«Приведите меня в место из моего сна, где есть река и берег, на котором живет странное местное племя. Они все по пояс раскрашенные и в набедренных повязках. Вот рисунок и аванс.»
Даже в голове это звучало бредово, ведь в бассейне Амазонки насчитывается несколько десятков племен, разбросанных на огромной территории, и найти человека, который бы знал все поселения, их языки и место обитания было невозможно. Конечно, интернет дал примерные представления о том, в каком районе стоит поискать, но Уэнсдей все равно потеряла покой, считая дни до своей цели. Передвигаться приходилось засветло, и эта ситуация не нравилась никому из участников экспедиции. Рука старался не показываться на свет божий, по крайней мере, днем, когда солнце нещадно палило, постоянно вспоминал Энид с ее кремами для сухой кожи, и Уэнсдей уважала эту слабость своего друга. Да, она тоже страдала от зноя и постоянных атак хищников, но больше всего Аддамс скучала по тем, кого оставила на другом материке, в особенности, по своей семье. Девушке было мучительно думать, что ее бедный мягкосердечный отец снова и снова бродит по замку, оглаживая широкой ладонью их с Фестером совместные портреты и тихо плачет, как может лишь глубоко скорбящий человек, безвозвратно потерявший часть себя. Прошло уже две недели с того момента, как девушка ступила на материк, и все это время она упорно продолжала свой путь. Каждый последующий день был похож на предыдущие, надежда уходила с каждым гребком весла и молчаливым вечером на берегу. Другие лодки встречались все реже, и бывало так, что за весь день ничего не было видно, кроме огромного пространства, заполненного водой и лиан, свисающих в воду с берега. Уэнсдей стала еще более раздражительной, несмотря на свое железное терпение и хладнокровную маску спокойствия, с которой она могла свернуть шею змее или поймать в силки зазевавшуюся птицу. Готовясь на ночлег или проверяя свои удилища, собирая хворост для костра или наспех ремонтируя обшивку каноэ, она гневалась на свою импульсивность и неразумность. С чего она вообще взяла, что в таком месте возможно обойтись без проводника? Блуждая по «венам» великой Амазонки, они наблюдали один и тот же унылый пейзаж, ближе к полудню скрывались в тени деревьев, делая марш-бросок вглубь, чтобы осмотреться. На дневной сон не было времени, и подгоняемая странными ощущениями, не найдя никаких признаков поселений, девушка снова бралась за весло. Скудная пища, состоящая из водных змей и редких птиц, не давал тех сил, которые были нужны, чтобы грести весь день напролет и принимать судьбоносные решения. К вечеру второй недели Аддамс едва не сломала свой взбесившийся компас, который, потеряв ориентир беспомощно крутился против часовой стрелки, ни на секунду не останавливаясь и не замедляясь. Вещь старался успокоить девушку и ночами сам занимался картографией, то и дело задумчиво перестукивая узловатыми пальцами по многочисленным контурам реки. К вечеру шестнадцатого дня на лодку напал крокодил, и бросившегося на выручку Вещь снова задели. Уэнсдей наскоро зашила раны чудом сохранившимся куском лески и сломанным рыболовным крючком, но Рука все равно выглядел хреново. Еще более хреново было их положение, потому что во время схватки крокодил нещадно толкал каноэ, пытаясь сбросить добычу в воду. По итогу, вместе со снастями и лодкой мать-Амазонка забрала все сумки с припасами, одеждой, медикаментами. Утонула и урна с прахом Фестера. Друзья едва унесли ноги от разъяренного животного, а когда крокодил выполз на берег, Аддамс, вооружившись ножом, спрыгнула с дерева прямо ему на голову. От сердца отлегло только когда под руками горячим смрадом заструилась кровь. Обнаружив в кармане промокшей кофты лишь неисправный компас и расплывшуюся карту, Уэнсдей отправилась разводить огонь. Собрать сухие ветки не составило труда, и вот уже первые искры жадно вгрызались в импровизированный трут. Полюбовавшись на остатки былого величия, что покоились на