно-материнскими заботами в принудительном браке или продолжать захлебываться в крови во имя идей, что ей глубоко безразличны? Том тем временем прислонился расслабленно к столу. Рассматривая её снова с некоторой задумчивостью, и это обычно никогда не предвещало ничего хорошего. — Ты не разделяешь мои взгляды, — констатировал он вдруг. — Насчет брака? — Насчет всего. Агнес рассеянно моргнула. Не понимала. — Мне давно интересно, — начал он, объясняясь, и немного отпил из своего бокала. Глаз от нее не отводил. — Твой отец так громко высказывался о грязнокровках в юные годы. Но ты те же убеждения не унаследовала, очевидно. Не считаешь их хуже нас? О, нет. Скользкая, опасная тема. Любой неверный шаг — и здравствуй, пропасть. Даже горький глоток дорогого вина не принес расслабления натянувшимся вмиг нервам. — Я… не считаю, что они должны быть уничтожены, — негромко, будто опасливо, подтвердила она, уже готовясь мысленно к казни. — И что же в таком случае с ними нужно сделать? Да он издевался над ней. — Не знаю, — ответила она честно. Не стратег все-таки, как лестно отзывался о ней отец. — Но если маглорожденные появляются, значит, для чего-то это нужно. Для какого-нибудь баланса, может быть. Их истреблять придется вечность… но для чего? Чтобы продемонстрировать свое превосходство? Но если это и так очевидно, зачем это вообще нужно доказывать? Хватило её смелости ненадолго — высказавшись, тут же замолкла, запоздало размышляя, не переборщила ли. Но Том ее не осекал, не перебивал. Выслушал. Дождавшись, когда она договорит, произнес: — Они появляются не для баланса. Не появляются из ниоткуда. Это только следствие связи магов и маглов в далеком прошлом. Следствие ошибок. А ошибки следует устранять, не так ли? — объяснял он поразительно терпеливо и убедительно, как будто читал лекцию. — Это не демонстрация превосходства. Маглы представляют собой угрозу. Их развитие несовместимо с нашим. — И что, их стоит просто истребить всех до одного? — не сдавалась она, раз уж он дал волю слова. — Каким-то клочком от многомиллиардного общества править целым миром? И сколько мы развиваться в такой изоляции будем, тысячу лет? — Тон, Агнесса, — пресек он все-таки. — Забываешься. Агнес опустила глаза, неловко и отстраненно водя большим пальцем по краю бокала. Кровь как вскипела быстро, так же скоро и остыла. Уж с ним подолгу препираться — неслыханная глупость. Он и так позволил ей необъяснимо много. — Полгода ты мне служишь едва ли не с зубовным скрежетом, и лишь сейчас я наконец слышу аргументированную причину твоего недовольства, — хмыкнул он будто неверяще. — То есть если бы я сказала прежде, не лишилась бы головы? Агнес ожидала, что он кольнет чем-нибудь в ответ, как это всегда бывает, но он только одарил её каким-то непонятным взглядом. Помедлил, прежде чем озвучить застигающий врасплох вопрос: — И как много еще ты боишься мне сказать? Ей совсем не нравился этот разговор. Уводил во все более и более непролазные дебри, из которых она вряд ли выберется. Много. Не представляешь, насколько много. Агнес промолчала. Суицидальные мысли остались в августе, лишь изредка просыпались осенью депрессивными ночами. Сейчас ей лишаться жизни — если она действительно выдаст, что она ему могла бы высказать, — не очень хотелось. — Что ж, ладно, — вздохнул он снисходительно. — Попробуем по-другому. Не сомневаюсь, ты и спрашивать меня о чем-либо боишься. Сейчас можешь задать вопрос, и я отвечу. — И приподнял издевательски краешек губ, возвращая её куда-то в самую первую встречу: — Если сочту его удовлетворительным. Ну, конечно. Круг тем, которые он мог бы счесть удовлетворительным, невероятно узок. Что тогда, что сейчас. Хотя зимняя ночь за окном и теплый свет от свечей в гостиной способствовали более доверительной, почти интимной обстановке, с Томом это не работает. Он точно не станет излишне откровенничать. Не ответит, например, как он воскрес, а это