— 1994 год —
Не понять даже, сколько прошло времени с той стычки в лесу. Где она и что случилось после накрывшей её темноты. Её просто разбудила в какой-то момент жажда. Настолько сильная, что разорвала на клочки эту плотную неприятную чернь, в которой беспроглядно Агнес потерялась. Сухие губы разомкнулись, еще более сухое горло дало какой-то звук. Какие-то слова. Агнес просила попить. Не понимала, у кого и есть ли вообще кто-нибудь рядом. Просьба в никуда. В сознании удавалось оставаться только благодаря каким-то ненадежным крупицам сил, и Агнес так и норовила соскользнуть обратно в темень. Уже думала, что так и провалится в неё без ответа. Через затяжное мгновение коснулись головы чьи-то прохладные пальцы. Осторожно приподняли, подставляя к губам сосуд с непонятным содержимым. Не вода. Что-то с другим вкусом, насыщенно сладким, но не приторным. А может, у нее уже были покорежены какие-то рецепторы, и она не различала… Что бы это ни было, жажду это утоляло немыслимо хорошо. Как будто заодно смывало и свинцовую усталость, и головную боль, и общую дурноту. Растекалось по телу мягким теплом. Спасение в жидком виде. Агнес глотала осторожно, чтобы не закашляться, но по подбородку все равно потекла струйка, а у неё не было сил, чтобы поднять руку и вытереть. Или перехватить чашу, чтобы пить самой — только позволяла кому-то её поить. А когда содержимое чаши — к жуткой досаде — закончилось, вовсе размякла в постели снова. Напоследок почувствовала, как всё те же прохладные пальцы коснулись её лица, вытирая с подбородка пролившуюся жидкость, и вернулась в манящую бессознательность. Не исключено, что ей это вовсе привиделось в каком-то лихорадочном бреду. Потому что, когда она проснулась затем от монотонного стука дождевых капель по окну, ей всё ещё до ужаса хотелось пить. Сухо не только во рту, всё тело казалось смятым комком пергамента. Ощущения до того неприятные, что Агнес была бы не прочь оказаться сейчас там, за окном, на улице, просто лежать и чувствовать, как капли стекают по телу и проясняют не менее иссушенный разум. Но пока она нуждалась хотя бы в крохотном глотке воды, и она собрала все силы, чтобы приподняться с постели. — Тебе не стоит вставать. Агнес не успела его даже увидеть, как замерла тут же. Едва ли вообще можно не узнать этот голос. Только он говорил так — в один флакон помещая и обычную констатацию, и безапелляционный приказ. Немного воспаленные, ноющие глаза сразу его отыскали в тусклом свете ламп её комнаты. Все же Темный Лорд в её спальне — не частое явление. Исключительное. Ни разу за все эти месяцы он здесь не появлялся. Это было бы, наверное, даже… непозволительно. Если смотреть через призму утрамбованного в её голову этикета. Их точки пересечения в особняке заканчивались на общей территории вроде библиотеки или зала. Сейчас он сидел в её кресле, в руках у него — книга, от которой он даже не отвлекся. Заметил шевеление в постели только боковым зрением. Но спустя мгновение тишины поднял на нее глаза, и под этим взглядом Агнес, до этого окаменевшая, все же медленно опустилась обратно на подушки. Трудно, пожалуй, не различить вопрос в её глазах. Том объяснил: — Целитель, которого Бартемиус привел — когда принес тебя сюда и оставил на эльфов — порекомендовал следить за тобой на случай осложнений. Ничего критичного, — добавил он, заметив добавившуюся к непониманию щепотку страха. — Ты просто успела потерять в лесу несколько больше крови, чем предполагалось изначально. — И ты все это время?.. — у неё ещё больше пересохло во рту. — С бойни в лесу прошло не так много. Всего несколько часов. Здесь я сижу не больше двух. Это по-прежнему ничего не объясняло. «Не больше двух». Крауч, всего лишь Пожиратель Смерти, сбагрил её сразу на прислугу, чтобы не тратить времени, а Темный Лорд… — Твой отец всё ещё не дома. А домовикам, я счел, стоит заниматься своими делами, а не просиживать попусту здесь, — пояснил он, отвечая на её неиссякающее недоумение. — В любом случае, мне нет разницы, где читать. Значит… он разобрался с той лесной проблемой настолько быстро, что мог позволить себе часа полтора из этих «нескольких» просто почитать, наверняка успев и отчеты Пожирателей уже выслушать, и прочие моменты разрешить. Агнес зачем-то представила, что могло твориться в лесу после того, как её оттуда забрали, и желудок слегка скрутило. Ей и так всё ещё было плохо. Конечности — холодные, хотя окно плотно закрыто. Тело ломило, особенно протестовал каждому неладному движению пострадавший бок. Тянуло закрыть глаза и позволить дреме опять её забрать, разве что присутствие Темного Лорда в её комнате как-то не очень способствовало покою. А он как раз закрыл и отложил на столик книгу, давая понять, что о покое ей действительно стоит позабыть. — Но раз ты очнулась, я могу наконец узнать некоторые интересующие меня нюансы. — Агнес насторожилась. Смотрела на Тома, мысленно благодаря