— 1995 год —
«Не сопротивляйся…»
Тогда, чуть больше полугода назад. Его успокаивающий голос.
«…и не будет больно».
— Сопротивляйся, Агнесса, — всё тот же бархат ровного тона, на этот раз велящий
испытать боль. Испытывать снова и снова. — Ты совершенно не стараешься.
Кончик его палочки отстранился от её виска, обрывая мучение, которое крошило бы ей черепную коробку
еще больше, если бы она лучше старалась. У неё не получалось. Не выходило даже понять, как нужно.
Её уже мутило. Пальцы немного подрагивали.
Грудная клетка тяжело вздымалась, как будто, проникнув в легкие, воздух мог бы унять боль гораздо выше — под ноющим черепом.
— Я все еще не понимаю, зачем, — заявила она открыто, потому что уже привыкла, что её увиливания и попытки в угодничество — куда более плодотворная почва для его холодного гнева, чем наглая правда.
Ему нравится, когда она смелеет. Забавляется этим.
Возвышаясь над ней, сидящей в кресле, Том ждал более толкового объяснения её словам, и она добавила:
— Даже если поможет окклюменция — под пытками я не продержусь. Мне лучше будет убить себя сразу.
Если попадет в плен. Всё это — очередная развилка их тренировок — исключительно на случай, если на поле боя её угораздит попасться, как угораздило более полугода назад, там, в лесу. Чтобы могла закрыть разум от возможных легилиментов в рядах Ордена.
Прежде это не было острой необходимостью: со времен той западни ни разу больше Пожиратели Смерти не попадали в настолько невыгодное положение. Но Агнес делала успехи в боевой магии. Значимые. И он отправлял её уже на куда более сложные задания, чем поначалу, и ставки там также повышались. Окклюменция в этом случае не помешает.
У орденовцев сейчас ситуация в принципе неважная, и любая крупица информации, которой Агнес поневоле обладает, могла бы им помочь. Уже второй год как Темный Лорд все больше и больше запускает свои щупальца в Министерство Магии: хоть он и наказал по воскрешении некоторых Пожирателей Смерти «за предательство», ему только сыграло на руку, что далеко не все бросились его искать и угораздили в Азкабан. Многие остались в высшем обществе. Укрепляли авторитет. Некоторый процент его людей в Министерстве — уже преимущество, а Том всё увеличивал и увеличивал его аккуратными ходами. Являясь лично определенным лицам. Нашептывая обещания. Цепляя крючком Империуса особо упрямых, но важных персон.
Дамблдор действовал примерно так же — убеждал, вербовал, завоевывал доверие. Но у Тома была фора в целый год, прежде чем тот Пожиратель Смерти проболтался о том, что Темный Лорд воскрес. И даже после этого мало кто этому поверил — неоспоримых доказательств не было. Знал теперь Дамблдор, знал Орден Феникса, но обычные волшебники? Министр? Предпочитали выворачивать ситуацию как угодно, додумывать любые теории заговора, лишь бы не признавать, что магический мир откатился на пару десятилетий назад. Дамблдора во всеуслышание звали безумцем, и ему совсем не помогал тот факт, что в 1993-м году, именно когда школа была под
его опекой, произошла та трагедия, включающая гибель Гарри Поттера. Кто ему теперь доверит свою жизнь? Его и от директорского поста отстранили. Ещё год назад — когда школу с опаской снова открыли и поставили во главе некоего помощника министра магии, а именно Долорес Амбридж. Даже ей было больше доверия. Таинственных
убийств исчезновений в стенах школы-то при ней не было.
Иными словами, у Темного Лорда — значительный перевес сторонников, как активных, то есть
сведущих, так и тех, кто о его воскрешении еще не подозревает, но выступает против Дамблдора, чем поневоле оказывает «теневой» стороне пассивное содействие. Мнение толпы, очевидно, важно не меньше боевых действий.
Агнес видела в своем доме многовато лиц, которые видеть каким-нибудь легилиментам из Ордена не стоило бы.
Теоретически, безопаснее всего — и без лишней мороки — было бы попросту не выпускать её из поместья. Но она здесь заплесневеет. Её существование в рядах Пожирателей Смерти окончательно утеряет смысл. Поэтому ей всего-навсего стоило научиться закрываться от легилименции замками, которые имел право вскрывать только Темный Лорд.
— Ты так уверена, что быстро сломаешься в плену… — задумчиво протянул он в ответ на её заявление. — Ты сильно прибедняешься.
Агнес посмотрела на него со всем скепсисом, что мог уместиться в её взгляде.
— Напомню, ты книгой забила до полусмерти взрослого мужчину, что к тебе приставал, — сказал он непринужденно и повернулся уже к ней спиной, которую Агнес сверлила, не понимая, к чему он. — Когда тебе только исполнилось восемнадцать.
Разместившись в кресле, он расслабленно закинул ногу на ногу и озвучивал как само собою разумеющееся:
— Дух в тебе не настолько слаб, как ты себе надумала. Если тебя воспитывали удобной послушной девочкой, вовсе не значит, что ты такой являешься.
То, как он сидел в обычном кресле… будто бы на троне. Выглядел в нем непогрешимо. Костюм на нем лежал как с иголочки, точно домовые эльфы ночами шили, наглаживали, а после припорошили темные ткани сотней чар, чтобы не образовалось ни единой лишней складки.
И наконец, то, как он смотрел, — его прямой взгляд мог загнать в смущение. Всегда.
Если бы Агнес уже ко всему этому не привыкла. Научилась не отводить глаза. Ей этот цвет крови в его радужках стал привычнее любого другого оттенка.
— Это что-то из разряда тех сладких речей, которыми ты заманиваешь в свои ряды молодых волшебников?
Семнадцатилетняя Агнес, кажется, пнула бы от души себя нынешнюю за такую фривольность. Непозволительную дерзость. Но, если так посмотреть, её существование немыслимо тесно переплетено с Томом уже почти
два года. Практически два года жизни под одной крышей. Разговоров. Тренировок. Лекций и нотаций. Это далеко-далеко не самое страшное, что она осмеливалась озвучить, когда её заносило.
Сейчас Том также её бесцеремонность не прокомментировал. Бывало, предостерегал, недвусмысленно напоминал следить за языком — то словом, то одним только взглядом. Иногда же — как будто наоборот поощрял. Превращая её из мягкосердечной трусихи в кого-то…
Кого-то. Определению это пока не поддавалось.
— Мы уже, верно, обсуждали, что лесть — мощное оружие. Но если она не имеет под собой никакой основы, это лесть пустая, которая никогда должного эффекта не произведет, — объяснял он с легким оттенком скуки. — Я предпочитаю указывать на настоящие достоинства, а не обманывать «сладкими речами». Продолжим.
Продолжим препарировать её мозг, то есть.
Каким бы изнурительным ни был процесс, Агнес рада, что учит окклюменции её именно Том, а не кто-либо ещё. При всей его требовательности — это лучший из вариантов.
Хотя её и озадачивало поначалу, почему он просто не скинет эту ношу на кого-нибудь, довольно быстро она осознала, что ему как будто доставляло удовольствие учить её всему самостоятельно. Это что-то для него новое. Все его последователи приходили к нему либо уже с арсеналом навыков, либо обретали опыт по ходу событий. Агнес — так удобно ему подвернувшуюся, находящуюся всегда рядом — можно было обучить всему с нуля. Сделать,
попытаться сделать из неё идеального бойца, напичканного знаниями и умениями благодаря Темному Лорду лично.
Чистый лист. Буквально. Податливая глина, вылепить из которой можно что угодно.
Ну, почти.
Почти податливая.
Учитывая, что у нее никогда ничего не получалось с первой попытки. Да и с пятой. Десятой. И так далее.
Окклюменция — не исключение.
Каждый раз, стоило ей почувствовать вторжение в сознание, мозг начинал паниковать и на блюдечке преподносил легилименту всё то, что надо бы как раз спрятать.
Не военные сведения даже. Первое знакомство с Томом, взаимодействия с Томом,
поцелуй с Томом… В каком-то смысле это был бы даже отличный маневр. Наверняка сцена позапрошлой новогодней ночи, когда Темный Лорд решил проверить наличие у себя эмоций, попросту травмирует орденовца-легилимента, и ему уже будет не до стратегически важной информации. Но все-таки, очевидно, самого Тома этот метод не особо устроил бы.
— Мне, безусловно, лестно, что ты так много думаешь обо мне, — устало произнес он на очередном неудачном их занятии, — но я бы все же предпочел, чтобы ты прилагала больше усилий для сокрытия этих мыслей.
Агнес в такие моменты и так неловко. Очень-очень неловко, до желания под землю провалиться и никогда из-под неё не выбираться, тихонько умереть там где-нибудь, погребенной.