все еще оставалось самой интригующей частью. И что тогда? Расскажи, что заставляет тебя настолько ненавидеть маглов? Расскажи, как так получилось, что никому не известный приютский мальчишка заполучил столько власти? Расскажи, кого ты убил впервые? И почувствовал ли что-нибудь? Было ли тебе жаль, дрогнула ли у тебя хоть на секунду рука, стерлись ли эмоции уже после N-й по счету жертвы или их не было никогда? Расскажи… — Ты вообще умеешь чувствовать? Его взгляд, за время её раздумий уже отвлекшийся, тут же к ней вернулся, и Агнес захотелось сквозь землю провалиться. Сквозь все этажи и вниз, куда-нибудь в пекло. Мерлин. Какая идиотка. Нет, ей правда интересно. Её правда занимал вопрос, чувствует ли он хоть что-нибудь, учитывая, что даже эмоции на его лице выглядели так, будто он всего лишь имитировал то, что видел на лицах других, причем сильно притушенно. При всей выразительности лица мимика у него абсолютно невыразительная. И сейчас тоже. Агнес совершенно не могла понять реакцию Тома на такую фривольность. Надеялась, он сочтет это за риторический вопрос, за глупую шутку… хотя это, наверное, только ухудшило бы ситуацию, а не спасло. Том же разглядывал её. Стоял довольно близко. И неожиданно, наклонив голову чуть вбок, поднял зачем-то руку. Медленно протянул пальцы к ней. Убрал от её лица выбившуюся из высокой прически прядь. Агнес еле сдержалась, чтобы не отпрянуть. Не из отторжения. Из страха. Мурашки не заставили себя ждать. Волной прокатились по шее, по рукам и спине. Воздух вокруг будто сгустился, насытился загадочным напряжением. Что на него нашло? Касание было невесомым практически, почти как пером прикоснуться. Но не мимолетным. Изящные пальцы все еще касались её кожи. И повели ниже, по овалу лица. К шее. Наверняка ощущая, насколько обезумел её пульс. Волосы были аккуратно убраны наверх серебряной заколкой, поэтому и шея, и ключицы, и плечи частично… всё для него открыто. Чтобы продолжать и продолжать эту пытку, пока багрянец его глаз отдавал всё той же настораживающей задумчивостью. Зачем это всё? Что он?.. Её грудная клетка медленно, тяжело вздымалась, а настороженный взгляд всё бегал по его лицу, пытаясь понять. Отыскать в его глазах блеск от вина, который объяснил бы происходящее. Никакого блеска не было, он вовсе пьян не был, по крайней мере, держал себя в руках, всегда. Даже эти касания чувствовались обезличенно. Холодно. Расчетливо. Это не было порывом. Но и цель, какой-то их смысл, Агнес уловить не могла. Её фантазия живо рисовала то, как эти же пальцы скорее вцепятся ей сейчас в глотку за дерзость. Ногтями вонзятся в нежную кожу до крови. Сожмут, лишат воздух. Обманывали мягкостью, чтобы затем сильнее её раскрошила жестокость. Агнес оказалась практически права. Его рука легла ей на горло, обхватывая шею пальцами. И потянула рывком на себя. Губы столкнулись, вышибая из головы все мысли. Тихий судорожный вздох выскользнул из груди, заглушенный чужим ртом. И никакой возможности отпрянуть. Агнес не сумела бы. Оцепенела. Только дрожь прокатилась вдоль позвонков, отчаянно призывая к невозможному отступлению. Том тоже не двигался больше. Замерли оба, на какой-то грани, как на краю бездны, ощущая дыхание друг друга, едва-едва соприкасаясь приоткрытыми губами, но если Агнес замерла от потерянности, то Том словно из любопытства. Интереса, что она предпримет. Оттолкнет ли. Осмелится ли. Агнес не знала, что делать. Как будто с первой же секунды её волю стерли, как стирали все эти полгода, ведя по нужному сценарию безумия, отдающего металлической терпкостью. Мозг выключился, всё тело сдавалось странной, непривычной, пугающей близости к тому, кто все эти полгода был недостижим. Ломал её, тренировал и мучил, и только, у нее никогда и мысли не было, чтобы… Зачем? Зачем она сама прильнула к нему, чуть больше, едва уловимо? Губами прижимаясь к губам. Отвечая, прикрывая глаза, просто сдаваясь, потому что… Мерлин. Что