расстановку мебели за то, что кресло было довольно далеко от постели — вблизи в его глаза смотреть всегда страшнее. — Я велел вам не разделяться. Даже если убегать — только по двое. Чтобы прикрывали друг друга. «Прикрывали» в его восприятии, надо уточнить, имело не совсем общепринятое значение. Если ситуация позволяет — да, действительно прикрыть, помочь. Если же все совсем безнадежно — добить слабого. Убить напарника, чтобы сократить количество попавших в плен Пожирателей Смерти. Возможно, даже и хорошо, что рядом с Агнес никого не оказалось… почти. — Так скажи мне, пожалуйста, — преувеличенно вежливо говорил он, сцепив пальцы замком, — как же так вышло, что я нашел тебя одну, истекающую кровью, в окружении троих орденовцев? — Я… я уже смутно помню, что происходило. Не помню, как мы разбегались. — И в дальнейшем ни с кем из своих ты не встретилась? — Так лес ведь… обширный. Том смотрел на неё несколько пугающе долгих секунд, заставляя Агнес прочувствовать натяжение каждого её нерва. И поднялся затем на ноги. Направился к ней. Агнес дернулась, потому что, очевидно, когда ты лжешь Темному Лорду, ещё и настолько неумело, а он затем идет к тебе — сложно не испугаться. Страх ужалил, а отползать и некуда — позади изголовье постели, в которое Агнес уперлась вплотную, когда Том оказался уже совсем близко. Наклонившись к ней, коснулся её подбородка, руша робкую надежду, что в отключке её поил целитель. Ощущение этих тонких прохладных пальцев на коже не спутать. Спокойные глаза заглянули в её совершенно испуганные. — Не сопротивляйся, — сказал он вдруг мягко, почти успокаивающе, — и не будет больно. Единственное предупреждение, прежде чем он внезапно окунулся в её сознание. Впервые. До этого — ни разу. Ни разу не было необходимости открыто копошиться в её памяти, потому что, во-первых, прежде она и не утаивала от него ничего, во-вторых, в её воспоминаниях — никакой ценности. Теперь он шерстил уже виденные ею совсем недавно сцены, заставляя проживать их заново. Ужасно неприятное чувство — быть неспособным контролировать то, что рисуется само по себе перед твоими глазами. Ускоряется, замедляется, исчезает по желанию кого-то извне. Насчет «не помню, как разбегались» Агнес не соврала — там главным было выбраться из-под обстрела, а не поглядывать, кто там рядом ещё есть, — поэтому зацикливаться на этом Том не стал. Дальнейший её марафон пропустил, зато остановился на Режущем. На попытке Сириуса её выманить и заодно переманить на сторону Ордена, которую Агнес проигнорировала. Интересно, Том счел это проявлением преданности или понимал, что она беспокоилась только за себя? Мог ли он вообще читать то, что мелькало у неё на изнанке черепа, пока она там рассуждала в полубреду? Даже если и не мог — такое это всё унижение… Давать ему увидеть, как она пряталась в земле, ползала, хромала, еле шла, падала — не единожды. На моменте, когда вдали появилась темная женская фигура, Агнес опомнилась — попыталась избавиться от вмешательства в своем разуме, но это старание было смехотворным. Не оправдавшимся. Вероятно, Том и не почувствовал этого даже, продолжая наблюдать, как исчезает за деревьями Беллатриса. Этого ему было достаточно. Каким-то оторопелым беспомощным олененком Агнес моргнула, едва приходя в себя, когда воспоминания рассеялись, а вместо них перед глазами возникло снова лицо — совсем близко к ней. Не отстранялся. Не отпускал. Его пальцы наоборот ещё сильнее сжались на её челюсти, будто желая причинить боль. Но сдерживаясь. А ей бы хотелось крошевом в его руке рассыпаться, только бы не смотреть больше в эти глаза. — Не вздумай больше мне лгать, — не голос, а чистый лед. Том не был откровенно зол, но и та искусственная мягкость исчезла. Агнес только и могла, что еле заметно кивнуть, пока он изучал её лицо, о чем-то размышляя. — Ты боишься её? Ну, конечно, ему не составило труда распознать причину глупой лжи. Но кто бы не боялся? Не считая самого Темного Лорда. Каждый кроме него Беллатрису Лестрейндж благоразумно опасается. — Она и так терпеть меня не может, — слабо, неуверенно отозвалась Агнес, не рискуя продолжать невнятные отнекивания. — Если ей достанется из-за меня, она точно меня убьет. — Не убьет. Том выпрямился наконец, отступая от её постели, и Агнес уронила понурый взгляд на свои руки, больше на него не глядя — не осмеливаясь. — Я уже упоминал, что не потерплю распри в своих рядах. Я поговорю с Беллатрисой. — Агнес содрогнулась от мысли, что обычно из его уст значит «поговорю». Из-за этого ведь и не хотела… — И если после этого она осмелится выместить злобу на тебе — попросту останется без руки. Это даже не звучало из его уст обычной человеческой угрозой — угрозы же цедят часто сквозь зубы или говорят хотя бы с тенью злости-пренебрежения, какого-то запала. У него тон всегда гладкий, как стекло, и при этом все равно отчетливо читалось: это угроза, ещё как. И снова он её будто