Каждое занятие окклюменцией было пыткой не только болью, но и вот этим всем. Одними и теми же образами, всплывающими против её воли. Стыдом за то, что она, как маленькая девочка, не могла выкинуть из головы такие банальности. Его прикосновения, остающиеся отпечатками где-то глубоко под кожей. Его въедающиеся до самого нутра глаза. Он
отравлял её, всю её суть, просто находясь рядом, и ещё жаловался, что она не способна это из себя вывести.
Слуха коснулся негромкий вздох после затяжного раздумия, пока Агнес, сидя в кресле, предпочитала рассматривать узоры на орнаменте стены, а не смотреть на стоящего среди гостиной Тома.
— Иди сюда.
Её взгляд метнулся к нему. Зачем…
Шариться в памяти можно и издалека — близость и зрительный контакт только упрощают дело большей концентрацией.
Ослушаться Агнес не смела. Не сводя с Тома взгляда, поднялась и осторожно подошла ближе. Рукава её белой блузки длинные, свободные, стянутые поуже у запястья, и их расклешированные манжеты доходили почти до костяшек, но Агнес все равно по привычке натянула ткань еще больше на кисть — откровенно нервный жест. Как желание закрыться еще больше. Спрятаться.
— Возможно, я понимаю, в чем дело. — Его пальцы подцепили её темную замысловатую косу, перевязанную лентой, и аккуратно убрали с плеча. — Пусть твои мысли навязчивы, эти воспоминания уже немало потускнели, чтобы вызывать достаточно эмоций для должного желания это скрыть.
Голос — обыкновенно лекторский — в этот раз не предвещал ничего хорошего, и у Агнес стремительно закрадывалось дурное предчувствие.
Осознание, совершенно абсурдное, к чему он может подводить.
—
Том, — чуть надавила она тоном, насколько хватило смелости.
Не сводя с него глаз, качнула головой, уже сейчас являя полное отсутствие воодушевления. Что бы он ни задумал. Тема эмоций — явно не то, что хочется услышать от такого, как он.
Сколько можно? Сколько можно над ней издеваться?
Хотелось бы отпрянуть сразу.
Или не двигаться вообще. Ждать. Увидеть, что он все-таки?..
Хотелось увидеть, что он будет делать.
И в то же время — она понимала, что лучше не надо. Абсолютно.
По меньшей мере её удерживал на месте непреодолимый
к нему трепет. Нечто среднее между иглами страха и… волнения. Не того волнения, что хотелось бы. Не того, что было бы правильным.
Том склонился к ней. Неторопливо, осторожно, будто не желая пугать, хотя пугал её по определению всем своим существом.
Приблизился не к её лицу. К уху.
— Дело
всегда в мотивации, не так ли?
Что, напоминал о тех давних первых дуэлях?.. Когда у нее не выходило попасть по мишени, пока
он не стал мишенью.
У него всегда какие-то очень специфические методы обучать её чему-либо.
От этого вопроса дыхание тронуло кожу за ухом, и Агнес не смогла, уже не смогла больше — подалась назад.
Его пальцы сомкнулись на её руке чуть выше локтя железной хваткой.
— Не двигайся.
Да будь он проклят. Что это всё?..
Что за извращенное «клин клином»…
Ей прикрыть бы глаза, чтобы не так было страшно, но тогда зачем это всё? Легилименция — картинки. Не ощущения. У неё не будет достаточно
мотивации прятать одни только чувства, что были под темнотой закрытых век.
Поэтому Агнес видела в деталях. Видела Тома в непозволительной — будоражащей — близости к себе. Видела, как его голова склоняется ещё ниже, и чувствовала, как мурашки следуют вниз по коже за призраком его дыхания. Видела свою руку, бездумно схватившуюся за его плечо, когда прежнее касание одного лишь дыхания заменило касание его губ.
Оседающее на кожу поцелуем.
Медленно. Осторожно. Почти нежно.
Невыносимо мучительно ломался опять её жалкий мирок, разваливаясь трухой, распадался клочками пепла. Её всю затопила мелкая дрожь. Зубы пришлось сомкнуть, чтобы не выпустить из легких непростительный судорожный вздох.
Его вторая рука, не держащая её локоть в тисках, скользнула вверх, к её подбородку, немного отводя голову в сторону. Открывая себе больше пространства.
Как её одинаково могло бросить и в холод, и в жар? От чего-то, что она не хотела понимать. Потерянность и блеклое неприятие в этой мешанине эмоций тоже были,
но не только. Далеко не только они.
Агнес была уверена, что этого не повторится. То, что было в новогоднюю ночь вечность назад. Мимолетная близость —
проверка. Всего лишь проверка, которую она же не прошла. У него ни гроша эмоций, уж тем более по отношению
к ней.
И вот, снова эта гостиная, снова он.
Целующий её шею. Как будто это вообще хоть сколько-нибудь… допустимо. Как будто это имело место, вот такое произойти, в любой момент, хотя это перечеркивало разом дюжину правил приличия и было даже, в каком-то смысле, насилием над ней.
Агнес же не могла его оттолкнуть. Не могла его осадить за беспардонность, по всем фронтам переходящую четкую черту в отношениях наставник — ученица.
Не имела права. Не могла сказать ему «нет».
Не хотела говорить ему «нет».
Совершенно. И он знал это. О, наверняка знал. То, какой эффект он производит на женский пол. На
неё. Его уверенностью можно было захлебнуться.
Не предпринимая абсолютно никаких попыток отстраниться, Агнес все цеплялась пальцами за его плечо, хотя год назад он её руку перехватил.
В этот раз — позволял ей, позволял за него держаться.
Или, может, был слишком отвлечен тем, чтобы, отстранившись на секунду, прильнуть губами снова — ниже. Настойчивее. Его поцелуи сдержанные, сухие, холодные, а ей все равно душно до головокружения. Жарко. Её уже вело, как от вина.
Её пальцы сжались крепче, сминая его рубашку.
И дыхание у неё откровенно,
постыдно глубокое. Тяжелое. Словно неровными камнями её вдохи и выдохи перекатывались изнутри по ребрам, стиснутым высоким поясом юбки.
От очередного касания его губ где-то рядом с линией пульса гостиная окончательно поплыла. Заставило практически отступить — одна нога на крохотный шаг отодвинулась назад, ловя равновесие.
Его ладонь отпустила тут же её руку и легла вместо этого на тело — прямо на шрам от давнего Режущего, — обвела плавно ребра и скользнула дальше, по спине, опоясывая всей рукой талию. Не отпуская. Ближе притягивая к себе: телом к телу. Чувствуя наверняка, как пробрало её оттого ещё большей дрожью.
Он обходился с ней аккуратно, как с хрусталем, а она все равно улавливала в его касаниях какую-то потаенную жестокость. Не давала себе забыть, кто он. Может, это было бы проще — забыться, представить, что он просто… юноша. Но это ведь невозможно, ей не по силам. Ей представлялось, наоборот, что она в руках самого Дьявола, решившего опять поиграть в игры. Искушающего забавы ради.
И Агнес в этом суждении даже не просчиталась.
— Иногда это так… увлекает, — услышала она низковатый, ласкающий слух тембр прямо в шею, которую он на миг перестал покрывать поцелуями. Но не отстранялся, давая дыханию и дальше обжигать кожу. Только поднялся еще немного выше. Вернулся к уху: — Насколько люди теряют голову. От таких мелочей…
Крупица издевки — издевательства
над ней — в его чарующем голосе отрезвила даже. Всполохом бессмысленной злости. На миг.
А затем губы нарочно — уж точно нарочно, Агнес не сомневалась — задели мочку, и это как разряд молнии по телу. Тягучий жар, прокатившийся вниз по позвонкам. Губы приоткрылись, делая вырвавшийся вздох ещё более шумным.
Да что б его!.. Нет, нет, нельзя же так просто… как он
может? А она, почему она позволяет? Как это допустила?
Агнес повернула немного голову, чтобы заглянуть в его лицо.
Ошибка. Огромная ошибка. Не стоило на него смотреть. На изгиб его губ, прекрасно показывающий, что Том
доволен. Доволен тем, как просто ею управлять, словно она — всего лишь незначительная головоломка, механизм, к которому не так сложно найти ключ. Как и все вокруг для него, должно быть. Замысловатая аппаратура и не более.
Впиться бы ногтями в его плечо посильнее. Еще лучше — в это лицо, порочно и раздражающе красивое.
Иногда ей так сильно хотелось причинить ему боль.
Увидеть, что он уязвим, как все люди.
В отместку за то, что он заставляет её
чувствовать. Чувствовать сейчас — пока он всё ещё обхватывал её талию рукой, как-то неправильно собственнически, пока её ладонь лежала на его плече.
Другая её была прижата к своей же груди, ощущая гулкий бой сердца.
