Неуловимое счастье

Потянулись тоскливые дни заключения. Именно так я воспринимал теперь свою жизнь. Мне пришлось дать формальное согласие на их требования, других вариантов не оставалось. Это не облегчило мне жизнь от слова «совсем». Главная задача, поставленная передо мной — за месяц притереться достаточно, чтобы на представлении семье выглядеть прилично и не натворить чего-нибудь. Перемещение ограничено территорией особняка, никаких выходов в сеть и гаджетов, пока они не убедятся в моей благонадёжности. И ежедневные встречи минимум на час, пока опять же я не готов к сексу. Они согласны великодушно подождать и максимально обойтись без принуждения. Какая забота! Моя жизнь больше мне не принадлежала. Жёсткому контролю подвергалось буквально всё. Например, моя комната не запиралась изнутри. Большая гардеробная в полном распоряжении, но выбрать одежду могу только из того, что там есть. С едой тоже самое — горстка пилюль от Гила, в которой кроме пищевых точно есть что-то ещё. Потому что чувствую себя слегка пришибленным и сплю по восемь часов стабильно, что для меня не норма. Силовые наручники никуда не делись. Пусть совсем тонкие и почти незаметные, но я-то знаю, как они работают. Если попытаюсь применить силу, времени будет только на один короткий бросок или удар, после которого вырубит разрядом. Потому что я «не должен причинить себе вред». Премного благодарен! Мы пересекались каждый день в библиотеке, или гостиной, или кабинете Гила. Встречи они проводили в гаджетах, видимо за работой. Оказывается, у них высокие должности где-то там, обязанности, огромная переписка, совещания… Времени на перевоспитание бракованного соулмейта оставалось не так много. Наверное, и к лучшему. Я тоже держался отстранённо, что-нибудь читал или пялился в окно. Разговоров не получалось, несколько неудачных попыток и рты у всех позатыкались сами собой. Примерно понятно почему. Меня не считали человеком. Ну кто в здравом уме на серьёзных щах будет общаться с Алисой? Так, потрепаться ни о чём, выдать простое задание. А со мной они забывались, вовлекались, а потом спохватывались. Гила это откровенно выбешивало. Разговоры Грея постоянно уносило в горизонтальные плоскости, то есть он тоже воспринимал меня только как поломанную секс-игрушку. Это понимание выбешивало уже меня. Выходит, все мои самостоятельные трепыхания считались выполнением какого-то алгоритма. Поехавший искин. Ну а что? Если в биопроцессор можно загрузить схему космодесантника с навыком пилотирования, почему нельзя загрузить программиста? Даже в моём мире нейросети уже умеют поддерживать разговор, генерить изображения и код. Нетрудно поверить, что ИИ в апгрейженном человеческом мозге способен правдоподобно имитировать поведение и реакции человека. И в течение года водить за нос кучу людей, строить отношения, продвигаться по служебной лестнице. Вот только братья Кармайклы знали, что перед ними бракованная болванка и самосознания у неё быть не может. Они мне не верили. А я не верил им. Мы все оказались в безвыходном положении. Но сочувствовать им не получалось, и доказывать ничего не хотелось. Я искал только возможности снова сбежать, а для этого усыпить их бдительность примерным поведением. Режим «улыбаемся и машем» в действии. Единственной отдушиной для меня стали встречи с Сорой. Почти невидимая охрана и прислуга также держалась на расстоянии и в разговоры не ввязывалась. А Сору часто можно было застать в саду за работой и по-человечески поболтать. Простая приятная женщина рассказывала много интересного о местных городах и жителях, а о цветах и деревьях в саду могла распространяться часами. Я расслаблялся в её компании и тоже рассказывал обо всём подряд. Она живо интересовалась мной и моей прежней жизнью, семьёй, родителями, отношениями. И я с удовольствием пускался в воспоминания (без уточнения паролей, явок и имён, конечно) о школе, приятелях, редких поездках с