выделял, нарочно или нет. Другим его подчиненным такая опека и не требовалась, оно и понятно, сами за себя постоят, а если не постоят, то ни за что не побегут ему жаловаться — это она вечно оказывалась где-то рядом с ним поневоле, ещё и неспособная от него ничего утаить. Но так это странно. Что тогда, в лесу — где разорвался на время шаблон, и монстр вдруг стал ей спасителем, — что в таких мелочах… Странно это, находиться под его защитой. Опекой, как он это однажды называл. Заботой. В каком-то смысле. Учитывая, что он разъяснил ей после: — На тумбочке — зелье, что оставил целитель. — Агнес повернула тут же голову, увидев кувшин с водой, хрустальный бокал рядом и несколько флакончиков зелья. Уже и забыла даже, как хотела пить. — На твой возраст разбавляется водой один к одному. Пить нужно раз в два часа. Одну порцию я тебе уже дал, — он глянул на часы, — вторую выпей через семнадцать минут. Мне нужно идти, но если станет хуже — зови домовиков, они уже позовут меня. Не сказать, что его голос был чрезвычайно участлив, но это и так большее — немыслимое, — что можно ожидать от мага вроде него. Жестокого, бессердечного волшебника, которому дела ни до кого нет. Подошел к её «лечению» так же, как подходил, вероятно, к школьным обязанностям полвека назад — хоть и с холодной головой, но со всей ответственностью. Хотя был не должен. Да, пусть сказал, что просто решил отправить эльфов заниматься прочими домашними делами, все равно… — Том… — неловкое слово оцарапало горло: вроде и привыкла так его называть, но каждый раз после того, как он напоминал, кто он… Однако Том все еще не возражал такой фамильярности. Обернулся в дверях, глядя на нее. — Тебе ведь необязательно было тратить на меня столько времени. — Необязательно, — подтвердил он. — Но ты не только моя подчиненная, Агнесса. Еще и юная хозяйка дома, всеми благами которого я так бессовестно пользуюсь уже почти год. — Он слегка улыбнулся, немного устало, но той самой своей улыбкой, что даже у черствых сухарей вызывала какой-то отблеск эмоции. — Могу же я хотя бы так тебя отблагодарить? Это такая фальшь, Агнес не могла этого не осознавать. Но даже понимая — понимая, что он как будто всего лишь щелкнул своим каким-то внутренним переключателем, пускающим в ход свое жуткое непреоборимое обаяние, — все равно велась. Ей все равно льстило такое внимание со стороны Темного Лорда. Как бы ей от себя ни было тошно. Для чего ему это? Ещё больше её к себе привязать, любыми возможными путами? Замылить восприятие, продолжая шажок за шажком искоренять в ней ту неприязнь, что была видна невооруженным взглядом год назад?.. А это ему для чего? Много вариантов, много вопросов. Никакого однозначного ответа. — Отдыхай. Дверь за ним закрылась, так и оставляя шебуршать ворох мыслей в голове. Агнес, совсем обессилевшая, упала обратно на подушки, натянула на себя больше одеяло, сворачиваясь под ним клубком. На сердце — непонятный осадок, тонким гадким слоем. Как будто всё было бы куда проще, если бы он просто оставался жесток. Заставлял бы делать её ужасные вещи и всё. Не вел бы с ней дискуссии — будто бы на равных! — уровень которых не шел ни в какое сравнение с болтовней между её ровесниками когда-то в школе. Не делился бы с ней знаниями и литературой, о которой она никогда не слышала. Не учил бы сражаться. Не защищал бы её от орденовцев. От Пожирателей Смерти… даже от них, даже от своих же подчиненных. Не целовал бы её — тогда, в новогоднюю ночь, что была уже так далеко позади, но все еще оставалась в памяти нестираемым пятном. Может, в этом и был смысл? В этом и была его жестокость? Он не мучил её обычными, примитивными способами — никаких пыток, никакой физической боли. Вместо этого он просто искажал её видение мира снова и снова, как в каком-то кривом зеркале, играя гранями и наблюдая, что из этого в итоге сложится. Тем как раз и развлекаясь, должно быть? Всего-навсего сводил её с ума, заставляя думать, думать — о нем. Без конца. Искать, где расставлены капканы, по косточкам разбирать каждый обманчиво мелкий поступок и всё ещё не понимать. Абсолютно ничего не понимать.— 2002 год —
Неделя прошла, Чарли всё не мог перестать думать о Розье. Вернее, он и прежде частенько ловил себя на мыслях о ней с момента их «знакомства», потому что не так уж легко игнорировать настолько яркое пятно, вторгнувшееся в твою жизнь. Когда он связал её непонятное поведение и седриково «змеиный клубок начал поедать сам себя» в одно простое слово жнец — стал думать ещё чаще. Раздумывая, что могло её на это сподвигнуть, как у нее так спокойно поднимается рука на тех, с кем она вроде как годами служила плечом к плечу. Почему вообще «жнец» и что это значит. Вопросов — уйма. И нет, он не был так простодушен, чтобы увериться, что его посещение гнездышка Розье закончится получением ответов на все эти вопросы. Какая-то часть него, может, и надеялась, но не очень сильно. А в итоге он