Их лица — рядом, и она могла бы разглядеть каждую угольно-черную ресницу, окаймляющую его глаза, багряные и при этом освещении еще более потемневшие. Скользящие по её лицу со всем вниманием взамен. Выискивающие что-то, подмечающие…
— Достаточно личное воспоминание, чтобы оказать более достойное сопротивление?
Обескураживающе
невозмутимо. Иронически.
Агнес и забыть уже успела категорически за это время — а сколько прошло? пара минут? — для чего всё это устраивалось. В чем был замысел, который стал совсем прозрачен: она теперь, верно, просто
не переживет, если он начнет мучить её
этим воспоминанием. Но неужели ради этого стоило всё это?..
Её скулы вспыхнули под стать по-прежнему полыхающей коже зацелованной шеи. Под стать какой-то глупой злости, шевелящейся разгорающимися углями под ребрами.
Можно ли ей первой его оттолкнуть от себя?
Своего Лорда? Высказать ему, что он не может просто…
Всё он может. Всё, что хочет.
Но её это — хоть и пугало значительно больше — бесило до скрежета в костях. До желания просто оттолкнуть посильнее, и всё. Закончить это шоу, где она — обезьянка на потеху.
Так давай же. Оттолкни.
Оттолкни!
Оттолкни.
— Недостаточно, — спокойно отозвалась она, как будто даже слегка отчужденно, в непонятной прострации.
И подалась вперед, впечатываясь приоткрытым ртом в губы. Хватаясь за его плечи в каком-то отчаянии от неисчерпаемого бессилия. Унизительного безволия. Его
превосходства.
Ей так хотелось, так было нужно, так жизненно необходимо, чтобы он опешил.
Хоть на секунду. Урвать хотя бы жалкую крупицу его растерянности.
Нет. Нет, ничего подобного. Конечно, нет!
Агнес чувствовала губами его насмешливую улыбку, и её желание
убиться возросло. Застонать от безысходности и просто умереть. Том
усмехался, когда отвечал ей. Когда перехватывал контроль, оглаживая большим пальцем её скулу в обманчивой ласке,
поощрении, прежде чем запустить ладонь в её волосы, заставляя собранные в прическу пряди неприятно натянуться.
Её кромсало понимание, что он будто этого от неё и ждал. Что даже сейчас она осталась предсказуема.
«Ненавижу», — цедил её пошатнувшийся рассудок, и Агнес даже жалела, что Том не был сейчас в её мыслях, которые все равно не смог бы считать, как книжку: она уже знала, что это работает не так. Благодаря бесконечным лекциям с
ним же.
Что она делала? Что творила? С разбегу в пропасть, непонятно зачем. Сама же. Глупая, глупая девчонка, возомнившая о себе…
Отступать поздно — Агнес лишь прильнула к нему крепче. Будто со злостью, оттого почти исступленно и не очень-то умело, но
жарко. Натиском, до боли в губах, желая просто докопаться до чего-то. Понять. Чем трусливо пойти на попятную, она лучше хотя бы так напомнит себе, что он просто
человек. Из плоти и крови, и каждое требовательное касание его губ взамен, отвечающее с каким-то нездоровым азартом на её злой пыл, каждый его горячий выдох в её рот — подтверждение. Живой, никакой не Дьявол, не божество, не потустороннее воплощение зла. Монстр, непонятно как вернувшийся с того света, бесчувственный и превосходящий серую массу людей во всем, но все еще не лишенный чего-то отдаленно человеческого, даже если
низменного. Ведь целовал. Терзал её. Касался,
почти-до-хруста сжимал талию, не отстранял от себя. Углублял поцелуй, позволяя встретиться языкам, отчего у нее воспламенялась каждая нить нервов. Её всю выжигало до основания. Выкручивало так, что она все теснее прижималась к нему, как будто желая укрыться в нем от самой же себя.
И это чересчур. Чересчур много всего.
Год назад он почти не касался её. Лишь рука на шее и губы на губах. Сейчас точек соприкосновения было не сосчитать, Агнес в них терялась, бесконечно терялась в этом сплошном ощущении близости к нему.
Но не заметить, как исчезла внезапно рука с её талии, не могла. Как будто это было основой. Опорой для существования в этот момент.
— Теперь — прячь, — тихий приказ прямо в её губы.
Из-за густого тумана в голове она даже не сразу поняла, что происходит. Виски сдавило тугим обручем. Таранило её разум. Опять.
А перед глазами — всё то, что она видела только что.
Как он склоняется к её шее. Как её рука сжимает его рубашку. Как его лицо оказывается близко. Как она сама же тянется к нему.
И снова.
Снова, снова, снова.
Одни и те же кадры. Заевшая колдография. Агнес попыталась отпрянуть, но где-то в реальности его пальцы не позволили, крепче сжали её волосы, отозвавшиеся болью в корнях, и это
безумие. Чувствовать к нему близость
физически и видеть во всех красках, но секундами ранее, как отмотанную маховиком времени назад.
Том продолжал ей показывать все сейчас произошедшее.
Его искривленные усмешкой губы, его пристальные глаза. Заново.
От первой до последней секунды. От «Дело всегда в мотивации…» — и до «…Прячь».
И заново… Ещё и ещё. Без конца.
Чаша её чувств опасно переполнялась, капля за каплей, секунда за секундой утекала её выдержка под изощренной пыткой.
Агнес не выдерживала.
Не могла понять, как захлопнуть, закрыть, запереть это всё. Как спрятаться и увильнуть от его контроля. На грани перед тем, как разорвется уже просто с треском её рассудок, собрала все свои силы, чтобы просто
вытолкнуть.
Выгнать его из своего сознания.
И все силы, и все свои эмоции. Такого уже масштаба, что удивительно, как её саму ими не погребло.
Или погребло.
Их обоих. Вышвырнуло куда-то в черноту её сознания, где не было уже никаких заевших постыдных картинок. Просто стылое ничего.
Агнес даже не успела испытать облегчения и вникнуть, как эта тьма просто разорвалась на лоскуты чужой волей. А под этим темным полотном — всё то же. Будто просто сорвали какую-то ширму, открывая заново то, что она из последних сил как-то да скрыла.
Еще немного, ей казалось, и она просто заскулит унизительно от беспомощности и стыда.
Но в ту же секунду — вдруг — это просто прекратилось.
— Уже лучше.
Скупой вердикт, прозвучавший, когда он отошел от неё на шаг — Агнес не сразу это обнаружила, еле-еле выкарабкиваясь из марева абсолютной дезориентации. Реальность и воспоминания спутались в клубок, и ей понадобилось несколько долгих секунд, прежде чем опомниться.
Том дождался, когда в её взгляд вернется сознательность, и только после этого продолжил:
— Это и был ментальный блок. Опытного легилимента ты этим не остановишь — он просто разрушит стену, как разрушил я, и обнаружит под ней всё, что нужно. — Агнес смотрела на него, отрешенно моргая. Он… серьезно? Похоже, что ей сейчас
до лекций? Или нарочно над ней вот так потешался? — Тебе придется научиться маневрировать менее важными воспоминаниями, чтобы его обмануть, но против посредственного волшебника и обычной стены будет достаточно. Поэтому запомни это ощущение как следует.
О, она
запомнит.
Ей этот садистский абсурд в жизни не забыть.
Пока её покореженный, изрядно потасканный за сегодня мозг пытался это все переварить, Том взглянул на настенные часы.
— Час уже поздний, — констатировал он. — Если будет время, продолжим завтра.
Шагнув спиной в направлении дверей, прежде чем оставить Агнес одну среди гостиной, он только мельком посмотрел на неё снова, и ей показался — наверняка только показался — какой-то отблеск веселья в его сверкнувших красных глазах.
— Спокойной ночи, Агнесса.
***
Едва ли эту ночь можно было назвать спокойной. Агнес не могла сомкнуть глаз, а когда всё же удавалось, уже изнуренной без сна, хотя бы немного подобраться к полудреме, тут же всплывали отрывки ненормального вечера.
И она распахивала обратно глаза, уставляясь взглядом в пустоту.
И лежала неподвижно. И слушала ужасно давящее на нервы тиканье часов в кромешной тишине.
Пока в какой-то момент, не выдержав, не потянулась за палочкой, чтобы одним движением нанести на дверь глушащие чары. А затем перевернуться в постели. Уткнуться лицом в подушку. И закричать до боли, жуткой боли в груди. Уж лучше физической, чем другой — той, что даже словами не описать.
***
Как будто ничего и не произошло. Подобно тому же, что было год назад — грянуло вот неправдоподобное событие и стерлось тут же. Том никак не возвращался к этому.
Сидя за столом на ужине рядом с отцом или на собрании Пожирателей Смерти, Агнес только сама могла иногда обжечься об эту мысль, об осознание, что
с этим человеком она… и сминала тут же все эти лишние эмоции. Прятала. Смотрела на Тома и заражалась его безукоризненной невозмутимостью. Лишь изредка позволяла себе вернуться к странному пониманию того, что ни одна душа за длинным столом не знает, какой нонсенс порой происходит за закрытыми дверьми особняка.