родителями, забавных случаях в работе… Я опять тянулся к простому человеческому общению, доброму отношению, элементарному вниманию. — У вас красивые волосы, — улыбаясь, заметила она однажды, подрезая какие-то колючие почти облетевшие кусты. И я, забирая у неё отрезанные ветки, вдруг почувствовал, как загорелись уши. В тот же день попросил что-нибудь для осветления волос. Через час в комнату постучал манерный метросексуал с большой мигающей надписью во лбу «Самый крутой стилист планеты». Не хочу знать во сколько Кармайклам встало подровнять кончики и вернуть прежний цвет моим волосам. Он возился четыре часа. Но в итоге Соре понравилось. Конечно, заходил разговор и про соулмейтов, и про братьев Кармайклов. Сора быстро догадалась, что у нас не всё гладко, и искренне огорчалась. — Как же так, Егор? Высшие силы создали для вас идеальную пару. Даже две. Неужели ни один не подошёл? — Видал я эти высшие силы. Косячники ещё те, — отшучивался я и переводил тему. Сора смеялась и складывала мне в корзину очередную фиолетовую тыковку, чтобы отнести на веранду. Не сказать, что Кармайклы ничего не делали. В один из дней Грей молча всучил мне большую упаковку любимых шипучек. А в другой Гил проводил на оборудованную всяческими примочками кухню и заявил, что она в моём распоряжении, если захочется обычной еды. Я не знал, как реагировать. Что это? Внезапная забота? Или попытка купить моё расположение? Готовить почему-то расхотелось, пару раз сделал себе бутерброды и на этом всё закончилось. А по ночам продолжал просыпаться от минетов. С завидной регулярностью. Дальше этого никогда не заходило, поэтому я не поднимал бучу. Может быть эта малость удержит его от чего-то большего? Как-то спросил Грея, как дела на Мидори, смогли ли власти успокоить население, он сперва посмеялся и принялся лепить, что я плохо себя веду и не заслужил. Но на следующий день отдал мне планшет с подборкой новостей с Мидори. Там все было достаточно неплохо. Информацию обо мне перевернули с ног на голову, открыв страшную тайну про агента под прикрытием, внедрённого в преступную организацию, которая готовила захват планеты. Обнародование преступных планов сделало экспансию невозможной, потому что внезапность и неосведомленность — основные и главные компоненты успеха. Главным злодеем был назначен Паук — всем известное пугало, а герой посмертно представлен к награде. Да. Меня объявили погибшим, окончательно сжигая мосты к милой Мидори. Для самых тревожных в сеть «случайно» просочилась информация, что ЭШТ можно выявить раствором обычной соды. Наркотик должен окрасить его в красный цвет. В результате производители соды получили небывалые прибыли, а население многолетний запас соды. Всем стало спокойнее. Я опять не знал, как реагировать, и сбегал в парк. К Соре. — Пожалуй, я догадываюсь, что с вами происходит, — как-то заявила она, аккуратно снимая со шпалер длинные плети какого-то вьющегося растения. — У меня была знакомая пара истинных, где мужчина прибыл с отдалённой планеты. Они недавно вышли в Большой Космос, и такое понятие как соулмейт им было неизвестно, слишком немногочисленное население, слишком мала вероятность. Этот мужчина тоже не понимал, что это такое, зачем ему надо и почему кто-то всё решил за него. Не понимал ценности соулмейта. А девушка из обеспеченной семьи ожидала, что любой будет счастлив стать её истинной парой. Привыкла, что всё вертится вокруг неё, и вела себя достаточно вольно. И когда мужчина просто ушёл, слишком долго не могла поверить, что это произошло по-настоящему, и он не собирается возвращаться. — Я знаю, какая в этом ценность. Мне объяснили, — запротестовал я. Эта версия казалась слишком простой и поверхностной. Плюс двести лет жизни — полезная штука, всем понятно. Вот только я не хочу провести эти двести лет взаперти. Лучше семьдесят, или сколько там положено модификанту, но свободным. — Он воспринимал это как потерю