Над рекой несется песня,
Лес покрылся зеленью и криками птиц.
Над гладью реки стоял зверь и гляделся в ее воды.
Был он красив, был он быстр и смертоносен.
На его шерсть стекала кровь врагов,
Но раны к нему не приближались.
Думалось зверю, что самый великий он в джунглях,
Что все боятся его, и даже Имика обходит стороной его следы.
В лунном свете он увидел черноглазую деву.
Ее стан был тонок, а голос силен и красив.
В волосах незнакомки увидел он перья водных птиц и костяные бусины.
И пела она ему до самого рассвета, пока зверь не ушел в тень листвы,
казненный раздумьями.
Много дней и ночей видел он ее, но не решался приблизиться,
А она смеялась, пела у водопоя и расплетала косы,
склонившись к водам беспечно.
И однажды увидел зверь другого зверя, крадущегося к деве из-за кустов.
То был Иишь, притаившийся в тенях черный ягуар.
И прыгнул зверь на ягуара, и вгрызся в его мех и сжал зубами его кости,
Иишь захрипел, заревел, забил о бока хвостом.
И вскрикнула дева, убегая прочь.
Когда вернулась она с братьями на то место,
Лишь два неподвижных зверя лежали мертвые,
сцепившись хвостами.
Когда песня замолкла, взор старейшин снова обратился на гостью. Получив немое приглашение говорить, Уэнсдей подняла руку в приветственном жесте. — Говори, дитя, что ты хочешь? — обратился к ней один из шести мудрецов, отмеченный ритуальными татуировками и многочисленными шрамами. Его седые волосы были коротко острижены, как у всех остальных мужчин племени, но взгляд все еще сохранял остроту и ясность. Уэнсдей отчего-то подумала, что этот мужчина чем-то напоминает ей сильно постаревшего Ксавье. — Я пришла, чтобы спасти своего родственника. Фестер...То есть, Каканниви может быть воскрешен, и я прибыла сюда, чтобы провести обряд, — женщины уставились на гостью с нескрываемым скепсисом. Кто-то даже прыснул со смеху, но под взглядом шамана веселье быстро прекратилось. — Мы помним подвиг твоего родственника и чтим его память. Обряд может провести любой мужчина из нашего племени, ведь так, Ахэну? — очередь отвечать перешла шаману. Его голос был чист, раскатист и уверен. Кажется, Ахэну был разгневан. — Мудрейший из мудрейших, великий Лони, я склоняю голову перед огненным кругом и прошу выслушать меня. Да будет мать-Амазонка свидетелем моих слов: Великий Дух приходил ко мне в обличии выдры и явил свою волю. Дитя должна пройти обряд посвящения и выпить Аяуаску. Дух Каканниви любит эту деву и пойдет лишь за ней, не за кем более, — на этих словах Уэнсдей прошибло током. Одеревеневшие пальцы до боли сжали ремень на сумке, но боли как таковой, это не принесло: все тело будто не существовало, будто бы даже не пыталось функционировать, как обычно. Все-таки этот месяц выдался на редкость дерьмовым. — Ты знаешь, о чем просишь, мудрый Ахэну, или твои глаза подводят тебя?! Она не может быть одной из нас! — вырвался в круг один из молодых воинов и наставил оружие на Уэнсдей. Рефлексы сработали быстрее, чем девушка смогла это осознать, поэтому лезвие самодельного ножа лишь пропело над левым ухом Аддамс, пока та уходила с линии удара. Шаг в сторону, маневр, снова шаг. Она будто танцевала «Мамушку», но сабли остались дома, а в ее руках был лишь ремень от сумки. Крики пронзили тишину над озером, взбивая облака на ночном небе. Костер разгорался с новой силой или, быть может, это было лишь разыгравшееся воображение Уэнсдей, подкрепленное отваром трав, которыми ее с дороги напоил Ахэну. Разом все раны начали ныть, будто к ним приложили нагретую в огне монету и вдавили в каждую кость, выкручивая сухожилия. Юный воин был силен и смертоносен, а нож остро наточен. Из рассеченного плеча капала кровь, в свете луны становясь гематитово-черной. Неожиданно вспомнились их долгие спарринги с дядей и его мудрые советы по технике боя. Девушке всегда было странно получать их от человека, которого она никогда по-настоящему не видела в деле, и юная Уэнсдей научилась прятать жгучее разочарование в уголках губ, в очередной раз