Pappenheimer

Если бы кто-то спросил Фестера, какой у него план, то он бы, скорее всего, лишь горько покачал головой. В его понимании, план нужен тем, кто собирается жить дальше: добиваться целей, строить умопомрачительную карьеру, создавать семью. Ему теперь не нужно было ни первого, ни второго, ни уж, тем более, третьего. Остановить вместе с маленьким отрядом детсадовцев воскресший кусок горелой плоти, вокруг которого бегает Хайд под руководством полоумного ботаника — дело почти гиблое, в самый раз для отчаявшегося сердца. Рассеченный бок нещадно саднил, и мужчина смог кое-как замотать его куском рубашки только для того, чтобы ничего из жизненно важных органов не вывалилось раньше времени. Фестер не имел ни малейшего понятия, как остановить отца-основателя без советов покойной Гудди, но та, как назло не отвечала на его просьбы, хотя, могла бы уважить родственника и разок показаться с того света. Невермор готовился «пылать в огне отмщения», и Крэгстоун воодушевленно произносил скучную речь, полную пафоса и невозможного брюзжания. Фестер до сих пор не мог понять, зачем в таких ситуациях что-то говорить, когда канистра бензина и факел все скажут за тебя. — Эта тяга к актерству его погубит. — пробормотал мужчина, наматывая на руки цестус. Внешне расслабленный и отрешенный, Фестер напряженно думал о том, что Вещь непозволительно долго где-то копается. Рука уже давно должен был передать послание Бьянке и остальным сиренам, чтобы те применили свои способности на учителей и учеников Невермора, убедив весь состав академии быстро эвакуироваться в подземелья и забаррикадироваться. Никак Вещь снова решил все сделать, спустя рукава. Возможно, на обратном пути Рука просто решил обсудить с Энид перламутровую втирку для ногтей или вскрыть еще один бесхозный сейф, поэтому Фестер простоит здесь ещё битый час, а времени, как назло, нет. Скоро все здесь будет в огне, и, если не поторопиться, могут пострадать люди. Наконец, сзади послышался знакомый перестук пальцев, и прямо перед носом Фестера возник запыхавшийся Вещь. — Хреновый из тебя Гермес, дружок. Надеюсь, ты все сделал, как я велел? — дождавшись красноречивого жеста со средним пальцем, старший Аддамс лишь хмыкнул. Он будет скучать по этим перепалкам. — Раз так, нам пора приступать. Пасечник возьмет на себя Гейтс, девочка-оборотень и ее странный парень с живыми волосами будут драться с Хайдом, а мы с тобой возьмем на себя главный реквизит «Баек из склепа».