Хотя могли догадываться. О, конечно — вдоволь. Строить догадки, в чем причина такого к какой-то случайной девушке отношения. Такого внимания к ней.
Том и Агнес уже немало времени как сложили необъяснимый дуэт, который трудно не заметить. Если это можно назвать «дуэтом», ведь в таком случае люди обычно на равных, а тут… просто Том Реддл и просто малозначимое дополнение к нему.
Но так или иначе — как ни зайдет гость в родовое поместье Розье, всегда где-то рядом с Лордом маячит Агнес. Как приклеенная, как перманентная тень. Зайдешь в зал собраний — уже сидят вдвоем, ждут остальных. Если пришел в зал раньше — заходит сначала он, и она тут же следом. Собрание закончится — остаются вновь наедине, если только ему не нужно оставить кого-то отдельно.
Трудно не надумать всякого. Чем Пожиратели Смерти активно и занимаются, не то чтобы прямо-таки сидят и судачат, до того не опускаются, но нет-нет да и проскользнет в речи упоминание их… взаимоотношений. Безусловно, далеко не лестное и далеко не тактичное.
Не при своем Лорде, очевидно. При нем и слова лишнего не скажут. Её иногда даже мучило какое-то изломанное подобие на злорадство, когда она видела, какими смирными они становятся в его присутствии. Тридцатилетние-сорокалетние-пятидесятилетние и так далее мужчины. Выдрессированные Круциатусом, буквально спрашивали его разрешения, чтобы хотя бы просто заговорить.
На заданиях потом, конечно же, в каком-то смысле вызверивались
на ней. Не силой, но зато едким словом, любым мерзким намеком, досаждающей предвзятостью. А затем снова приходили на собрание и сидели по струнке при «юноше», рядом с которым Агнес лично чувствовала себя уже не такой скованной.
Удивительные контрасты. Удивительная рутина её новой жизни.
Иногда особо омрачающаяся именно тем звеном в этой безумной цепочке, где про «вызвериваются»…
— Долбанные орденовцы. — Мальсибер пнул какую-то пыльную коробку среди склада, который их отряд обшарил уже вдоль и поперек, и ни-че-го, хотя разведчики докладывали об очевидных здесь признаках жизни совсем недавно. — Лорд с нас шкуру спустит.
Уже которая по счету не оправдавшая себя база, опустевшая незадолго до появления Пожирателей Смерти. Этого у Ордена не отнять: ныкаются они хорошо. Ускользают, как песок сквозь пальцы.
Агнес уже готова была с Мальсибером мысленно согласиться.
Если бы он не продолжил вдруг. Уселся на деревянную балку, поставленную на два бруска в грубом подобии лавочки.
— Хотя… нет, — выдал он неприятный смешок и достал из кармана флягу, откручивая крышку. — Не со всех нас. — Он повернул голову и посмотрел точно
на неё, хотя стояло их шесть человек. — Как славно родиться девочкой со смазливым личиком, а, Розье? — Отсалютовал ей флягой. Дернул уголком губ. — Очень. Очень удобно. У самого Темного Лорда-то под боком зад пригреть. И все за красивые глазки простится… — От большого глотка из фляги он поморщился, таким крепким было её содержимое. — А может и не только за глазки.
Агнес — человек не слишком испорченный. Поэтому, если бы эта тема не обмусоливалась со всех ракурсов, если бы она не проводила столько времени со своими сослуживцами, — могла бы со всей своей неискушенностью и не разобрать, о чем конкретно он говорит.
Но она разобрала. И не смогла совладать с возникшим желанием неспешно прогуляться до балки, на которой Мальсибер сидел. Чтобы четким ударом тяжелого ботинка выпнуть из-под неё брусок.
Мальсибер оттого свалился на пол, щедро обливая свою вылощенную мантию содержимым фляги. Уставился ошарашенно — на неё, глядящую на него сверху-вниз. Скривился:
— Какая ж ты дрянь.
Качая неверяще головой, заклинанием сразу почистил одежку от пахнущей спиртом влаги и поднялся на ноги. Палочку не убирал, прожигая Агнес глазами. Был значительно выше неё — не как громила Роули, но все же. Старше её практически вдвое. Агнес смотрела на это довольно-таки равнодушно.
В первый год и пискнуть боялась рядом с ними. Потому что понимала — среди них лишняя, неуместная, её в порошок разотрут. Но Агнес с ними не первый месяц. И работы на её костлявые девчачьи плечи сваливается не меньше них.
Агнес пашет в Отделе международных дел без конца, возвращается домой и тренируется, упражняется снова и снова — в дуэльном мастерстве, в окклюменции, в языках. Читает всё, что Том ей дает, выполняет всё, что Том говорит, на вылазках зарабатывает шрамы, ушибы, ожоги и почти
никогда не подставляется, кроме того случая в лесу. Быть может, порой слишком осторожничает и не проявляет никакого энтузиазма, но всё, что ей велят сделать, — делает.
Её всё ещё ни во что не ставят. Сколько бы времени ни прошло.
Всё та же девочка, навязанная
матерым Пожирателям Смерти безнадежным грузом. К ней нейтрально с оттенком положительного относятся только приятели её отца, например, Нотт, Снейп или Люциус Малфой. Или те, кто почитают Розье-старшего как одного из самых первых Пожирателей Смерти… а Мальсибер же сам — сын одного из первых, поэтому его этот факт не впечатляет.
— Может, чтобы не получать от Лорда, — поинтересовалась она, — стоит просто хлестать из фляги на заданиях поменьше?
Мальсибер переменился в лице. Еще секундой ранее готов был, кажется, и пальнуть в неё чем-нибудь за выходку с бруском, а теперь, после её слов, вдруг просто хмыкнул. Не самым воодушевляющим образом. Злость прежде побледневшего от эмоций лица разбавила кривая ухмылка.
Догадался, черт, что ударить её может и не проклятьем.
— Кто бы болтал о выпивке. — Агнес сощурилась. — Как твой папаша? Не спился ещё?
Её точно кнутом стеганули.
Понадобились все силы, чтобы не вздрогнуть.
«Папаша».
Как Агнес замечали всегда рядом с Темным Лордом, так и отца в поместье нередко могли заметить… с бокалом огневиски. Прежде столько лет практически не пил. Но последний год, оттого как всё крепло это необъяснимое общение между Агнес и Томом, вытесняя самого Розье-старшего из их странного мирка, становилось всё хуже. Шаткое смирение с тем, что он необратимо терял свою дочь, обходилось его душевному покою дорого.
«Спился» все равно было гадким преувеличением. Он не спивался. Он не позорил себя и в скотском виде на чужие глаза не попадался — лишь единожды Агнес обнаружила его заснувшим прямо в кабинете и тихонько разбудила, отвела в его комнату, и то, это настолько проехалось по его гордости, что после этого немало времени он к алкоголю не притрагивался.
На людях же у него только изредка могли блестеть отсутствующим взглядом глаза. Но и этого гиенам, алчным до сплетен, было достаточно.
— Ты не подумай, я не осуждаю. Уж я бы тоже спился с горя, если бы у меня дочь вдруг стала подстилкой моего же некогда школьного товарища.
Агнес не знала, что послужило спусковым крючком — слова об отце или «подстилка». Обе темы, больные, заставили палочку отозваться притоком магии, которую
очень захотелось выплеснуть.
Шаг к Мальсиберу, бездумный.
Тот тоже уже держал наготове палочку.
И Мерлин знает, чем бы обернулось. Если бы не перехватила её поперек талии грубо чья-то рука, отшвыривая в сторону. Не утруждаясь рассчитать силу: ей пришлось несколько мелких шагов сделать, чтобы удержать равновесие и не грохнуться на пол.
Взгляд тут же нашарил,
кто это.
Ну, конечно.
Крауч. Этим действием и её осадил, и Мальсибера лишил возможности в неё пальнуть.
— Так, а ну-ка! — подключил он театрально поучительный тон. — Я бы, может, и не отказался от хлеба и зрелищ, но что Лорд говорил? Хватит грызться. Всё. Успокоились.
Очень уж ему нравилось играть главного, хотя большая часть присутствующих — далеко не рядовые. Участвовавшие в Первой Магической бойцы. Все равно Барти Краучу не перечащие, и это можно понять.
Мальсибер практически сразу потерял интерес к стычке, предпочел проворчать что-то и отойти.
Поэтому Крауч, проводив его взглядом, обернулся ко все еще взведенной Агнес. Углядел что-то в её лице и прицокнул языком. Ладонь положил на её плечо, точно приятельски — хотя она была антиподом приятельства буквально
со всеми здесь, — и немного наклонился.