еще сделать? Толкнуть его? Чушь. Разум искал оправдания, море причин, но на деле Агнес просто хотела. Не знала, чего. Но хотела. Будто это самую малость развязывало тугой узел в груди, затянувшийся всей этой гнетущей бездеятельностью. И тогда Том, встречая эту реакцию, прихватил зубами её нижнюю губу. Сильно, до жжения прикусил, забирая из легких какой-то сдавленный хриплый звук. Который надломил что-то, еще больше. Стал непонятной отправной точкой, потому что тут же после этого Том впился сильнее в её губы. Языком скользнул в её рот, как будто желая ощутить вкус этого испуганного вздоха, её страха, её боли, этой сущей потерянности. Жар растекся по телу, и её это напугало ещё больше. Ответ её собственного тела. Слабость в коленках, галдящее сердце, тягучая лава внизу живота. Агнес бездумно подняла руку, то ли вцепиться в чужое плечо, ухватиться хотя бы за рубашку — для опоры, потому что ноги, ещё немного, и подогнутся, — то ли оттолкнуть. Прекратить. Не смогла. Том перехватил её запястье свободной рукой, стиснул крепко пальцами, будто предупреждением. Не позволял к нему прикоснуться. И все еще неторопливо, но жестоко, почти болезненно истязал её губы, её рот, её рассудок, на клочки тот разрывая, как и её дыхание, сбитое, шумное. Агнес умоляла себя почувствовать отторжение. Отвращение, такое, чтобы аж передернуло. Продемонстрировать ему, насколько ей тошно. Чтобы, даже вопреки страху перед ним, отпрянуть наконец. Вместо этого она, наоборот, увязала, пропадала в темных, непривычно острых ощущениях, непривычных из-за того, с кем это происходило. За полгода — практически никаких прикосновений, сплошной холод, отчетливая дистанция, а сейчас слишком, слишком много всего. Сейчас он тоже её практически не трогал. Не притрагивался к телу. Только его пальцы на её запястье и его ладонь на её шее. Его губы и его язык, терзающие её рот, так неправильно и так упоительно хорошо, что Агнес едва не задыхалась, как если бы его пальцы просто сдавили горло посильнее. Это не продлилось слишком долго. По правде, скорее наоборот. Слишком быстро. Едва ли не до досады. Как будто хотелось ещё. Не прекращать, не включать голову. Пожалуйста, ещё немного сумасшествия. Пожалуйста. Но всё закончилось так же внезапно, как началось. Том отстранился, ещё её не отпуская из хватки, и Агнес распахнула глаза, глядя на него снизу вверх. Практически в ужасе. Дышала тяжело, неспособная восполнить воздух, прийти в себя, выбраться из этой пелены помутнения рассудка и понять, что произошло. А Том невозмутим. Отчужден, будто не он только что… — Не обессудь, — прозвучал его ровный голос. — Было интересно проверить. Проверить? Агнес так и не моргая, не шевелясь, всё смотрела и смотрела на него, не отводя взгляда от холодных рубинов его глаз. Не значит же это, что он?.. — Ты никогда… не?.. Его усмешка заставила её замолчать. Усмехался ли он с её беспардонности или с её нелепой догадки, Агнес в любом случае вряд ли закончила бы фразу. Катастрофически собой не владела. — Нет, Агнесса. Сколько бы лет мне ни было, не забывай, что я храню более чем полувековой багаж воспоминаний, — отвечал он, проходясь большим пальцем по линии её челюсти. И где другому почудилась бы нежность, Агнес это касание по ощущениям едва не снимало кожу. Конечно, он насмехался: — У меня был опыт общения с девушками, раз уж тебя это так интересует. Но никогда не с теми, кого я знал достаточно, чтобы они значили хоть что-то. А её, значит, достаточно?.. Если он решил на её примере… проверить?.. Значит, он допустил мысль, что после всех этих ужинов, тренировок, где он загонял её до полусмерти, после принуждения к убийствам, где он лицезрел её в слезах, практически в истерике… допустил, что он мог бы что-то да почувствовать? О вердикте и думать не хотелось. Его лицо все так же ничего не выражало. Несколько секунд назад может и было сбито дыхание, опаляющее ей кожу, самую малость, но