Легенда о Жнеце

У них двоих всё не как у людей. Нормальные люди, кажется, сначала ужинают, а затем уже заканчивают вечер в постели. У них же… Агнес этого не хотела и не планировала, мечтала уже просто оказаться подальше от этого места, но, когда она закончила приводить себя в порядок и покинула лордовскую ванную комнату, ускользнуть ей не удалось. Реддл настоял на том, чтобы они хотя бы так обсудили рабочие вопросы. Хотя бы так — это на террасе, согретой чарами, пока на фоне в ночной черноте мягко кружили хлопья первого декабрьского снега. Пространство освещали изящные канделябры на столе, окружённые посудой, притом не очень большого количества: стол был накрыт скорее символически, все-таки поздновато для приема пищи. Реддл же к еде вовсе не притронулся, заставляя на секунду задуматься, не подмешал ли он ей какую-нибудь сыворотку правды. Но либо нет, либо выстраданная месяцами тренировок окклюменция давала свои плоды не только при легилименции: беседа текла спокойно, немного даже вяло, без малейшего намека на желание выложить ему всю подноготную. Без малейшего намека на то, что случилось в спальне. Агнес задумчиво крутила изящный ножик для рыбы, упираясь острым кончиком в полупустую тарелку и наблюдая, как на утонченном серебре играют блики света. Предпочитала не смотреть на Реддла прямым взглядом. Как ни посмотри, странновато сидеть в абсолютном спокойствии за одним столом с тем, кто признался в желании разорвать её на куски, а затем довел до постыдной дрожи в коленях и хрипотцы в сорванном голосе. Особенно если этот некто — убивший-казнивший-пытавший бесчисленное количество волшебников тиран, психопат и узурпатор с тягой к мировому господству. И школьный приятель её почившего отца. И тот, кого она намерена убить, предварительно спалив в драконьем пламени все куски его души. Иными словами, всё это слегка неловко. Вполне можно бы и представить, что ничего не произошло, поскольку даже не осталось видимых следов. Домовые эльфы принесли ей новую блузку. Реддл убрал с шеи последствия её поцелуев. Агнес — и с шеи, и с груди. Зато не убрала синяки на бедрах от его рук, а у него, вероятно, всё ещё красовались под слоями одежды на спине её царапины: Агнес не слышала сквозь дверь ванной, чтобы он послал за кем-нибудь. Самому же зашивать себе царапины, не глядя, было бы затруднительно, если только он не облился щедро бадьяном. В общем-то, учитывая, что он в целом вряд ли много перед кем раздевается… ему сводить их в срочном порядке и незачем. Могут зажить сами. Остаться на его теле ещё по меньшей мере на неделю. Эта перспектива странно и нездорово почесывала её самолюбие. «До чего же ты стала кровожадна». Агнес-са. Сжалось что-то в животе. Агнес наивно и упрямо решила списать это на обычный голод, а не на слабость собственного тела перед воспоминаниями часовой давности, в частности перед звуком его голоса в тот момент. Заставила себя подцепить вилкой кусок форели и отправить в рот. Отвлечься на еду. Увы. Аппетита как не было, так и нет. Реддл тем временем говорил о политической обстановке. Про Францию ему преимущественно доложил уже Нотт, поэтому вскоре они перешли к большим масштабам: — Коваль выразила желание провести переговоры, — сообщил он ей о польском министре. Учитывая, что Польша не в том положении, чтобы ставить условия… — Стало быть, дело идет к капитуляции? — Наиболее вероятно, что да. Как бы Агнес ни ненавидела мысль, что Реддл проминает под себя все больше министерств, в данном случае это, наверное… рациональнее? Запертые страны продолжают попытки прорвать блокаду, но этим только скармливают жизни своих бойцов в никуда, в то время как изнутри фундамент общества продолжает подгнивать, норовя рухнуть под весом всей этой антитрансгрессионной неразберихи — в любой момент. И все равно, весть, что одно из министерств уже склоняется к тому, чтобы сдаться, удручала. Как бы это не стало первым звеном целой цепочки капитуляций. Обнадеживало только, что есть и те, кто скорее позволит министерству в руины сложиться, чем отдаст его на милость Реддлу и Ауттенбергу. Сеньора Ладзари, например, уж точно будет отстаивать свой прекрасный край до последнего. Кто ещё? Эльц? Хорватский министр. Вполне возможно, что тоже будет давать отпор, пока ресурсы не начнут уходить в отрицательное значение. К Швейцарии же надо ещё постараться подступиться — соваться к горным троллям, бдящим за покоем швейцаров денно и нощно, себе дороже, так что если не подкосят изнутри экономические беды — надежда есть. Про Венгрию сложно сказать, а Румыния… ох, Румыния… — Агнесса. Агнес рассеянно моргнула и посмотрела на Реддла, осознавая, что снова выпала из диалога. Что он говорил? Что-то о польской элите, да. Агнес уже начала размышлять, как нырнуть обратно в беседу, как развить, когда Реддл её опередил: — О чем ты думаешь? Делая глоток из бокала, не сводил с нее глаз. Под таким взглядом лгать — каждый раз сродни пытке. Собственно, она и не солгала: — О твоих победах, разумеется. — С лицом, будто рядом гуляет дементор? Не гуляет. Сидит прямо перед ней. — Чем больше ты завоевываешь, тем больше у меня работы. Не знала, что в мои обязанности входит изображать восторг. — Агнес тоже взяла бокал, поднесла к изогнувшимся улыбкой губам, но перед глотком напомнила: — Учитывая, как долго мы друг друга знаем, смею предположить, ты решил бы, что у меня жар, если бы я стала рассыпаться перед твоим величием в комплиментах. Никогда она, даже если начинала ему льстить, не давала себе труд убрать из тона иронию, поэтому вряд ли он хоть когда-нибудь обманывался мыслью, что Агнес без ума от своего положения. Даже спустя годы. Якобы смирилась с ним, верно, но не значит, что всем сердцем прониклась. Реддл слабо, будто лениво ухмыльнулся, очевидно, соглашаясь с ней. — Но я полагаю все же большим упущением не обсудить наконец твое отношение… ко всему. Её брови немного нахмурились. Интуитивная, скребущая зудом под кожей тревога снова дала о себе знать. Такой тон беседы ей однозначно не нравился. Такой же, что и то «я был к тебе несправедлив», которое закончилось неожиданным и разрушительным для её шаткого душевного равновесия образом. Ко второму такому заходу она уж точно не готова. — Тебя оно правда интересует? — уточнила она, не скрывая щепотку скептицизма. — Интересует, что ты думаешь о Жнеце. К примеру. Ну, конечно. Что же он все не отстанет от нее со своим Жнецом… Агнес все больше продолжала жалеть, что не исчезла, пока была возможность. Были бы в его ванной комнате окна — вылезла бы через них, как непутевая любовница. Знала бы только, что за пределами ванной её ждет ужин и такой занимательный диалог. Выкрала она себе немного времени на обдумывание тем, что между делом продолжила трапезу: не говорить же во время еды, что противоречило бы вылощенным с юности манерам. Отрезала кусочек филе, наколола на вилку вместе с запеченными овощами, едва ли чувствуя вкус. А пока пережевывала, мозг строил фразы, цепляя одну за другой в какой-то чересчур хлипкой структуре. Кажется, Агнес теряла хватку. Нервы ни к черту. Реддл усмехнулся, наблюдая за ней. Но терпеливо ждал. Наконец, она отложила приборы. Пожала плечами. — Мое дело работать, а не философствовать, разве нет? — Беспечный вопрос сопровождался её насмешливым взглядом глаза-в-глаза через стол. — Преданно служить тебе и магическому обществу, приносить