— Вот куда ты лезешь опять? — Он понизил тон, будто делая разговор более личным. — Хочешь весь наш состав поголовно на себя натравить? Розье, ты и так проблема на ножках. Не создавай ты себе еще больше проблем. — Агнес только глаза к стене отвела, сжимая челюсть. Не слишком разумно спорить насчет проблемности, если вспомнить, кто именно нес её, подбитую, на руках. — Мелят они херню, ты не слушай. Нервы целее будут.
«Херню»? Агнес вернула в нему взгляд.
— То есть ты меня лордовской «подстилкой» не считаешь?
— Ну, этого я не говорил.
Понятно.
Заканчивая этот бессмысленный разговор, Агнес только убрала его руку со своего плеча и прошла мимо, чтобы вернуться к остальным.
А Крауч тем временем звонко хлопнул в ладони, привлекая всеобщее внимание:
— Так, господа… и дама. Хоть здесь и не задалось, у нас в запасе ещё одна резня по расписанию. Давайте-давайте, не выбиваемся из графика, грязнокровки ждать не будут. Шустрее.
Эта его чудовищная манера весь их род деятельности обращать в шутку взаправду поразительным образом разряжала обстановку. И вот уже все побрели выполнять…
Но Тома, просматривающего сейчас это воспоминание, дальнейшее уже мало волновало. Потому что Агнес перестала особо усердно сопротивляться легилименции — а значит, уже всё, что она хотела утаить, он увидел.
Теперь просто смотрел на неё.
— Тебя это настолько уязвляет?
Ему словно было искренне любопытно. Очередная попытка понять, как устроен обычный человеческий мозг.
И хоть спровоцировало Агнес скорее упоминание отца, она понимала,
что Тома сейчас интересовало. Потому что
эта тема — лейтмотив всех воспоминаний, которые она обычно со всей наивностью пытается от него скрыть, возвращаясь с заданий.
— Что я твоя «подстилка»? — Агнес переспросила, приподняв брови. — Да, слегка.
Линия его губ еле заметно скривилась. Подобранное Мальсибером слово явно резало слух, уж тем более — из
её уст. Воспитанная в строгих нравах, начитанная и сдержанная Агнес… уже чувствовала, как влияет на неё общество вокруг. Как липнут бранные словечки колючим репейником на её некогда скромный образ.
Том помолчал в задумчивости, прежде чем заявить:
— Я больше к тебе не прикоснусь, если ты того не хочешь. Но ты ведь понимаешь, что на сплетни это никак не повлияет.
Агнес понимала. Пожиратели Смерти же и не знали ни о первом, ни о втором… инциденте. Случае. Им по сути это и не важно. Это никак не мешало им додумывать всё, на что хватит фантазии. Так уж повелось, что, если люди противоположного пола проводят так много времени вместе, что-то за этим кроется, даже если один из них — темнейший маг своего времени, не обремененный умением
чувствовать. Как раз такую-то значимую и ужасающе загадочную фигуру всегда и возносят на пьедестал всеобщих обсуждений и самых вздорных домыслов, и даже страх перед ним тому не преграда.
Могло это происходить и из зависти её положению. Что для Агнес — обыденность, повседневные реалии, для других — необычайная честь. Ей уже сложно представить свое существование без банальных ужинов с ним или утренней чашки кофе, когда они обсуждают новый выпуск «Пророка». В то время как другим не то чтобы часто выпадала возможность хоть немного поговорить со своим Лордом вне зала собраний, еще и один на один.
А ей всего лишь
не посчастливилось столкнуться с ним в Хогвартсе и под угрозой своей жизни привести к себе домой саму смерть. Но кто об этом знает?.. Насколько все запутано?
Потому всё и переиначивают… Коверкают, марают грязью в разных пропорциях.
Тому глубоко все равно на мелочные пересуды. Агнес — нет, но это её проблема.
Больше они это и не обсуждали, вообще никак не притрагивались к теме их странных взаимоотношений. Только это его «больше не прикоснусь».
Может, оно и к лучшему.
Ей хотелось бы просто не вспоминать о подобных моментах, ровно как она ради сохранения душевного равновесия не вспоминает обо всех убийствах, счетчик которых медленно, но уверенно полз вверх. Но если бы все было так просто! В качестве тренировок Том продолжал шерстить её память, вновь и вновь доставая эти образы на свет. Не желая повторять извращенный опыт — Агнес отгораживалась тут же стеной. Хлипкой, разумеется. Том легко её ломал. Рушил стены. Комкал все её ментальные щиты — толщиной в листочек пергамента, если уж напрямоту.
Но все же это было уже что-то в сравнении с тем безнадежным положением изначально.
— Тебе стоит маскировать эту стену, — напоминал он. — Не оставлять черноту, а выдвигать вперед неё иное воспоминание.
И Агнес старалась. Училась — понемногу. Шажок за шажком. Что все равно не мешало Тому запросто смотреть сквозь те воспоминания, которыми она изо всех сил пытается прикрыть брешь.
Но на другое рассчитывать и не приходилось. Вероятно, это была плюс еще одна причина, почему он обучал её лично, а не поручил кому-либо ещё — зная все эти уловки, о которых сам же ей рассказывал, себе же сохранял доступ к её памяти. Закрывал её разум ото всех, кроме себя.
Ментальная магия — сложная наука, Агнес всегда это понимала. Невероятно тонкая. До конца даже не изученная, как и многие области магического познания в принципе, но эта
особенно.
Ей довелось в этом убедиться как никому другому.
Когда случилось что-то, вероятно, беспрецедентное. Потому что трудно представить, какой уровень везения — или наоборот — должен быть, чтобы все факторы слились воедино.
Том снова исследовал её воспоминания, тренируя. Полируя её умения до чего-то уже большего, чем просто «хорошо», и все еще значительно далекого от «превосходно».
Уже стелился туманом поздний вечер за окном, и помимо них двоих, разместившихся как всегда в гостиной, дом пустовал: почему-то Том всегда устраивал занятия окклюменции, именно когда её отца не было дома. Как будто тем он оставлял себе все возможности для
нестандартных путей обучения, свидетели которым были слегка нежелательны, очевидно.
Агнес уже была измотана, но никогда не смела просить о перерыве. Хотя бы этим она в себе была довольна — пусть у нее никогда ничего не получается сразу, она не дает себе вольностей и не унижается, выпрашивая крупицу отдыха. Работает и работает над своими навыками, чтобы хотя бы немного
заслуживать того особенного отношения, которым Темный Лорд её одаривал.
Скорее в обморок провалится, чем попросит его отдохнуть.
И, в общем-то, Агнес была уже к этому относительно близка, когда Том по шву разрывал очередной её ментальный щит. У неё все силы уходили на то, чтобы сопротивляться. Блокировать, закрываться, выпихивать его из своей памяти, уже вдоль и поперек им изученной — ничего у неё личного, ничего сокровенного не осталось. Даже её сознание себе присвоил, пустил в неё корни пугающе глубоко.
Головная боль сейчас была и так невыносимая, ещё и нарастала. До тошноты и желания распилить себе череп напрочь, чтобы не ощущать больше этого давления.
Ей казалось, что хуже быть не может.
Пока притупленная мука не превратилась по щелчку в
агонию.
Ни с того ни с сего.
Секунда разницы, и вот уже в её сознание будто вливают раскаленный металл. Всё равно что Адское пламя, хлынувшее сплошным потоком бурлящей лавы по извилинам.
Разум заметался в панике, но оставался заперт. Капкан, затапливаемый кислотой. Агнес не могла ничего сделать.
Никуда не деться.
Захлестнуло всю до краев, вытесняя разом все её размеренно текущие воспоминания, всё то, что она видела уже тысячу раз, и накрывая
чужими. Чем-то чужеродным.
Какие-то малосвязные клочки. Крутящийся калейдоскоп разрозненных кадров, и она не могла уловить цельную картину. Хотя пыталась — отчаянно, за что-то ухватиться, чтобы хоть на миг приостановить безумие.
А полутьма размытого помещения всё вспыхивала в черепе насыщенными темными оттенками.
Особенно красный цвет остро вгрызался в сетчатку. Зловеще бордовый.
Чья-то кровь.
Его кровь или?.. На его бледных руках. Не на ладонях, а выше — рукава закатаны до локтей, и жуткие кровавые руны оплетали предплечья алым цветом.
Такие же, или похожие, руны — на страницах ветхого фолианта перед ним. Частично устланного листами исписанного пергамента поверх, на которых… перевод? Может быть.
Его перевод древних строк. Аккуратные рукописные буквы, английские, размазывались, скакали перед глазами. Зацеплялось только одно конкретное слово — из-за того, как часто повторялось. В каждой строчке. Всюду.
Ей все равно совершенно ничего не дающее.
За пределами тусклого колыхания свечи что-то — кто-то?.. — лежало. Чье-то… тело? Неподвижное.
До слуха доносились слова.