свободы. Зависимость. — У меня ёкнуло в сердце при этих словах. Она мысли читает? — Взрослый сильный мужчина хотел сам выбирать пару и не зависеть от прихотей богатой дурочки. Он сознательно блокировал зов души. Преодолевал Тягу. Ей пришлось потом приложить много усилий, чтобы всё исправить. — И что же такого в соуле? Может я и правда чего-то не понимаю. Она на минуту задумалась, продолжая обрезать с лиан засохшие плети и складывать здоровые в аккуратные валики, чтобы укрыть на зиму. Сухие летели в тачку. — Идеальная совместимость во всём. Стоит чуть больше открыться, чуть больше узнать о паре, и ты уже не захочешь останавливаться. Потому что понимаешь, что обретаешь нечто очень важное, необходимое, без чего жизнь не будет полной. В соулмейте нравится всё, и всё подходит. Невероятным образом стыкуются даже недостатки. Жизнь без него выцветает, становится пресной и бессмысленной. Сложно описать… Но стоит только почувствовать и мир перевернётся. Нет. Не то. Всё не то. Я уже слышал такие восторженные дифирамбы много раз. Романтический бред. Пока я ощутил только отличную состыковку в сексе. Не поспоришь, трахаться с ними задорно. Кончал, даже когда насиловали. — И ради этого стоит прощать любые мерзости? — Мерзости? — Ну это я к примеру, — поздновато спохватился, по привычке бросаясь тереть переносицу и пряча глаза. — Э… Кажется тачка уже полная. Отвезу её… — крикнул уже на ходу и свистанул на задний двор к мусорной куче, громыхая тачкой по фактурной брусчатке дорожек. Не силён я в таких беседах. Чуть не проболтался. Само собой, к этой теме мы не вернулись. В тот вечер мне что-то понадобилось от Гила. Подойдя к кабинету, услышал голоса. Уже собирался развернуться, чтобы прийти позже, как вдруг узнал голос Соры. — …уже давно не дети. Что за наивная надежда, что можно не сказать и никто не узнает? Я потеряла массу времени, пытаясь сама во всём разобраться, когда вы могли мне сразу всё рассказать! — голос её кипел раздражением. За время нашего общения таких интонаций вообще ни разу не слышал. Кого это она так распекает? — Именно. Мы не дети, — челюсть моя громко брякнула по мрамору пола, потому что, откровенно сдерживаясь, ей отвечал Гил. — Мы способны самостоятельно договориться со своим соулмейтом. Не надо в это лезть, Сора. Я же просил! — То-то я и вижу. Договорились до того, что он от вас прячется в парке и ищет способы выбраться из поместья. — Я поёжился. Вот чёрт! Неужели так заметно? — Вы его силой здесь держите? Принуждаете? — Да с чего ты взяла? — воскликнул другой голос. Опа! И Грей здесь. — Гилберт, отвечай! — потребовала Сора. — И не ври мне. — У нас не было выбора, — через паузу буркнул Гил. Да кто она такая, что Кармайклы позволяют собой командовать? — То есть вы его год искали, потому что он сознательно прятался, — Сора рассуждала вслух и никто её не перебивал, не останавливал и не пытался переубедить. — Значит, это не прихоть. Не отсутствие знания о соулмейтах. Не избегание зависимости. Точнее не только это. Мальчик боится и ненавидит своего соулмейта, двоих. Внутренний конфликт. Как же я сразу не догадалась? Я всё ещё слишком хорошего мнения о вас. Что вы двое натворили? Мне захотелось немедленно остановить это. Даже за ручку двери схватился. Я не хотел, чтобы она знала. Но могу ли я вмешиваться? Пока колебался, стало поздно. — Ну что вы переглядываетесь, как школьники? Это было насилие? — Да… — нехотя, но твёрдо признался Гил. — Но не только, — сокрушённо констатировала Сора. Да она видит их насквозь! — И не раз, — добавил Грей. — Великий космос! — по паркету простучали её шаги. А я сполз по двери на пол, стиснул голову руками. Вот и всё… Было мучительно стыдно. Зачем она влезла в это? Как мне теперь смотреть ей в глаза? — Что ж в этом есть и моя вина, — заговорила Сора упавшим голосом. — Что вы сделали, чтобы это исправить? — Всё, что ты сказала. — То есть пара скромных подарков? Вы хотя бы извинились? Нет? Вы