пользу. Не задаваться лишними вопросами. — Ещё один глоток вина. Не напиться бы… — Если бы я в перерывах между сменами еще думала о каких-то жнецах, сидела бы сейчас не здесь, а в Мунго. Равнодушие, наверное, — единственно удобная для неё сейчас маска, потому что какую-нибудь там ненависть к Жнецу она правдоподобно не сыграет. Максимум — презрение, но и это скользкая дорожка. Её подводило неумение строить долгоиграющие планы. Обилие всего, что нужно держать голове, и одно вытесняло другое. Чревато. Потому что уж Реддл, разумеется, заметил: — Помнится, изначально тебя крайне захватило это дело. Как ты тогда выразилась? «Если он настоящая угроза, это единственная возможность не растрачивать умения попусту»? Нет, он что, дословно запоминает её фразы? Сказанные вскользь черт знает когда? Три или уже даже практически четыре месяца назад… — Что поделать? Я предвкушала нечто грандиозное и полное сражений, по итогу же он большую часть времени прячется по норам. — Агнес вновь смочила горло, как будто подпитывая и сохраняя бесцветную гладкость в своем тоне: — А единственный раз, когда вылез, я проспала. Это… разочаровывает. Да и всё это было до того, как Реддл решил поиграть в завоевателя. Как всё было бы, интересно, если бы Агнес просто не вернулась в Лондон? Была бы далеко отсюда, продолжила бы выполнять зарубежные поручения… он бы всё равно рано или поздно велел ей вернуться до того, как начал бы вторжение в Европу, или оставил бы её действовать во вражьем тылу? Или, опять же, всего этого попросту и не было бы, если бы не она. Именно Жнец спровоцировал череду громких событий. Но думать об этом Агнес не хотела. В общем-то, возможности и не было, Реддл продолжал свой допрос: — Как занимательно… Ты рассматриваешь ситуацию только со стороны интереса, но что насчет других чувств? — О, да кто бы говорил о чувствах… — Он убивает тех, с кем ты работаешь. С кем служишь. Неужели никакого сострадания, беспокойства на свой счет или, быть может… злорадства? — Я прекрасно знаю, как работает Фортуна. Стоит мне позлорадствовать, и я тут же окажусь следующей. — Значит, не допускаешь и доли насмешки над бедными павшими? Даже на фоне последних событий? — Агнес сощурилась, подозревая, к чему он клонит. И оказалась права: — Твоя любимая кузина больше не будет донимать тебя проклинающими взглядами… Нет облегчения? Когда ей хотелось обсудить с Реддлом смерть Беллатрисы, она как-то не думала, что это будет происходить через призму её восприятия. Какое же гадство. — Ты так спокойно об этом говоришь, будто она была только моей кузиной. А не одним из лучших твоих бойцов и самых фанатично преданных твоих слуг. — Агнес аккуратно поставила локти на стол, опустила подбородок на сцепленные вместе пальцы, посмотрела на него, со всей невинностью спрашивая: — Что ты сам об этом думаешь? Учитывая, сколько она наговорила ему в спальне перед тем, как он сорвался, обычное увиливание и перебрасывание стрелок — уже не такое преступление. Наверное. Реддл действительно всего-навсего приподнял уголок губ. — Что я могу об этом думать? Жнец в этот раз имел цель, выбрал её не случайно, как прочих. — Агнес вскинула брови, и он пояснил: — На ней были следы пыток. Для чего-то она была ему нужна не только как очередная жертва. — Ты опять говоришь об обезличенной убитой единице, — вздохнула Агнес, откидываясь обратно на спинку стула. — Ты вообще не ценил её как человека? Никого и никогда — не ценит. Разумеется. Было бы смешно, будь иначе. — Я ценил её как верную приспешницу, — возразил он. — Но мне не льстит слепое обожание. Какой реакции ты от меня ждешь? Мне стоит пролить скорбную слезу? Агнес не отказалась бы на это посмотреть. Так бы и ответить, но она, ухмыльнувшись, произнесла ещё более беспардонное: — А если убьют меня — прольешь? Реддла вопрос не выбил из колеи, губы только растянулись немного больше в холодной улыбке. От его темно-красного в этом освещении взгляда бегло взвилось какое-то странное чувство под ребрами. — Ты ведь должна понимать, Агнесса. Если убьют тебя, я предпочту проливать кровь, а не слезы. Осторожнее с заявлениями, Том. Всё ведь может обернуться так, что придется, чтобы сдержать это лестное обещание, проливать собственную кровь. Хотя это было бы даже трагически-романтично, пожалуй? Убил бы её — и сам на тот свет следом. Как было бы славно. Удобно. Жаль, что это не про Тома Реддла и его манию бессмертия. Обо всем этом думал мозг — любящий неудобные эмоции прикрывать ядовитой ширмой. А сердце-то зашлось. Агнес отвела глаза к вихрящемуся за пределами террасы снегу, не представляя, что на подобное отвечать. Ей и не пришлось. Реддл самостоятельно решил испортить момент. — Но какой смысл рассуждать об этом, если ты можешь весомо уменьшить риск своей погибели тем, что увеличишь себе силу? — Том. Я не надену браслеты. — Я не понимаю твоего упрямства, — качнул он головой, в задумчивости поглаживая длинными пальцами хрусталь своего бокала. — Ты видела, что дает удвоенная магия в бою. Сложнейшие проклятья — легким взмахом палочки. Агнес правда видела это чудо магической науки. Видела, хотя не заостряла внимание. Видела и как подрываются целые дома обычным Конфринго, и как вопят маглы от преумноженного Круциатуса из-под окольцованной браслетом руки… Интересно, Крауч пользовался такими благами? По нему и не разберешь, он и без того весьма сильный маг. Если так, то он не хвастался. Не выставлял напоказ, носил под рукавами одежды, а не поверх. Использовал как орудие и всё. На Беллатрисе не было точно — вероятно, по той же причине, какой Агнес наобум оправдалась в спальне. Презрение к грязной магии, чужой, краденой. Да и Белла даже без всяких добавок — впечатляюще могущественная ведьма. Была. Пружина напряжения во всем этом разговоре снова начала закручиваться. И этот тон, и этот прямой взгляд — такие обманчиво спокойные, в то время как его губы складывали очередное провокационное: — Я не вмешиваюсь, если одаренный браслетами маг не дает мне поводов. Так что же тебе мешает, если ты и так всецело на моей стороне? Если тебе нечего от меня скрывать? Агнес смотрела Реддлу в глаза, не очень понимая, ей хочется вино ему в лицо плеснуть или столовый ножик в шею вогнать. Увы, конкретно рыбный прибор не сильно большой и не сильно острый. Надо было просить на ужин стейк. Вместо всего этого она сложила все эмоции вглубь себя, на поверхности оставляя непривычную ей серьезность. Без доли язвительности, насмешки, сарказма или вызова, просто спокойно объясняла: — Ты упрекал меня в человеческой жадности, но что это с твоей стороны, если не жадность? Моя жизнь уже почти десяток лет посвящена тебе — я служу тебе, работаю на тебя, убиваю для тебя. — Крайний пункт прозвучал, надо признать, двусмысленно. — Теперь ты хочешь и мою магию забрать себе под контроль. Не сочти меня безумной символисткой, но, на мой взгляд, такая деталь во всю эту картину, как оковы на моих запястьях, будь они хоть мощью тысячи волшебников, — уже слегка чересчур. Вот. Неужели это было так сложно? Выдать эту ровную речь там в спальне. Без всяких издевок и «паранойи», а просто… нет, тогда бы она его не спровоцировала на агрессию. А без этого не было бы… всего. Агнес не жалела, что тогда разрешила себе вспылить. — Спасибо за ужин, — непринужденно сказала она, поднимаясь из-за стола, прежде чем он ответил и тем развил бы тему. — Час