Его слова — на древнем, непонятном языке. Тягучая, гортанная,
хриплая — как будто дающаяся еле-еле, с трудом, из-за боли, из-за какой-то сильной муки — речь заполняла голову. Ужасала.
Завораживала.
А затем всё как перерубило, отрезало мигом. Всё вернулось. Агнес вернулась в
свое сознание, вернулась в гостиную.
Длилось-то это всего несколько секунд. Буквально череда рваных кадров. Заполонило мозг вихрем, выжгло всё и исчезло, оставив леденящую кровь тишину и вопрос.
Что это вообще…
Агнес часто заморгала, стараясь вырваться из оцепенения, и обнаружила, что ресницы слиплись. Слезы? У неё слезились глаза, настолько болезненным было это…
что это? Какое-то замыкание, так оно ощущалось. Сбой окклюменции.
Не сразу ей удалось избавиться наконец от пелены перед глазами, но когда получилось — взгляд тут же напоролся на Тома. Отшатнувшегося уже от её кресла. Тяжело дышащего и заметно побледневшего: вся краска с лица ушла, делая кожу почти мелово-белой. Глаза, ставшие
еще более яркими, пылающими рубинами смотрели в никуда — Агнес он даже не видел будто. Исчезла за пределы его поля значимости. Что-то его волновало куда сильнее.
Его это всё тоже застало врасплох.
Его. Человека, у которого всё всегда под строгим контролем.
Очевидным во всей этой неразберихе оставалось лишь одно.
То, что она увидела, этот какой-то едва не дьявольский ритуал, — картина абсолютно точно не для её глаз.
И на неё свалилась вдруг грозой мысль о том,
что Том Реддл обычно делает с нежеланными свидетелями. Без разницы, что их связывало. Без разницы, представляет ли подневольный очевидец какую-то важность.
Леденея — будто вечерний холод с улицы проник в комнату, объял её, выстуживая внутренности, — Агнес медленно разогнула пальцы, которыми до этого, как оказалось, намертво вцепилась в подлокотники кресла.
Том все еще её будто не замечал. Что бы ни произошло, это
ударило по нему, садануло с разрушительной силой. Ему пришлось рукой упереться в спинку дивана, чтобы устоять на ногах. Картина настолько неправдоподобная… отзывающаяся в схожести блеклыми кусками событий двухлетней давности. Агнес не могла быть уверена, не снится ли ей это всё. Не кошмар ли. Галлюцинация…
Проверять не хотелось.
Через силу превозмогая оторопь, Агнес поднялась с кресла.
Он же не сотрет ей память, чтобы вычистить оттуда лишнее и спокойно сосуществовать дальше. Не станет так рисковать. Обливиэйт ненадежен — любая травма, любой триггер, и стертый кусок памяти может напомнить о себе. А Том об этом и не узнает до поры, пока снова не залезет ей в голову.
Поэтому оставалось только… избавиться. От свидетеля.
Вообще. Наиболее надежный способ.
У неё сердцебиение начинало частить. Удар-удар-удар. Заглушало громким пульсом в висках любые звуки, хотя и так стояла удушливая тишина.
Если она просто незаметно уйдет из гостиной, от него подальше, он же это за побег сочтет?..
— Я схожу за животворящим эликсиром, — её голос тихий, спадал едва не до шепота.
Ему же явно не помешает? Какое-нибудь зелье…
Агнес нужен был любой предлог, чтобы просто выскользнуть. Ни единого плана, что дальше, но хотя бы сейчас уйти,
сбежать, как можно дальше от него. А Том не отреагировал никак даже. Хорошо. Это и к лучшему. Ему не до неё.
Так и не дождавшись никакой реакции, Агнес направилась к дверям: сначала неторопливо, бесшумно, но против воли ускорялась с каждым шагом — не могла ничего с собой поделать. Страх подстегивал, настоящим пеклом бежал по венам, заставляя передвигать ногами, что еще совсем недавно казались ватными после ментального штурма.
Когда оставалась всего пара ярдов, Агнес еле сдерживалась, чтобы не побежать.
Только бы оказаться уже за пределами гостиной. Только бы…
Двери захлопнулись прямо перед ней.
Так близко, что еще крохотный шаг, и они, закрываясь, могли двинуть её по лицу. Не двинули, а она все равно чувствовала себя оглушенной. Сердце, обезумевшее, прокатилось вниз, упало и не било больше.
А Агнес — да. Лишенная ума, спустя миг оцепенения, задергала отчаянно дверные ручки, как будто это могло бы помочь. Открыть и выпустить её на волю из гостиной, вдруг сделавшейся для нее клеткой. Погребальной камерой.
Он же не убьет её?
Не убьет. Конечно, не убьет.
Она же его «подчиненная». Он опекал ее. Заботился о ней.
Пожалуйста?..
Что бы она там ни думала о трагический гибели от его руки, она
не готова сейчас так просто…
Мерлин, милостивый Мерлин, когда
он успел подойти?
Не церемонясь, развернул её лицом к себе — настолько резко, что длинные распущенные волосы хлестнули его по плечу.
Её затылок больно столкнулся с дверью, когда холодные пальцы сомкнулись на её шее. Кончик его палочки уткнулся в её висок.
Страх взорвался в ней новыми искрами, и её пальцы бездумно вцепились в его кисть, отнять от своего горла, но не сдвинули его руку ни на дюйм.
Том смотрел на неё, пробуждая лишь одним взглядом в ней какое-то ничтожное желание в комочек свернуться. Стать меньше и исчезнуть. Как угодно спрятаться от него. Он ведь совсем не в себе. А может, наоборот — скинул просто все маски. И Агнес не понимала, какой вариант вгонял её в дрожь больше.
— Я даже не уверена, что видела, — залепетала она испуганно и честно:
не имела понятия, что это было. Засело в голове лишь одно усыпавшее те листы слово… «крестраж»?.. и только. — Я ничего не поняла и никому не расскажу, ты же знаешь… я никому…
Хватка на шее усилилась, заставляя замолкнуть. Он не душил, Агнес могла дышать, но гортань больно сдавило, и её обезумевший пульс грохотал ему в ладонь.
А Агнес с отчаянием смотрела снизу вверх на это лицо, совсем близко к ней, пыталась найти благоразумие на дне зрачков, окруженных радужкой, которая по-настоящему
полыхала. Горела огнем, чересчур ярким оттенком алого. Как открыли — вышибли — двери в Преисподнюю. Явили
его суть.
На прямой лоб падал выбившийся темный локон, оставляя на бледно-сером лице еще одну тень. Его черты и так казались ожесточеннее обычного. Резче. Губы плотно сжаты, как и челюсть — до желваков на скулах.
И его плечи по-прежнему вздымались от тяжелого дыхания, уже чуть выровненного, но выдающего, что он ещё далеко не оправился.
Эта
ирония… Агнес же буквально
мечтала увидеть его в уязвленности, в слабости, как когда-то давно в школе. Аккуратнее с желаниями, да?
— Том… — её голос дрожал. —
Пожалуйста…
Молила слабым шепотом, не отводя взгляда от его обжигающе ледяных глаз.
Не настолько она безмозглая, чтобы считать, что может разжалобить его. Что она что-то значит для него. Но неужели он так просто выбросит в никуда эти годы? Агнес могла не интересовать его как человек, но как
вложение?.. Том вложил в неё два года своей жизни. Время, которое мог потратить на что угодно ещё. Мог убить её, ещё тогда, в Хогвартсе, и лишиться разом стольких проблем. Не сделал этого, когда ещё даже не знал её совсем, а теперь?.. Из-за какого-то?.. Настолько тот ритуал значим?
Его глаза застелила задумчивость, огородила шторкой странная отчужденность — как будто он уходил куда-то в себя, в зловещий чертог размышлений, — и пальцы вдруг слегка отпустили, уменьшили болезненный нажим.
Оттого колыхнулась в ней какая-то робкая, вышитая верой в лучшее надежда. Что он подумал о том же. Что всё это не имеет никакого смысла — Агнес же и так на его стороне. Это всё ни к чему.
Наивный виток мыслей прерубился на корню.
Его палочка вдруг сильнее вдавилась в голову, нагрелась от магии, едва не обжигая, ошпаривая вновь паникой, и…
Темнота.
Всё исчезло.
Агнес уверилась на девяносто девять и девять процентов, что умерла. Хоть и не знала, насколько можно
уверяться во что-то уже после смерти.
Да, не было зеленой вспышки, но что вообще можно увидеть, когда оружие приставлено к виску впритык?..
Из этой темноты Агнес себя вытащила, как выныривают из воды утопленники — с судорожным вздохом. Подскочила, согнулась из лежачего в сидячее положение, не понимая, категорически не понимая
ничего.
Ни что произошло.
Ни
где она.
Уже явно не в гостиной: под ней оказалась постель. Не
её постель. Это не её комната.