не только не получил ответы. Стало еще больше вопросов. Ему теперь оставалось только гадать, что будет дальше. Было ли это концом их сомнительного сотрудничества или однажды она снова заявится без предупреждения к нему на порог. Или, может, стоило бы выждать немного времени и объявиться самому? Но он не мог знать, не окажется ли все же её клинок в его горле, если он снова сунется к ней домой. Все свое свободное время он постарался занять работой. Именно той работенкой, за которую обычно берутся неохотнее всего. Не простое наблюдение и документирование поведения драконов или наведение порядка в архивах заповедника, а различные маневры, не всегда безопасные, чтобы развести конфликтующих драконов по разным частям заповедника или поместить в клетку тех, кто нуждается в обследовании. Зарабатывая новые ожоги, Чарли выматывался до того, что приходил в общежития совершенно убитый, заваливался на койку и отключался до утра без лишних мыслей. Очередным таким утром он снова не доспал. Встал не в нужный час, а значительно раньше — его разбудили. Сказали, к нему посетитель. Спросонья ему сложно было понять, кто бы это мог быть. Мог кто-то из Ордена — от них давненько не было вестей, но неудивительно, учитывая, в каком они все состоянии. Могла Розье — и эта мысль показалась ему неправильно привлекательной. Не сказать, что она сильно импонировала ему как человек — нет, как человек она не очень, — но и врагом он её не видел. Хотя его, верно, гложило нередко, что он позволил себе общение с той, кто потенциально убивал орденовцев и — как минимум — совершенно точно убил девушку Диггори, как недавно выяснилось. Унимался Чарли только ублюдской мыслью, что это война. Её обязанности, за неисполнение которых Розье бы саму вздернули. Не похоже, чтобы она получала от этого большое удовольствие, раз уж взялась менять этот уклад вещей. Да и, в конце концов, она была кладезем каких-никаких ответов. Ниточкой к мести, которой Розье сама же его и заманила в свои игрища. И так просто он эту нить отпускать не хотел. Ещё даже не рассвело, поэтому когда Чарли вышел из общежитий — не сходу увидел своего посетителя. Через секунды различил всё же в темноте фигуру. Догадка про Розье тут же отпала — фигура высокая и, очевидно, мужская. Наверное, кто-то из Ордена, и это тоже неплохо. Ему очень не нравилось оставаться настолько отсеченным от основных событий. Заметив, что Чарли уже здесь, таинственный волшебник подошел ближе, позволяя наскальным фонарям захватить светом ещё и лицо. — Билл? Его длинные волосы были как обычно убраны в хвост, не давая прядям залезать на лицо, и тени под глазами были хорошо заметны даже — или скорее особенно — в этой полутемени. Это настораживало. Всё это. С Биллом они и так видятся не особо часто, и его появление само по себе озадачивало, а уж в подобную рань?.. — Ты чего здесь? — Не я один, — ответил он, заставляя Чарли нахмуриться. — Родители, Флер и дети тоже в Румынии. Я забирал их в спешке, так что пока они в Крайове, в мотеле, но буду смотреть где-то дом поближе к тебе. «Забирал». Когда последний раз Билл забирал семью откуда-то много лет назад, разворачивалась тогда война Ордена с Пожирателями Смерти в Великобритании. — Только не говори, что… — Бернар мертв. — Министр? Идиотский вопрос. Чарли прекрасно знал, как зовут главу Министерства по делам магии во Франции, и все равно. Все равно переспросил. Будто надеясь отсрочить то, что последует затем. — Да. — Билл как назло выдержал паузу, прежде чем добить его наиболее важным фактом: — Тот-кого-нельзя-называть убил его. *** Витые созвездиями изображения магических животных на купольном потолке казались насмешкой. Любая декоративность, если быть точнее. Всё, что добавляло этому полному воздуха и света залу особую утонченную красоту. Потому что не вязалось. Всё это не вязалось с тем, что происходило в этих изысканных, содрогнувшихся насилием стенах, куда согнали напуганную толпу. — Вы можете считать меня убийцей. Узурпатором. Чудовищем. — Невозмутимая чеканка клеймен, что, в общем-то, ему подходили как никогда лучше. — Я не могу — и не хочу — лишать вас свободы мысли. Но я хочу, чтобы вы знали обе стороны сложившегося положения. Французские слова, как высеченные тонким острием, разносились по необъятному залу, уходя жутковатым эхом вверх, под свод купола. Агнес могла бы фыркнуть. Как тогда, на приеме. Но теперь уже ей было слегка не смешно. Лишит он их свободы мысли, конечно. Уже сейчас лишал в какой-то мере — даруя им «свободу» выбирать убеждения, ловил на всегда работающий крючок. Будут думать, что сами сделали свои выводы, в то время как им уже начинают тщательно промывать мозг. Прополощут так, что распрямленные извилины уже будет не вернуть к исходному их состоянию. Усмехнуться Агнес не могла ещё и потому, что её лицо в этот раз было обращено не к оратору, а к публике. Стояла безмолвной тенью позади занявшего трибуну