уже слишком поздний. Агнес ожидала, что он снова возразит, но он лишь еле заметно кивнул, без слов её отпуская. Надо же. А она начала опасаться, что придется пускать в ход тяжелую сомнительную артиллерию и напомнить, что ей по меньшей мере не помешало бы — вместо затянувшихся бесед — пойти и выпить контрацептивное зелье, ведь вряд ли он был бы крайне рад наследничкам. Его вообще возможно было бы подобным смутить? К сожалению или счастью, узнавать ей не пришлось, и она просто оставила его одного за столом. Вернулась в дом, чтобы одеться и покинуть это проклятое место. Но в гостиной все-таки замедлилась. Нечто дернуло, прежде чем уйти, повернуть голову и бросить взгляд снова в открытые настежь двери, ведущие на террасу. Взглянуть на задумчивый профиль Реддла, на блики от пламени канделябров на его лице, на гипнотизирующий вальс снега позади него. Какой же это абсурд, жестокий и неправильный. Даже ненавидя беседы с ним, находясь в напряжении от первой до последней фразы, она все равно допускала искушающую мысль остаться. В гостевой, а может и в его спальне. Утром разделить завтрак, как прежде, когда в стенах её особняка они были Томом и Агнес. Не Темным Лордом и Жнецом. Чтобы что? Ещё больше подорвать собственную уверенность в том, что она делает? Подкормить эту бессмысленную привязанность, которую Агнес так пыталась извести, а та всё давала о себе знать, как сорняк? Злостный, колючий, настырно лезущий из самого нутра, возвращающийся снова и снова, потому что упрямо изничтожала Агнес только последствия, а не корни, которые по сути-то и не выкорчевать. Так и сейчас в очередной раз просто содрала мысленно эту поверхностную слабость и заставила себя все же покинуть резиденцию Реддла, крепко сжимая в кармане склянку с его кровью. *** Следующие дни неожиданно оказались чем-то… умопомрачительным. До безумия насыщенным, важным, переворачивающим обычный уклад общественной жизни. Можно считать, были целым новым витком истории Магической Великобритании. Трудно сказать, с какого именно события стоило бы начать отсчет. Где эта грань между «до» и «после». Ночь появления Жнеца в Косом переулке? Или уже после? Когда бунт повторился? Не единожды. За кратчайшие сроки картина изменилась кардинально и продолжала меняться, ломаться, складываться в нечто совершенно иное. Жнецу уже по сути даже не нужно было ничего делать. Ответственность за хаос перешла в руки общества, которое приняло эстафету со всем рвением. Агнес думала, что их раскачивать ещё долго, что это будет ещё длительный изнурительный процесс, но, стало быть, недовольство просто копилось, в удивительных масштабах, чтобы крайняя выходка Жнеца иглой лопнула этот переполненный шар — и всё выплеснулось. Отчасти это было причудливой попыткой спасти свои шкуры. Если так посмотреть, в каком-то смысле лучше устроить протест — чем громче, тем надежнее — и оказаться в камере, зато живым, нежели бродить на свободе под прицелом чокнутого маньяка. На это шли только самые отчаянные, разумеется. Нырнуть прямиком в лапы аврората. Переждать этот очередной кровавый эпизод истории в относительной безопасности темниц. Но за крайние полгода отчаявшихся набралось немало, а остальные подхватывали: как вспыхивает порой чума, так и толпа заражается надеждой. Хрупкой верой, что можно что-нибудь изменить, раз привычное начинает трещать по швам. И урезонить их всё сложнее, потому что Реддл не мог продолжать просто массово казнить неугодных, чем те и пользовались. Если продолжит — ему скоро некем будет править. Волшебников без того мало, а раз он хочет в будущем захватывать магловский мир, такими темпами ему придется устанавливать мировое господство жалким плевком от магического общества. Угрозы, пытки, нескончаемая пропаганда, щедрое задаривание постами в Министерстве, наградами, браслетами — всё это теряло свою эффективность на фоне того, что даже на самых высоких должностях жизнь уже не кажется такой сладкой, когда над тобой висит дамоклов меч. Что уж говорить о простых рабочих? Министерские бастовали, уподобляясь французским бунтовщикам. Косой переулок всё чаще сотрясался протестами, что начинался шумом, продолжался погромом и заканчивался пожарами. Авроры дежурили там беспрестанно, только вот народ стал искать другие места и способы, проявлять фантазию, смекалку, поразительный пыл в желании подорвать наконец этот душащий их строй. Речь же была уже не об условиях жизни в рамках диктаторского режима. Речь о выживании. Жертвы, разумеется, все равно были — со стороны бунтовщиков, со стороны авроров, со стороны мирных. Минимизировать потери помогал внезапно активизировавшийся Орден. Сбежать от авроров, превышающих полномочия и использующих против мятежников Непростительные и другие малоприятные проклятья. Заблаговременно организовать эвакуацию детей из населенных пунктов, где готовился очередной бедлам. Некоторые волшебники уже просто оставляли свои посты в Министерстве, сбивались в кучки, а Орден ведь как раз знал толк в том, как прятаться. Создавались новые ополченческие базы. На базы же Темного Лорда, где хранились ресурсы, изобретения, запасы продовольствия, Орден несколько раз совершал нападение, пользуясь всем этим разгромом — тот изрядно отвлекал, перетягивая на себя внимание аврората и Пожирателей Смерти. Особенно в условиях блокады, когда большая часть военных сил в Европе. Все равно безуспешно. Но зато это тоже служило методом расшатать если не строй, то нервную систему Тома Реддла. Иногда казалось, что ещё немного, и он наплюет на всё — устроит старую добрую резню и утопит острова в крови, вместо того чтобы сохранять порядок по-прежнему деспотическими, но около-цивилизованными методами. Агнес старалась ему лишний раз на глаза не попадаться вне рабочих вопросов. Себе дороже. Это в целом проще, пусть и малодушнее, — просто держаться от него подальше, неважно, на взводе он или нет. Аристократия тем временем, увы, все ещё на его стороне. Все ещё полагалась на дарованные им блага, на его силу. Разумеется, они были за порядок и держались за насиженные места, в то время как бунтовали, к несчастью, преимущественно те, кто сами не обладали никакой властью. Бунту же не помешали бы оппозиционеры с верхушки. Если так и будет продолжаться, придется Жнецу снова высунуться. Убрать снова кого-то из неприкосновенных снобов. А пока Агнес просто наслаждалась. Наблюдала за тем, как утопает в безумии большая часть Магической Британии с невероятным удовольствием. А главное, с первых рядов! Это же её в том числе отправляли устранять беспорядки, оказывать помощь аврорату, искать орденовские базы и беглецов. Так что Агнес во всех красках лицезрела, как разгораются ярким пламенем низы так долго и скрупулезно выстраиваемого Реддлом мирка. В перерывах она проходилась по списку покупок. Ждала всё то, что доставит ей почта. Лично искала то, что можно приобрести самостоятельно: торгуясь с сомнительными личностями до хрипоты, чтобы сохранить баланс между относительно здравой ценой и срочностью исполнения. Потому что некоторые ингредиенты нужны были свежими, вырезанные из магических тварей не позднее чем месяц назад, и это чуть усложняло дело. Что-то ей помог достать Уизли. Запертые барьером, выживавшие прежде именно на экспорте нелегального товара за рубеж, валашские торгаши были явно рады вновь продать что-то, даже по урезанной