сейчас уже выровнялось. Пока Агнес чуть с ума не сошла от происходящего, он… Наконец, он отпустил её. Отступил, увеличил между ними жизненно необходимое для нее расстояние. А её покореженный ум уцепился почему-то за его последние слова, как будто это было единственным спасением. «Сколько бы лет ему ни было». Такая странная, будто неправильная формулировка. Учитывая, как тщательно он всегда полирует свои реплики. Всегда его слова более чем безупречны. Не уместнее разве было бы сказать «на сколько бы лет я ни выглядел» или что-нибудь вроде того? — Я не понимаю… сколько тебе лет? По твоим ощущениям… Фактически ведь ему почти семьдесят. Что никогда не могло уложиться складно в её голове, только сути это не меняло. Он буквально ровесник её отца. — Кажется, это уже больше, чем один вопрос, — упрекнул он. — На первый ты не ответил. Не переходила ли Агнес черту? Наверняка переходила, но эту затягивающую воронку непозволительного любопытства, это желание его понять, было уже не остановить. Закручивало и закручивало. Агнес скорее встретит безропотно Круциатус, чем стушуется. Том же сделал ещё глоток вина, чуть оставшегося на губах, отчего он их облизнул, и Агнес отвела глаза, ненавидя сердце за то, что оно так дурацки екнуло от этой картины-напоминания только что произошедшего. Том же тем временем не торопился отвечать. Думал о чем-то, и что-то немного более резкое проступило в его чертах. — Я не рассчитываю, что ты поймешь, — начал он все-таки, отставляя бокал, — это ощущение объяснению не поддается. — И всё же он, видимо, решил попытаться: — Отчетливо я помню семнадцать лет своей жизни. Все, что далее — более сухо. Приглушенно. Как набор сведений, которым я могу пользоваться, когда мне это нужно. «Пользоваться». То есть, скорее как каким-то справочником, чем частью действительно им пережитого? Так Агнес… была права? Перед ней не совсем тот Темный Лорд, что терроризировал Магическую Британию двадцать лет назад. Действительно всего лишь юноша. Её ровесник. Только просвещенный, имеющий в запасе весь прожитый тем, «другим» Темным Лордом опыт, соответственно наученный на его ошибках и способный смотреть на те события, вероятно, беспристрастно. У неё голова шла кругом. Это же ещё более жутко. Это значило, что он и в семнадцать лет был способен убивать, пытать, ломать людей для своих целей. Набирающий скорость поток размышлений вдруг оборвался, как и весь этот разговор. Заявился наконец отец. Довольно вовремя, потому что выдержка Агнес заканчивалась. Что-то внутри хрустело от натиска эмоций, и она не сумела бы толком делать вид, что ничего не произошло. Не вынесла бы. Как и не вынесла бы мысли, что было бы, вернись отец не сейчас, когда Том и Агнес у стола стояли друг от друга на куда более пристойном расстоянии, а несколькими минутами ранее. Ей буквально подурнело, стоило просто представить. Как вообще это выглядело со стороны. Отец был весьма устал и сразу пошел к себе, и разговор мог бы продолжаться, но Агнес ушла тоже. Еле перебирала ногами, таща на себе груз случившегося. Всё ещё это воспринималось как во сне. Как в полубреду. Цельное осознание никак не прорывалось через плотный слой прострации. Накатило только в комнате. Стоило закрыть за собой тихо дверь, стоило прислониться к ней спиной. Коснуться пальцами шеи, как будто кожа могла хранить фантом чужого холодного касания. В горле встал отвратный ком, заставивший поморщиться. Трудно было хотя бы просто вздохнуть. Или всхлипнуть. Глаза разъедало глупыми слезами. Что это вообще было? Язык не повернулся бы даже назвать это поцелуем. Никакой там пресловутой страстью. Агнес не была совсем уж наивной девочкой с розовыми мечтами, понимала, что поцелуй не обязан подразумевать глубоких чувств, иногда это просто случалось. У самой случалось в школе «просто потому что», без должных оснований и идиотских влюбленностей. Но сейчас это было что-то вовсе из ряда вон. Какой-то всего