Реддла, как и некоторые другие Пожиратели Смерти. Не в масках и не в обычных мантиях — те были больше полевой формой, служили магам для сражений. Сейчас — форма «парадная». Строгая. Верхняя часть у её одеяния отдаленно напоминала военный китель с двумя рядами серебряных пуговиц, за тем исключением, что плотная ткань представляла собой не обычный форменный пиджак, а пелерину, закрывающую грудь, но в рукавах доходящую только до локтей. От локтей же до костяшек её руки прикрыты тканью куда менее грубой и куда более облегающей, на оттенок темнее. Ниже этого подобия на форменный жакет — талию обхватывала всё та же плотная ткань, уходящая вниз в длинную юбку до щиколоток. Очень статусный вид. Ей ни к черту не сдавшийся. Руки у неё были сцеплены за спиной. Агнес должна была оставаться неподвижной статуей — не шевелилась, не вертела головой. Могла лишь изредка скосить куда-нибудь глаза, когда надоедало смотреть на спину своего милого диктатора. Например, переводила взгляд на стоящих между вычурными колоннами Пожирателей Смерти, расставленных по периметру зала мрачными безликими фигурами, что контролировали толпу. На нескольких представителей французской элиты, стоящих не среди простых смертных, но и не на помосте — слушали речь со стороны, и на руках у них еле заметно блестели тоненькие браслеты, насыщенные магией. То, чем Реддл завоевал их преданность и их слово перед французским народом, который им доверяет. Если они на стороне Реддла — это уже по меньшей мере один повод к нему прислушаться. Какой бы абсурд он ни декламировал с трибуны. — Я всегда открыто заявлял, что считаю подход Амбруаза Бернара нецелесообразным, — спокойно рассказывал Реддл тревожно внимающей аудитории. — Его ориентиром, как всем известно, было налаживание отношений с магловским обществом. Оказание материальной и магической помощи. Месье Бернар делал всё, чтобы доказать магловским властям, что мы не несем угрозы. Что мы такие же, как они. Ваш почивший министр направлял все ресурсы на то, чтобы приблизиться к своей цели объединения магловского и магического мира, которое он считал утопией. — Вопреки ожиданию, Реддл не выражал открытого отвращения к словам, которые произносил. И тоном, и наверняка лицом — сохранял абсолютное бесстрастие. Как если бы просто зачитывал лекцию: — Уже практически забылось, что в древнейшие времена маги почитались. Были мудрецами, почтенными жрецами, к которым маглы обращались за помощью, чтобы спустя века эта же помощь обернулась против наших предков. Множество столетий исключительно этот страх — небезосновательный, но жалкий страх — маглов перед тайным знанием, перед нашей силой, держит нас в тени. Бернар же считал, что этого недостаточно, и продолжал всеми способами унижаться перед теми, кто слабее нас. От тоски и скуки Агнес вслушивалась не в содержимое его речи, а в оболочку. Французский язык был одним из первых, что подлежал её глубокому изучению девять лет назад, и Агнес вслушивалась в ровный поток его слов, надеясь уловить ошибку, осечку в лексике или грамматике. О, если бы… Речь грамматически безупречная. Он и в этом — педант. Откуда у него столько времени ещё и на языки? Или он, может, по листочку заучил… Такая мысль веселила, но Агнес понимала, конечно, что нет. Реддл просто доказывал в очередной раз свое жуткое превосходство во всем. — Вы можете прочесть в моих словах неприязнь к маглам. Разумеется. Я не намереваюсь её отрицать, — продолжала растекаться по залу гипнотизирующая одним только голосом речь. — Но солгу ли я, если скажу, что в то время, как месье Бернар несколько увлекся «проблемой» разделения волшебников и маглов, в вашей стране обострились проблемы безработицы, миграционного кризиса, высокого уровня преступности? — Что-то едва уловимо насмешливое всё же заскользило полупрозрачным шлейфом меж строк, как будто он даже сейчас развлекался. Но Агнес не могла понять, слышат ли этот оттенок другие или это издержки её давнего и близкого с ним знакомства. — Солгу ли я, если скажу, что за последние несколько лет налоги в вашем обществе возросли до размеров, едва ли посильных даже высшим чинам? И наконец, могу ли я поинтересоваться, как вам навязывание толерантности, при которой юридически наказывается любое лицо, посмевшее выразить пренебрежение в отношении маглов и полуразумных рас? Агнес практически пощипывало раздражение от того, как напуганные люди взаправду стали переглядываться. Как опустилось тенью на растерянные лица сомнение. То ли они такое бездумное стадо, то ли всё дело в реддловском красноречии. Может, и то, и другое. Как будто это не он аккуратно подводил Бернара к повышению налогов, привлекая для того неисчерпаемые аргументы. Реддл сам об этом ей упоминал, вскользь, когда она была значительно больше приближена к политическим делам. Но она и не думала, что в будущем это приведет конкретно к этому. — Всё это я высказывал Амбруазу Бернару неоднократно, — скармливал