Осмотревшись, Агнес сообразила, что это одна из гостевых особняка. И судя по тому, что обжитая — если обжитостью можно считать несколько книг на полках и одну на тумбочке, — совершенно ясно,
чья это спальня.
Сердце опять загалдело, поднялось пульсом к горлу и вискам. Без того настрадавшимся: их как когтями скребло и отдавало в затылок.
Если попытаться восстановить последние события…
Окклюменция.
Его воспоминания. Какой-то жуткий ритуал с кровью. И одно единственное запомнившееся слово, суть которого от неё ускользала. Но если она выживет — сомневаться не приходилось, ответ искать стоит в области темнейшей магии.
«Если выживет».
Но ведь уже выжила. Уже не убил. Хотел бы — была бы уже мертва.
Неосознанно боясь издать любой лишний звук, Агнес чрезмерно осторожно поднялась с постели, медленно-медленно прошла через всю комнату к двери. Глупо пытаться, но ладонь все же легла на ручку, аккуратно проворачивая.
Заперто. Конечно, он запер её.
Глубокий, размеренный вздох. Паника ей точно услугу не окажет.
Ничего ей услугу не окажет, по правде говоря, но захлебывание в истерике — тем более.
Ему незачем было бы оставлять её здесь, если бы он хотел от нее избавиться. Или он только отсрочил?..
Почему вообще
здесь?
Мозг работал заторможенно, но Агнес всё старалась унять эмоции, худо-бедно рассуждать. Том выключил её и перенес в
свою комнату. Почему не в её? Запереть-то можно было и там… Но если бы она понадобилась для чего-либо отцу, пусть ей уже как бы двадцать лет почти, он всё ещё хозяин дома и всё ещё имел право открыть любую комнату, если понадобится. Кроме комнаты Темного Лорда, очевидно.
Ей стало совсем жутко от окончательного осознания, что её тут спрятали, как какую-то вещицу. Оставили на временное хранение.
Сидеть и ждать, когда он вернется.
Наверное, можно позвать домовых эльфов… но для чего? Выбраться отсюда, сбежать? Сейчас, когда первая волна неконтролируемой паники сошла на нет, Агнес признавала уже всецело, что в побеге никакого смысла. Том её найдет. И убьет уже не за свидетельство, а за побег.
Свидетельство.
Её передернуло, стоило вспомнить, как взбешен он был — настолько личная, настолько неприкосновенная часть его жизни угодила в её руки. Или он так отреагировал бы на любое свое воспоминание?..
У неё столько вопросов.
На что именно он вообще был так зол?
На неё? Объективно не особо-то в случившемся виноватую. На себя? За то, что это допустил… На сам факт того, что в кои-то веки всё пошло категорически не так, как ему хотелось?
Настолько, что он… Её пальцы бездумно коснулись горла. Ноющего, непонятно саднящего. И это настораживало до холодка по коже.
Отражение найденного в комнате зеркала подтвердило беглое опасение.
На шее расцвели красноватые отметины. Блеклыми синяками остался различимо отпечаток
его руки.
Агнес поморщилась. Гадко до одури, но где-то кромкой ума она понимала, что еще легко отделалась.
Это все ей как напоминание. На какой же пороховой бочке она давным-давно оказалась и сама об этом же забыла, обольстившись его вечным спокойствием и немыслимой вежливостью. Доигралась.
Теперь пожинала плоды.
В гнетущей тишине чужой спальни места себе не находила. Не могла даже сесть куда-нибудь: боялась притрагиваться к чему-нибудь в его комнате вообще. Самое большее — не касаясь, порассматривала обложки книг на его полках, но не нашла ничего примечательного.
В остальном же только ходила и ходила по комнате, мерила шагами, балансируя на грани срыва и бестолкового желания начать считать шаги, просто чтобы отвлечься.
Ждала. Не зная, чего именно ждала и к чему ей готовиться.
Её запоздало озарила в какой-то момент размытая мысль, следуя которой пальцы тут же скользнули по юбке в кармашек для палочки. Ничего не нашарив. Пусто. Ну, конечно.
Какой же мерзавец.
То есть даже если бы она призвала всё же эльфов — далеко бы без палочки не ушла.
Отчаяние напитывалось всё большей тяжестью. Тянуло и тянуло её куда-то ко дну обреченности.
А ночь всё углублялась. И за окном уже темно совсем, и часы показывали чересчур поздний час: в это время быть не в своей спальне, а
чужой… да, пожалуй, неприлично. Эта неуместная забота из-за сдающих нервов забавляла даже. Какой это все абсурд. Но это определенно укоренило бы кошмарные слухи, если бы кто был сейчас в поместье и увидел, как Агнес выходит из его спальни под утро.
Если выйдет.
Эти мысли-паразиты Агнес гнала прочь, как свору надоедливых насекомых. Выйдет она. Может быть, вперед ногами… но выйдет же. Или он её в пепел обратит, чтобы не особо возиться?
Страх имел свойство через
целые часы слегка угасать, и на его место приходила обыкновенная усталость. Сонливость. Лишь отголоски тревоги держали её на ногах, не позволяя задремать даже в кресле, а уж
на постели она располагаться не стала бы тем более, хоть на ней и проснулась.
Поэтому, когда прозвучал щелчок дверного замка, Агнес всё ещё неприкаянно блуждала от стены до стены.
Окаменела, прямо среди комнаты. Глаза приварились к двери. То ли назло открывающейся неторопливо, то ли только для Агнес эти секунды замедлились и тянулись минутами.
Том появился на пороге, и красный взгляд тут же метко нашел её в полумраке. Агнес тоже приковалась к нему глазами. Настороженными, в отличие от его собственных. В его она никакой эмоции прочесть не могла. Никогда.
Вторя каждому
его неторопливому шагу внутрь, сама отступала назад. Шаг, другой, третий. Знала, как это глупо, но тело желало отстраниться от угрозы само, без участия разума.
Как до этого опять дошло?
Как всё могло вернуться к началу?
— Не бойся, — немыслимо успокаивающее заверение, — я не причиню тебе вреда.
До чего же жалкой она была, раз внутри что-то шевельнулось в ответ на этот убедительный голос, которым Том всегда так умело пользовался. Тянулось в груди что-то к этому утешению. Желание просто поверить
ему — кому верить нельзя по определению.
На шее лежал по-прежнему тягостный фантом его хватки, напоминающий,
что произошло недавно. Как это вообще могло быть правдой? Всегда хладнокровный, всегда держащий все под контролем Том Реддл…
Как два разных человека. То, каким она увидела его недавно и какой он сейчас.
Сейчас — разве что бледнее обычного. Изможденнее. Еще не окончательно пришел в себя, что бы это ни было. Но уже не зол — всё то же чистейшее спокойствие, на которое трудно не повестись.
Агнес все равно не спешила успокаиваться. Смотрела на него, не зная, чего ожидать и что ей делать.
Том достал из кармана её палочку, протянул рукоятью к ней.
— Нам стоит поговорить, — сообщил он вместе с тем. — Присядь.
Иногда этот жест — возвращения ей раз за разом её же оружия, как во время всех тех дуэльных тренировок, — ей казался очередным манипуляторским ходом. Какой-то метафорой. Крючком, на который цеплялось её подсознание.
А может, она уже окончательно рехнулась со своим поиском подвоха в каждом его поступке.
Неуверенно забрав свою волшебную палочку и немного после этого замявшись, Агнес снова осмотрелась и ближе всего к ней оказалась постель, на самый краешек которой она и опустилась. Напряженная донельзя. Спина — прямая. И ни движения больше.
Том сел рядом, несколько секунд ещё выдержал в молчании, прежде чем начать подводить к чему-то:
— Я не хотел тебя напугать.
Его голос звучал искренне, хотя Агнес знала, что всегда любая искренность в его тоне — тщательно выткана им самим. Отыграна не раз, выглажена до идеала.
Неуместно вспомнилось от этого «не хотел напугать», как он на неё магловское оружие направил перед первым её убийством. Тогда и вправду
хотел. Нарочно её пугал. А в этот раз?..
Том смотрел на Агнес прямо, а она — куда-то в одну точку перед собой.
— Всего лишь был несколько… выбит из колеи, что, как ты понимаешь, случается не очень часто. Для того и оставил тебя здесь. Мне нужно было время, чтобы это обдумать.
Много же времени ему понадобилось.
Вышел проветрить голову на ночную прогулку и заблудился? Почему не обдумать всё в своей комнате?
В ней собиралась унциями желчь — как защитная реакция. Агнес знала, что это не более чем следствие потерянности. Какая-то странная формула: обязательно мысленно язвить, когда так паршиво.
Его же внимательный взгляд тем временем проходился по её лицу, она чувствовала это привычное внимание самой кожей. По лицу, и ниже… к отметинам. Наконец скосив немного к нему глаза, Агнес заметила: что-то на этом моменте в его взгляде переменилось. Но едва ли могла уловить, что именно.