даже не просили у него прощения? — голос звенел негодованием. — Мы оставили его в покое. И пальцем не трогаем, — вклинился Грей. — Ты не представляешь, чего мне это стоит! — И только? Вы должны просить прощения! Каждый день! Говорить, как он важен и нужен, как вы раскаиваетесь. — А смысл?.. — буркнул Грей. — Сора, ты немного перегибаешь… — Гил похоже опять злился. — Нет! Вы должны окружить его любовью и заботой. Решить все проблемы. Пылинки сдувать. Исполнять мечты. Предоставить все возможности для реализации, для творчества, карьеры. Не ограничивать, а поддерживать. Открыть все двери. Раздвинуть горизонты и под ручку проводить к мечте. Егор должен увидеть другую сторону. Вы хоть в курсе, чего он хочет? — Сора! Избавь меня от своих проповедей, — завёлся Гил. — Это лишнее. — Просто ты ещё не всё знаешь, — многозначительно вставил Грей. — Заткнись, Грей! — Ну так просветите меня. — Грей, нет! — из-за двери послышался шум, какая-то возня. Я вскочил. Меня опять разрывало. Хотелось ворваться в кабинет и… что-то сделать. Не знаю! И одновременно убежать куда-то далеко от этого всего. И то и другое невозможно… Как и остановить Грея… — Он не человек, Сора. Модификант. Прототип. Гил вырастил его в пробирке полтора года назад. Повисла жуткая тишина. Сердце стучало так, что кажется должен был слышать весь дом. Я зачем-то грыз костяшки пальцев. Наверное, чтобы привести себя в чувства, чтобы не начать скулить и стучаться башкой о дверь. Почему мне так больно это слышать? — Но он же взрослый! — удивлённый голос Соры заставил вновь прислушаться. — Гил сделал взрослого. — Это невозможно, — возразила она уверенно. — Я далека от этого, но не настолько глупа. Вырастить в пробирке взрослого человека невозможно. Как будут формироваться кости и мышцы без нагрузки, без движения? Это тоже самое, что растить ребёнка в невесомости. Всем известно — он будет нежизнеспособен. — У Егора не совсем человеческие кости и мышцы, — обречённо пояснил Гил. — Они основаны на кристиде и усилены биопластом. И в голове не совсем человеческий мозг. Он не человек, Сора. Киборг. Модификант. Ты общалась с биопроцессором. — Не морочьте мне голову! Он человек! Он человечнее вас обоих, — возмущение в её голосе неожиданно проняло. В горле поднялся ком и перекрыл дыхание. — Думаете, я не в состоянии отличить человека от робота? — Факт остаётся фактом, — Гил был неумолим. — Триста пятый появился на свет полтора года назад в моей лаборатории. Могу показать ТЗ и видеозаписи. Опять жуткая пауза. Я всё с большим трудом выдерживал этот разговор, сидеть под дверью и слушать их откровения становилось поистине невыносимо. — Полтора года? — переспросила Сора задумчиво. — Вы видели его глаза? Это взгляд взрослого человека. Дети не так смотрят на мир, уж поверьте. И роботы тоже. — Ха! Ты ещё не видела эти глаза, когда он злится, — хохотнул Грей. — Или убивает… — Что? — мгновенно среагировал Гил. — А ты, значит, видел? — Эм… Не то чтобы прям по-настоящему… — замялся Грей. Кажется, кто-то сболтнул лишнего. Похоже он ещё ничего Гилу не рассказывал. — Грейсон. Гилберт. — Даже не представлял, что голос этой милой женщины может лязгать металлом. — А теперь всё по порядку. С самого начала и до конца. Как ваша мать я имею полное право знать, что, чёрт возьми, происходит. Мать? Вот как… Это стало последней каплей. Ноги сами понесли меня прочь. Прочь от этой двери, от кабинета, от проклятой семейки. Прочь из дома, дальше, как можно дальше. Осенние сумерки встретили холодной сыростью. Водяная взвесь шлёпнула по лицу мокрой тряпкой, осела на языке, обложила нос и горло, полезла за шиворот. Плевать. Я брёл, не глядя куда, по мокрым аллеям и ноги сами привели к смотровой площадке. Знакомый парапет. Внизу в сгущающейся темноте обречённо бились волны, гулко разбиваясь о равнодушные камни. Здесь я впервые встретил Сору. Декаду назад. Это значит — десять дней. Десять дней нормального