Реддл народу откровенную ложь. — И недавно это несоответствие взглядов переросло в конфликт, весьма острый, закончившийся уже известным трагическим событием. О, да он ещё и нотку сожаления вплел… Агнес сжала пальцы за спиной крепче, чувствуя спасительную боль в суставах, на которую можно было отвлечься, чтобы не вырвалась все же ядовитая усмешка. — Я хочу, чтобы вы знали, что ваш министр не был отравлен, зарезан в собственной постели или убит любыми другими бесчестными методами. Это была дуэль — в которой месье Бернар всего лишь проиграл. Факту дуэли свидетельствовали такие лица, как месье Робийяр, месье Ноэль, мадам Демаре и прочие уважаемые волшебники. — Реддл выдержал паузу, давая присутствующим немного времени, осмысливая это, осмотреть фигуры министерских, стоящих подле трибуны. — Я понимаю ваше смятение. Недоверие ко мне. Но я прошу вас поверить тем, кто годами служил в Министерстве на благо вашего общества. Будь это взаправду всего лишь внезапно «обострившимся конфликтом», очень вряд ли Реддл так часто пропадал бы где-то до этого, а всю последнюю неделю без устали вдалбливал избранным Пожирателям Смерти — тем, что стояли сейчас позади него — выработанный им план действий. Собирал их в кабинете, заставлял заучить схему французского здания Министерства Магии, в том числе точки, через которые им понадобится проникнуть внутрь в намеченный день, когда он обеспечит сбой защитных чар. Места, что потенциально станут очагами сопротивления, которые им предстояло оперативно погасить, координируя притом рядовых Пожирателей Смерти. Очевидно, это все было захватом, обычным захватом Министерства: все-таки очень удобно, что абсолютно весь состав магического правительства сосредоточен в одном единственном здании. Но Реддл — конечно — предпочитал иначе расставлять акценты: — Я не стану занимать пост министра магии. Он мне не принадлежит. Его займет выбранный вами же волшебник из нескольких кандидатов… И кандидатов подбирать будет он, вне сомнений. Удобных, тех, кто будет делать все, что он велит. Один такой болванчик уже давно праздно отсиживает свое место в британском Министерстве. Бернара подобным образом было бы контролировать невозможно. Только если Империусом, но, увы, кабинет любого министра оснащен чарами сродни банковской «Гибели воров», отменяющей действие Непростительного: в ином случае слишком уж просто было бы взять под контроль любого правителя. — Я лишь прослежу за тем, чтобы в дальнейшем магическое общество развивалось в верном направлении. В первую очередь справедливом по отношению к волшебникам, а не к тем, кто притеснял вас по меньшей мере три столетия. — И вишенка на торте: — До той же поры, пока не будет избран новый министр, я лично прослежу и за давно нарушенной дисциплиной. Непростому времени требуется твердая рука, и я не потерплю беспорядки. Только теперь он обратил свой властный взгляд на сидящих на коленях, прямо на холодном мраморе, десятерых волшебников. До этого служивших скорее декорацией его речей, незначительным фоном. Многим из дальних рядов даже и не было их видно. Те же, что стояли в первых, предпочитали смотреть на оратора, чем в знакомые, но обреченные глаза связанных министерских работников. Агнес не сомневалась, что он тщательно их выбирал. Чтобы это были те, кого французские волшебники хорошо знают, но чтобы они были недостаточно магически сильными — чтобы это не стало лишней тратой материала для опытов. — Несколько лиц уже выказали свое несогласие со сложившейся ситуацией, — констатировал Реддл. — Стараясь восстановить, в их понимании, «справедливость», оказали весьма яростное сопротивление. Я не хочу проливать магическую кровь. Но порядок есть порядок. И каждый, кто вознамерится его нарушить, сея в обществе раздор, вражду и смуту, понесет наказание. Изящное движение его палочки — и магия невидимыми удавками вздернула всех десятерых вверх. Высоко, практически до самого потолка, чтобы видел каждый. Ноги беспомощно заболтались в воздухе, волшебные путы всё ещё крепко связывали им руки. Магия душила висельников, выжимая из легких отчаянные хрипы, содрагая тела конвульсиями. Толпа окончательно онемела, наблюдая за казнью широко раскрытыми глазами. Реддл терпеливо дал незадачливым мятежникам побарахтаться в агонии несколько минут. Тем, кто уже лишился сознания, а может и жизни, очень повезло. Потому что затем последовал ещё один взмах его палочки — и с громким хрустом все кости подвешенных под потолком волшебников переломились, как какая-то груда хлипких веточек. Его излюбленный способ казни. Не требовалось предварительной подготовки, не требовалось излишних усилий и времени. Достаточно мучительно и весьма эффектно. Ещё пару секунд тела провисели в воздухе, давая зрителям ими налюбоваться, прежде чем повалились неживым размозженным грузом на пол. Французы в первых рядах от отвращения-ужаса-страха отпрянули, дернулись назад, заваливаясь