— За это… — не сводя глаз с её шеи, он достал волшебную палочку, поднес ту к ней осторожно, не касаясь, зато бегло коснулся кожи холод: он
лечил её. Или, вернее, стирал следы собственной жестокости. — Я приношу отдельные извинения. Я не приверженец рукоприкладства.
Да, разумеется, предпочитает разряд Круциатусом. Но не Агнес на это жаловаться — ей ещё ни разу порции Непростительного не досталось. Возможно,
пока что. Уже ни в чем не было уверенности.
Агнес все еще молчала, не зная, а надо ли вообще что-то говорить.
Ему же её прощение и не нужно вообще. Не более чем формальщина, хоть и исключительно редкая в его исполнении.
Вряд ли его взаправду заботит, что она о нем думает.
Молчание это продлилось недолго. Совсем скоро уже он перешел к сути:
— Что именно ты успела увидеть?
Знала бы она сама. Ей свои-то мысли раскидать по полочкам сложно, а попытаться это как-то охарактеризовать вслух?.. У нее вовсе ощущение, что голосовые связки атрофировались. Ни звука с момента пробуждения. Передавил ей своей аристократической рукой глотку, и всё на этом, никакого больше голоса.
Несуразные мысленные издевки не способствовали желанию говорить. Как и неиссякающая тревога.
Если он «не причинит ей вреда», что ж её не покидает чувство, что она ходит сейчас по очень-очень тонкому, хрустящему под ногами льду?
Ясно лишь одно — лгать ему бессмысленно. Узнает же все равно.
— Какой-то ритуал, — неловко отозвалась она, по-прежнему не вполне понимающая, что это все значило. — Что-то о крестражах.
И напряжение в комнате как будто возросло. Натянулось, как ткань, что норовит с треском порваться от любого неосторожного движения, а что за этим последует — знать не хочется. Хочется плечами повести, чтобы избавиться от этого оседающего на кожу собственного беспокойства. Неправильности происходящего.
— Ты знаешь, что это? — простой вопрос после значительной паузы.
Агнес только еле заметно качнула головой. Все последние события подкосили её тягу к обычному их обмену колкими репликами.
— Не сомневаюсь, постараешься теперь разузнать. — Линию его губ изогнула легкая улыбка, но за этим последовал шумный, непривычно тяжелый вздох. Том поднялся на ноги. — И лучше узнаешь от меня.
Он отошел от постели, прогулочно, без какой-либо цели, как будто всего-навсего сознавал, что Агнес сейчас рядом с ним находиться… тревожно. Мягко говоря.
— Ты и так должна была понимать, что меня вернуло что-то неординарное. Задавалась не раз вопросом, как я мог вернуться семнадцатилетним… — Том приблизился к своей полке, задумчиво поправляя книги, чтобы стояли идеально ровно, и его последовавшую усмешку она могла только слышать, не видеть. — По юношеской глупости я увлекся темой крестражей. И создал один, чтобы в случае погибели осталась лазейка.
У неё слегка не складывалось, как еще недавно он едва не придушил её за то, что она увидела больше, чем стоило бы, а сейчас так спокойно ей всё выдавал.
Да, тогда все же взял себя в руки… и не убил. Это уже что-то из категории невероятного. Но все равно.
Читая её мысли будто, Том продолжил:
— Вчера его кто-то нашел. Уничтожил, — сообщил, поворачивая снова к ней голову. — Поэтому, собственно, и скрывать от тебя это нет необходимости. Крестража больше нет.
Что-то да прояснялось теперь. Его состояние и что вообще произошло… Наверное, боль от уничтожения крестража сравнима с болью во время его создания, тогда, во время ритуала? Поэтому это и стало его первой мыслью, пока он пребывал в
её разуме. Её, оказывающей ему ментальное сопротивление… и чудовищная боль просто разорвала грань между сознаниями. Что-нибудь в этом роде. Агнес — не ученый, чтобы объяснять необъяснимое, но стало хотя бы чуть понятнее. Вроде бы. Том добавил, прерывая её рассуждения:
— Но я бы все равно попросил тебя не распространяться. Крестражи — не то, что поощряется в обществе, я уверен, ты понимаешь.
Его «попросил бы»… Не просьба, конечно.
Агнес поджала губы — это всё даже задевало в какой-то мере.
— Я уже говорила, что никому не скажу.
Это же не было просто отчаянной попыткой выжить. Агнес правда никому не сказала бы. Да если бы и захотела —
кому?
Растрепала бы отцу — он все равно велел бы молчать. Ровесников она видит только на праздничных вечерах, и никого из них она не назвала бы не то что другом, даже
приятелем: после окончания школы все приятельские связи как-то скоропостижно разорвались. Явно она не стала бы делить с кем-то из них груз такой ответственности.
Так что у неё по сути нет никого.
Ей сходить в фамильный склеп, поделиться секретом с могильной плитой Эвана?..
Допустим, даже если бы воспрял в ней какой-то героический дух, и она сочла бы вдруг, что можно передать эту информацию врагу… зачем? Если предположить — что было очень сомнительно, — что Орден смог бы с помощью этого что-то сделать… зачем ей?.. Прекратить все эти убийства, весь этот ужас? Хотелось бы. Да. Но они ведь не смогут. Никто это всё не прекратит — Темного Лорда не победить. Разумнее всего оставаться на стороне победителя, вместо того чтобы гнаться за иллюзией свободы и по итогу весьма прозаически угодить в могилу.
В конце концов, страшно представить, что он сделал бы с ней, если бы она вздумала разбалтывать
его секреты хоть намеком. А скрыть от него такое у нее точно бы не вышло.
— Хорошо, — удовлетворился он её ответом.
Уложить это всё какой-то обыкновенной стопочкой в голове все равно было трудно. Мозг это просто отторгал — тот факт, что Том Реддл посвятил
её в свою какую-то немыслимого масштаба тайну. Просто потому что она опять оказалась не в том месте и не в то время.
Её в младенчестве в Феликсе Фелицисе не купали?
Хотя она, честно, предпочла бы ничего не знать, чем пережить те миллисекунды зубодробильной боли в голове, те секунды ужаса, когда он припечатал её к двери, и те часы, когда заставил вариться в котле неопределенности.
Ей же эта информация — самое ироничное — все равно ничего и не дает. Уничтожен этот «крестраж» и уничтожен…
— Ты теперь создашь другой? — задумалась она вдруг, осознавая, что вряд ли Том оставит все как есть.
— Крестраж раскалывает душу. Нет никакой гарантии, способен ли волшебник пережить это неоднократно. На твой взгляд, я столь безрассуден, чтобы проверять?
Да откуда ей знать?..
Раскалывает душу… Жуть, конечно.
Немыслимая жуть, звучащая просто ужасающе — рвать свою душу на части. Ещё и не единожды.
Но всё, что касалось Тома Реддла, и так было ужасающим по умолчанию.
И все же по его тону, которым он её наградил за это уточнение, не казалось, что он мог бы быть «столь безрассуден». Рисковать он вряд ли бы стал… наверное? Это его
«по юношеской глупости» ещё…
Немало лет пройдет, прежде чем Агнес наконец выпутается хоть частично из-под его влияния и
осознает. Додумается, что Тома не было настолько долго именно по этой причине. Он проверял сохранность других.
Нескольких других крестражей. Что одного уж
ему-то было бы мало.
Но в этот момент она была настолько потеряна и настолько сбита с толку… ещё и учитывая, насколько убедителен он был… у нее — никакого желания рыться в ворохе его лжи и копать до какой-то там истины.
У неё и шока никакого от всего прозвучавшего не было. Не перевернуло никак всё это её картину ситуации. Том прав — она и так ведь знала, что что-то да его вернуло. Теперь она просто узнала тому название. Узнала, что этого больше нет и что теперь он смертен, выходит.
Не то чтобы это что-то сильно меняло, по меньшей мере потому что до этой ночи она и не задумывалась, что он
не смертен. Как раньше у нее не было цели, например, попытаться прирезать его столовым ножом где-нибудь за ужином, так и сейчас. Ничего не изменилось.
Ладно бы у него существовали иные. Тогда осведомленность о них и могла бы стать какой-то да угрозой для него, возможно…
Агнес провела пальцами по складкам своей юбки, бездумно разглаживая. Ей очень хотелось покинуть уже это место, и всё. Убраться подальше от его взгляда, от легшего ей на плечи секрета, да банально от его спальни, в которой она
засиделась. Притом, что до этого — за два года — ни разу на этот порог даже близко не ступала.
Поэтому она аккуратно попросила дозволение уйти к себе, учитывая поздний час и ещё горстку факторов, и неожиданно его получила.
Том просто отпустил её. Агнес просто ушла, провожаемая его нечитаемым взглядом.
И как будто не делили на двоих тайну, которая в неимоверно далеком будущем будет определять ход магической истории.