человеческого общения, участия, тёплых разговоров… Всё кончено. Это я тоже потерял. Она их мать. Сора Кармайкл. А выглядит ровесницей… Нет, она не врала. Я ни разу не спрашивал о профессии или родстве. Почему-то сам причислил к садовым работникам. А ведь прочую прислугу здесь встретить практически невозможно, они перемещаются незаметно, на глаза не попадаются. Я уселся на мокрый парапет, свесил ноги в темноту. Толстовка вбирала влагу и становилась всё холоднее и тяжелее. В парке уже горели фонари. Отчего так горько? Никто ведь не обманывал. Я сам обманулся. Да и дело не в этом. Просто… Просто теперь она всё знает обо мне, а я знаю, что она знает. И она им мать. Значит, будет защищать своих детей. Или нет… Одно понятно совершенно точно, вот так по-простому поболтать больше не получится. Вообще не знаю, как смотреть ей в глаза. Я потерял своего нового друга. Опять остался один… В этом мире я обречён терять друзей, едва успев привязаться. — Прыгать собрался? — Грей возник справа, вырывая из задумчивости. Облокотился рядом на парапет. Вот кого мне точно сейчас видеть не впилось. — Убирайся. — Неа. — Бесишь. — Угу… Я угрюмо заткнулся. Напряжённое молчание давило. Шелест дождя и плеск волн создавали белый шум, но даже на его фоне казалось, я слышу дыхание Грея. Слишком близко. Сидеть неподвижно становилось всё труднее. Нестерпимо хотелось отодвинуться или наоборот… Проклятье! — Ты всё слышал, — я вздрогнул от неожиданности и бросил в него короткий взгляд. Он про Сору? Как узнал? Трекер? Да запросто. В наручниках, например. Они всё писали? Слушали? Не хочу даже думать об этом. — Почему вы зовёте свою мать по имени? — исподволь ответил на вопрос своим. — Сама так просила, — охотно отозвался Грей. — У неё комплекс вины. Слишком мало уделяла нам времени в детстве. Всю жизнь пытается компенсировать. До зуда хотелось хотя бы руку убрать с парапета, он почти касался её локтем. Слишком близко. Я превратился в каменную горгулью, по которой стекала струйками дождевая вода. — Слезай. Всё равно не прыгнешь. Так чего мерзнуть? — Откуда такая уверенность? — Там камни внизу. Плюс наручники за пределами периметра включатся на шок. Без шансов. Алгоритм самосохранения у тебя второй по важности. Ты не можешь себя убить. Гил сказал. — Второй? — Ага. После подчинения приказам хозяина. Я промолчал. Если он продолжает в это верить, то он глупее, чем я думал. — Ты и тогда в окно прыгнул только потому, что точно знал, что не разобьёшься. Надеялся, Грей. Надеялся, не больше. — А я ведь повёлся тогда. Чуть следом не прыгнул. — Жаль. — Что не прыгнул? — Угу. Насколько проблем бы меньше было… — В два раза, — он хохотнул. И отошёл, наконец, от меня. Голос донёсся откуда-то сзади. — Слезай, давай! И пошли в дом. Там пижамка, постелька и Гил с пилюлями. Всё, как ты любишь. И ночью ты опять залезешь мне в постель… Вдруг так тошно стало. Да пошло оно всё! Я расслабился и соскользнул вниз… Мгновение полёта… Рывок за горло! Треск разрываемой ткани. Боль в подмышках. Бросок! И я врезался плечом и бедром в камень брусчатки. Закашлялся. Ворот нехило придушил, когда Грей схватил за капюшон толстовки. А теперь он лежал вместе со мной на мокром камне, обхватив под мышками, и громко сопел в загривок. — Люди такие предсказуемые, — и засмеялся. Да он же специально! Тварь такая! Двинул ему локтем, сбив приступ веселья. Хватка ослабла и я поторопился подняться. Стоп! Люди? Стоило замешкаться, и меня опять уронили рывком за капюшон. Грей навалился сверху. — Отстань! Слезь с меня! — Нет уж! Опять сбежишь. Только и умеешь бегать. Трус ты, Егорушка! — Заткнись, мразь! — кулак спущеной пружиной влетел в ухмыляющуюся рожу. Хоть один удар, но он у меня получит! Хорошо попал! Из носа сразу брызнуло, потекло по мокрой коже. А где разряд? Постойте. Я ведь и локтем его безнаказанно двинул. — Отключены они. Совсем. — Грей утёрся, усмехнулся кровавыми губами. — Бьёшь как