      ***

Рассвет разгорится так же быстро, как и верхушки деревьев на территории школы. Отовсюду слышались приглушенные крики, рычание, звуки борьбы и тот самый гомерический смех Крэгстоуна. Облаченный в дырявый плащ, потускневшие от времени кюлоты и протертый до дыр камзол, он чувствовал себя, как никогда, живым и неотразимым. Оно и понятно: не каждый раз удается сбежать с того света и прихватить с собой в ад сотню-другую мелких выродков. В своих мыслях отец-основатель уже праздновал феерическую победу, и она, безусловно, положила бы начало его господству на Земле. Крэгстоун по-своему рассудил, что если в мире до сих пор не истребили сирен, оборотней или ведьм, то с человечеством явно что-то не так. Представляя из себя больше угрозы, чем принося пользы, эти, с виду, милые дети вырастут и в последствии будут похищать и, даже, убивать обычных людей в угоду своей прихоти. Зная, что им за это ничего не будет, изгои возьмут под контроль все города, леса, водоемы, сея хаос нескончаемой кровавой жатвой, и конца этому не будет видно. Если отринуть все высокопарные речи, то Крэгстоун не питал симпатий к кровопролитию или издевательствам, поэтому он был рад быстро сжечь сразу всех изгоев, как и несколько веков назад. Правда, тогда, эта мерзкая оборванка Гудди совершенно бесцеремонно, исподтишка подкралась к нему вплотную, когда он предавал огню сарай, набитый ведьмами, и всадила ему в спину клинок, перемешав окровавленную сталь с проклятьями. Теперь Гудди и ее потомок мертвы, а, значит, дело должно пойти гораздо легче. Впрочем, отец-основатель не был слеп или глуп, когда придумывал свой план мести: он понимал, что изгои по всему миру будут пытаться выстраивать линию обороны и сопротивляться карающему огню справедливости. Именно поэтому Крэгстоун постарался как можно более пафосно устроить свою первую публичную казнь. Поджог Невермора воскрешенным отцом-основателем должен был быть той самой черной меткой, вселяющей ужас в сердца нечестивцев. Мир будет говорить об этом событии, люди станут роптать и, наконец, поднимутся на сторону борьбы со злом, примкнув к войску Крэгстоуна. — Развлекаетесь? — за спиной мертвеца показалась фигура в черно-белой толстовке и джинсах цвета мокрого асфальта. Тугие косички были расплетены, и теперь вороные пряди трепал ветер. — Тебе было мало в склепе, пришла за добавкой? — Уэнсдей видела неестественную улыбку, больше похожую на оскал старой, отслужившей свое, марионетки, которую реставрировали не один десяток раз, опять и опять рисуя ей чужое миловидное лицо. Только вот потрескавшаяся от времени краска снова и снова являла миру истинное форму Крэгстоуна, которую любой в здравом уме предпочел бы никогда не видеть. Как бы отца-основателя ни канонизировали после смерти, как бы ни старались облагородить его личину, сейчас Аддамс видела неприкрытую правду, сквозившую из каждой разорванной мышцы на обугленном лице. — Завтра в школе начнутся занятия, а я не сделала домашнее задание. Нам пора закончить этот цирк уродов. Вытаскивай шпагу, Джозеф. — на этих словах Крэгстоун снова расхохотался, увидев, как юная Аддамс сделала дуэльное приветствие клинком. Однако, решительность девушки быстро переросла в панику, когда она увидела за спиной отца-основателя распластанное тело Фестера. Мужчина лежал на животе и не подавал никаких признаков жизни. Рядом с ним лежал истекающий кровью Вещь, сцепив обугленные пальцы с обескровленными пальцами старого друга. — Что-ж. Изволь. — после драматичной паузы мертвец неспешной подошел к телу Фестера и одним рывком вытащил из его спины свою шпагу. Ни одного стона или, хотя бы, едва заметного движения грудной клетки. Судя по всему, она опоздала. Запретив себе проявлять хоть каплю лишних эмоций, Уэнсдей перевела абсолютно черные горящие глаза на своего оппонента и, дождавшись, когда он примет боевую стойку, бросилась в бой. Как бы ни было плохо на душе, в пылу сражений девушка становилась холоднее январской ночи. Паппенхаймер ощущался продолжением руки, которая жаждала сгноить чернильную душу Крэгстоуна на самых последних кругах ада, принеся его сердце в жертву тринадцати перекресткам. Ситуация требовала гораздо больше ответственности и стойкости, чем того мог дать обычный подросток, только вот Уэнсдей никогда не была обычной. Клинки пели песню, похожую на лязг жерновов, и девушка, как никто, знала, что к концу этой кровавой жатвы останется только один из них. Несмотря на то, что мертвецу было почти пять веков, его удары были весьма резки, ощутимы и, по-своему, искусны. Уэнсдей изо всех сил старалась контролировать пульс и тщательно фильтровать мысли, которые ворохом спутанных одеял накрывали и без того разбитое сердце. Самобичевание, каким бы болезненно-сладким оно ни было, девушка всегда оставляла на десерт. Адреналин в крови начал спадать, забирая почти все силы, и уже через двадцать минут интенсивного фехтования на лбу девушки появилась не только испарина, но и несколько порезов. Краем уцелевшего глаза Уэнсдей пыталась проверить, нет ли поблизости Лорел Гейтс и Хайда, но все, что она видела — это развивающийся на ветру дырявый плащ пилигрима и местами разорванный камзол, от которого при каждом ударе клочьями отрывалась ткань. Когда сзади послышался леденящий кровь звериный рык, девушка машинально обернулась и увидела стоящую в кустах фигуру оборотня. По розовым волосам и несуразной гриве на вздыбленной холке было понятно, что это... — Энид? — потерявшая контроль над ситуацией, Уэнсдей сотню раз пожалела, что повернулась к врагу спиной. Услышав приближающуюся поступь, девушка инстинктивно отпрыгнула и позволила Энид наброситься на застигнутого врасплох Крэгстоуна. Вой вперемешку с человеческим криком навсегда останутся в голове девушки, как память о том дне. Бросившись на звуки, Уэнсдей очутилась на небольшой поляне, где лежала распластанная фигура Энид. Подруга тяжело дышала, прикрывая раненое плечо, и по ее мертвенно бледному лицу было понятно, что долго она не протянет. Уэнсдей решила, что оставлять девушку посреди поляны было плохой идеей, поэтому она сняла свою толстовку и кое-как перекатила на нее оборотня. Если все пойдет хорошо, то девушка оттащит полуголую Энид куда-нибудь в кусты, пока ее не нашел полоумный труп некогда привлекательного мужчины. Сзади послышался треск сучьев и утробное рычание. Аддамс успела заградить собой подругу, когда живот пронзила тупая боль. Постепенно девушка осознала, что почти лежит на земле, а ее бок насквозь проткнула шпага Крэгстоуна. Несмотря на серьезность ситуации, Уэнсдей, безусловно, видела плюсы в своем положении. Во-первых, шпага пронзила не только девушку, но и прочно застряла в земле. Во-вторых, отец-основатель совершенно поглощен боем и не замечает того, что сзади к нему уже подкрадывается Аякс. В-третьих, сын Греции и потомок Медузы Горгоны уже подобрал Паппенхаймер. Стремясь выиграть время и предоставить Аяксу право спокойно нанести удар, Уэнсдей изо всех сил притянула к себе обгоревшее тело врага и в исступлении начала шептать слова заговора от чумы. — Это не поможет, мерзкое отродье! Не позорься. — почти прошипел ей в лицо Крэгстоун, снова распираемый гомерическим смехом. Похоже, происходящее его изрядно веселило. Удар пришелся аккурат между лопаток, и белесые глаза отца-основателя, в последний раз скользнув по горящему в тумане рассвету, навсегда закрылись. В наступившей тишине не было слышно ничего, кроме тяжелого дыхания подростков и нервного сглатывания Аякса. Сбросив в себя труп, Уэнсдей кое-как подползла к Энид, пытаясь достать испачканными в крови и земле пальцами свой носовой платок и приложить к ране. Распластавшись на земле, они еще несколько минут пролежали в непроглядном свете нового дня.