на стоящих позади них. Волной прокатилась по толпе паника, кто-то закричал, зарыдал, попытался покинуть зал. Пожиратели Смерти не выпускали. Чтобы вернуть тишину, Реддл и рукой не пошевелил. Повернул голову, встречаясь взглядами с одним из Пожирателей Смерти, который тут же уловил безмолвный приказ и поднял свою палочку. Зелёная вспышка пронзила одного из наиболее громких борцов за справедливость в толпе. Следующей вспышкой — другого, неподалеку от него. Всполошившаяся толпа снова замерла, затихла, как будто их разом засунули в игру, где любое движение и любой звук приведет к проигрышу. Гибели. — Я напомню, что я не потерплю любого вида беспорядки, — непринужденно произнес Реддл, когда убедился, что все слушают. — Вы не пострадаете — более того, будете вознаграждены — если всего лишь будете оказывать сотрудничество. Пусть Агнес по-прежнему видела только его спину, отчётливо услышала в его словах намек на улыбку. Разумеется. Все происходящее Тому Реддлу доставляло неподдельное удовольствие. А Агнес глядела на отчаяние, написанное на лицах. На блеск слез в женских глазах. На ладони, прикрывающие рот — заглушить то ли рыдания, то ли рвущуюся на волю брань. Агнес давно уже лишена чувства сострадания, но зато, взирая на всю эту наглядную живопись безысходности, она совершенно точно понимала одно. Она лично — в полной ж… *** Стук её каблуков по мрамору от каждого напряженного шага гвоздями вбивался в виски. Агнес шла, шла по мертвенно опустевшему коридору, сама не зная, куда, только бы подальше от того зала, где уже закончилось шоу. Пальцы коснулись горла, царапнули кожу, будто желая снять невидимую удавку — как если бы Агнес была одной из тех подвешенных несчастливцев. Всё то же, что и годы назад. Все те же речи. Все те же показательные казни. Но тогда вопроса о том, не окажется ли Агнес среди висельников, даже не стояло. Безоговорочная верность. Ни мысли о предательстве. Сейчас все её существование — сплошное нескончаемое предательство. Каждое её действие. Ещё немного, и у нее треснет рассудок. Может быть, уже давно трещит, но теперь это обретало совсем тошнотворный оттенок. Агнес подошла к витражу, как будто эта имитация окна могла бы помочь прояснить голову. Но в итоге от цветных узоров, категорически не вписывающихся в воцарившуюся атмосферу — в отличие от британского Министерства, которое давно уже напоминало склеп, — только больше замутило. Лоб коснулся прохладной стены рядом со стеклом. Медленный вдох, медленный выдох. Рука саданула по стене — раз, другой. До тупой боли в ладони. Проклятье. Дела у неё обстояли весьма… паршиво. Убила она в общей сумме девять Пожирателей Смерти, и что? Этот неугомонный сейчас пополнит свои ряды французскими бойцами, прикрывая проделанную Жнецом незначительную брешь, и зачем это всё было? А затем ведь пойдет ещё дальше. Нанесет ещё несколько ударов, пользуясь неготовностью Европы. Ему на руку играет же не только ошеломленность внезапностью и стремительностью событий — буквально в каждом министерстве есть варьирующаяся доля людей, поддерживающая его радикальные взгляды. Безумцы, восхищенные им и его идеями. Ей не скинуть его так просто со своего пьедестала общественными волнениями как минимум потому, что его не только боятся, его уважают. Он действительно навел в Министерстве Великобритании порядок, ведь по своему определению просто не мог оставлять несовершенным хоть что-то из того, к чему прикасался. Он значительно преобразовал учебную программу, углубляя изучаемые магические науки, переформировал отделы Министерства — одни упразднил вовсе, другие расширил — и дал благодаря появлению новых должностей работу безработным волшебникам. Даровал чистокровным то, чего они так жаждали, — буквально пик возможной привилегированности. Как ни посмотри — каким бы благородненьким ты ни хотел себя считать — весьма приятно наслаждаться благами высшего общества, пока эти маглорожденные делают всю грязную работу. Даже те, кто изначально был против воцарившегося бесчинства в отношении тех, с кем они делили когда-то школьную парту, а затем и офис, по итогу соблазнились щедро предоставляемой Темным Лордом властью. То, какой Магическая Великобритания была при мягкотелом Фадже и какой при Томе Реддле, — небо и земля. Нет. Рай и Ад. Только «Рай» был лишь неубедительным, разрозненным подобием на Министерство, а «Ад», при всем его ужасе для всех неугодных, давно уже претендовал на становление одним из ведущих магических сообществ. Вся деятельность Жнеца, следовательно, могла быть направлена только на то, чтобы показать, что на деле их распрекрасный Лорд не в состоянии даже своих подчиненных защитить. Сыграть на панике общества. Но Реддл ведь был прав. Там, в своей резиденции. Волшебники сейчас мигом переключатся на новости поважнее. Оставались ещё крестражи, но и здесь Агнес в пролете. У неё ни единой зацепки. Никакого даже размытого представления, в какую