девочка. Нос разбить — много ума не надо! — и засюсюкал мерзко прямо в лицо, — Сладкая моя девочка! Вот тут оно и упало. Забрало упало. Я плохо помню, что дальше было. Такое дерьмо во мне поднялось! Вот просто всё, что он нагадил, всё и поднялось. Захлестнуло по маковку. Помню только, что бил его. Исступлённо и зверски. Лупил как сумасшедший! Угандошить хотел. Реально никого так в жизни не ненавидел! А он отбивался. Сцепились как два помоечных кота в луже. Два модифицированных, проапгрейженных кота-убийцы. Вообще не помню, что делал, может биопроцессор постарался, пока я тонул в ядовитой зловонной злобе. Очнулся лёжа на нём с вырванным из его же протеза ножом в руках, приставленным к горлу. К его горлу. Оба задыхались, как после бега, что-то текло по лицу, заливало глаза. Грей лежал навзничь, запрокинув голову, безвольно раскинув руки в стороны и вверх, будто признавая поражение. Тонкое лезвие вжималось в кожу, поверх вены. На грани. Ещё чуть надавить — польётся… — Ну чего застыл? Режь! Если так ненавидишь, режь давай! — выплюнул он разбитыми губами. — Заткнись, мразь! Ненавижу тебя! — я продолжал гипнотизировать вену. Нож и вену. Она пульсировала под лезвием. Долбилась через кожу. Сердце его тарабанило мне в грудь, гнало переполненную адреналином кровь, проталкивало по сосудам, артериям, капиллярам… Я могу вскрыть сейчас эту вену и выпустить кровь, с большой долей вероятности это его убьёт… — Режь уже, или я тебя поцелую, — ухмылка искривила и без того перекошенные, опухшие губы. Когда адреналин схлынет, это будет болеть… Я наклонился и смял их своими. Жестко вдавил, стремясь размазать по лицу, ощущая во рту стальной вкус его крови. Впечатался лицом. Поверх разбитого носа, ссадин, расползающихся синяков. До стона. Намеренно причиняя боль. Продавил языком, разжал зубы и провалился в него… Какой же кайф!.. Просто вот так целовать. Двигаться в его горячем рту, ловить язык, скользить по нёбу, просто бездумно ворочаться там и чувствовать его…. Грей ожил, обхватил руками, сжал до боли в рёбрах. Не обращая внимание на нож у горла, перекатился. Псих. Маньяк! — Напорешься же, придурок! — отдёрнул лезвие, отвёл в сторону. Теперь он был прямо сверху, глаза лихорадочно метались по моему лицу. С коротких волос срывались капли. Мы оба насквозь промокли и почти дымились от внутреннего жара. — Люблю тебя, Гор. Люблю! Умираю без тебя, — хрипло зачастил Грей. — Что мне сделать? Что сказать? Ненавидишь меня? Как всё исправить? — Ты даже не извинился. — Прости, Гор! Прости-прости-прости! Тебе это поможет? Правда станет легче, если я скажу «прости»? Я сто раз скажу. Прости меня! Прости. Мне так жаль, но я не могу этого отменить. То что сделал. Я не знал. Не понимал. Видел только Гила и его очередную игрушку. Не видел тебя. Хотел игрушку сломать, чтоб ему больно сделать. Прости. Прости, пожалуйста! Что мне сделать для тебя? — Не знаю… — Не могу видеть, как ты смотришь на меня. Я мразь. Всегда это знал. Но читать это в твоих глазах невыносимо. На всех плевать. Но быть мразью для тебя — убивает. Скажи, что ты хочешь? Как сделать тебя счастливым? Хочешь, сам с этой скалы прыгну? — Не хочу. Всё, слезай с меня. — Не слезу, пока не скажешь, чего хочешь. В руке я всё ещё сжимал нож, держал над его спиной. И мог в любой момент всадить в шею, висок или затылок придурку. Да просто наугад в спину, если только он даст повод. Грея это не смущало. — Да, блин! Задрал уже. Говорил сто раз! Я просто хочу жить. Обычной жизнью. Трепаться с соседями, бухать с коллегами, гонять на байке, ходить в горы с мужиками из качалки. Просто жить! Ничего сверхестественного. Наконец получилось его спихнуть. Я встал и, не оглядываясь, почапал к дому, мечтая о горячем душе. Холод собачий! И ребра пипец как болят… Странно. Я всё ещё расстраивался из-за Соры. Но повеситься больше не хотелось. За спиной по парку летел счастливый смех Грея. Вот же псих ненормальный!