стоимости. Уизли, конечно, не был в восторге. Выступать посредником в каких-то сомнительных покупках… Но аргумент «это все ради безделушек» был, видимо, достаточно убедителен, чтобы пойти наперерез своей унылой добропорядочности. Благодаря этому участились их встречи — и Агнес привыкала к его обществу всё больше. Подумать только. Гриффиндорец, полу-орденовец, из семейки Уизли — всё то, отчего её должно тошнить по умолчанию, а он был для неё единственным не отягощающим фактором существования. Наоборот. Этакий островок редкого спокойствия. Перепалки с ним, румынская брань, его недовольное лицо и даже его занудство на тему убийств ощущались как терапия. Перед ним не нужно было следить за каждым своим словом, думать о манерах и статусе. Он будто заземлял её. Убавлял масштабы, о которых ей нужно думать. Агнес — помимо того, что серийник-анархист, ещё и приближенная правителя уже трех Министерств, помощница Темного Лорда во внешнеполитических делах, но рядом с Уизли она становилась всего-навсего этой «Розье». Не по-слизерински взбалмошной слизеринкой, не-аристократически беспардонной аристократкой. И ей это всё как-то неправильно нравилось. Странное, непривычное чувство комфорта внутри этого немыслимого мирка, за пределами которого была одна только кровь, ложь и перманентная угроза жизни. Да. Определенно нравилось. Пока Уизли не решил вдруг эту их идиллию изрядно попортить. *** — Я подумываю о том, чтобы перебраться в Британию. Реакция была именно такой, как Чарли представлял. Стоило прозвучать его словам, Розье застыла. Заливая в кружку кипяток к нему спиной на его кухне — на которой из-за теперь уже частого своего здесь присутствия хозяйничала, выкинув его старый чай и закупив какой-то буржуйский, — так и не двигалась несколько секунд. Молчала, как будто вовсе не услышала. Чай все же намешала, отмерла, отлевитировала вторую кружку ему на столик рядом с креслом, на котором он развалился. Свою же держала в руках, оперевшись поясницей на кухонную тумбу. Смотрела на него пару секунд, прежде чем задала простой вопрос: — Тебя дракон сегодня особенно сильно лапой приложил, я правильно понимаю? Он устало откинул голову на спинку кресла, что было низким и чересчур мягким: Чарли в нем утопал, уложив локти на подлокотники и вытянув ноги. Самое то после смены в заповеднике, на которой — что Розье и упомянула — пришлось разнимать вцепившихся друг в друга гебридского и перуанского. Наверное, не лучший вечер для серьезных разговоров. Но Чарли вынашивал эту мысль уже слишком давно, ещё немного, и она там в уме перезреет. Тянуть нет смысла. — Я последний раз виделся с Орденом до всего, что твой немерник учудил в Европе. За это время я вполне мог якобы добраться отсюда до Лондона своим ходом… — Скептицизма в её взгляде поверх чашки, из которой она в этот момент отпивала, не поубавилось. — Ты сама говорила, что были случаи пересечения границ. Особенно если идти одному, знать места, уметь отогнать дементоров. Шавки Волдеморта контролировали же по большей части именно серьезные попытки прорвать блокаду: с целью массового побега, перевоза ресурсов. Редких исключений в виде единичного перемещения это не отменяло. Территории громадные, а ряды пограничных войск не резиновые. При должном везении… У Ордена не было бы причин не верить. Это явно куда более правдоподобное оправдание, чем что он добрался до Лондона через шкаф Пожирательницы Смерти, которая, вот удача, по совместительству ещё и тот самый Жнец. Надо бы только ещё предупредить Билла, чтобы он, если вдруг свяжется каким-то чудом с Орденом, не растрепал о том, что Чарли всё это время был здесь. И всё. Всё, на его взгляд, неплохо складывается. — Меня не интересует, как ты намерен объясняться, меня интересует, на кой черт. Что тебе там делать? — А здесь? Из-за антитрансгрессионного бардака всё налаживание связей малость утратило свою актуальность. Чарли опять без дела. Сидеть с Розье чаёк попивать? Выслушивать, какой дурдом творится на островах и во Франции, и не иметь возможности никак помочь. Придется оставить заповедник, это удручало, да. Но работа с драконами все равно уже не была такой отдушиной, в которую он мог окунуться с головой, пока Британия полыхает. Прочие драконологи справятся и без него. — Там от меня больше пользы, — убеждал он, когда Розье ничего не ответила, просто неверяще покачав головой. — Орден нуждается в людях. — К ним и так примыкают министерские беглецы. Я тебе рассказывала. Мятежников у них там уже набралось с лихвой. Уймись. — Ты сама ведь осмеивала, что нихрена у них не получается. Если я буду непосредственно внутри Ордена, буду знать больше. Соответственно, ты тоже. Может быть, вы сможете кооперировать усилия. Чарли уже однажды помог ей, когда убедил орденовцев не разглашать, что Жнец — из Пожирателей Смерти. Мог бы помогать ненавязчиво и дальше, только теперь-то не мог бродить туда-сюда. Теперь ему быть либо здесь, либо там. И его предпочтения в этом вопросе очевидны. К счастью, Розье действительно задумалась. Несколько затянутых мгновений беззвучно пила свой чай, смотря в одну точку. Пауза была долгой, прежде чем наконец прозвучало её упрямое: — Я против. — И? Не хотелось её огорчать, но не сказать, что она для него авторитет. Если он для общего блага помог ей с диадемой и ингредиентами, это не делало его мальчиком на побегушках, который будет её слушаться и кротко ждать приказаний. Кем бы она ни была в своем гадюшнике, здесь они на равных. — Уизли, не беси меня. — Я тебя оповещаю, а не спрашиваю разрешение. — Ты понимаешь, что ты ходячий компромат на меня? — начала она все-таки пылить, отставив чашку, как будто уберегая себя от искушения запустить её в него. — Попадешься — и всё: меня на эшафот, революцию и крестражи в топку. — Розье, я не идиот. Если что-то пойдет не так, очень постараюсь умереть до того, как меня возьмут в плен. Как будто он не знает, как это всегда делается. Живым не дастся, само собой. Чарли всецело осознавал риски, думал об этом не один день, взвешивал. Война — это один сплошной риск, нельзя же из-за этого просто отсиживаться на галерке и ничего не делать, только бы свою драгоценную шкуру сохранить. А Розье тем временем крайне старательно испепеляла его взглядом и не сдавалась: — Какое «постараюсь умереть», Уизли, ты серьезно себе в заповеднике мозг отшиб? — Чарли хотел было уже закатить глаза, как вдруг она докинула: — Я что, зря тебя в завещание вписывала? Она… что? Куда? До этого полулежавший расслабленно в кресле, Чарли поднял со спинки голову, посмотрел на Розье осознаннее. Переспросил, уверенный, что ослышался: — Ты вписала меня в завещание? — Не обольщайся, — отмахнулась она. — Просто не хочу, чтобы гоблины загребли все себе, если вдруг моя живучесть исчерпается. Как будто это вообще возможно. Розье, кажется, неубиваемая. То к дракону один на один полезла в их первую встречу, то расправилась с Беллатрисой Лестрейндж — и попробуй разбери, что из этого страшнее. Чарли поэтому и вникнуть в это не мог. Представить хотя бы малую вероятность такой перспективы. Осмыслить. Розье составила завещание. И он в него в входит. Он. — Не знаю, насколько исполнимо тебе было бы в таком случае забрать завещанное… — Чуть скомканно добавила она. — Но лучше так, чем ничего. — У тебя внезапно все родственнички позаканчивались? Даже если она с ними не ладит, это все равно казалось немного