лишь… эксперимент. Оставивший его самого, видимо, безразличным, а она? Он просто взял и из любопытства перевернул всю её шаткую картину мира. У неё не было к нему никакого влечения. Никаких мыслей и уж тем более фантазий на этот счет. Для неё он просто список чудовищных качеств, кладезь власти и знаний. Даже просто человеком в привычном своем смысле Агнес его не воспринимала, тем более как юношу. Он красив, но на такую красоту лучше смотреть издалека. Как на картинку — смотреть, не трогать. Уж точно не позволять ему её… Агнес ведь ненавидела его. Боялась и трепетала из-за его власти, презирала за жестокость и уважала за силу. В это никак не вписывалось и не должно было вписываться произошедшее. У неё же не должно было быть на такое никакой реакции, кроме растерянности и отторжения, ей плевать, плевать должно быть. Забыть надо это и всё, выкинуть из памяти, как что-то ненужное. Бессмысленное. Не получалось. Уже посеяло в израненном разуме зерно какой-то пугающе цепкой отравы, заставившее проворочаться всю ночь, мучаясь от врезавшихся в сознание образов, ощущений, эмоций, которые она не могла понять и тем более принять. А Том сдержал мельком брошенное обещание, вылетевшее у неё из головы, на следующий же день. Особняк как всегда был тих, и Агнес, бредя утром по коридору, уловила отрывок сухой отцовской фразы, ещё даже не доходя до гостиной. — …должен продолжаться, — уже сейчас в ней закралось дурное предчувствие, которое подтвердилось после твердого: — Мне нужны наследники. Агнес замедлилась, вслушиваясь. Стыд сдавил виски, стоило понять, что они обсуждают. Кого и почему. — Что тебе действительно «нужно», так это отослать дочь подальше от меня и моего на неё влияния. Я глупец, по-твоему? — возразил Том тем тоном, будто разговор, начатый им же, успел уже наскучить. Пришлось напрячь слух, чтобы расслышать его усмешку, за которой последовало: — Даже для вашей семьи это было бы слишком ранним браком. Хватит уже этих игр. Этому абсурду всё не было конца. Темный Лорд, строящий стратегии, переставляющий пешки, кусок за куском разваливающий покой магического общества, на досуге решал чужие семейные проблемы. Хотя, в общем-то, сам же предпочитал оставаться и пользоваться их кровом, вместо того чтобы воздвигнуть свой мэнор давным-давно… Главным было не это. Бессмысленными комментариями Агнес только отвлекала ум от того, что действительно важно. Ещё вчера Агнес понимала, благодаря своему же собеседнику, что брак мог бы стать потенциальным и сомнительным спасением. Но только теперь её к месту пригвождало более весомое понимание. Что отец… целенаправленно? Снова пытался просто её отослать? Раз прямой побег полугодовой давности не задался, хоть так… Агнес прикрыла веки, всевозможно себя проклиная. — Впрочем… — продолжал реддловский голос. — Раз уж ты не потрудился научить свою дочь не подслушивать чужие разговоры, почему бы не спросить её мнения? Глаза тут же распахнулись обратно. Да как он… Бросив взгляд на проход в гостиную, только сейчас она осознала, что её отражение, едва-едва уловимое, мелькало в стекле дубового серванта, стоящего в коридоре. Любой невнимательный взгляд за это и не зацепился бы. Кто угодно бы не заметил. Но не он. Сердце зачастило сразу, конечности едва не ослабли от понимания, что придется сдаваться. Вдохнуть, стараясь порцией воздуха вытеснить из легких волнение. Не получилось. Отец, оказалось, стоял среди гостиной, в то время как Том чинно сидел в кресле, закинув ногу на ногу. Пусть оттого смотрел на собеседника снизу вверх, все равно — свысока. Как всегда. — Итак, Агнесса. — Казалось, ему это представление было даже по душе. — Ты бы хотела, согласно воле отца, обзавестись узами брака с кем-нибудь из своих многоуважаемых сослуживцев? — О сослуживцах речи не шло, — встрял отец, пока Агнес только и могла, что каменеть от ужаса. — Это подразумевается, — настоял Том. Объяснил спокойно: — Это должен