сторону мыслить. А она ещё и по своей же дурости лишилась поддержки Ордена в лице Уизли. «Ты слишком многое на себя взяла». Этот долбанный Уизли! Как ляпнул тогда, его слова из-под черепной коробки больше и не уходили. Стучали по стенкам, напоминали, раздражали. Как будто она без него этого не понимала. Ей убить его тогда всё-таки стоило бы. Так она и сотрудничества с ним лишилась, и помимо этого теперь без конца выгрызала себе нервы вечной тревогой, не разболтает ли он. «В одиночку не потянешь». Может, и не потянет. Но что ей теперь, просто отправиться к нему и сказать «извини»? Извини, что пыталась тебя убить. Была не в духе. С кем не бывает? Нет, если уж и видеться с ним снова, то только чтобы добить. Так что лучше не видеться вообще. Размышления как всегда оказались слишком тягучи, зыбки — отвлекли её. Неожиданное прикосновение — ощущение чьей-то ладони на талии — заставило заметно вздрогнуть. Иногда она буквально ненавидела его умение появляться настолько бесшумно. Это придавало ему какую-то особую нотку инфернальности, помимо бесчеловечности и красных глаз. Но в том, кто это, сомневаться не приходилось, даже пусть она еще не повернула к нему голову, крадя несколько секунд на то, чтобы совладать с собой. Только он так к ней прикасался — будто единственный обладал полным на это правом. За эти полтора года Агнес, блуждая по миру, бывала с другими, в том числе уповая избавиться от поселившегося в её уме Реддла. Никто так её не касался. — Плохо себя чувствуешь? — интерпретировал он наиболее разумным образом её состояние, учитывая, сколько лет её уже не должна была трогать демонстративная жестокость. — Немного. Может, задело все же чьим-нибудь проклятием… Ничего серьезного. От его цепкого взгляда, прошедшегося по её чертам, конечно, не укрылось то, что ей и хотелось бы спрятать особенно сильно: — Твое самочувствие — единственная причина, что на тебе лица нет, или ты просто не слишком рада нашему успеху? Нашему успеху… Её этот успех в такое состояние беспомощности вгонял, какое она уже очень давно не испытывала, а на грани между жизнью и смертью она существует уже не первый месяц. — Насколько я понимаю, скоро весь мир ополчится против нас, — глядя на него снизу вверх, объяснила она спокойно. — А мне бы еще пожить хотелось. Даже на эту ложь Агнес не имела права. У неё нет права «хотеть пожить» — ради долга перед страной, перед ним, ей надлежит и в могилу лечь, если понадобится. Но эгоистичная — явно не очень патриотическая — ложь хотя бы могла показаться правдоподобнее любых прочих, совсем искусственных. Может, он все равно не поверит. Может, заглянет в её сознание. Может, она даже не станет сопротивляться. Это было безвыигрышной идеей ещё когда поле её «ответственности» было очерчено границами Великобритании. Теперь же она не могла отвязаться от назойливого желания… немного так сдаться. От зудящей мысли, что как бы она ни старалась и сколько бы ни сделала, это все равно останется бессмысленным. То, как он заглянул в её глаза, нарочито бережно убирая от её лица пряди… Агнес действительно поверила, что он это сделает. Несколько секунд, и конец. — Агнесса-Агнесса… — укоряюще протянул он, упрекая за страх, немного издевательски. — Пока ты на моей стороне, тебе ничего не грозит. Его пальцы скользнули дальше в её волосы, притягивая её голову к себе, чтобы губами коснуться виска. Закончить этим фразу, вроде бы поцелуем, но не нежностью — это никогда не была нежность. Жест покровительства скорее. Её ему принадлежности. Агнес прикрыла глаза. В груди заныло, и ей не понять, отчего именно. Много всего, но разобрать, по полочкам разложить свои эмоции она не могла — почти никогда. Агнес могла быть хорошим бойцом, исполнительным солдатом, носителем ряда языков и специфических магических знаний, но что касается чувств, даже собственных, она была просто фантастическим пнем. Разве что отчетливо различим был укол отвращения к себе — за всю эту минутную слабость. Опрометчивую. Непозволительную. Из-за одной такой минутной слабости Агнес и так уже отпустила Уизли живым. Хватит уже. Чересчур рано её начало ломать. Нет, уж она побарахтается ещё, что-нибудь да придумает, даже в нынешней ситуации… Возможно, оно вовсе к лучшему: в конце концов, французы славятся своими бунтами… Но это потом. Франция — потом. Ею занят сейчас Реддл, и Агнес разумнее использовать эту его зацикленность, продолжая «работать» в британских границах. Ей теперь придется постараться, чтобы произвести впечатление. Оказаться вновь на первой полосе, а не в двух скудных строчках об очередном убийстве где-нибудь на третьей странице. Потеснить эти громкие заголовки, восхваляющие Темного Лорда. Находясь сейчас по-прежнему рядом с ним, Агнес еле заставила себя при нем сдержать усмешку от веселой мысли, что началась своего рода игра в перетягивание каната. Где «канат» — ажиотаж. Внимание публики, за которое придется побороться.