более разумным, чем отстегивать свое состояние Чарли. Сколько они знакомы? Сезон? Розье усмехнулась. Начавшая черстветь обстановка треснула, снова немного смягчилась. Кто бы подумал, что её может разрядить эта тема… — Ну, знаешь, Малфои в моем наследстве уж точно не нуждаются, — рассуждала она, отлипая от тумбы и прохаживаясь по кухне. — Дальняя французская родня, я не сомневаюсь, мечтает меня расчленить за то, что делает с их родиной мой повелитель. А уж Чарли-то очень рад был бы нажиться деньгами, заработанными службой на ублюдка и накопленными родом, который из поколения в поколения вырезал маглорожденных. Нет, кто вообще сказал, что он примет?.. Билл хоть и сказал, что гордость ни к чему хорошему не приводит, но вот это уже немного слишком. Чарли на секунду подумал, что всей этой болтовней Розье будто пытается скрыть неловкость от вскрывшегося факта про завещание. Всё продолжала: — Кто еще… Андромеды давно нет, но вроде бы у неё осталась дочь? Нимфадора? Забавно, кажется, я ни разу с ней даже парочкой фраз не обменялась… наверное, паршивая из меня тетушка. Фразами уж точно, а вот проклятьями — уж наверняка с избытком. Чарли хорошо помнил тот вечер через сутки после выступления в магловском пансионе. Такую брань от Тонкс он и в худшие их юношеские года не слышал. Но… «тетушка»? Иногда это мудреное хитросплетение родословных убивало. Чарли и Тонкс неплохо общались в школе, регулярно пересекались, потому что учились на одном курсе. То есть Тонкс — ему ровесница, очевидно. Старше Розье на три года, но приходилась ей двоюродной племянницей. Как и белобрысый детеныш Малфоев, получается. Тоже племянник Розье. Чарли давненько о нем ничего не слышал. Мутная история. Ему известно только отрывками, что тот, кажется, угодил однажды в плен. Но оказался не из тех, кто защищает тайны своего господина до последнего, — сдался, решил, наверное, что игра на два фронта подарит больше возможностей. А может, Сириус постарался — он предпочитал молодняк не трогать, не убивать и не пытать, считал, что с ними еще не все потеряно и что их можно убедить. Выходит, убедил. Змееныш поработал на Орден совсем немного. А потом пропал. — Кстати о Малфоях, — подумал Чарли, раз уж зашла тема. — Может, хоть ты поделишься, что с их отпрыском случилось? Её прогулочный шаг по его квартире остановился. Чарли уже было подумал, что он сказал что-то не то, что она сейчас выльет на него опять свое скверное настроение излюбленной язвительностью. Вместо этого она дернула плечом, выражая небрежность. Это весь ответ? По тому, как затянулось молчание, — показалось, что да. Но Розье все же повернула к нему голову, посмотрела в глаза. Краешек её губ, на миг дрогнув, потянуло немного в сторону. При всем видимом равнодушии в серых глазах, даже Чарли — в людях не разбирающийся, уж тем более в гадюках вроде неё, — различил, насколько неестественной, фальшивой эта её ухмылка была. — А что, по-твоему, случается с теми, кто предает Темного Лорда? Её голос был непривычный. Не её как будто — отстраненный, подбитый на изнанке крошевом холода. Совершенно не вязалось с образом вечно беспечной, развязно-нагловатой Розье. Унизительно — ему даже стало чуть не по себе. И от тона, и от ухмылки, и от взгляда… Но момент продлился совсем немного. — Думаю, мне пора, — разрушила она его вдруг со всей беззаботностью и направилась к коридору. — Ты только недавно пришла. — Дела не ждут. Не было у нее на сегодня никаких дел. Сама же говорила. Годрик, да они и не обсудили ничего толком… — Так что насчет возвращения в Британию? — Тебе ведь мое разрешение не нужно. — Розье даже не повернулась. — Делай, что хочешь. О, это самое паскудное, что можно ответить. После этого всегда делать ничего и не хочется. Чарли ничего не понимал. Её непреклонность — до внезапно вскрывшегося завещания — заставляла думать, что она будет спорить с ним до посинения. А сейчас?.. — Розье, — позвал он, но она не откликнулась. Набираясь терпения, он вздохнул, поднялся с кресла и устремился следом. Уже в коридоре схватил её за локоть, останавливая. Разворачивая к себе, случайно-резковато, так, что его хлестнули бы её волосы, будь они длиннее. — Розье, если я ляпнул что-то не то… — пытаясь выцепить её взгляд, чтобы добавить в свои слова убедительности, попытался он загладить углы. А она предпочитала сверлить взглядом стену, будто та была виновницей всех бед. Мыслями же явно пребывала не здесь, и Чарли перебирал в уме горстку собственных фраз и всё не мог понять, в чем дело. Разве что?.. — Вы были близки? Такой вариант он сперва не допускал попросту из-за того пренебрежения, каким она отзывалась о Малфоях. Плюс разница в возрасте. Как он мог догадаться, что про Малфоя лучше не спрашивать? Хотел исправиться, сделал хуже: её взгляд, всего-навсего отстраненный ещё секунду назад, блеснул, метнулся к его лицу и ощущался порезом лезвия по коже. — Давай ты просто не будешь лезть не в свое дело? — ощетинилась она. Секунду помедлила, прожигая его взглядом, а после её губы скривились усмешкой, когда она добавила: — А что касается твоего возвращения, если так неймется лезть под обстрел — кто я, чтобы останавливать? — и сделала шаг к нему, понижая тон: — Но только держи в уме, что, если ты все-таки умудришься попасть в плен живым, я приложу все усилия, чтобы добраться до тебя первой. Речь, разумеется, отнюдь не о вызволении из плена, и эта её угроза сейчас звучала даже серьезнее, чем когда она пыталась его буквально зарезать. Никакой клоунады, саркастичности. Холод в кристально-серых радужках, и ничего больше. Чаще всего она казалась ему самой обычной ведьмой со скверным характером, и это путало, добавляло несоответствий между её поведением и тем, кем она была. На неё смотришь и просто не видишь Жнеца. Ту, кто по сути должна была пережить свой какой-то Ад, который привел её к убийствам, хаосу, этому леденящему кровь цинизму. Ничего подобного — большую часть времени. Просто девушка. Но сейчас она была похожа именно на Жнеца, со всей твердостью намерений в мерзлой глубине её глаз. И тем не менее — по итогу она просто развернулась и пошла к исчезательному шкафу. Чарли это всё не устраивало. Дебилизм, на ровном месте собачиться, вместо того чтобы обсудить. На такой точке заканчивать встречу он точно не хотел, поэтому предпринял вторую попытку её остановить: протянул руку, чтобы не дать закрыть шкаф, в который она уже зашла. Поздно. Розье хлопнула дверцей так, что прищемило ему палец. — Futu-i, — выругался он, тут же одергивая. Тряхнул рукой, глядя на закрывшиеся дверцы. Гребаный цирк. Честное слово, Чарли старался как можно реже думать о своем отношении к её методам, но в этот момент не мог не задаться вопросом, что хуже. Если бы местным революционером был какой-нибудь хладнокровный расчетливый ублюдок или… вот это. Кажется, Магическая Британия все-таки обречена. *** Зелье для ритуала должно было настаиваться несколько дней даже после того, как все ингредиенты были куплены, нарезаны и отправлены брахманом в бурлящий котел определенным замысловатым порядком. Агнес терпеливо ожидала и наконец дождалась. Ранним утром, за несколько часов до работы, сидела уже в мрачной хижине, которая несколько видоизменилась. Среди небольшого помещения стоял теперь жестяной, продолговатый и неглубокий резервуар — своего рода ванна, можно считать. Но вода в нем черная, и принимать