быть некто, посвященный в нюансы твоей деятельности, чтобы избежать неудобств, не так ли? Тон такой, будто он еле сдерживался, чтобы не ухмыльнуться издевательски. Лицо же оставалось спокойным. Интерес — почти невинным: — Так что же? Ты хотела бы? Если бы это был кто-то, непричастный к Пожирателям Смерти, Агнес бы ещё подумала. Вопреки вчерашним размышлениям о том, какая участь менее предпочтительна. Подумала бы. Но «с кем-нибудь из своих многоуважаемых сослуживцев»… гадство какое. Агнес наивно попыталась пошарить по памяти, вспомнить, может, есть кто-то хотя бы отдаленный сносный… Вместо этого в голову лезло то, что ей сейчас было не нужно вообще. Не нужно в принципе. Вспоминалось холодное касание к шее, дыхание на губах, боль от прикусывающих её зубов. Эмоции, наполняющие до краев. От неё всё ещё ждали ответа. Отец, казалось, одним взглядом пытался её наизнанку вывернуть, в то время как в алых радужках тенью чудилось какое-то подобие легкого веселья. Агнес едва заметно качнула головой. — Вот видишь, Абрам, — произнес Том, иного ответа явно и не ожидавший. — Твоя дочь не выказывает особого желания. А поскольку времена уже не совсем те, чтобы её принуждать… полагаю, вопрос решен. Как же много в нем было выводящей из себя нахальности, это уму непостижимо. По-другому и быть не могло, при его-то власти, при его статусе и силе, но то, как он откровенно развлекался, играясь чужими жизнями… — Прекрасно, — сдался отец, сжав на секунду челюсть. Кивнул почтительно Тому и, бросив на дочь нечитаемый взгляд, удалился. А Агнес, проследив за ним потерянно, неуверенно повернула голову обратно к Тому. Встретилась с ним глазами, внутренне отчего-то переламываясь. Отметила в линии его губ малозаметный намек на ухмылку и поймала себя на мрачной мысли, что только что, кажется, ещё больше загнала себя в угол в какой-то игре. Которая пока от неё ускользнула, но которую она обязательно проиграет.— 2002 год —
Агнес не рассчитывала, что Уизли поверил этим «сугубо деловым отношениям», но и распинаться перед ним уж точно не хотела. Пусть нафантазирует себе, что хочет. Ей бы самой не уплыть сейчас сознанием в скорбные образы далекого прошлого. Лучшим раскладом было просто заговорить о делах более насущных. Кардинально сменить русло беседы: — Орден с тобой не связывался? — Орден? Его брови сдвинулись на переносице. О, надо же. Не только сменила тему, но и растеряться его заставила, что было не так-то и просто. Уизли ещё не в курсе? А насколько вообще он мог быть осведомлен? Не только насчет недавнего побега. Насчет… — Их держали взаперти, — сообщила она, всего одной фразой отсыпая весомую порцию скрытой от общества информации. Так ведь завоевывают доверие? — Уже как несколько лет. С момента, как разгромили. И недавно они сбежали. Наблюдать, как меняется его взгляд, было даже занимательно. Этот момент осознания. Переосмысления. Явно не такая картина была у него в голове. — Я думала, может, кто-то из них попытается тебя втянуть обратно, — продолжала Агнес, давая ему самому время помолчать, потупить или подумать. — Но, я так понимаю, решили пока не привлекать к тебе внимания. Не привлекать вообще никакого внимания. Как сбежали, так больше и ни намека на их существование. Оно и понятно, годы заточения и высасывания магии должны были немало на них сказаться, но это ощущение неопределенности настораживало. Все еще трудно понять, как впишется это в историю с Жнецом. Сыграет ли на руку. Уизли тем временем со вздохом провел ладонью по лицу. То ли устало, то ли пытаясь всё осознать, переварить и прийти в себя. А затем — вопрос, в котором еле заметно проступала нерешительность: — Тебе известно что-нибудь насчет Перси? — Твоего братца? — уточнила она, приподняв брови. Некоторая пауза. Давящая. — Его убили года три назад, когда он пытался саботировать работу в Министерстве. Ты не знал? Судя по тому, как на его лицо легла тень, как остекленел тут же