улыбавшихся миролюбивому дяде. А потом она увидела его настоящую силу. Когда ей исполнилось 13, Фестер вызвал ее на первую дуэль, и девушка с предвкушением приняла вызов. Тогда, в поле, усеянном маками, они сошлись на шпагах, и Аддамс не узнала своего дядю: его глаза почернели, а ветви вен обнажились на бездушной коже, покрытой синевой. Фестер виделся ей таким неземным, ангелоподобным, будто жнец, будто сама смерть спустилась забрать ее, но она не умирала, а лишь сжимала в руках обломок своего оружия. Кровь забиралась вместе с потом под рукава платья, стекала из рассеченного предплечья прямо на кисть, отчего та скользила по рукоятке. Тогда юная Аддамс увидела, на что способны эта скрытая сила и каким может быть прекрасным свет перекрестных молний. Вспышка и пронзительный звук, будто крики тысяч птиц, оглушили и ослепили ее. Она долго стояла на коленях, не в силах унять эту боль в легких и лишь смотрела на него, а он узрел ее. Фестер стоял молча, искрясь и мерцая, и молнии не трогали своего укротителя. В воздухе запахло жженой травой, когда грянул гром и город накрыла стена дождя. Этот юноша совсем не чета Фестеру: он казался сильным и ловким, но все еще был слишком уж молод, горяч и нетерпелив. Уэнсдей снова подумала, что методичная игра на слабостях ей сейчас не поможет, потому что сил осталось на один удар. Если она проиграет и ее прогонят с позором, то на всей этой затее с воскрешением можно будет поставить жирный крест размером с материк. Спрятанная в руке горсть песка слипалась от пота, но Уэнсдей не спешила выбрасывать ее в лицо сопернику: нужно было подойти довольно близко, чтобы сразу оглушить. Именно поэтому расстояние в один лишний шаг может быть роковым: если девушка промедлит одну лишнюю секунду, этого хватит, чтобы уложить ее на лопатки. С каждым ударом соперник лишь входил в азарт, будто неразумная обезьяна, которая закидывает камнями пантеру. Неужто не знает он, что пантеры тоже лазят по деревьям? Ярость вскипела с новой силой. Уэнсдей видела потухший взгляд больного отца и молчаливую скорбь Мортиши, день за днем ждущую возвращения дочери. В ее руках было слишком много, нежели просто сумка и горсть земли. Она — истинная наследница Аддамс, потомок великой Гудди, и она, черт возьми, должна хоть что-то придумать! Оба соперника тяжело дышали, облепленные душным воздухом и жаром костра. От криков соплеменников не было слышно даже своих мыслей. Уэнсдей постепенно теряла силы вместе с каждой каплей, стекающей на одежду, но о ее упрямстве в семье уже давно слагали легенды. Очередной удар прошел в нескольких сантиметрах от шеи, ладонь разжалась, выкидывая вперед песок. Мгновение, и рука юноши была перехвачена ремнем от сумки. Заминки в несколько секунд хватило, чтобы ударить оппонента в кадык и аккуратно положить вмиг осевшее на землю тело «отдыхать». Воин закашлялся, делая вдох, но из его горла воздух выходил с хрипом и стонами. Слезы выступили на глазах поверженного, пока тот яростно катался по земле, силясь набрать в грудь кислород. Никто не сдвинулся с места, чтобы помочь ему, ибо схватка еще не закончилась. Шаман взял слово. — Кто-то еще имеет сомнения в том, что дева достойна стать одной из нас? — молчание было ему ответом. Старейшины кивнули собравшимся и удалились на совет. Они долго обсуждали увиденное и услышанное, скрываясь от посторонних глаз в домике на краю поселения. Лишь к рассвету собрание вынесло решение: обряд проведут на закате в присутствии шамана, вождя, совета и мужчин всего племени. Уэнсдей слушала старцев, стоя неподвижно, всеми силами стараясь сохранить внешнюю невозмутимость. Жар и пыл схватки все еще не отпускали ее, но усталость и раны давали о себе знать. Девушку мотало из стороны в сторону, поэтому она впилась пальцами ног в землю, яростно подминая ее под себя, стремясь удержаться на этих слабых ногах, сохранить достоинство. Когда старцы удалились, Уэнсдей побрела вместе с Ахэну к его шатру. Нужно было многое сделать перед ритуалом.