Агнес собирается уж явно не банные процедуры. Туда она пока все равно не смотрела, её внимание было полностью обращено на садху, что поодаль возился с котлом. Воздух на этот раз был пропитан насквозь не благовониями, а более тяжелым, удушливым запахом, от которого щипало носоглотку: за то время, что садху варил и настаивал здесь ритуальное зелье, смрад уже впитался в стены, едва не сочась с них. А брахману ни по чем. Говорил — это не худшее. Худшее — это что ей придется это испить. Варево, состоящее из ингредиентов, некоторые названия которых она и выговорить бы не смогла с первого раза. Стебель Хираньякашипу — растения, названного в честь демона, кишки которого по индийской легенде аватар бога Вишну намотал себе на шею, как гирлянду. Клык гавиала. Перо гаруды — птицеподобного индийского существа. Сок «лилии Вуду», обошедшийся в баснословную сумму, как будто этот цветок на Венере выращивают. Из чего-то более приближенного к британской зельеварной практике — чешуя селки, сушеные орлиные глаза, жало веретенницы, селезенка оборотня, которую даже на черном рынке еле сыщешь, сердце летучей мыши… и далее в том же духе. Когда брахман ей сообщил, что зелье, в которое они добавят кровь искомого, придется пить, её уже тогда замутило: на какой-то чересчур интимный уровень отношений они с Реддлом в таком случае выходят. А теперь уже начинало казаться, что пара капель реддловской крови — пожалуй, самая безобидно-приятная часть этого изысканного напитка. Кажется, если Агнес не умрет от ритуала, то по меньшей мере точно просто отравится. Сидела она сейчас на полу, на коленях, наблюдая за приготовлениями и очень стараясь не кривиться хотя бы из уважения. Садху вовсе не обязан ей помогать. Она ему уже даже не платила за всё это. Его поступки порой непостижимы. Наверное, он счел это полезным опытом? Узнать, возможно ли найти разрозненные осколки человеческой души. Очередная развилина его нескончаемого познания вселенской сущности. Из мыслей её вытащил поваливший из котла пар черного цвета, когда брахман наконец опустил в него капли реддловской крови — завершающий этап. Склянку он закрыл и отложил в сторону: кровь в ней ещё осталась, Агнес попросила использовать только самый необходимый минимум, сохранить часть на всякий случай. Поднял руку с перстнем над пышущим парами зельем. Камень на кольце засветился, брахман забормотал что-то на этом своем санскрите… наверняка зелье сейчас как-то преображалось, но Агнес банально не могла себя заставить туда заглянуть. Ей и так не по себе. Пламя в подвешенных на цепях лампадках не успокаивало. Не помогало. Темнота вокруг них все равно была чересчур ощутимой, смолянистой, дремучей. И этот звук. В круглой таре неподалеку — клубились змеи. Агнес показалось, что в качестве ритуальной жертвы лучше взять ползучих тварей, чем любое безобидное пушистое существо, но сейчас, слушая, как они ползают там, извиваются, скользят друг по другу гладкими телами, переплетаются, шипят… она уже ни в чем не уверена. Брахман совершенно спокойно запустил к ним руку, выуживая из клубка одну змею. Ритуальным ножом — отточенным движением — срезал ей голову, отлетевшую на пол, крепко сдавил шею, сцеживая из мерзко задергавшегося длинного тела кровь в пустую глубокую миску. Этого оказалось мало. Он взял еще одну. Агнес тем временем стала медленно раздеваться: чем меньше одежды на ней будет, когда она сунется в воду, тем меньше потом сушить. Если будет кому сушить вообще. Очень вероятно, что, когда ритуал закончится, её трупу будет немного все равно на липнущую к коже мокрую одежду. — Бабаджи… — заговорила она, стягивая кофту. Тихо и неуверенно, потому что не знала, стоит ли рушить эту сакральную атмосферу своими причудливыми просьбами. — Если я умру, можете вырезать на моем теле «От Жнеца» и выкинуть меня на улицы Парижа? — И не забыла добавить: — Пожалуйста. Он её просьбе не удивился, всё так и не прекращал выдавливать густую змеиную кровь в миску. Выдохнул снисходительно «муркх мемна» на хинди: обращался не к ней, а лишь констатировал вслух. Глупый ягненок. Опять. Тем не менее по-английски он произнес весьма серьезно: — Я подумаю над этим. Наверное, Агнес наглела. Она и так попросила брахмана в случае летального исхода отослать Гемеру к Уизли с ключами от лондонской квартиры, мантией-невидимкой, наработками по крестражам, письмом-инструкциями от её тайника за стеллажом и, в конце концов, объяснением произошедшему. Если уж пытаться выжить, то, вероятно, только чтобы не утруждать брахмана всем этим лишним бременем. И чтобы та идиотская встреча с Уизли не была последней. На такой ноте распрощаться… по правде, ей немного стыдно. Агнес сама не очень понимала, что на неё там нашло. Изначально это бестолковое и неожиданное волеизъявление Уизли просто застало её врасплох, а потом… Ей многие эмоции удавалось держать под контролем, действительно многие. Но каждый раз, стоит затронуть эту тему, и её неизбежно выбрасывает куда-то в девяносто восьмой год, где ей снова двадцать три, а Драко — восемнадцать. Сейчас уже Агнес двадцать семь. А Драко всё ещё восемнадцать. Главное же, что даже после событий четырехлетней давности она все равно опустилась недавно до того, чтобы лечь под Реддла. Еще и колебалась после этого, претворять ли ритуал. Слабовольная идиотка. Может быть, Уизли оказал ей услугу тем, что напомнил ей — и отрезвил. Брахман уже ждал её, и, оставшись наконец в белье, Агнес прошла босыми ногами по деревянному полу ближе к нему, протянула руки запястьями вверх. Он зачерпнул костлявыми пальцами жертвенную змеиную кровь, нанес на бледную кожу поверх синеватой паутины вен. Мазал не беспорядочно — окольцовывал её запястья символами деванагари. У неё волна мурашек стекла по спине, стоило вспомнить картинку из далекого прошлого. Не её прошлого. Картинку, вторгнувшуюся в её сознание случайно — когда она поневоле увидела, как Реддл создавал себе один из крестражей. Тоже кровавые знаки, но руны, а не восточное письмо, да только какая разница… всё — запретная магия. Агнес и темные заклинания терпеть не могла, а уж с головой нырять в эту скверну… Зазвучали слова на мертвом языке. Твердая, звучная речь брахмана. Символы на её запястьях зажглись, припекая, въедаясь, как будто до самой кости просачиваясь под кожу. Брахман её заверил, что следов не останется, но сейчас ощущение было, что эта темномагическая письменность останется клеймом красоваться на её руках примерно навсегда. Вопреки жару в запястьях, тело одолел холод. Озноб. Ещё только что было душно, воздух в хижине горячий, плотный, обволакивающий тяжелым одеялом, а теперь у неё едва не застучали зубы от пробравшей её дрожи. Святой Мерлин, на что она подписалась… Пока она пыталась справиться со внезапным содроганием тела, брахман уже вернулся к зелью. Налил тягучей субстанции целую чашу, сделанную из кости: Агнес не хотела думать, сколько жидкостей та в себе повидала. Состоящих из крови, кусков, потрохов самых разных существ. Наверняка каждый её дюйм был насквозь пропитан магией, именно что черной, табуированной… как и всё здесь. Все дышало этой грязью древнего зла, скрипящей на зубах. Брахман протянул костяную чашу ей. А ей пришлось временно перекрыть себе доступ к кислороду, чтобы не вдыхать исходящий от содержимого запах. Поднеся край к губам, она замерла. Морально настроилась или, вернее, постаралась