взгляд, — не знал. И правда. Откуда ему? Он ведь как исчез из Британии с семьей годы назад, вряд ли связывался со своим младшем братцем, оставшимся на родном острове в угоду карьеры и оказавшимся оттого заложником обстоятельств. Бедный, бедный Уизли. Хорошо, что убила не Агнес. Оказалось бы совсем уж неловко. Стоит отдать должное, эта новость вышибла его из равновесия. Да, оцепенел, да, замолчал на очень уж затянувшееся мгновение, смотря в одну точку. И всё-таки не исключено, что он уже представлял подобный исход, кошмарный и наиболее закономерный. Не из-за саботажа, но из-за чего угодно, абсолютно. Давно уже попрощался с братцем. Агнес отнюдь не удивилась тому, что он решил после этого сменить тему. Открыл было рот, будто попытавшись что-то сказать, секунду еще помолчал, размышляя, а после качнул головой и сообщил все-таки: — Я отыскал дракона, который мог бы пойти на контакт и попалить огнем по указке. — Что-то в его голосе теперь будто еле заметно переменилось. — Так что, может, твой идиотский план и сработает. Примерно этого она и ожидала, когда шла сюда. Иначе зачем им говорить вовсе? Не найди он способа воплотить её идею, сразу бы об этом и написал, если только это не было каким-то хитроумным методом выуживания информации. — Я вот думаю, — начала она. — Генератору «идиотских» планов же необязательно быть и исполнителем? — Ответом ей было явственное его непонимание, поэтому сразу она и уточнила: — Ты сам сможешь все сделать, если я просто передам тебе крестраж? Я ведь там ни к чему. — Разве ты не должна над этой безделушкой трястись, чтобы, не дай Мерлин, никто не посягнул на ее неприкосновенность? Вдруг я кому-нибудь ее отдам, продам за бешеные деньги. — Ты-то? Гриффиндорец до мозга костей, как все Уизли. Даже Перси этот и то в конечном счете свою шкуру безрассудно подставил, недоделанный герой. Другое дело — он мог бы встретиться с орденовцами, передать им эту информацию и крестраж. Но он в принципе может её им сдать в любой момент, так или иначе, пути назад нет. Только доверять и дальше, как бы ни тошнило от подобной уязвимости. — Что ты задумала? — выдал он вдруг и, увы, зрел в корень. Это ведь не лень в ней говорила. Ей и правда было бы спокойнее проследить за процессом уничтожения, но недоверие к Уизли было жалкой крупицей на одной чаше весов, притом, что на другой ждали заманчивые возможности. — Я не представляю, как выглядит разрушающийся крестраж. Зато я видела, как выглядит в этот момент Реддл, — напомнила она и выдержала краткую паузу, давая ему возможность самому поразмыслить, прежде чем она окончательно разъяснила: — Если я буду рядом с ним в момент уничтожения, буду точно знать, что не ошиблась и эта «безделушка» — действительно часть его души, а не просто очередной темный артефакт. Уизли после этого взял на обдумывание аж несколько минут. Прошелся по гостиной, прикидывая снова, как в первую встречу, насколько это исполнимо. — Я минута в минуту провернуть это вряд ли смогу, — заявил он затем. — У тебя будет хотя бы час, в который ты можешь гарантировать, что будешь где-то рядом с Реддлом, чтобы за ним наблюдать? Как удачно, как метко он подвел к сути. Агнес медленно кивнула, еле сдерживаясь, чтобы не выдать ему довольную улыбку. — В конце месяца, — ответила она. — Целый вечер. Целый прием. Агнес уверена в том, что диадема — крестраж, примерно на восемьдесят процентов. Может, это того и не стоило, доверять Уизли что-то настолько важное. Могла бы поучаствовать в сожжении с ним, проконтролировать. Но если запланировать расправу над крестражем на прием… это помогло бы задуманному. Помогло бы Жнецу. Агнес и так постарается справиться, без подобных уловок, однако если что-то пойдет не так, единственный шанс все-таки провернуть очередную «сомнительную авантюру», когда рядом ошивается Реддл, у неё будет, только если тот будет выбит из колеи. А что ещё выбивает лучше, чем уничтоженный кусок души?