свернутом носовом платке, Аддамс тяжело вздохнула. Во время участившихся передышек и коротких, будто украденных, часов сна девушка видела Фестера. Слабые фантомные прикосновения, мягкие, будто перья, и шепот, снова просящий о чем-то. Из грез Уэнсдей возвращалась с болью, муками и непониманием. Разум твердил: она должна быть сильной, смелой, жесткой и самоотверженной, чтобы спасти своего друга и найти шамана, но сердце сжималось от мыслей, что ей не удалось сберечь ничего из того, что было ей доверено. Лежавший на ее руках Вещь снова бредил, и в лунном свете его мраморная кожа была почти похожа на мел, а отросшие ногти, почти месяц не видевшие маникюра, давно обломались. Свои повязки девушка поменяла, и ее незначительные царапины уже почти не гноились, но если они все-таки выберутся отсюда, небольшим шрамам быть. Он снова полез спасать ее, снова подставился под удар. Эта тщедушная кисть, стойко перенесшая все тяготы путешествия, сейчас металась в горячке, вторые сутки не приходя в сознание. Паста из листьев, разбавленная соком лиан, помогала в лечении плохо: все-таки Уэнсдей была специалистом по ядам, а вытаскивали ее с того света всегда дядя или бабушка. Она бы отдала сейчас половину своей печени, лишь бы перекинуться с безумной родственницей хоть парой слов и узнать у нее рецепт целебных примочек и мазей. Если ничего не придумать, они оба погибнут. Яростно смахнув выступившие слезы, Аддамс поежилась, будто от холода, и в сотый раз огляделась. Густой туман, накрывший берег, был чужероден в этих краях. Смолянистые сумерки, которые путешественники коротали на берегу, всегда видели лик луны, и никогда не превращались в непроходимую пелену, застилавшую глаза. Что-то было не так с этим местом, и девушку это настораживало. Припрятанный в сапог кинжал да неисправный компас — вот все ее оружие, с которым не выстоять против хищников или охотников с недобрыми намерениями, но решимость бороться еще не оставила этот лагерь. Непонятно зачем, девушка снова вытащила из кармана бесполезный компас и в растерянности замерла: стрелка указывала вглубь джунглей.
***
Ночь заживо сгорела в пламени шаманского костра, превратившись в сероватые предрассветные сумерки, которые давили на плечи, толкали в грудь. Выкуренная трубка покоилась у ног застывшего в раздумьях человека. Ветер донес ему шаги той, которую он ждал в одиночестве почти целую луну. Мужчина общался с Великим Духом и матерью-Амазонкой, вымаливая разрешение на то, что он собирался сделать. Девять дней и ночей он не спал и не ел, лишь пел и жег костры, а на десятый ему пришло видение, в котором он, наконец, узрел, что ждет от него Маниту. Обряд, которому шаман должен был подвергнуть девушку, мог дать результат лишь в том случае, если гостья пройдет через испытания Аяуаской, которым подвергались только те, кто прошел инициацию. Шаман усмехнулся: ему придется пренебречь правилами ради Фестера и принять эту девушку в свое племя, а там настанет ее очередь вершить свою судьбу. Ибо так было написано задолго до появления гостьи у его хижины. Ибо так принесли ему птицы на своих крыльях, и так шептали ему лианы, опустившие свои руки в темные воды. — Я ждал тебя, Тэйни, — шаман поднял глаза на девушку перед собой и слегка нахмурил брови, увидев Вещь. Он встал и подошел ближе к собеседнице, которая неверяще следила за каждым его движением. Рука снова заворочался в горячке, видимо, пытаясь от кого-то убежать, и остатки одежды, которыми он был накрыт, за какой-то час стали мокрыми от пота. Уэнсдей молчала, не зная, как себя вести с тем, кого в последние три недели так отчаянно желала найти. Хотелось задать много вопросов, но Аддамс понимала, что сейчас первостепенная задача — вылечить друга. — Пожалуйста, спасите его, — прошептала она и впервые в жизни сама склонила голову. Взяв из рук гостьи ее ношу, шаман лишь кивнул и скрылся в своей хижине. Уэнсдей ничего не оставалось делать, как сесть к потухшему костру и поежиться от холода.