настроиться. Глоток… и не давая себе времени прочувствовать вкус — сразу второй, третий, четвертый, прежде чем рецепторы распознают, что она пьет. Вязкая консистенция как назло еле-еле проталкивалась в горло. Агнес поперхнулась в какой-то момент, когда всё же обрушился на неё этот горький вкус, от которого сводило челюсть. Заставила себя пить дальше. Давилась, но проглотила всё, пока не опустошила чашу, и тогда уже её передернуло с головы до ног. Никогда в жизни больше в подобные гастрономические эксперименты не ввяжется… Даже не перебить вкус ничем. Агнес просто постаралась не зацикливаться на этом тошнотворном послевкусии, прошла к резервуару с водой. Ступила в него сначала одной, затем другой ногой и аккуратно опустилась, стараясь не намочить кровавые символы на запястьях — руки положила на бортики «ванны». Благо, хотя бы вода не холодная… не горячая и даже не сказать что теплая. Никакая. Темная, непроглядная, будто Агнес окунулась в чернила: погруженного по плечи тела не было видно вообще. Брахман коснулся её рук на бортиках, и перстень на его пальцах засветился. Агнес понимала, что он сделал, но все равно проверила. Да. Её ладони теперь приклеены. Чтобы не дергалась слишком сильно и не смазала символы. Его же ладони легли на её плечи, надавливая, и Агнес повиновалась — медленно подалась назад, вниз, пока вода не сомкнулась над ней, а лопатки и затылок не уперлись в дно, и только руки частично всё ещё оставались на поверхности, прикованные магией. Толща приглушила звуки, но из-за этой завесы там, наверху, доносился брахманский голос: беспрестанно читал заклинание. А Агнес лежала, слушала неразборчивый и будто далекий фон, глядела открытыми под водой глазами в никуда. Ждала. Магия начнет действовать, когда в легких не останется воздуха. В агоническую стадию. Её пряди расплывались возле лица мягким бесформенным маревом, невесомые, мерно поднимались и опускались, и тело норовило подняться тоже, но руки брахмана по-прежнему удерживали её за плечи на дне. Агнес могла только смотреть перед собой и видеть пустоту, в которой будто растворялась. Вся она сейчас — пустота. Ничего не значащий проводник, сосуд для магии. Запас кислорода постепенно исчезал. Сперва — до состояния неудобства. Что все крепло и крепло, сжимая лёгкие, и Агнес покорно ждала, когда же начнется действие темной магии, надеясь, что это произойдет с секунды на секунду. А вместо этого только разгоралась сильнее боль в грудной клетке. Давление. Неприятное ощущение в глотке, рефлекторно перекрывающей доступ, чтобы не зачерпнуть в легкие воды. Всё больше усиливалось. Больше. Больше. Больше. Агнес непроизвольно дернулась. Не контролировала бездумно содрогнувшееся тело, рвущееся к воздуху. Брахман её удержал. Такой худой, перманентно изможденный маг — запросто припечатал её, не давая подняться, добраться до поверхности. Её руки всё ещё приклеены к бортикам, и где-то сквозь слои стремительно растущей боли она чувствовала, как ломит суставы в пальцах, крепко вцепившихся в края. Кровь шумела в ушах, требуя хоть каплю кислорода. Голод по нему скручивал всё тело, тщетно пытающееся вывернуться из стальной хватки. Агнес знала, что проще сдаться — и всё закончится быстрее. Но тело боролось за жизнь, отказываясь. Упрямилось. Все равно оно всегда сдается. Рано или поздно. Надо просто подождать. Не было уже ни одного дюйма в груди, что не болел. Её паника росла, вихрем мечась по стенкам черепной коробки, и проступила там же непривычная, чужеродная, страшная мысль, противоречащая абсолютно всему, что она делает последний год. Я не хочу умирать. Ровно в ту же секунду её воля, наперерез мыслям, проломилась под натиском. Тело приняло решение за неё. Безотчетный вдох — и вода хлынула в легкие. Холодная плотная чернота ворвалась в грудную клетку, а вместе с тем в сознание. Обрушился ворох картинок, заполоняющих череп. Это ощущалось как взрыв. Её рассудок просто вышвырнуло далеко за пределы воды, хижины, Франции. И пока в реальности грудная клетка сокращалась, бесконтрольными спазмами стараясь вытолкнуть воду из легких, — оттого, наоборот, поглощая все больше, — перед её сознанием предстал отчетливый образ. Красные глаза. Первое, что она увидела. Как якорь и единственный источник света — Агнес зацепилась за них, и только тогда размытость вокруг стала рассеиваться, выхватывая все больше деталей. Спокойное лицо, твердую походку, черную мантию, которую трепал ветер, пока Реддл шел вместе с кем-то в предрассветных сумерках, и этот безликий некто семенил рядом, докладывал своему Лорду об обстановке, о потенциальных точках прорыва изнутри. Стало быть, граница барьера. Звуки доносились тяжело, как через вату, зато видно было каждую деталь, даже слишком, чересчур четко и резко. Конкретно его силуэт. Сумеречный свет будто преломлялся вокруг него. Раскалывался, очеркивая Реддла из общей картины акцентами, мерцанием. Это преломленное свечение выделяло не только Реддла самого — такими же странными, отражающими любые лучи гранями высвечивало очертания невидимого медальона, спрятанного под одеждой, под дезиллюминационным. Значит, работает. Значит, видно душу и в нем, и в предметах. Остальное подергивалось, как будто рябило в глазах. И как тогда?.. как понять, где?.. Будто отвечая ей, картинка изменилась — отдалилась. Ракурс сменился, её сознание, которым она подсматривала за Реддлом, будто отъехало стремительно вверх, уменьшая в перспективе точку, в которую превратился его силуэт. Но мерцание меньше не стало. Сохраняло свои масштабы по мере того, как охватывался всё больший масштаб территории — выше и выше. Так резко, быстро, рывками, что будь это все реальностью — затошнило бы от такого аттракциона. Сперва с высоты птичьего полета удалось разглядеть очертания леса, пятна деревень вокруг, затем — городов, и выше-выше-выше, до тех пор, пока картинка не стала напоминать фантастически реалистичную географическую карту континента. Среди которой — всё та же выделенная мерцанием точка. Реддл в Тромее — пограничье сразу трех стран. Близ деревушки, которая могла бы быть ориентиром. Если бы Агнес это было важно. Ей плевать, плевать, где Реддл, ей нужна была чаша, а магия имела свое мнение на этот счет: давала разглядеть вид на материк во всех деталях, так, чтобы Агнес, видимо, уж точно смогла, когда если всплывет, обвести точку с местоположением души на карте. Что происходило в реальности, было уже не различить. Одну только боль — чудовищную, пожирающую все клетки тела, что жаждут получить дозу кислорода. Сколько минут уже прошло? Временная субстанция будто растеряла свои свойства, расслоилась, и Агнес не могла даже представить. Может, прошли миллисекунды. А может, минуты, и тогда её сердце вот-вот прекратит бороться за жизнь. Поэтому дальше, дальше, ей нужно дальше. Пожалуйста, дальше, к чаше! Как пропустить? Почему нельзя просто перемотать этот магический показ крестражей? Всё вдруг почернело. Просто секунда — и картинка погасла. Агнес своими мыслями оскорбила древнюю магию? Всё?.. Тело, может, выдохлось? Конец? Окружившая её тьма не давала понять, что случилось. Всё просто затихло. Ни звуков, ни картинок, сплошное ни-че-го. Но что-то мелькнуло. Сияние, колыхнувшее темноту. То же свечение, которым выделялся из общего фона Реддл, какой-то еле уловимый проблеск. Тот стал увеличиваться, стал ярче, служа освещением, который позволил наконец разглядеть. Сквозь густую чернь проявлялся золотистый сосуд, точь-в-точь, каким Агнес его запомнила из чужого воспоминания. Две изящные ручки, гравировка барсука… грани блестели, переливались на несуществующем свету. Несуществующем однозначно, потому что на самом деле никаких источников освещения рядом не было. Агнес вовсе не могла понять, где она не находится, куда эту её бесформенную сущность занесло. Опять рывок. Назад. Чаша исчезла, зато перед её магическим взором предстал сундук, из которого исходило сияние, давая понять — чаша в нем. Ещё больше назад, и тогда уже стало видно помещение. Комнатка. Будь Агнес здесь по-настоящему, не увидела бы ни зги. Здесь ни свечей, ни окон… и атмосфера неописуемо странная. Воздух плотный, точно размазывающий очертания, заставляющий их расплываться, и это отнюдь не то же, что видела она только что в лесу, когда ритуал показывал ей Реддла и медальон. Что-то… что и не воздух вовсе. Это не воздух. Черт побери, нет. Это вода. На секунду Агнес подумала, что её рассудок уже разорван к драклам и это просто реальность затопила сознание, перемешала всё: и явь, и видения. Но ритуал вел её дальше, за пределы помещения, и сомнений не осталось. Трюм. Чаша в сундуке, сундук в трюме, и всё это, видимо, в каком-то утопленном корабле. Всё тем же отвратительным, тошнотворным образом магия вела её по этому пространству: молниеносными рывками пересекала весь корабль. Чтобы её сознание по итогу оказалось на палубе. Врезалось в какой-то массивный камень. Непонятная продолговатая глыба, до жути громоздкая, настолько, что занимала большую часть открытой части судна, которое тоже, на самом-то деле, казалось немалым по размеру. С причудливыми длинными наростами вдоль. Похожими на шипы. У неё мелькнуло чувство дежавю. Потому что, стоило немного лучше вглядеться в эту громаду, и оно открыло свой глаз. Ярко-желтый, монструозно большой, с двойным веком, что уподобляло его скорее драконьей, чем змеиной физиологии. Как будто почувствовало магическое присутствие: вытянутый зрачок забегал из стороны в сторону, не находя того, кто потревожил покой чудища. Теперь уже Агнес в полной мере разглядела его очертания. То, что находилось на борту корабля, — лишь голова, венчавшая длинное гибкое тело, уходящее за пределы палубы и кольцом обвивающее внушительный корпус судна. И даже это всё ещё не было всем телом змея. Уходило в сторону, простиралось по океанскому дну и исчезало где-то далеко в черноте водяной толщи. Реддл, ты… рехнулся? Что это? Какого… Не будь Агнес обычным бестелесным зрителем, её бы парализовало от ужаса, так и стояла бы посреди палубы, пока её не проглотила бы эта титанического размера тварь с клыками размером больше человеческой ноги. Времени опомниться не было: Агнес уже без её воли потянуло наверх. Минуя десятки, сотни, тысячи ярдов глубины. Чем выше, тем светлее, и когда вода обратилась воздухом, пропуская её через эту взбивающуюся волнами поверхность, её едва не ослепило. Хотя свет всё ещё сумеречный, тусклый, отдающий серостью. И океан, отражающий небо, практически такой же. Может, на пару тонов темнее. Этот проклятый океан. Судя по попадающему в пределы магического взора участку ближайшей суши, а именно, кажется, Исландии, — океан Атлантический. Мерцание среди необъятной водной глади указывало, где именно на его дне покоится корабль с чашей внутри, только вот Агнес не очень понимала масштабы. Сколько точно миль от исландских берегов до точки. Над континентом было проще, удобнее ориентироваться по ландшафту и городам, а здесь… совсем уж на глаз. Но если дать ей в руки карту, идентичную тому, что она видит сейчас, — она обведет. Наверное. Почему ритуал не мог просто засунуть ей в мозг координаты? Слишком цивилизованно для древней магии? Ритуал. Что длился уже неизвестно сколько. Неизвестно сколько Агнес уже глотала воду, разрывающую ей легкие, а она всё здесь, взирала на океан, ловя взглядом каждую деталь вроде берегов Исландии и куска Гренландии, между которыми тускло переливалось это сияние, чтобы как можно точнее перенести на карту… а после — чернота. Опять. На этот раз тьму ничем не разорвало, ничто не проявилось из ниоткуда, никакого перехода. Всего-навсего пустота, принесшая облегчение. Потому что боли больше не было. Ничего не было. Кажется, её тело наконец не выдержало. *** Вода была повсюду. Стекала с нее ручьем, закладывала уши, забивала носоглотку. Мокрые пряди липли к лицу. Первую секунду Агнес ничего не видела, ничего не понимала, но затем мозг будто связался с телом, и тогда боль вернулась в том же или большем объеме, что была до того, как на время отступила. Жидкость выходила из лёгких, и Агнес кашляла, выплевывая целые её пинты, содрогаясь, скручиваясь напополам, заходясь спазмами, сжимающими грудь. Задыхалась и, чем больше старалась вдохнуть хоть немного, тем сильнее был этот надрывный кашель. Звуки жуткие: мучительный хрип, которым сопровождалась каждая попытка сделать вдох, доносился даже сквозь слой воды в ушах. Глотка была уже будто разодрана скребком. Агнес не чувствовала онемевших конечностей, не чувствовала ничего кроме этих мелких иголок судороги по всему телу и болезненных сокращений диафрагмы, отчаянно выталкивающей из лёгких все чужеродное. И сердце отбивало сумасшедшую, сбитую дробь: как будто не верило, что выжило. Агнес уже начинало казаться, что она и не сможет вдохнуть. Воздух неприятно свистел в дыхательных путях, будто бы не насыщая вообще, и нарастала потому снова паника. Но постепенно кашель стихал. Чернота рассеивалась. Удалось даже разглядеть в полумраке собственные руки, упирающиеся в деревянные половицы. Кожа сероватая, ногти синюшные. Агнес не сомневалась, что и губы тоже. Практически труп. Ещё немного, и была бы самым настоящим. Если бы не брахман, если бы не магия, способная щелчком пальцев вывернуть лёгкие и очистить их от воды. И все ради чего? Чтобы Агнес в очередной раз провалилась. Вернее, если подсунуть ей сейчас карту северной Атлантики, она ткнет в нужную точку. Без проблем. Но что ей это даст? Агнес туда не сунется. При всей самоубийственности её натуры — нет. Уже всё, уже перебор. У неё не было ложных надежд, что чаша попадет ей в руки так же легко, как диадема, но это ведь совсем абсурд. Это нечестно. Казалось прежде, что достать медальон с шеи Реддла — сложнейшее из всего. Невыполнимое. Как же она, черт возьми, ошибалась. Нет, серьезно, Реддл? Дно океана? Гигантский морской змей? Чего не Кракен? Или Лохнесское чудовище? А, и правда. Недостаточно кровожадно. Какова вероятность, что ритуал просто не сработал? Что это было предсмертными галлюцинациями умирающего без кислорода мозга? И чаша где-то в другом месте. Пожалуйста… Этот самый мозг, воспаленный, из последних сил пытался работать, достать со дна укромных уголков всё, что она помнила о морских змеях из курса Защиты от Темных Искусств. Ничего, что она не увидела бы только что своими глазами. Мощная челюсть, габариты тела в два, а то и в три раза больше какого-нибудь там василиска. Проглотит её целиком, не подавившись, переварит её кости не больше чем за час. Её тело затрясло. На этот раз не только от всё не стихающего озноба. Агнес смеялась. Потому что это смешно. Настолько нелепо, что беззвучный смех сдавливал ноющие легкие похлеще недавнего кашля. Может, просто… ну его всё к черту?